Компромисс

Большая и пушистая ёлка сверкала от маленьких огоньков. На ветках разноцветные шарики и мишура. Альбинос с гордостью смотрел на проделанную работу. Наконец, спустя несколько часов, украшение ёлки завершилось. Было бы лучше нарядить её с Луи, но… это был сюрприз. Вся квартира тоже обвешана мишурой и гирляндами. Сегодня же Рождество. Если выглянуть на улицу, можно увидеть не менее яркие огоньки в окнах других домов. Честно говоря, Шу не был уверен, что поступил правильно. Ведь, насколько он помнил, Ширасаги слишком редко радовался каким-то там огонькам. Подарки на день рождения не принимал. А если упоминалось Рождество, так и вовсе агрился и отказывался встречаться ещё неделю. При этом они могли находиться в одной квартире. Что выглядело весьма комично, ведь, по сути, Луи просто запирался в одной из комнат. Весь рождественский вечер Луи умудрялся провести за закрытой зверью, а Шу приходилось ходить вокруг и около, гадая, каким чудом можно выдворить своего любовника ради праздничного ужина или хотя бы просмотра какой-нибудь глупенькой комедии. Он даже не претендовал на какие-то вечеринки с шумной компанией и подарками. Но Ширасаги всё равно почему-то несколько дней к ряду после этого строил из себя обиженного, демонстративно не прикасаясь к еде, приготовленной Шу, подаркам и самому Куренаю. А потом ещё с полмесяца у них не было секса. Что сказать? Луи умело построил своего парня так, чтобы у альбиноса и мысли не возникло больше поздравлять его. И пару лет Шу действительно смирялся с положением вещей. Но не в этот раз! По его мнению, детские замашки Луи пора было исправлять. Им уже не одиннадцать. Шу простил Ширасаги за удачный бей, который прилетел ему прямо в глаз. И принял предложение встречаться. Хотя на предложение это походило мало. Больше на констатацию факта: «Ты мне нравишься. И делай с этой информацией, что хочешь». Даже признавался Луи так, что было непонятно, то ли его чувства дар, то ли наказание. И если наказание, то Шу явно в прошлой жизни не хило накосячил. Однако Ширасаги не раз говорил о своих предположениях, шуткуя про карму и оплату за природную красоту. Теперь, когда прошло достаточно времени с начала их отношений, Куренай посчитал, что не ему одному менять своё мировоззрение и мириться с чужими чувствами. Шу хочет нормальные праздники, делать подарки любимому человеку и украшать ёбанную ёлку на Рождество. И пусть Ширасаги только попробует сказать, что она некрасивая. Или не попробует курицу с новым соусом. Вздохнув, Куренай устало подумал о том, что Луи вряд ли что-то скажет. Скорее всего, поднимет одну бровь, недовольно поморщится и молча уйдёт в комнату. Где запрётся и, сняв все гирлянды, будет сидеть в гордом одиночестве весь вечер. У альбиноса уже были предположения, почему Ширасаги так делает, но спрашивать напрямую почему-то не хотел. Если Луи не говорит об этом, значит, не хочет. Значит, есть в этом что-то личное. Некоторые вещи Куренай и сам не стремился рассказывать. Пусть и считал, что в отношениях не стоит умалчивать важные вещи. Например, Шу иногда не хватало внимания родителей. Потому, оказавшись в отношениях впервые, он и сам от себя не ожидал порой слишком настойчивого требования к вниманию. До такой степени, что Луи заходил в тупик, не понимая, что ему, собственно, делать. В этом плане Ширасаги был куда спокойнее. И явно не готовился быть рядом со своим любовником двадцать четыре на семь. Со временем это, конечно, улеглось. Но Ширасаги до сих пор посмеивается с тех нескольких месяцев, когда Шу едва не на стенку лез от ощущения одиночества и брошенности. При этом никто его не бросал. Луи просто ходил на тренировки. И ему даже в голову не могло прийти, что каждый божий день его тренировки должны были урезаться, как минимум, раза в два, чтобы проводить это время с Куренаем. Очень странное прошлое, за которое Шу до сих пор иногда стыдно. Но, по мнению Куреная, Луи в Рождество вёл себя ничуть не лучше. Он избегал даже простых разговоров в Рождество, не говоря уже о празднике. Да, он родился двадцать пятого, но это же не значит, что оба этих праздника теперь можно смело зачеркнуть в календаре чёрным маркером и игнорировать этот день всеми возможными способами. Вполне реально, Луи уже успели достать тем, в какой великий праздник он родился. Но Шу-то не при делах. Почему он тоже должен сидеть без огоньков и курочки на