Scherzo

Раннее утро на берегу Чёрного озера, окутанного туманом, едва слышным шелестом листвы и далёким завыванием ветра. «Звучит романтично», — сказал тогда Тэхён, и, боже, как же сильно он ошибался. То, что он промёрз до костей — одна беда, к тому же быстро решённая согревающими чарами. Ранний подъём после отбоя в три часа ночи и вытекающая из этого мигрень — проблема иного характера, которую никакими заклинаниями не решить. Головную боль облегчить, конечно, получилось, но вот спать Тэхёну всё ещё очень сильно хочется. Но ради Чонгука и встреч с ним он готов и не такое терпеть. Хотя, если честно, в последнее время ему затея скрывать отношения казалась всё более и более бредовой. Не настолько же глупые у них ученики, чтобы не осознавать, что у преподавателей может быть своя личная жизнь. Тэхён, разумеется, не собирался заявляться к Чонгуку на занятия и при детях засасывать по самые гланды, но он также с трудом понимал, для чего вообще это шифрование и прятки по укромным местам. Но невозможность понять само явление не отменяла того, что Тэхён понимал, какое действие это явление могло оказать на Чонгука. Ему, выросшему среди магглов, даже в зрелом возрасте было до безумия боязно и страшно заявлять кому-то о своих чувствах. О своих чувствах к мужчине. Теперь Тэхён это понимает. Понимает, и поэтому не пытается силой заставить себя преодолевать. Вместо этого он старается хвалить Чонгука за каждый новый шаг в сторону их абсолютной свободы самовыражения, старается отмечать его работу над собой, безусловно тяжёлую, старается поощрять то, как Чонгук старается для него и для них. Это больно — видеть, как любимый человек борется сам с собой, как наступает себе на горло, как страдает от собственных установок. Но ещё больнее среди этих ограничивающих установок находиться. Они колючей проволокой впиваются в кожу каждый раз, когда Чонгук пытается выйти за их пределы — Тэхён это ощутил, когда тот демонстрировал ему свои детские воспоминания с помощью легилименции. Явственно прочувствовал чужие тоску, обиду и всепоглощающее чувство несправедливости, когда нырял в омут памяти, в чонгуково воспоминание с его подросткового лета в родном городе. Он Тэхёна потом долгие минуты успокаивал, гладил по спине ненавязчиво, нежно, сжимал в своих руках не давяще, но крепко. Так, чтобы Тэхён вновь почувствовал себя в безопасности. Сам Ким в чонгуковых руках рассыпался, но с его же помощью себя заново собирал. И теперь, когда свои раны зажили, он, как может, старается залечить и чужие — более старые и глубокие. Их история началась в стенах школы, прямо на ковре у директора. Они оба боролись за место преподавателя защиты от тёмных искусств, поэтому между ними витало невысказанное напряжение, естественное соперничество с налётом неприязни. А затем их обоих, соревновавшихся и проходивших испытания, взяли и облапошили. Чонгука распределили преподавать маггловедение, а Тэхёна усадили за кафедру истории магии. «Скука смертная», — сказали оба про своё возможное место работы, но, почему-то, оба остались. То ли дело в коллективе — разумном, дружелюбном, практически идеальном, если бы не профессор травологии — то ли в окружающей природе и архитектуре, то ли в заработной плате (конечно же, в ней). Или, быть может, дело в том, что искра соперничества каким-то непостижимым образом превратилась в искру совершенно другого характера. Тэхён первое время даже думал, что ему подмешали любовное зелье. До тех самых пор, пока Чонгук не завалился к нему под видом консультации по педагогике, а по факту едва ли не слёзно умолял простить его за его же чувства. После было много разговоров — плодотворных, содержательных, нередко заканчивавшихся для обоих глазами на мокром месте. Потом были свидания и ухаживания — обоюдные, трепетные и до невероятного комфортные. Тэхён всё удивлялся, как они могли метать друг в друга искры, желать друг другу проигрыша в карьерном соревновании, когда на деле сочетались, как два