Домой

Aron Bergen — Siberia

Ведёт по скуле бионикой, улыбается глазами — разрушает устоявшийся мир. По-русски: «здравствуй, Наталья», почти буднично, будто само собой разумеющееся, а внутри трещит и лопается, взрывается и распадается на части. Хочется дышать — надышаться им, — а на деле выходит запнуться на полушаге, спрятать нос в холодную металлическую ладонь, стиснуть в себе всхлипы, слова, признания, извинения, нужное, ненужное, старое, новое, смерть и жизнь — ощутить себя абсолютно, пронзительно счастливой и несчастной в той же мере. «Здравствуй, Джеймс», и объятием затапливает, обволакивает, прячет от всех бед и горестей — возвращается. Смотрит диким зверем, впивается в каждую черту лица — проверяет на жизнь. Рыжими волосами затапливает — всё вокруг рыжее, огненное, пережжённое, наверное, как и она сама. Память пульсирует в висках, отпечатывается на губах солью, порохом, войной — любовью. — Сколько? — прямо в глаза, глубоко в душу, ладонями по лицу — бессильно. — Пять лет, — дрожащим шёпотом в губы, лбом ко лбу, ударом сердца в рёбра — больно. Вокруг пылища, пепел, крики; они вдвоём — вкопанные в землю, впаянные друг в друга, прошитые сквозь стежками кривыми, ломаными путями, выпущенными пулями, ударами, временем — любовью искорёженные, но функционирующие, живые. — Врёшь — намного больше, — горько усмехается, колет щетиной и целует, целует невпопад, целует. Голова кружится, руки не слушаются, хочется всего объять, спрятать себе за пазуху и никому никогда не показывать. Отстрелялась, намыкалась, намучилась, навылась — теперь — смеяться, обвивать всего, поцелуями зашивать раны прошлого, любить, любить до одурения — любимой быть. — Вру, — осколком слова разрывает грудину, пальцами впивается в плечи — держит изо всех сил. В ответ ей, в доказательство — окольцовывает, обещает — не выпустит, не отдаст, с места не двинется; будет вечно здесь, в ней, с ней — другом, мужем, любовью, защитой, плечом — домом. Верит безоговорочно — держится за руку, ведёт за собой, кому-то на помощь. Огонь полыхает в волосах её, вокруг хаос, мир разрушен и собран, криво да косо, заново, и они здесь, в сердце его становления, потерянные и найденные, счастливые и несчастные, обнимают вернувшихся друзей и скорбят по ушедшим. Разбредаются кто куда, поздно, усталые, потрепанные, с глазами-безднами. Живой рукой обнимает за плечи, провожает взглядом своих, тянет ближе её, к самому сердцу. Прижимается, пышет жаром, сопит носом в шею — любит отчаянно верно. Не верится. — Хочу домой, — устало сообщает о капитуляции с войны длиною в вечность, и ждёт вердикта. Сердце ломится, буйное, беспокойное — живучее, и ликует — улыбка её нежная, ему одному, верить обязывает. — Давно пора, — поцелуем отгоняет прочь смерти, потери и страхи. Ведёт за собой, и он идёт. Будет идти всегда. * Соль, порох и война однажды исчезают с губ. На них остаётся — закольцованное, сердечное, рыжее — «люблю».