столе? И почему даже такое глупое проявление праздника, как чёртов ужин каждый раз превращается в какую-то вакханалию с раздражённым и молчаливым Луи на неделю вперёд? Мысленный поток Шу сбивает хлопнувшая дверь. И с порога Ширасаги уже состроил кислую мину. Возможно, ему не нравилось, как в городе все готовились к празднику. Возможно, он уже успел заметить огни в окне их квартиры, пока шёл к ней. В любом случае, настрой у Луи был не самый лучший. — Как прошёл день? — поинтересовался Куренай. Всё нужное к ужину было закуплено им ещё вчера, поэтому сегодня Луи без пакетов. Они всегда договаривались заранее, кто и что будет покупать. — А по мне не видно? — как обычно, Луи поднял одну бровь в своём излюбленном жесте. Снял с себя тёплую куртку, которая вызывала у Шу едва ли не приступ смеха. Кто бы мог подумать, что Ширасаги такой мерзляк? Волосы парня всегда были словно живой огонь. Но ощущение, что всё тепло уходило в них. А тело в итоге мёрзло от простого ветерочка. И вот в их японские «морозы», едва ли переходящие в минус, Луи умудрялся носить зимнюю толстую куртку. Круче будет только норковая шуба. И валенки. И шапка-ушанка. Шу слышал, что хорошо греет. Особенно если сделана из меха кроликов. — Да ты всегда такой кислый. Работаешь тренером, а ощущение, что водитель мусорки, и каждый божий день смотришь на последние отходы, — Шу закатил глаза, вздохнув. Луи действительно частенько приходил домой в скверном настроении. Особенно, когда начиналась зима. — Так оно и есть. Каждый божий день вижу хуёвых блейдеров. Даже дома один такой есть, — фыркает Луи, разуваясь и заходя в дом. Его уже напрягает, что из гостиной сверкают разноцветные огоньки, но решает пока сделать вид, что не заметил. — У тебя есть второй дом, Луи? Я так и знал, что у тебя кто-то на стороне! — усмехнулся Шу, тоже делая вид, что никакого сюрприза и в помине нет. Хотя даже запах успел пропитаться чем-то праздничным. Хотя бы по той простой причине, что в духовке была уже почти готовая курочка. — Мне и одного прилипалы хватает. Зачем мне второй? — в очередной раз напомнил о прошлом Луи. Тогда у него действительно едва ли было время, чтобы пофлиртовать с кем-либо ещё. — О, так он прилипала? Или это она? Твои фанаты действительно те ещё пиявки. Взять хоть того мальчишку, Корю Драма, — Шу неожиданно остановился, говоря более резкое и громкое: «Стоп», и с ещё большей усмешкой спрашивая. — А уж не про него ли ты говоришь? Ширасаги цокнул языком. Кто-кто, а Шу прекрасно знает вкусы Ширасаги. И какие-то малолетки с глазами, блестящими от обожания и интереса, ему точно не по душе. А вот красивые альбиносы с упрямым характером и прекрасными кулинарными способностями — самое то. Луи легко и шустро переоделся в домашнюю одежду, даже не включая свет в комнате. Ему вполне хватало и того, что был в коридоре. Да и в такой полутьме он всё равно умудрился заметить, как что-то навешано на шторы. И его уже начинало подташнивать от этого. В голову лезли детские воспоминания, когда он ещё жил с родителями. И каждый его день рождения, выпавший на чёртово Рождество, оказывался самым настоящим кошмаром с кучей родственников, каждый из которых говорил такие сахарные комментарии в его сторону, что хотелось стошнить в вазу тем самым шоколадным тортом, который отец каждый раз привозил именно в этот день. Отвратительный торт. Ужасный праздник. Войдя на кухню, Ширасаги сразу же открыл холодильник, проверяя, не будет ли там того самого тошнотворного торта. К счастью, его там не оказалось. И Луи едва ли сдержал себя от облегчённого вздоха. Но и без шоколадного торта в холодильнике добра хватало. Парочка салатов, какая-то странная ёмкость с не менее странным содержимым. Запах сбивала курица, поэтому даже толком различить запаха Луи не удалось. Пара бутылок вина. Йогурты на утро. — Сегодня были скидки на вина? — догадался спросить Ширасаги, хотя и сам понимал, что очень сильно вряд ли. — Вообще-то они в холодильнике ещё со вчерашнего дня, — спокойно заметил Куренай. Как раз в этот момент закончил готовиться рис в мультиварке, тихо пропищав пару раз. — Вчера были скидки? — упрямо спрашивал Луи, словно бы надеялся услышать: «Да, конечно. Вон-то слева, твоё любимое, и вон-то с красной этикеткой, которое так понравилось мне пару недель назад, определённо просто были по скидке. Это совпадение». — Вчера был сочельник, Луи, — на этих словах