Мне некуда спешить

Мне некуда спешить. Вы не подумайте, это просто моя работа. Провожать. Люди, эти странные люди, они умирали и будут умирать. И моя работа - провожать их. По Дороге от умерших к мертвым. Это моя работа. Иногда приятная, когда воссоединяются семьи, когда жена плачет на груди у любимого мужа, когда мать обнимает сына, когда брат обнимает брата. Иногда не очень, когда приходится забирать из мира живых сущего маньяка. Ему не стоит надеяться на теплый прием. Это работа. Иногда случаются жуткие авралы, и в пределах одного небольшого городка погибают сотни человек, и... Ну не разорваться же мне! Приходится привлекать добровольцев. И тогда умерших встречают те люди, которые просто ушли раньше. Иногда так встречаются друзья, иногда враги. Иногда какие-то знаменитые личности. Интересно наблюдать, когда какого-нибудь горожанина встречает Цезарь. Ему самому весело. А иногда так встречаются двое непримиримых ученых. Про такую парочку можно сразу забывать - там такие дебаты возникают на ровном месте... О... Впрочем, бывают и затишья. И тогда у меня есть время подумать, в чем встречать следующего "клиента". Да, за такое долгое время у меня накопился изрядный гардероб. Мантии, балахоны, доспехи, платья, камзолы, шкуры... Есть даже мотоциклетный комбинезон и костюм тройка, которые мне еще не скоро понадобятся. Как и автомат Томпсона, который и изобретут-то... Но обо всем стоит позаботиться заранее. Ведь не приходить же в таком костюме с косой, верно? Правда, людям я все равно запомнилась исключительно в бесформенном черном балахоне и с косой. Да, я приходила так к некоторым. Но не настолько часто. А они меня изображают так на картинах, скабрезных лубках и даже картах. Но в моем костюме только одно оставалось неизменным. Я всегда скрывала лицо. Вуаль, глухой шлем, маска, но чаще капюшон. Я долго экспериментировала с ним, прежде чем он приобрел нужную мне форму. Напоминая клюв хищной птицы. Вот именно свой "клюв" у капюшона я как-то и помянула. Однажды молоденький парнишка увидел меня. Его время еще не пришло, и я явилась не за ним. Но он был так близок к Дороге, что заметил и запомнил меня. С тех пор я часто стояла рядом с ребятами в белых одеждах, чьи капюшоны с острым клювом скрывали лица. Мне льстил их выбор. Да и потом... Эти ребята, странные, убийцы, курящие траву, были мне ближе, чем их закованные в доспехи противники с крестами на плащах. А потом один из этих... ассассинов, как они себя называли, изобрел этот клинок. Скрытый клинок. Мне так понравилось это изящное оружие, что я сделала себе такой же. Будем считать, что это плата за заимствованную ими идею капюшона. И я с тех пор приходила к умершим с таким клинком. И отнюдь не всегда в длинном балахоне. Очень интересно наблюдать за реакцией моих подопечных. Особенно оригинальные реакции и вопросы я даже коллекционирую. И никак не могу понять, как же у людей голова устроена? А потом... Вся эта история... Да и этот парнишка... Чем-то зацепил он меня. Юный, горячий, темпераментный. Как он не хотел отдавать их мне! Что самое смешное, я была готова отступить, не забирать их. Но я не могла. Это моя работа. И, уходя по Дороге, отец с болью смотрел на своего сына, которому пришлось пережить такое, и два брата рвались остаться с ним... Я не могла их оставить. Хотя очень хотелось. Впоследствии я часто приходила к нему. Я стояла рядом, и забирала его цель. Постепенно он достал каждого, кто был повинен в уходе его отца и братьев. И, в очередной раз встречаясь с ним, я улыбалась ему, как старому знакомому. Я помогала ему. Я поддерживала его, что бы он не поскользнулся, когда несся по крышам. Я приостанавливала его, чтобы он не вылетел на стражника. Я направляла его руку, чтобы его клинок наверняка забрал жизнь очередной жертвы. Это против правил. Но мне было все равно. И как же я хотела заговорить с ним! Успокоить его, сказать, что с его родными все хорошо, что они в порядке, что его отец гордится им... Но я не могла. Но сейчас... Сейчас... Сейчас я пришла не к нему. Я пришла за ним. На мне одежды ассассина, окрашенные в цвет ночи. Лицо почти скрыто в тени капюшона. На руке скрытый клинок. А прямо передо мной на лавочке сидит старик с орлиным взглядом. Человек, переживший многое. Он смотрит на свою семью, на смеющуюся дочь. Улыбается... Секунда... И тело старика медленно оседает. Он закрывает глаза... И впервые за долгое время вдыхает полной грудью. Он поднимает голову и смотрит на меня. - Я помню тебя. Еще бы... Слишком часто ты убивал, что бы не заметить меня, стоящую рядом с тобой, хоть краем глаза. - Так вот ты какая, смерть ассассинская... - Он улыбается. Я улыбаюсь в ответ. Капюшон не скрывает мою улыбку, и он видит ее. Он встает. Спокойно и уверенно. - Я готов. И сейчас здесь стоит не старик. Сейчас здесь стоит юноша в белых отцовских одеждах с беспечно откинутым за спину капюшоном. Правильно. Передо мной ему незачем скрывать свое лицо и отливающие желтизной глаза. - Ну, здравствуй, Эцио Аудиторе да Фиренце... Но мое поставленное за невесть какое количество времени приветствие тонет. - Эцио!! Из-за моей спины выбегает мальчишка и прыгает прямо в объятия старшего брата. Звонко благодарит за перья. Потом к нему подходит уже его старший брат, и подначивает, мол, "долго же тебя носило черт знает где! Учился драться, что ли?". На что он отвечает такой же подколкой. Это не мешает им хлопать друг друга по плечам. Потом подходит их отец. И парень утыкается лбом в его плечо. Они не виделись больше полувека. Я не тороплю их. Я сажусь на лавочку, рядом с телом старика, и смотрю на семью. Они вдоволь могут обниматься. В конце концов, Дорога может и подождать, никуда она не денется. А я?.. А мне спешить некуда.