Могу ли я?

Шэнь Цинцю не оценил метод, которым горные лорды и один демон пытаются отвоевать его у друг друга. Вот совсем не оценил. Му Цинфан это видел. Любой, обладающий глазами, увидел, если бы взглянул в усталые, потемневшие очи подольше. Но никому не было дело до переживаний души. Никто не желал знать, кого же по итогу выберет меч Сюя. Поэтому они оттягивали неизбежное таким странным...побоищем. А причина всей трагикомедии, в отместку, ничего не говорил. Кажется, ему и сказать то нечего. И вот, снова. Собрание лордов закончилось. Ло Бинхэ, разумеется, на нём присутствовал. Если бы не присутствовал -- разнёс бы несколько горных пиков в щепки просто потому что: "Я скучаю за Шицзунем и не знаю, что гадкие лорды тут с ним делают". Да-да-да, все поголовно гадкие. Бинхэ забыл, как нежные девушки с пика Сяньшу иногда прикрывали его от неуравновешенных шисюнов. Или как Му Цинфан лично залечивал ему побои, потому что все остальные были заняты. Глава пика Цянь Цао страдальчески закатил глаза, в который раз наблюдая за участниками вечного спора — Бинхэ, Цинъюань, Цинге. Если первого и последнего можно было понять, принять, простить, то второй тут точно не к месту. Глава всего и вся сейчас похож на лающую собаку. Два других тоже, к слову. Шэнь Цинцю повторил его действие немного погодя. Веер с тихим щелчком раскрылся, прикрывая раздражённую улыбку меча Сюя. Тот, как и всегда, выжидал момента выскользнуть под шумок на улицу, а после податься либо в бамбуковую рощу, либо, если повезёт, с Му Цинфаном в его лекарскую комнатушку. Так повелось с недавних пор -- Цинцю бывает на медицинском пике с той же частотой, что и на своём. Бывало, там и оставался на ночёвку. В глубины пика Цянь Цао мало кто сунется. Его боятся так же, как Байчжань. Вернее, не сам пик, а его циничных обитателей. Кто сказал, что все лекари — добрые? Но с Цинцю, на удивление, все в главном лекарьском здании были сдержаны и приветливы. Это настораживало. Му Цинфан позволил себе прикрыть глаза на слишком громком вопле истеричного Бинхэ. Он стал таким после обретения титула правителя в Нижнем Мире. Власть не портит людей. Это дураки портят власть. Делать ему нечего больше, чем слушать все старые доводы в пользу любви к Цинцю по новому кругу. Может у каждого из них были чувства к главе пика Цан Цюн, но показывать их настолько мерзким способом... Му Цинфан этого не понимал. Лекарь скучающе осматривается. Глаз зацепился за вазу с цветами одного цвета. Дикий шиповник. И где нашли только? Резковатый запах тянется через весь зал, заставляя вдыхать глубже, успокаивать нервы. Но обоняние, как и всегда, ловит не только что-то конкретное. В нос ударил аромат чая и старинных фолиантов. А ещё едва-едва пробивается горький запах туши. У Му Цинфана по коже пробежали мурашки, когда он вспомнил, насколько горькая бывает тушь. Язык будто засаднило. Цинфан покосился на сидящего через стол Цинцю, что источал волны убийственного спокойствия. Пожалуй, если бы половина лордов (и один демон) не привыкли к лучшему из оружий массового поражения, то уже давно бы смолкли, уползая по своим норкам. Но, увы, оружие "Аура спокойствия Цинцю" работает исключительно на учеников. Цинцю так часто засыпал в домике Цинфана, что тот уже хочет выделить ему отдельную комнату с хорошей кроватью. Да вот незадача — негде. Разве что в кладовой, откуда целый год тянет огромным количеством самых разных запахов — от лаванды до гниения. Но оставить там Цинцю лекарю не позволит совесть /лёгкая боязнь за настойки в шкафчиках./ Лорд Цян Цюн обладал врождённой грацией павлина, но она тоже исчезала под гнетом утренней хандры. Поэтому, когда мечу Сюя всё-же не удается побороть естественную потребность, и он засыпает где-то в уголке под грудой бумажек, Цинфан, как хозяин, уступает ему своё ложе. Всё равно там спит раз в несколько дней, да и отчётов большая кучка снова собралась на столе, грозясь превратиться в мелкого демона и скушать на завтрак бедного главу Цань Цяо. А уж о его ужасном владении мечом, как оружием, а не ножом для резки трав, только ленивый не травил байки. Хотя сейчас из уст в уста пересказываются анекдоты про похождения горного лорда Цян Цюн по мукам. Вернее, по хребтам всех лордов. Разумеется, Му Цинафана никто не собирался игнорировать в этих постыдных рассказах, ведь с ним в последнее время главный герой этих самых рассказов видится чаще всего. Цинфан наслушался о своих способностях в постели во всей красе. хотя даже не понятно, с какого потолка были взяты все эти нелепые предположения. В горле зародился смешок. Глаза по инерции вновь нашарили постоянного гостя. Тот заснул в неудобной позе, уперевшись лбом в пергамент. Это и веселило, и печалило лекарскую душу. Этот Цинцю, как домашний кот - спит, где попало, за ним все бегают, а если он ещё и поест не в одиночестве, как всегда, а в "столовой", то они вообще впадут в счастливую лихорадку. Руки сами, по инерции, тянулись почесать за невидимым ушком, но лекарь каждый раз себя отдёргивал. Му Цинфану вновь приходится перетаскивать Шэнь Цинцю на свою кровать. И нет, тот вовсе не тяжёлый. Он снял верхние одежды после получаса сидения в комнатушке, так что лекарю не досталось дополнительной мороки. Да и не морока это вовсе — раздевать совершенство. Лекарь приподнял голову Цинцю, подкладывая под неё подушку. Волосы струились сквозь пальцы воронного цвета водой. Ладонь грело теплое дыхание, а большой палец сам собой очертил тонкую бровь. Цинцю никак не отреагировал — слишком устал. Одеяло было тонким, как для такой холодной ночи, но в доме нет ничего теплее, так что пришлось укрыть горного лорда ещё и стянутой с плеч накидкой, напрочь забыв, что у гостя есть своя. Кровать скрипнула, отпуская вес одного из тел. Если днём лорд пика Цянь Цао мог себе позволить не таиться, то сейчас его шаги и сам Лю Цингэ не различил бы. Больше по привычке, чем из-за необходимости, лекарь поправил верхние одежды и присел за низкий столик. Вздох вырвался сам собой, когда Цинфан осмотрел место работы. Записки, рецепты, кучки трав и склянок с самым разным содержанием — это только половина площади. Разберёт он этот хлам, конечно же, когда-то завтра. Цинфан слегка повернулся, краем глаза посматривая на спину гостя и приветливо белеющий, свободный край кровати. Да, он мог бы лечь. Цинцю не был бы против. Но ещё разбираться с горой цветов да ветхие свитки читать, так что тратить время на такое малодушное желание поспать лекарь даже не собирается. (Му Цинфан никому не признается, но ему просто нравится сидеть в тишине, что укрывается чужим тихим сопением, как одеялом, и перекладывать с места на место травки, при этом иногда застывая на долгие мгновения любования спящим богом — по иному этого лорда не назвать) Пальцы подбирают первую веточку мяты, поднимают на уровень медовых глаз. Вроде неплохая. Цинфан откладывает её по правую сторону. А вот следующая веточка сточена паразитами. Она идёт по левую руку. Вот так вот, в раздумьях, даже не замечая своих действий, Цинфан просидел до утра. А думать было о чём. Хоть бы о тех словах, что сказал ему этот Шэнь недавно, после очередной драки троих постоянных почитателей: “ — Я люблю каждого из них по-своему, понимаешь? — плечи его поникли, а пальцы в нервном волнении поигрывали веером. — Бинхэ — как ученика. Лю Цингэ — как друга. Цинъюаня — как брата. И если выберу кого-то одного... — Цинцю прикрыл глаза на секунду, представив себе размер катастрофы. — ...