Куренай отключил мультиварку и проверил курицу в духовке. Уже красивая, зажаристая корочка и приятный запах сразу же заставили Ширасаги подумать о том, что, возможно, всё не так уж и плохо. И ему совершенно наплевать на всю его нелюбовь к Рождеству. Вот настолько Шу прекрасно готовил. — Я не буду сегодня есть, — пересилив свой голод и запротестовавший желудок, что сразу же подал знак в виде зова умирающего кита, Ширасаги было уже захлопнул холодильник и направился на выход из кухни, когда до него донеслись слова Шу. — Так и будешь бегать? — не нужно было уточнять, от чего именно бегает Ширасаги. Как и не нужно было уточнять, как сильно он злился. Но не на Шу. Куренай в чём-то прав. Нельзя вечно скрываться от призраков прошлого. Но Луи до сих пор всегда считал, что ему эти два праздника ни к чему. Значит, и Шу без них прекрасно проживёт. Возможно, он ошибся? — Это моё личное дело, — холодно отзывается парень. — Разве мы уже не семья? Всё, что касается тебя, меня касается тоже, — подметил Куренай, не собираясь сдаваться на полпути. Он знал, что разговор будет не самым приятным. Но надеялся, что Ширасаги хотя бы подумает над его словами. — Если так хочешь отпраздновать, то вали к своим друзьям и празднуй с ними! — рыкнул Луи, совершенно неожиданно перейдя в агрессию. И пусть Шу прекрасно понимал, что лучшая защита — это нападение, всё равно нахмурился. — Это день твоего рождения, с какого хрена я должен оставлять тебя одного и идти непонятно куда? — от упоминания второго по ненависти праздника Луи только больше ощетинился. — А я хоть раз просил тебя остаться?! — неожиданно вопрос задел Куреная за живое. Конечно же, Луи ничего такого не просил. Даже наоборот, он был бы не против оказаться совершенно один в пустом доме. Но Шу посчитал, что имеет право на небольшой эгоизм со своей стороны. Хотя и так прекрасно знал, что ничего хорошего из его затеи не выйдет. — А если я попрошу? Если я попрошу тебя остаться и просто поесть со мной? Просто посмотреть на ёлку? Просто посидеть со мной, а не запираться в комнате на неделю, словно я виноват в том, что тебе не нравится этот день! — в голосе Шу просквозила обида. Потому что праздник снова безвозвратно испорчен. Хотя на что он надеялся? Что свершится рождественское чудо, и Луи неожиданно передумает? С горечью Куренай просто закидывает курицу обратно в духовку, отключая её. Так у еды больше шансов остаться горячей ещё на некоторое время. У него теперь тоже нет аппетита. И на кой он вообще готовил глупую курицу, если её всё равно никто не будет есть? — Вот только не надо делать из меня виноватого, — хмуро произнёс Ширасаги. С одной стороны, это Шу виноват в его плохом настроении, ведь прекрасно знает, как Ширасаги не нравится праздновать Рождество и свой день рождения. С другой же виноват лишь Луи, который никак не хочет смиряться со своим прошлым. Да, у него был неприятный опыт. Но Шу пытается показать ему и другую сторону медали. Пытается исправить положение вещей. А получает только гнев и оскаленные клыки. Пожалуй, им всегда было сложно поладить. Луи понимал Шу, но умудрялся всё сделать ровно так, чтобы Куренай его возненавидел. Это как бегать за нравящейся тебе девочкой и с силой дёргать её за косичку. Хотя для привлечения её внимания достаточно просто дать ей свой ластик на уроке или вырвать листик на контрольную. Шу тоже не был дураком, но иногда совершенно не понимал Ширасаги. Луи был куда вспыльчивей, а порой творил безрассудства, сравнимые, пожалуй, только с Вальтом или тем же Корю Драмом. Хотя за последние годы Ширасаги стал более-менее спокойным. По крайней мере, он больше не кидался беями, чтобы привлечь его внимание. А это уже многого стоит! Но Луи всё ещё не хватало взрослого разума. Он вновь заперся в комнате. Правда, на этот раз ему просто нужно было время обдумать, что делать. Это уже не детская обида на Куреная, который просто сделал ему назло и устроил какой-то там праздник. Вовсе нет. Он… растерялся. Шу искренне не понимает, почему Ширасаги избегает Рождества. А Луи не знает, как это объяснить. Точнее, как переступить через своё прошлое и действительно просто насладиться маленьким семейным праздником только с тем человеком, которого действительно любит. Который не станет говорить тошнотворных глупостей и дарить ему сраный торт, хотя Ширасаги не раз и не два просил отца о чём угодно, но только не это.