потерянных кусочка пазла. Потерянных где-то за камином, подальше от чужих глаз. Но время шло, их отношения продвигались всё дальше… всё ближе, и, чем больше Тэхён показывал уверенность в своём выборе, тем больше Чонгук старался показать то же в ответ. Уверил в том, что его попытки всё, что между ними есть, скрыть — не показатель того, что Чонгук своих отношений стыдится, а следствие страха получить укол в самое уязвимое и беззащитное место. И сейчас, спустя время, наполненное короткими тайными свиданиями, встречами украдкой и такими же украдкой, но оттого не менее сладкими поцелуями, Тэхён себе прошлому безмерно благодарен. За то, что Чонгуку поверил и за то, что Чонгуку доверился. Теперь у них друг для друга Протего Тоталум, соседние места за преподавательским столом и каждая свободная уединённая минутка. Не только по ночам и не только в безлюдных переулках, но всё ещё не настолько свободно, насколько хотелось бы. Впрочем, в течение ближайшего месяца Чонгук планирует это исправить. Так Тэхёну и заявил с порога кабинета: — Я наметил план. — на вопросительный взгляд и протянутую в приглашающем жесте руку его губы не растянулись сдержанной улыбкой, лишь брови решительно нахмурились — Чонгук говорил серьёзно. — Будем постепенно с помощью знаков намекать, а к четырнадцатому февраля объявим всем. И Тэхён эту идею поддержал. Даже когда «Объявим всем» после недолгих обсуждений превратилось в «Перестанем скрывать, но афишировать не будем». Он согласен, на самом деле. Просто потому, что, как и Чонгук — пусть и не в такой же степени — хочет сохранить их личную жизнь личной. — Всё-таки не совсем понимаю, как прогулка в дорассветный час может помочь нам в осуществлении твоего плана. — не то чтобы Тэхён жаловался. С приходом зари озеро перестало выглядеть жутко, а в чонгуковых объятиях он рад оказаться в любое время. Особенно, когда рядом играются их телесные патронусы. Взрослый кролик и несмышлёный тигрёнок, кто бы мог подумать. — Через час мы с тобой будем подниматься к замку и встретим студентов, спускающихся к оранжерее. — И как нам это поможет? — Мы будем идти за руки. Так оно и происходит: они всходят по склону, держась за руки, всегда тёплые ладони Чонгука согревают пальцы Тэхёна. Периодически они останавливаются, чтобы насладиться видом — завязать шнурки, вообще-то — пока до Чонгука не доходит, что Тэхён наложил на них развязывающее заклятье. — Сейчас, вроде, не первое апреля. Если ты хочешь посмотреть на мою задницу, можешь просто попросить наклониться, у меня нет с этим проблем. — Хотел бы я посмотреть на твоё лицо, красное как помидор, если бы оказалось, что нас услышал кто-то из учеников. — как и ожидалось, вся бравада тут же сходит на нет. Но Тэхён не будет играть с чужими чувствами. Каким бы очаровательным ни был стесняющийся Чонгук, обычно весь из себя взрослый и рассудительный, шутки должны оставаться шутками. Тем более, если он действительно стеснён — обстоятельствами, чужими действиями, собственными мыслями. К тому же, расслабленный и спокойный Чонгук — зрелище куда более приятное. Он уверенно берёт Тэхёна под локоть и всего пару раз по дороге дёргается от внезапного шума. Но шорох из кустов — всего лишь садовые гномы, с которыми активно начал бороться профессор травологии, или, вообще, безобидные нарлы — Ким когда-то хотел завести такого в качестве питомца. Чонгук, готовый к тому, чтобы лицом к лицу встретиться со своим страхом, доходит до замка с разочарованным видом — на пути они так никого и не встретили. — Почему так всегда? — Закон подлости. Или, может быть, никто никогда и не пытался подловить нас за нашими грязными делишками. — Насколько грязными? — Чонгук сразу оживляется, тянет за руку в сторону южных башен. — К твоему сожалению, всего на пять процентов. — Тэхён оставляет на кончике чужого носа поцелуй. — У меня через четверть часа занятие с первокурсниками, нужно успеть добраться до кабинета. — Тогда до встречи на перерыве? — До встречи.

