Пульсар

Звук захлопывающейся двери будит, заставляя недовольно промычать. Свет, включившийся в прихожей, бьёт прямо в глаза — жмурюсь. Арсений вернулся домой. Сколько сейчас? «3:21» — шикарно. — Антошка, я дома, вставай! — кричит он пьяным голосом, что-то бросая в дверь. Это он кроссовками кидается? Я поднимаюсь, опираясь на локти. Тру глаза ещё до конца не понимая, что происходит. Ага. Сейчас поймёшь. — Антон, ну ты где, солнышко? — Арсений открывает дверь приложившись к ней плечом. Запах алкоголя резко бьёт по носу. Сон как рукой сняло. А он же ещё даже в комнату толком не вошёл. Уже понимаешь свою ошибку, Антон? — Хочу тебя, сладкий, иди ко мне. — Он на ногах не держится, пытаясь снять штаны, падает. Ударяется о край стола бедром. Больно, наверное. — Арс, ты чего? С тобой всё в порядке? — Сажусь на край кровати, ноги свешиваю, чтоб встать. Помочь ему хочу. Напомогался? Он, сняв штаны, подбородок вскидывает. Смотрит на меня, будто оценивая. Улыбается. — Со мной всё отлично, а сейчас будет ещё лучше, — голос пьяный, вязкий, приказной. Подползает ко мне на четвереньках, шатаясь. Хватает за ноги, разводит их. Резко поднимается. Смотрит, как будто у меня и выбора совсем нет. Смешно. Но секса сегодня не будет. — Арс, ты время видел? Где ты был? — пытаюсь говорить строго, но, блядь. Стоит на коленях он. Он. А у меня от его взгляда страх где-то в животе ворочается. Ну, а сейчас как? Весело тебе? — Тише-тише, — Ладонью рот мне закрывает. Великолепно, хули. Чем мне теперь дышать? Твоим перегаром? Наваливается со всей силой, укладывая меня на лопатки. Ха, как аллегорично. А ты уже совсем сдался, Шастун? Прижимает к кровати, к левому уху тянется. Не боишься, что потом поздно будет? — Ну ты чего, Антош, поиграть совсем не хочешь? — рычит, голос понижая, и его слова набатом по голове. Вот, представляешь себе, нет! — Мммм...Какой ты сладкий… Он, выставив полностью язык, по уху проходится, слюни свои оставляя. Мокро. Мерзко. Меня дергает, как противно. Фу, блядь. Ну так что, может, уже пора? Я руки в защитном жесте выставляю, пихая его куда-то в грудь. Он от неожиданности отстраняется, садится мне на бедра, но слезать не спешит. — Арс, ты что, охренел? То есть ты думаешь, что нормально вот так завалиться домой, в пизду пьяным, не сказать мне куда ты идёшь, на звонки не отвечать, а потом ещё и приставать ко мне? И тут я понимаю, что да, нормально. Ему всё подходит. И даже отступать не планирует. Он рукой проводит по моему животу, футболку задирая, а меня воротит от одного вида его самодовольного. И как тебе с этим? Всё устраивает? — Ну чего ты так взбесился? Не переживай, я буду нежно. — Он опять надо мной наклоняется, на руку опираясь, второй уже ребра мои под футболкой оглаживает, а у меня от злости кулаки сжимаются. Да, сука, он слов не понимает? Не понимает, на что нарывается? О, нет, солнышко, это ты не понимаешь. — Блядь, Арс, ты издеваешься что-ли? — Я за руку его хватаю, пытаюсь спихнуть с себя. Он упирается ногами по обе стороны от моих бедер, и напирает всем телом. Господи, ты же пьяный, откуда в тебе столько силы, Попов? Мне что, кричать, чтоб ты слез? Ха-ха. Как мне ещё дать тебе понять, что ты херню творишь? Хватаю его за плечи, и сильнее в своей жизни я ещё ничего не толкал. Но. Есть одно большое но, мой хороший. Слишком быстро. В секунду. Вместо дыхания теперь получаются только хрипы. Страх, волнами накатывает, всё больше и больше накрывая с головой. Как-будто я в толще воды теряюсь, медленно уходя на дно. Ты знаешь, что не выплывешь. Уже нет. Отчаянная необратимость стучит в ушах, перекликаясь с трепетанием сердца. Воздух выбивается с легких, ударами сотрясая тело. Как тебе? Не ожидал? Вижу его руку прижимающую к кровати. Чувствую тепло ладони, отбирающую воздух. Осознание приходит не сразу. Оголтело ищу за что бы уцепиться. Я не