***

В ночь с двадцать пятого на двадцать шестое Ширасаги вышел из комнаты в гостиную. Свет был только от гирлянд на ёлке, а на диване одиноко сидел Шу, завёрнутый в мягкий белый плед. Подарок от Луи. И Ширасаги слабо улыбнулся, вспоминая, как мило порой засыпал Куренай в обнимку с этим самым пледом. Он не раз говорил себе, что, пожалуй, это был его лучший подарок. Потому что Шу выглядел в нём до смешного мило и совсем по-домашнему. В руках Куреная был бокал белого вина. Того самого, что ему успел полюбиться за интересный сладкий привкус. Луи никогда не понимал этих белых вин. Тем более, полусладких. Ни туда, ни сюда. А Шу считал его красные-сухие той ещё гадостью. В итоге пили из разных бутылок, не находя своего идеала, который мог понравиться и одному, и второму. Без лишних разговоров, Ширасаги просто садится рядом, нагло перетаскивая тушку Куреная ещё поближе, чтобы окончательно убрать расстояние между ними. К счастью, в бокале осталось не так много вина, чтобы оно пролилось. Шу тяжело вздыхает и просто кладёт голову на плечо Луи. Огоньки на ёлке снова и снова сменяются, но Куренай смотрит на них немного опустошённым, уставшим взглядом. Он ведь тоже работал сегодня. Вернулся и сделал уборку, приготовил ужин, нарядил весь дом и ёлку. К вечеру он уже успел измотаться, поэтому их спор закончился не на громкой ругани с разбитой посудой и переходам на личности, а лишь небольшим поднятием голоса. Уткнувшись в светлые волосы Куреная, Ширасаги почувствовал странное спокойствие. Его уже не так волновали воспоминания из прошлого. Не так волновало, что они оба всё ещё голодные. А в том, что после этой ссоры Шу тоже не стал есть, Луи был уверен. Но не стал заставлять любовника идти на кухню. Курица и до утра подождёт, ничего с ней не случится. Завтра возьмёт отгул, и Шу никуда не отпустит. Будут весь день сидеть с этой курицей, пока от одного её вида тошнить не начнёт. А сегодня они просто побудут вместе. Как Куренай и хотел. Ловко приобняв Шу, Луи выхватывает уже успевший опустеть бокал и ставит его на пол. В следующий момент он заваливается на спину, утаскивая Куреная за собой. Недолго они устраиваются вдвоём на узком диване, Ширасаги нагло отбирает себе часть пледа, и с удовольствием вдыхает смесь из запахов. Таких домашних. Таких долгожданных. Луи только их и не хватало в том далёком детстве. В те времена, когда хотелось посидеть только с родными и близкими, а не оказываться посреди незнакомцев, что тычут на тебя пальцем, щиплют за щёки и говорят своими сюсюканьями, словно бы ему совсем два или три годика. Хотя даже в то время ему это не нравилось. Свет ёлки уже не кажется раздражающим. А тёплая, чуть обветренная рука, так удачно оказавшаяся у его лица, вызывает странное желание потереться об неё щекой, и посмотреть на реакцию Шу. Но Куренай умудрился закрыть глаза. Вполне реально, он вырубился после тяжёлого дня и половины бутылки вина, что расслабила его окончательно. Ширасаги невесомо целует своего парня в губы и тоже чувствует, как слипаются веки. Кажется, это его лучшее Рождество. И самый счастливый день рождения из тех, что он мог вспомнить.