uno

Дела обстоят таким образом, что Чонгук для окружающих не выглядит как человек, который жить не может без физического контакта. Более того, сторонние наблюдатели часто говорят о том, что он похож на человека закрытого, едва ли не гаптофобного. Но, правда в том, что Чонгук до прикосновений более чем охоч. Чонгук прикосновениями бредит, за любую возможность в буквальном смысле цепляется — как за ладонь Тэхёна сейчас, по привычке попытавшегося её выпутать — только очень редко проявляет инициативу. Тэхён помнит, в какой ступор впал, когда Чонгук впервые поцеловал его сам. Каждый раз, когда Чонгук его обнимает или в объятия просится, у Тэхёна на спине образуется россыпь бесчисленных мурашек. И, тем более, сейчас, когда пальцы, пусть и под длинным обеденным учительским столом, но переплетены. Когда на ухо горячий шёпот: — Мне очень страшно, Тэхён. Но последующий взгляд наполнен не страхом, а остатками прежней боли, любовью и, конечно же, надеждой. Ким в ответ старается смотреть обнадёживающе, хочет передать всю свою уверенность. Сжимает ладонь Чонгука крепче и улыбается. — Мне не страшно, и я готов поделиться бесстрашием с тобой. А ладонь я, действительно, лишь по привычке вырывать начал. Но мы её искореним, правда же? — кивок в ответ. — А теперь давай есть. Чонгук всё-таки натягивает на лицо улыбку, а через секунду прыскает от смеха. Тэхён не совсем понимает — это он так сильно нервничает? — но мгновением позже до него доходит: посуда для еды до сих пор пустая, директор ещё не хлопнул ладонями. Но вот, она заполняется закусками, в бокалах и кубках появляются сок и вино. Завязывается светская беседа — ещё бы, преподаватели не рискуют разговаривать о своём, преподавательском, когда в нескольких метрах от них любопытные ученики с удлинителями ушей — и волнение сходит так же быстро, как нахлынуло. На их сцепленные в замок руки поглядывает вопросительного лишь вездесущий профессор травологии — да простит Тэхёна Мерлин за упоминание его имени всуе — который и без того подозревал многое после того, как застукал Тэхёна с Чонгуком в кладовке. Ничего такого, о чём можно было бы подумать, лишь компрометирующая поза, в которой они оказались по чистой случайности. Тэхён не знает, можно ли назвать сегодняшний день первой попыткой, но он с уверенностью может утверждать, что, даже будучи гипотетической, она провалилась — ни преподавателям, ни ученикам до них никакого дела нет. Последние, вот, ковыряются в своих тарелках. Кто-то, наоборот, уплетает за обе щеки, а кто-то пытается превратить воду в ром. Что с них взять? Дети!

due

Факт того, что Чонгук редко проявляет инициативу в тактильном контакте, Тэхёна совсем не расстраивает. За всё время, что они рядом, он успел выучить некоторые его привычки. Сцепленные между собой костяшки чужих пальцев — знак того, что Чонгука нужно взять за руку. Иногда он прижимает к себе локти, обхватывает себя руками и поджимает плечи. Это сигнализирует не о холоде — согревающие чары всегда могут помочь в такой ситуации — а о дискомфорте и напряжении. В таких случаях действенной будет настойка лаванды, запасы которой регулярно пополняются в больничном крыле замка, но ещё лучше будет, если в комплекте с ней приложатся тесные объятия. Не до хруста рёбер, конечно, но внушающие ощущение безопасности. Чонгук от таких буквально тает, успокаивается моментально. Чонгук постоянно нюхает еду перед тем, как положить даже крошечный кусочек в рот. Нюхает и напитки, но делает это осторожно, так, как учили ещё на уроках зельеварения — подмахивая пары жидкости к себе, чтобы не повредить слизистую. Или, например, в те редкие ночи, когда у них есть возможность остаться в одной постели, Чонгук прижимает к себе крепко. Он оказывается совсем не против быть Тэхёну живой подушкой для обниманий и не лежит пластом — обвивает и сам руками за спину, а, уснув, сопит в ключицу. По его невинному виду, выпяченным приоткрытым губам и слюнявой лужице на подушке совсем не скажешь, что это спит сильный волшебник, обладатель ордена Мерлина третьей степени, и, в конце концов, взрослый мужчина. Сейчас же Тэхёну лицезреть его сонное чудо возможность представляется частая. Раз уж они теперь не скрываются, не случится ничего страшного от того, что они иногда будут ночевать вдвоём. С директором всё согласовано, на помещение наложены чары, изолирующие звук и предупреждающие о чьём-либо приближении, а постельное бельё заменено вручную — Чонгука это каким-то образом расслабляет. — Привычка с детства. Когда я был маленьким, забирался в пододеяльник и представлял себя в пещере или в сумке у кенгуру. Тэхён предлагает забраться в него прямо сейчас, тащит за собой, а потом удивляется тесноте. — Конечно, не так просторно, как ты себе представлял. Но мы уже взрослые и высокие, а ещё нас здесь двое. — Мы можем наложить на него заклятье незримого расширения и немного пошалить. Тэхён уже почти достаёт волшебную палочку из мантии — и как он вообще решился забраться сюда прямо в ней? — но Чонгук останавливает его за запястье. — Во-первых, давай оставим всё в первозданном виде, иначе одеяло потом здесь просто потеряется. Во-вторых, нам пора вылезать — кто-то близко, стена вибрирует. Если до этого об их плане забывал Тэхён, то теперь настала очередь Чонгука. Но его, вылезающего наружу, тянут обратно. Ткань натягивается, но Ким успевает предотвратить появление в пододеяльнике ещё одного отверстия одним взмахом палочки. Он, вдобавок, велит двери открыться, и вместе с ней широко раскрывается чонгуков рот. — Что так смотришь? Мы одеты, смеёмся и всего лишь катаемся по кровати, ничего противозаконного. — Тэхён, мы в спальне! — поцелуй. — В одной кровати! — ещё поцелуй. — Тебе не кажется, что это чересчур? Если это кто-то из учеников? — То пусть пожалеет об этом! Нечего бродить по преподавательскому крылу. И снова поцелуй, более продолжительный и более глубокий, настолько, что отстранившемуся Чонгуку приходится перевести дыхание. Как раз вовремя — пуффендуйский первокурсник-бедолага, страдающий лунатизмом, врезается в открытую дверь их спальни лбом. Попытка номер два может быть справедливо оглашена проваленной.