хочу тонуть. Но ты уже. Взгляд безумный. Не родной. Где-то там раньше была любовь. Тепло руки, раньше трепетно-прекрасной, теперь тебя убивает. Под ней пульс бешено трепыхается, пытаясь удержать на плаву ещё немного. Ещё чуть-чуть. Сколько ещё? Долго? Я готов. *** — Антон, вы помните, что было дальше, ведь так? — Дмитрий стоит у окна, руки сзади сложив. Смотрю на его спину не отрываясь. Он знает, что помню. Конечно. — Да, — прямо в затылок ему выплёвываю. А на какой ответ ты рассчитывал? — Можете рассказать? — Голову поворачивает и выжидающе смотрит. Думаешь сегодня тот самый день? Не надейся. — Зачем? Вы и так знаете, — Господи, как же это глупо. Мне это на хуй не упало. Сидеть на этом блядском зеленом диване. Слушать это блядское тиканье часов. Залипать на эту блядскую картину над столом. Нахуй вообще рисовать цветы, если их можно купить? Вспоминать об этом блядском Попове, когда хочешь о нём не вспоминать вообще никогда. — Вы просили говорить вам, когда я начинаю злиться во время встреч. Вот сейчас. Я злюсь. — Дмитрий подходит ближе, садится в кресло напротив меня. Поправляет очки. — Понимаете почему? Какие мои слова вызвали у вас такую реакцию? — Ну пиздец. Мне отвечать честно или пошёл на хуй? Он ждёт, что я ему поведаю сию прекрасную историю. А я жду, когда он от меня отъебётся. Выдыхаю. Как же плохо, ну. Руки начинают потеть. Чувствую, как краснею. Не хочу думать об этом сейчас. Не сегодня. Точно не в этом месяце. Ну и зачем тогда это всё? Зачем приходить сюда каждую неделю, зная, что ничего не поменяется? Я ж и без этого нормально живу. — Да, блядь. Понимаю. И что я могу с этим сделать? Не хочу об этом вспоминать, понимаете? Не хочу, — головой мотаю, как заведённый, отмахивая мысли, — не нужно мне это. И так нормально, — дыхание сбивается, я глаза закрываю, но мотать не перестаю. — Антон. Посмотрите на меня. Дышите, пожалуйста, как мы проговаривали, — Вдох. Носом. Слышу его хорошо. — Я понимаю, что это будет тяжело, но я знаю, что вы сможете. И если вы сейчас не готовы, я давить не буду, — Наклоняется ко мне, руки в замок складывая. — Но вы же понимаете, что рано или поздно нужно будет это сделать? Что рано или поздно вы расскажете. И ничего страшного потом не случится. Вы после этого также будете жить как жили. Пойдёте домой, приготовите себе ужин. Может посмотрите фильм. И на работу также пойдёте. И там ничего не поменяется. Антон, чего вы так боитесь? Вдох. Вот это вопросы пошли. Я тебе таблицу в экселе сделаю и на почту пришлю. — Я понимаю, Дмитрий. Спасибо. Но давайте не сегодня, пожалуйста. — А лучше никогда. — Хорошо, Антон. Как скажете, — он выдыхает и встаёт с кресла. — Как ваша рабочая неделя прошла? *** Рабочие дни, как и недели проходят однообразно. Хули он постоянно об этом спрашивает, если ничего не меняется? Работа, дом. Дом, работа. Я ж больше никуда не хожу. Таблетки от бессонницы помогают с перебоями. Поспать пять часов — непозволительная роскошь. Выпить меньше литра кофе в день — непозволительная глупость. Ветер усиливаясь, забирается за ворот, пробегая по телу мелкой дрожью. Дорога на работу, привычнее некуда, теперь погребена под оранжевыми листьями. Разбиваю их кроссовками, отвлекаясь от знакомых уже мыслей. Три месяца прошло. Сколько ещё? Я уже больше не могу. Дмитрий говорит, что нужно рассказать, прожить, обсудить, обнажить, не хоронить, не забивать... Только вот. Не забывать — вот, что у меня получается лучше всего. Каждый день. Помню всё до мелочей. Помню по пути домой с работы. Помню, пока готовлю ужин, ем, залипаю в инстаграме. Образ его, помню, когда голова касается подушки. Ярче. Громче. Запредельно. Всю ночь помню, сминая жесткую ткань под собой, сжимая зубы до скрипа, до ярких звезд. Ведь он и есть звезда. Пульсар. Чье излучение я до сих пор вижу перед глазами. Повёрнутый на меня своим магнитным полюсом, он направляет джет в самое сердце. Не целясь, и так знает куда стрелять. Находясь за сотни тысяч световых лет, я улавливаю его импульсы, сметающие меня нейтронным ветром. И смысл бежать? Вот и сейчас думаю о нём. Дмитрий говорит, чтоб я выписывал эти мысли. От руки чернилами выводил каждую букву своего отчаяния. Добровольно подписывая себе приговор. Останется только закрепить кровавой печатью и поздравить Дьявола за спиной. Ты хоть весь лес Тайги выруби, не хватит листов для этой тетради Попова. И так понятно, о чём я думаю, разве нет? Вот он, медленно приходя в себя, глаза на меня поднимает, истошные, пустые. Непонимание мечется в них с неверием воюя. Тоже не представляешь, как это произошло, правда, Попов? Вот он, стоит у двери, с ужасом застывшим в глазах. Просит не уходить. Надрывным голосом содрогается, руки заламывает. Надеется, что я слушаю его душераздирающие попытки меня переубедить. А я бы и рад его послушать. Но жуткий крик внутри громче. Вот он, стоит…. Вот. Он. Стоит. Блядь. Сердце в пятки, пятки к асфальту. А асфальт по волнам поплыл, уходя из-под ног, со всей дури кидая меня в корабль посреди бушующего шторма. Крушение неизбежно, сомнений нет. Спиной ко мне, но я знаю, что это он. Его джет направлен на меня, притягивая, не давая спутать ни с кем другим. В очереди за кофе, за ним никого. Блядская кофейня возле работы, не ждал от тебя такого. Пальто чёрное, длинное, моё любимое. В этом пальто он впервые сказал, что любит. Любит. Меня любит. МЕНЯ. ЛЮБИТ. *** Перед глазами маячат только ноги. Больше ничего. Вот — окурок возле бордюра, брошенная салфетка пролетела мимо. Кроссовок наступает на облезлую краску на асфальте, что сложилась в номер телефона какой-то Ани. Листья. Повсюду. Ветер принес, их же не было секунду назад. Пытаются ускользнуть от моих ног, шелестят об асфальт, тянутся, как за веревки, будто танцуют. Вдох. Шаст, старайся, у тебя получится. Кроссовки белые, правый носок немного выше левого натянут. Шнурки потрепанные, длинные, чёрные. Что ещё? Что, сука, ещё? Звук ветра где-то сзади и шуршание листьев как-будто его догоняющих. Асфальт сменился на брусчатку, выложенную елочкой. Коричневая, потертая. Жёлтый лист пролетел возле левой ноги. Вдох. Считай, Шаст. Раз. Два. Сука, нет, пожалуйста. Не сейчас. Дорога становится размытой, звуки все тише, стук в голове все громче. Руки, до этого теребившие куртку, начинают дрожать. Уже такое было. Нужна концентрация. Сейчас, секунду. Вдох. Нос заложило, ветер неприятно холодит кожу на мокрых щеках, губы дрожат, пытаясь поймать воздух. Теперь только так. Нужен счёт. Он помогает. Раз. Ноги уже не идут. Два. Воздух холодом обжигает горло. Три. Хорошо, всё хорошо. Четыре. Стук сердца отдаёт в ушах. Пять. Сука. Попов, блядь. Дрожь по телу пробегает моментально, начиная с холодных уже пальцев. Темно, ничего не видно, только звуки, давай попробуем так. Вдох. Раз. Гул машин где-то на периферии. Два. Шум деревьев где-то уже ближе. Три. Шепот листьев под ногами. Четыре. Уже почти, просто дыши. Голос. Как-будто сквозь туман проходит. Женский. Заполняет собой, обволакивает. Приятный такой, обеспокоенный. С кем говорит? А. — Молодой человек, вы меня слышите? С вами все в порядке? Рука опускается на плечо. Тепло, приятно. — Вам помочь, может? Уже не темно, уже перед глазами две пары ног. Туфли красивые, чёрные, блестят. — Вам плохо? Вы дрожите. Говорить, нужно говорить. Слова застряли где-то на полпути, пересохли и не вышли. Рука сгибается в локте, вынося раскрытую ладонь на уровень сердца. Сейчас, дай собраться. Пальцы, сжимавшие моё плечо, разжались, соскользнули, оставляя за собой только забытые во времени вмятины на одежде. Сначала одна нога сделала шаг назад, потом вторая присоединилась к ней. Каблуки об брусчатку. Стук. Стук. Ждёт. Что говорить? Ответов на её вопросы нет и не предвидится в ближайшее время. Голова гудит от боли, звуки выкручены на максимум. Длинное женское пальто качается от ветра. Серое, красивое. В руках держит сумку. Ручки перебирает тонкими пальцами. Два кольца на левой, мне нравится. Чуть выше шарф в клетку, красный, большой. Как будто плед новогодний. Только ноябрь же, куда? Волосы на нём спутанные, русые. Подлетают время от времени и ложатся обратно. Губы, нос... Взгляд. Смотрит, брови нахмурив, выжидающе, а в глазах беспокойство через край льет. И непонимание. Ха. Как будто мне тут все понятно. Ладно. Зато отпустило. — Я... кхм... — голос сиплый, сухой. Не мой совсем. Что ж делать то, а? — Кхм... да, я... все в порядке. Спасибо. — Вам точно помощь не нужна? — И смотрит же прямо в глаза, не отрываясь, высматривает. У меня там что, все ответы мира? — Точно, не переживайте, — Нужно попробовать сделать шаг. Когда я вообще остановился? Как долго тут стою? — Спасибо ещё раз. Ноги тяжёлые, примерзли что ли, правая легче, даже оторвалась от земли. — Молодой человек, — Да чего ж она пристала-то? — давайте я вам хоть кофе куплю, вы ж замёрзли. Откуда в ней столько желания мне помочь? — Нет, не нужно, правда, — Глаза болят, щиплет холодным воздухом, — мне нужно идти, — Делаю ещё шаг, теперь левой. — Всего хорошего. Разворачиваюсь. Я в парке? Чёрт, мне ж в другую сторону. Пофиг. Нужно сначала прийти в себя. *** — Здравствуйте, Антон, вы сегодня рано. Что-то случилось? — Дмитрий стоит возле своего стола, руку мне протягивая и обеспокоенно смотрит поверх очков. — Да, случилось. Я видел его сегодня. Ты готов, Шаст? Говорить дальше — значит сплевывать красную кровь, упиваясь разодравшими горло словами, вырывать с корнем выбивающиеся изнутри зубы и ворочать застывший в панике язык. Слова брошенные в пустоту комнаты ты уже не вернёшь. *** Тепло сжавшейся ладони на шее всё ещё согревает. Фантомно прошибает, не давая сделать и вдоха. По щекам стекают слёзы. Но кто о них думает теперь. Теперь. Когда он сидит на полу в комок сжавшись. За голову держится. Шепчет. Меня как каплей по стеклу смывает вниз к его ногам. Я был готов. Был готов не отпираться. Был готов смотреть в его глаза — собирающие осколки от разбитого меня — пока не истлел бы в его руках. Арсений. Представляешь ли ты, насколько я в твоей власти? Насколько сильно в тебе забылся? Я растерял последние части себя, что так бережно хранил в коробке глубоко внутри, вручая каждому понемногу, по чуть-чуть, а тебе сразу всё и без остатка. Вывалил на голову, как конфетти на Новый год. Одарив и без того одарённого тебя. А ты и не против был. Смотрел, пока я всё крепче верёвками себя стягивал в узел — морской, чтоб наверняка. Чтоб в итоге протянуть тебе один конец. Билет в один конец. Чтоб сейчас сидеть на полу вместе с тобой и считать вдохи мне положенные. Чтоб смотреть, как ты трясёшься, предавая мне отчаяние микро частотными волнами. Чтоб знобящим дыханием сотрясать застывшее время вокруг нас. Думаешь, мне было больно? Знаешь же, что сейчас будет больнее в тысячу раз. Ведь ты понял уже, правда? Любимый. Властью обладаешь. Прошибающе сильной — я без тени сомнения в дрогнувших пальцах готов поклясться, что кроме тебя больше никто. Только ты. Ты. Пугает, правда? Я боюсь, Арсений. Боюсь, что поймёшь. Что уже понял. Что будешь каждый день доставать из коробки кусочек и жечь его, не спеша, упиваясь огнём, отражающимся у тебя в глазах. Медленно извивающийся, он тихим шелестом опадал бы пеплом, даря превосходство. Ты бы истомно ждал, пока догорит, не обращая внимание на обжёгшиеся пальцы. Лишь бы я до тла, а ты стерпишь. А я стерплю? До темноты в глазах понимаю, что это конец. Я так не смогу больше. Не вынесу. Внутри изрешеченного сердца тихий шепот просит остановиться. Умоляет, шарахаясь от малейшего звука. Дуновения. Отражения света в застывших зрачках. