Вечная боль

Звезды хватал с потолка Влочив одеяло по полу — я маленький Наполеон И не мог бы никак по-другому Но треснула маска Я за столько лет сам себя научил разделять, но не властвовать Видеть опасность и делать шаг не навстречу! Я столько раз пытался разводить вас по разным углам и столько раз вставал между вами, когда вы начинали ссору под затихавшие за вашим огнём причитания Шакала, что перестал считать уже в первые полгода. В первые полгода боев вашей холодной войны, сражения которой неизменно сопровождались взглядами семёрки пар глаз-телекамер и моими немыми просьбами прекратить. Боев, в которых ни один из вас не коснулся другого, но каждый так или иначе касался меня. Один глядел украдкой, будто из-под блестящего забрала, другой слушал мое сбивавшееся от волнения дыхание. Но друг друга вы не коснулись ни разу. Ни за полгода, ни за девять лет. А мне так хотелось, чтобы вы уже наконец-то друг другу врезали, потому что я не мог сделать это за Вас. Вы были моими руками, оба. Руками, связанными с головой так крепко, будто не были посажены на другие тела. Вы без спроса шнуровали мне ботинки и застегивали рубашку. Так что же вы друг другу носы не разбили, когда я об этом открыто просил? Я не научился вас останавливать, но вы научили меня отступать, не сказав при этом ни слова. Просто как шкодливого кота толкали из раза в раз в стену носом. Стену, выстроенную вами обоими из гордыни и непонимания. Ваше единственное совместное творение. К этому можно было привыкнуть, но не хотелось. Пришлось отступить. Это я сейчас понимаю, что нельзя было. Понимаю, что нужно было радоваться возможности и долбиться лбом в заслон до тех пор, пока в нем не пробилась бы дыра от моего черепа. И тогда все сложилось бы по-другому. Но я дал слабину и за эту слабину поплатился всем, что имел, получив на сдачу вечную боль и заблаговременно морщинистый лоб, свободный от шрамов. Поплатился вами. Вами обоими. Те, кто знали вас тогда, со времен хламовных войнушек и придумок чумных дохляков, знали также, что такое эти ваши бои, и жались ближе ко мне как к живому щиты, знали совершенно точно — меня вы не тронете. Остальные разбегались, забиваясь в углы и скуля. Не потому, что ваши драки были так разрушительны, что заставляли этих пустоголовых опасаться за свои жизни и хвататься за бритвы в карманах. Все разбегались, потому что разрушительно было то, что вы источали. То, чем вы охватывали Дом, разглядывая, слушая и вынюхивая друг друга, но никогда не трогая. Это было слишком наивно, думать, что с избранием одного из вас вожаком, другой успокоится. Что другой перестанет рыжиной зрячих глаз прожигать бледную кожу и обнажать волчий оскал на каждую немногословную фразу. И в то, что один научится метать ножи, опираясь на звук и звериную чуйку, только чтобы в случае опасности защитить стаю и вверенный ему Дом. Было слишком наивно думать, что вы хоть допустите мысль о том, чтобы друг друга понять и принять. Думать, что простая драка и последующий за ней разговор под гитарный дуэт и крысиный портвейн вам хоть чем-то помогут. Я вообще наивный был когда-то, но вы из меня это выбили, толкая из раза в раз носом в стену. Помни, сколько было намешано! В нас горел Вечный Огонь Но вы же иногда мою наивность подогревали, мимолётно забывая о необходимости постоянно держать наготове клыки и цепкие пальцы. Пили ликёр из одной кружки, перед Ральфом отчитывались потом, то ли нас выгораживая, то ли друг друга. Смотрели на пёсьего вожака с одинаковой ненавистью, борясь с общим желанием пересечь ему глотку. Вы волновались друг за друга по-своему, когда кто-то из вас вечером не оказывался в нашем тёплом гнезде. Вы делили кровать и подушку, вы наизусть знали мысли друг друга, вы улыбались на фото, руками, губами, душой. Я смотрел на это и мечтал, чтобы вы такими оставались подольше. Зря мечтал. И зря пишу это, зная, что ни один из вас эти марания бумаги всё равно не прочтёт. Так зачем продолжать? К чёрту. Сфинкс.