tre

— Послушай, может, ну его? Мне кажется, нам, скрывая отношения, жилось лучше. Это наглая ложь, вообще-то. Но сейчас, шагая по тёмному лесу, Тэхёну немного страшно. Кажется, ещё один внезапный шорох, и ему придётся бежать менять штанишки. То есть, высушивать их заклинанием, конечно же. Он взрослый человек, у него работа, серьёзные отношения и оплата волшебных налогов (непозволительно огромных, кстати! Чонгук платит намного меньше. Ох уж эти привилегии для тех, у кого есть орден Мерлина). Но вместо того, чтобы заниматься своими взрослыми делами, то бишь чтением книги, или, более вероятно, проверкой свитков, которые сам назадавал провинившимся ученикам, он топает, спотыкаясь, по корням и жухлым листьям, появившимся на поверхности из-под растаявшего снега. — Напомни мне, почему я свой законный свободный час провожу здесь? Чонгук позволяет себе хохотать над всей этой ситуацией. И где его негодование? Где гнев из-за очевидной несправедливости? Тэхён, как самый поддерживающий молодой — может быть, не очень — человек для Чонгука, решил взять в свои руки их своеобразный каминг-аут перед профессорами. Если не получилось в первые два раза, то уж на третий всё должно было пойти, как по маслу! Только с ним он, кажется, переусердствовал, раз вместо равномерного скольжения укатился куда-то в тартарары. Может, конечно, дело не в этом Фигаро — профессоре травологии, чёрт бы его побрал — а в самом Тэхёне и его внезапных заиканиях… Нет, конечно же, нет! Любой уважающий коллега терпеливо подождёт, пока человек соберётся с мыслями, и дослушает до конца, а не будет делать поспешные выводы, как случилось в этот раз. — Мы с Чонгуком… Нам с Чонгуком… Вместе… Да, в речи Тэхёна было много пауз, да, суть было уловить тяжело. Но что было сложного в том, чтобы просто подождать? А не навязывать какое-то дурацкое задание и делать какие-то дурацкие выводы! — Спасибо огромное, что вызвались добровольцами! Я так не хотел идти за лунным камнем один. Напыщенный индюк! Наверняка всё понял и просто смеялся над Тэхёном! Что бы он делал без Чонгука, который согласился потащиться с ним в лес за этим лунным камнем, который не камень вовсе, а цветок? — Иди сюда. — Где ваши манеры, профессор Ким? Где уважение? Вы разговариваете со своим коллегой, с известным в своих кругах достопочтенным господином, Чон… Тэхён так делает очень редко. Вернее, не делает почти никогда — нехорошо влезать без предупреждения в чужое личное пространство, даже если это очень близкий человек. Этим банально можно напугать. Тем более, когда лезешь с поцелуями, чтобы выпустить пар — стукаться зубами, как минимум, неприятно. Но вот он здесь, дёргается от волчьего (или оборотничьего) воя вдали, пока Чонгук воет ему в губы.

