Make love, not war crimes

О Филе сложно думать как о ком-то хрупком — несомненно, птичьи кости тонкие и полые, разница в росте заставляет слегка наклониться, чтобы запечатлеть поцелуй на чужом лбу, на спине едва зажившие остатки крыльев, опаленные, прижмёшься — и почувствуешь запах гари и пороха. Запах упущенного воспитания и навсегда оборванного будущего. От Техно самого всегда пахнет кровью, тяжёлой взвесью из новых ракет — никакого синего, только алый, чёрный, какой угодно, только бы не напоминал о погибшем во второй раз сыне, чем-то цветочным из-за бережно Филом выращенных роз. Техно тоже хрупким не назовёшь, но он всё равно накрывает Фила плащом, тянет за спину, когда видит крохотного зомби, и бережно в руки вкладывает золотой тотем с изумрудным блеском. Они вместе смотрят на ребёнка — по росту не скажешь, по поведению не скажешь, по внешности не скажешь, разорванной на две половинки и периодически распадающейся — и решают, что ему нужна помощь. Фил решает, по большей части, у него слишком много места под обугленным крылом и слишком много пустоты в сердце, которую Техно полностью заполнить не сможет, как бы ни хотел. Как бы отчаянно своё достоинство каждую ночь ни доказывал, сколько бы объятий ни дарил, несмотря на социальную неловкость, нежелание в обычной жизни прикасаться и отточенные рефлексы, которые при любом намёке на контакт кричат, мечутся в привязках, организовывают с голосами убийственный дуэт и просят крови. У Техно есть привычка думать слишком много, он иногда гладит светлые волосы, заледеневшие от вечно здесь идущего снега, и думает-думает-думает. О себе, о будущем, о Филе, который его не боится и о Ранбу который боится его слишком сильно. О чужом предательстве он старается не думать. — Ранбу сегодня снова ходил во сне. Ничего, что бы не решил снег за пазуху, но в последнее время он делает так всё чаще. — Ммм. Предлагаешь посадить его в лодку? — С Эдвардом это сработало не очень хорошо. У Техно есть привычка думать слишком много, и в этот момент руки свои он не контролирует — он слишком занят ничего не значащим разговором с Филом, чтобы обратить внимание на то, что пальцы аккуратно прослеживают чужую щёку, осторожно поглаживают щетину и переходят на подбородок. Вызывают несколько странных звуков с птичьей стороны — клёкот, щебет даже, возможно, Филу несомненно приятно, но выражает он это странно. Они здесь оба странные. Дома, казалось бы, отдельные, у каждого по уютной комнате с уютной кроватью, но Техно по умолчанию готовит для сна две подушки, а Фил устраивает голову на чужих коленях, притягивает края алой мантии вместо одеяла и позволяет себя гладить. Трогать. Аккуратно узнавать, где хорошо, надавливать и разминать там, где напряжённо, огибать то, что неприятно. Латать крылья каждый вечер, заливать уже никогда не способные взлететь обрубки лечебным зельем и надеяться на чудо. Но сегодня силы есть только на разрывающую сердце нежность, только на то, чтобы проследить кончиками пальцев очертания носа, щёк, губ, огладить тонкую розоватую линию и очертить прерывающую её шрамы. От чего они остались — неизвестно, но ясно, что от тех, кто их оставил, уже давно ничего не слышно. И в будущем не будет, Техно слишком хорошо заботится о своих врагах. И друзьях — тоже. Гибрид вздыхает, ощущает себя до боли неуместным в приглушённом свете свечей и ускользающего за горизонт солнца, он тянется вперёд, поднимает чужую голову со своих колен и аккуратно на широкие плечи надавливает. Опускает на кровать, подминает под себя, заставляет светлые волосы, отросшие немного — гладить приятно, сжимать ещё больше, переплетать пальцы и когтями оцарапывать затылок, вызывая приступ смеха, утопающего затем в стонах, разметаться по подушке. В глазах напротив лёгкое любопытство и бесконечное доверие, и от этого изнутри что-то поднимается и давит на горло. От этого дыхание перехватывает, сердце бьётся слишком быстро, Техно не знает, что делать в этот момент — только губы упрямо сжимает и притягивает чужую фигурку к себе, укрывает в объятиях и лицом вжимает в изгиб твёрдой шеи, шрамами в ещё большей степени покрытой. Ладони, слишком привыкшие к мечу, на объятия едва ли способны — но бледная кожа всё равно покрывается мурашками от нежных прикосновений, на чужих щеках расцветает румянец, словно они тут неловкие подростки, а не взрослые, в общем-то, люди. Привязанность у них всё равно украденная, позаимствованная, времени не так много, и они это понимают. Слишком хорошо понимают. У Техно есть привычка думать слишком много, но она почти всегда себя оправдывает. К сожалению. — Я не знаю, что буду делать, если ты умрёшь, Фил. — Когда.