с другими больше не смогу разговаривать ровно. Му Цинфан тогда только понимающе кивнул, доливая в чашки успокаивающего чаю. ” Сейчас лекарь жалел, что не сказал ничего. В ушах зазвенело от усталости. Пальцы нервно сжали веточку, сломали её пополам. «Отдохну минутку и продолжу» — промелькнуло в мыслях Цинфана. Первый лучик солнца, что скользнул внутрь комнатушки через неприкрытое окно, огладил плечи заснувшего лекаря, прыгнул дальше, засветив в прикрытый глаз меча Сюя. Цинцю приоткрыл один глаз, щурясь от слепящего света. Вставать не хотелось ближайшую вечность. Руку закололо иголочками, поскольку он её отлежал. С трудом приподнявшись на локте, Цинцю сонно оглянулся. Маленькая комнатка оставалась в полумраке, но от единственного окна стелилась по полу ровная дорожка из света. Её перекрывала лишь тень от стола и от прикорнувшего там же Цинфана. Меч Сюя замер, рассматривая расслабленное лицо, что на половину закрывали волосы. Кудри плавно скользили по обманчиво хрупким плечам, приподнимались и опускались в такт равномерному дыханию. В нос запоздало ударил свежий аромат мяты. И самого Цинфана. От него веет тем самым запахом больницы, которым обладают большинство обладателей этого пика. А ещё, почему-то, очень хорошо выделяется по летнему яркий запах люцерны, и Цинцю невольно льнёт поближе, почти притрагиваясь плечом, наклоняется, втягивая носом этот отдающий лёгкой горечью на губах аромат.* Лекарь дрогнул бровью, приоткрывая глаза, но мечу Сюя этого не видно, ведь лицо уже полностью зарыто в копну кудрявых волос, пропитанных запахом жизни. Губы Цинцю дрогнули в ласковой улыбке, а рука аккуратно нашарила чужое плечо, слегка опираясь. Но в следующий миг расслабленные мышцы заиндевели под пальцами. Меч Сюя отстранился, в удивлении рассматривая донельзя смущённо-заспанное лицо лекаря. Тот дёрнулся, отодвинулся, насколько позволяли остатки сна. — Если этот Шэнь напугал Вас, шиди, то он просит прощения, — немного хрипло выдохнул Цинцю, всё ещё очарованный весенней красотой Цинфана. Несколько кудрявых прядок всё ещё лежали на ладони и Цинцю малодушно поспешил их зажать, чтобы шиди не убежал дальше. — Всё...всё в порядке, — шепотом ответил глава Цянь Цао, прикрывая один глаз. Второй оставался открытым и в этот момент он напоминал Шэнь Цинцю невыспавшуюся сову. От этого сравнения меч Сюя тихо рассмеялся. Смех резонансом отозвался в каждой клеточке Цинфана, на что тот взволновано сжал пальцы. Когда гость успокоился, лекарь уставился на него в непонимании. «Вот сейчас точно сова» — улыбнулся Шэнь Цинцю. На столе у Цинфана — несколько листов клёна для очередной настойки. Взгляд Цинцю такой завораживающий, а сердце слишком долго ходило ходуном в его присутвии, что лекарь не выдерживает и вручает Цинцю один из листиков. Тот сначала недоумевает, вертит между пальцев растение, но потом как будто вспоминает и поднимает на Цинфана сумасшедшие глаза. Лекарь неловко отводит взгляд в сторону и подтверждающе прикрывает веки. "Да. Я люблю тебя, клянусь в вечной верности