quattro

Тэхён не знает, почему они решили именно намекать. Может быть, потому что намекать априори легче — не нужно формулировать признание, не нужно брать за него ответственность. Можно просто кинуть в людей догадками и сбежать в закат. Фигурально. С другой стороны, с них бы не убыло, признайся они напрямую, например, после какого-нибудь собрания преподавателей, или если бы послали каждому коллеге сову. Не то чтобы это безумно важно — поставить всех в известность — но, введи они всех в курс дела, прекратились бы неловкие шутки. Не сложно догадаться, от кого. — Скоро день святого Валентина, но, дорогие девочки-старшекурсницы, даже если вы подмешаете любовное зелье профессору Киму, он не перестанет смотреть так влюбленно на профессора Чона. Тэхён в данный момент ненавидит профессора травологии. О, он хотел начать называть его по имени, но такие, как он, имени просто не заслуживают. С его высказыванием не так просто всё. Во-первых, оно не по теме. Он должен был комментировать матч по квиддичу, заменяя своего студента, а не высказывать своё мнение по поводу того, на кого там и как кто смотрит. Тэхён не стесняется своего влюблённого взгляда, это даже можно считать комплиментом, но почему этот хрыч лезет в их с Чонгуком отношения? Тот сидит, пристыженно опустив голову, как нашкодивший гриффиндорец, которому сняли пятнадцать очков. Но Чонгук преподаватель, и подрывать его авторитет перед учениками — затея глупая и бессмысленная. Во-вторых, с чего он вообще решил, что все девочки-старшекурсницы сохнут по Чонгуку? Девочки-старшекурсницы, в отличие от него самого, с пониманием отнеслись к тому, что их профессор-маггловед периодически вылетает взмыленный из кабинета профессора истории магии. Они также не посылают никаких намёков, а на учёбе заняты учёбой. В-третьих, любовное зелье запрещено. Но этот эксплуататор хогвартских земель, кажется, занимается нелегальной поставкой. Или же просто агитирует учеников нарушать свод школьных правил. Разве это нормально? Тэхён кипит. Тэхён вот-вот воспламенится, да так сильно, будто на его мягком месте применили инфламаре. Он, было, вскакивает с целью дать травологу смачный подзатыльник — он не заслуживает и мановения палочкой в его сторону — но Чонгук, отличаясь спокойствием в неоднозначных ситуациях, тянет его за рукав мантии вниз. Обратно на скамейку. С каждым днём из него выходят остатки прежних страхов и навязчивой осторожности. Он теперь к Тэхёну подходит, не оглядываясь, его взгляд сияет ещё сильнее, чем раньше. Так ярко, что Тэхён, кажется, может разглядеть в нём галактики. Он не стесняется проявлять ненавязчивую заботу на публике, иногда может даже сделать Киму массаж напряжённых плеч. И сейчас он, успокаивая и утихомиривая, привлекает Тэхёна к себе за талию, укладывает голову на плечо и берёт одну из его ладоней в свои, согревая дыханием. Тэхён знает, что Чонгук имеет этим в виду, и знает, что он с ним согласен: этот профессоришка так же не заслуживает и мельчайших крупиц его эмоций, даже если это гнев. Тэхён не видит, но Чонгук показывает преподавателю травологии язык. И тот начинает злиться, когда, бросив возмущённый взгляд на директора, получает в ответ только пожимание плечами.

