август.

Минхо в голове называет Джисона бабочкой, потому что такой же пестрый, потому что такой же однодневка. Рыжие пряди на солнце, как двукрылое порханье яркой бестии, Джисон появляется из ниоткуда и исчезает туда же. Минхо идет на работу и видит его, буквально миллисекунды перед глазами сверкают солнечные всплески на игреневой макушке, а затем снова зелень заброшенного сада и стрекотанье насекомых. Джисон уплывает от него, как пушистые облака по небу на северо-восток. Никак не выловить его среди этих приземистых груш и шумных кедров. Минхо даже подумывал об изучении геомантии, чтобы разобраться наконец-то с этим садом. Джисон уже получил почетное звание — странный. Местные смотрят косо и собаки гавкают остервенело, будто кричат из каждого двора: «не свой!». Джисон и не против, он и приехал сюда ради этого, чтобы никто не знал его, чтобы клеймили странным, а не гадким. Он готов жить чужаком и ловить подозрительные взгляды продавщицы в продуктовом, лишь бы только за человека принимали. Приехав из шумного Сеула в тихую деревеньку на окраине Тэгу, Джисон ощутил долгожданную свободу и спокойствие. Тут его не знают, тут о нем не слышали, дышать стало однозначно легче. В городе-миллионнике прохожие смотрят чуждо, а знакомые с вечным презрением, потому что не такой; потому что впервые в жизни выразил чувства искренне - признался в любви одногруппнику, а не одногруппнице. Понимаете, он, оказывается, любит не так. Позор в университете, позор от знакомых, от бывших друзей, даже родители не приняли. И горели потом красным пламенем все рисунки того самого парня из универа. И все горело тогда: душа, сердце. Там, внутри, теперь пепелище после боя с собой — выжженная пустыня, в которой минус сто по Цельсию. Джисон снимает небольшой домик с широкими окнами и барахлящим чайником у премилой старушки. Десять тысяч человек бросают десять тысяч косых взглядов, ни капли заинтересованности. Джисон бежит от них, бежит в старый сад. Там тихо утром, и тихо вечером. Его замечают лишь вековые клены, которые приветливо шуршат малахитовыми ветвями с молодыми листиками. Рыжие волосы будто гармонируют с пестротой полевых цветов и незрелых жучков. Джисон рисует, все рисует. Пишет природу, как видит, в сумке только акварель, и почти все цвета, кроме черного, закончились. Толстыми мазками вырисовываются рябые островки зелени и корни, утонувшие в теплой земле. На лице расцветают веснушки, как бутоны купальницы под июньским солнцем. В плейлисте только лето и малоизвестные исполнители. Сад манит своей неприкосновенностью и невинностью, и морщинистая рука южного ветра подгоняет сзади по извилистой дорожке. Надышаться в этом месте трудно. В термосе холодный липовый чай - на небе ни облачка. За спиной рюкзак с новехонькими карандашами и несколько чистых листов. В упаковке стукаются друг о друга кисточки один и два. Вытоптанная дорожка с колючками на обочине по-родному ведет в островок одиночества. Вот уже видна покосившаяся калитка, оплетенная плющом, в голове теплый штиль, ровно как и на улице. Джисон уже представляет, как брызнет сегодня канареечным на белый лист и прорези красного последуют дальше, планы строить нельзя, но мечтать никто не запрещал. Неожиданно из яркой зелени на границе лазурного неба цепкий взгляд замечает незнакомую фигуру в темной одежде. Кто-то стоит там, на входе в обитель мечтаний. Джисон стопорится, ибо какого черта? Останавливаться сейчас нет смысла, потому что идти больше некуда. Дома жара невыносимая и атмосфера деревянного старого строения располагает только к моральному удушью, а рисовать в серых тонах сегодня равносильно убийству. Темный силуэт не исчезает, а лишь становится точнее. Около изгороди можно рассмотреть молодого парня в коротких шортах и футболке черного цвета. Джисон думает, что он самоубийца, ведь как можно существовать в такой одежде летом, в сорокоградусную жару. Когда до заветного порога в зеленую обитель остается меньше полуметра, а Джисон успевает полностью изучить узлы на своих кроссовках, этот незнакомец начинает приближаться. Можно, конечно, быстро достать из рюкзака кисточку и пырнуть в глаз этого парня, но Джисон еще не настолько одичал, ему остается лишь покорно поднять глаза и посмотреть на незваного гостя максимально недоверчивым взглядом. Июнь начинается странно. — Привет, — незнакомец останавливается в шаге от настороженного Джисона, и неловко заносит руку на затылок. — Я часто замечал тебя здесь, но никак не получалось познакомиться. Рыжий немного удивлен таким теплым приемом, по крайней мере, грабить и убивать его не собирались. Джисон немного расслабляется, вслушиваясь в мягкий голос этого парня. Его движения какие-то дерганные и неловкие, Джисон ненадолго задерживает взгляд на накачанных руках. Парень напротив очень даже располагает. Отвечать грубостью в данный момент будет слишком неприемлемо, поэтому он беззвучно выдыхает и наконец-то говорит. — Привет, — кажется, несмелый взмах рукой был лишним, но Джисон думает, что лучше так, чем стоять столбом. — Меня зовут Минхо. А как твое имя? — Джисон. Под конец диалога он окончательно выдыхается, потому что все очень странно, и внутренние инстинкты не говорят о побеге. Этот Минхо привлекает взгляд, ровные черты лица и вкрадчивый голос заставляют не опускать в неловкости глаза.

спустя месяц

– Джисон. – М? – Я ухожу, малыш. Утренняя прохлада августа наполняет спальню. Свет заливает паркетные доски и чуть касается спущенных простыней; шторы колыхает тихий ветерок. Минхо влюблен в атмосферу летнего утра, но еще больше в сладко сопящего Джисона на его кровати. Парень спит, свернувшись калачиком, и даже не думает вставать. Ну и ладно, больно надо было. Минхо как-нибудь проживет и без его утренних поцелуев. Ли тихонько прикрывает дверь и вдыхает запах свежей травы. У него саднит локоть, потому что Джисон снова оставил мольберт посреди комнаты. Творческий беспорядок наводит он, а страдает от него Минхо, он даже поворчит немного по этому поводу сегодня вечером. А потом снова будет искать кисти под кроватью, потому что на Джисона накатило это гребанное вдохновение и ему срочно нужна именно эта, тридцать шестая, с изогнутыми ворсинками и «там еще оправа поцарапанная». Когда Минхо героически выстоит в бое с пауками, он получит сладкий поцелуй и «мой герой» - на ушко. Капустница слетела с яблони и приземлилась на выступ порога – Минхо невольно засмотрелся. Через секунду бабочка вспорхнула и улетела, испугавшись шума – это Джисон топает по скрипучим доскам. И зачем Минхо эта капустница, когда со спины к нему прижимается его персональная. Не капустница, конечно, она намного красивее и совсем не на один день. Джисон сыпет поцелуи на ворот белой рубахи и жмется теснее. – Собирался уйти без этого? – Ты же сам не хотел вставать. – Я просто вредничал, ты знаешь. Минхо, конечно, знает. Он идет на работу мимо сада, и вспоминает день, когда они познакомились; на лице расплывается улыбка и солнце, кажется, начинает светить ярче. Вечером его дома будут ждать разбросанные краски и взъерошенный Джисон у окна. Они вместе поужинают и пойдут смотреть на звезды, но Минхо мало времени уделяет созерцанию неба. Зачем ему эти Арктуры, когда рядом, под боком лежит самая яркая звездочка в его жизни.