и надеюсь всегда оставаться рядом". Сквозь полуопущенные веки видно, как подрагивает от шока чужой сложенный веер в ладони. И сердце вторит этой дрожи, пытается пробить грудную клетку. Цинцю вскакивает, пятится к двери, неловко останавливается в проходе, оборачивается. Цинфан не собирается бежать за ним и объясняться. Это ещё хуже. Лучше уж так, чем слышать больное: "Прости, но..." Глаза почему то жжёт, словно в них насыпали песка. Цинфан всегда будет рад видеть Цинцю. Всё равно когда, всё равно где — будет до безумия счастлив. Он даже готов принять своё поражение, но не жалеть о сказанном. Но меч Сюя не принимает этой молчаливой покорности, на следующий день притаскивая к Цинфану копну непонятно откуда взявшихся веточек с цветом яблони, несколькими красными хризантемами, кучку утёсника, лаванды, бело-красных роз. Ученики Цянь Цао оглядываются вслед стремительно развевающимся рукавам, приподнимают брови. Некоторые особо смелые крутят пальцем у виска. Если глава пика Цан Цюн нашел среди них ту самую (или того самого), то почему несёт настолько экзотичный букет? Буйство красок смотрится дико. Но когда Шэнь Цинцю оказывается на его пороге со всем этим недоразумением, Цинфан замирает. Не только от Цинцю с этой огромной кучей в руках, которая оставила множество разводов и пыльцы на идеальных одеждах, словно в подтверждение неидеальности рук, держащих их. Но и от самого смысла, что был заложен в эту кучу. «Я предпочитаю тебя множеству и люблю, но всё ещё сомневаюсь в этой любви и в правильности своих действий. Но интерес к тебе у меня есть, а ещё привязанность в любое время года.» Исписанные свитки рецептов падают с тихим шорохом к белым сапогам из ослабевших ладоней Цинцю смотрит так же доверчиво, но лёгкая грусть пляшет в невозможных глазах. Оба провожают бумагу задумчивыми взглядами, не решаясь смотреть друг другу в лицо. Цинфан кожей ощущает вопрос, повисший в тишине. «Могу ли я?..» Душа дрожит, когда руки скользят по шёлковой ткани накидки горного лорда Цян Цюн. В нос снова бьёт запах книг и туши. Такой Цинцю весь — хрупкий и будто нарисованный. Настоящий. Живой. Несколько веточек утёсника приземляются на свитки, когда меч Сюя обнимает его одной рукой за плечи, другой всё ещё прижимая глупый, но важный букет. На губах обоих — неверящие улыбки, а в сердцах расцветает весна, распускает свои свежие ветви, мягко оплетает всю душу ярко зелёным плющом. Чужие губы тонкие, улыбчивые, имеют вкус солнца. Касание — неуловимо тонкие крылья бабочки. Поцелуй почти целомудренный, подтверждающий чувства и намерения. Щёки лекаря алеют, становятся цветом как астры в лёгких руках. Лица настолько близко, что Му Цинфану не составляет труда рассмотреть каждую ресничку около мудрых глаз и лёгкие мимические морщинки — "куриные лапки" — что появились от тёплой улыбки. Весь Цинцю соткан из усталого света. Оба застывают, не знают что сказать, рассматривая друг друга будто впервые. — Я ведь правильно тебя понял? — спрашивает Цинфан, замирая. — Даже не знаю... — лукаво, по кошачьи дразнит-отвечает Цинцю. — Решил подарить другу цветы, а тут... Оба смотрят на друг друга ещё несколько мгновений и заливаются смехом. Лекарь без понятия, чем заслужил эту тихую взаимность, но... Но Цинцю всё такой же правильный. Но от Цинцю всё ещё пахнет книгами.

Сердце бьется быстрей Краснею от обещаний Как мне стать храбрее Как могу я любить, если боюсь Упасть Но наблюдая тебя, стояющим поодаль Все мои сомнения Каким-то образом исчезают