cinque

Что означает число «пять» в нумерологии? Стремление к абсолютной свободе. Поэтому немудрено, что свою пятую попытку рассказать уже хоть кому-то о своих отношениях Чонгук с Тэхёном переносят за пределы замка. Признание незнакомцам-магглам, как тренировка их признания коллективу преподавателей, чем не вариант? Чонгук остановил Тэхёна за свитер — надо сказать, без мантии он чувствует себя будто голым — уже раза четыре. Потому что: — Тэхён, нельзя просто так подходить к посторонним и ошарашивать их информацией из своей личной жизни! Это даже в волшебном мире не считается обыденным, что на тебя нашло? А вот что: решимость. Надоело уже терпеть издёвки от профессора травологии (директор по секрету сказал, что он после этого учебного года уезжает в Румынию. Тэхёну осталось потерпеть всего полгодика), надоела сама мысль о том, что они до сих пор не открылись окружающим, которая кружит вокруг его мозга назойливой мухой. Образно. Тэхён не горный тролль какой-нибудь. — Я не уверен, что что-то кардинально изменится после того, как мы всем расскажем. Для чего мы вообще это затеяли? — Очень умно, Чон Чонгук, говорить об этом, когда я уже наметил следующую жертву. — Я хочу сказать, разве тебе не комфортно то состояние, в котором мы находимся сейчас? Мы можем быть рядом друг с другом, не прятаться, как раньше, но при этом никто не требует с нас чего-то и не лезет с расспросами. А они начнутся, когда мы скажем напрямую. Тэхён тормозит, вздыхая. Он тоже думал об этом. — Ты прав. И что мы теперь будем делать? Оставим всё как есть? — Ну, мы можем разыграть кого-нибудь. Или участвовать в конкурсе парочек четырнадцатого февраля, выиграть сертификат в сладкое королевство, а после издеваться над учениками. — Тебе точно не шестнадцать лет? — вопрошает Ким только из внезапно разыгравшейся вредности. — Думаешь, обманываю тебя, чтобы затащить в постель? — принимает его игру Чонгук. — Как не стыдно! Чуть что, сразу постель! Я всего лишь хотел узнать, можно ли тебе уже сливочное пиво, которым я хочу тебя угостить, когда мы вернёмся в школу. — Спаиваешь несовершеннолетнего, значит? — хмыкает одним уголком губ, за запястье утягивая Тэхёна в какой-то тёмный переулок. Не будь это Чонгук, Ким уже дрожал бы от страха. Но в обществе Чона он дрожит только от предвкушения. Он хмурит наигранно брови, складку меж которыми тут же разглаживают чужие пальцы. — Дети нынче пошли какие-то… Дерзкие и острые на язык. — Теперь мы уже говорим о моём языке? — смеётся. — Профессор Чон, я отправлю сову вашим родителям, пусть разбираются с вашим поведением. — несмотря на свои слова, Тэхён не собирается убирать руки Чонгука из-под своего свитера. Это негигиенично, конечно, а ещё чужие пальцы внезапно ледяные, но Ким уже давно перестал обращать внимание на подобные мелочи. Зато ему не перестаёт бросаться в глаза поведение Чонгука. Когда он стал таким раскрепощённым? Раньше он никогда не заигрывал так открыто, не позволял себе ответить даже на простое подёргивание бровями от Кима. Сам Тэхён, конечно, понимает, что его флирт достаточно своеобразный, кто-то даже назовёт его безвкусным, может, отвратительным, но ему на этот счёт важно мнение только одного человека. — А мы сейчас в квартале магглов, профессор Ким. Если чьё поведение и будет под вопросом, то только ваше. — Бессовестный. Но Тэхён соврёт, если скажет, что ему эти изменения в Чонгуке не нравятся.

***

День всех влюблённых подкрался незаметно. День за днём, своим чередом. Казалось, только вчера они с Чонгуком на берегу заледеневшего Чёрного озера строили планы, а сегодня уже пролетел целый месяц. Остатки снега растаяли, начали моросить дожди, но весеннее солнце уже пытается проглядывать сквозь нависшие над замком тучи. Тэхён, на самом деле, не знал даже, какое сегодня число — он весь завален бумагами, свитками и манускриптами для перепроверки. А ведь он, когда устраивался на работу, радовался, думая, что с документами приходится возиться лишь в мире магглов. Как же сильно он ошибался. За горой учебных пособий календарь не разглядишь, а внутренний счётчик дней у Кима, как по расписанию, начинает работать лишь с первого марта — как раз с началом подготовки к СОВ. Если бы не украшения, парящие по замку, и внезапно сбившиеся в парочки старшекурсники, Тэхён думал бы, что на дворе всё ещё середина января. — Профессор Ким? — Да? Хорошо, всё же, что Тэхён умеет концентрироваться. Если продолжит работать в том же темпе, что и сейчас, то сможет справиться сегодня пораньше и устроить с Чонгуком романтический вечер. Если так, конечно, можно назвать то, что они запланировали. Ничего особенного — ночь маггловского кино с волшебным попкорном. Не хочется выпендриваться, не хочется устраивать что-то сногсшибательное, потому что они с работой совсем забегались — друг на друга времени остаётся крайне мало. А Тэхён уже, если честно, спит и видит простые объятия с Чонгуком. — Профессор Ким?! — Да-да? Тот стал таким ласковым и расслабленным с тех пор, как они решили пустить ситуацию на самотёк. Тэхён не устаёт удивляться. Вроде, знает человека несколько лет, внушительное время с ним состоит в отношениях, а ему всё ещё открываются совершенно новые грани чужого поведения. Впрочем, новые грани Чонгука поражают только с положительной стороны. А могут ли с другой? Тэхён Чонгуку обещал, что примет его любым, а привычки не сдерживать своё слово за ним не имеется. Тем более, как сказала мадам Шу — профессорка предсказаний, которая на протяжении двух недель метит Тэхёну в лучшие подруги, хоть он об этом не просил: — Будущее полигонально, открывшиеся горизонты в умелых руках не внесут смуты, лишь разнообразие. Чего ей не занимать, так это любви к пафосным речам. Но Тэхён её понял: если развивается Чонгук, если растёт он сам, то и их отношения не стоят на месте. А движение, как известно, это жизнь. — Профессор Ким! Да что он заладил? — Да! — Вот и всё, сразу бы и ответили! Спасибо, что согласились, очень уж любопытно было, от кого вам пришла эта кричалка. Вот чёрт. Всё происходит будто в замедленной съёмке: со злорадной ухмылкой один из студентов отрывает с конверта кричалки ленточку, Тэхён от этой наглости поднимает брови, одновременно с тем сдерживая желание отвесить ученику подзатыльник. И когда кричалка раскрывается, складываясь в форму бумажного рта, ему начинает щипать глаза. То ли от смеха, то ли от горя и шока, то ли от абсурдности ситуации в целом. Говорящее письмо откашливается и, с тактом и расстановкой, на весь кабинет истории магии начинает вещать дурацкую песенку. Голосом Чонгука вещать: — «Любимый, мне мешаешь спать! Ты прекращай скорее Без стука в сны мои влезать — Сковородой огрею…» Тэхён сжимает край дубового стола до побелевших костяшек пальцев. — С днём всех влюблённых, дорогой! И кричалка уничтожает себя со звонким смехом. С любимым смехом Тэхёна — чонгуковым. Но в этот раз вместо ответной улыбки ему хочется только провалиться под землю. — Я начислю вашему факультету пятьдесят очков, если об этом никто не узнает. Он держит лицо, ведь стыдится не Чонгука, а всей ситуации. Больше всего, конечно же, самого себя — мог ведь уделить внимание ученику, чтобы тот не мстил ему после таким способом. Кстати, насчёт этого. — А из-за одного умницы, который в корыстных целях использовал занятость и рассеянность своего преподавателя, я отниму шестьдесят очков. Раздаётся гул, виновнику торжества прилетает подзатыльник рукой одноклассника, но Тэхёна не мучает совесть, пока он делает взмах рукой, чтобы мел записал тему занятия на доске. Она замучает потом, после того, как он прочитает хохочущему Чонгуку целую лекцию на тему бесполезности открыток-кричалок и собственной беспомощности, отсутствия уважения в иерархии их школы, и, до кучи, о пересоленной утке на обед. После того, как он, уже с полуулыбкой, но всё ещё с грозным видом, прошепчет: — Ты никогда не называл меня «дорогой». Когда Чонгук подойдёт ближе, возьмёт его за руку, зажмёт меж их грудных клеток замок переплетённых пальцев и промолвит: — Я мог бы. Хочешь? Когда Тэхён кивнёт и возьмёт с Чонгука обещание начислить третьему курсу Пуффендуя шестьдесят баллов обратно. — Хочу. — Обойдёшься. Тэхён пихает его под рёбра, щекочет, а сам вместе с Чонгуком смеётся, пусть и пытается делать вид, что злится и обижается. — Ты ведь не просто дорогой. Ты драгоценный.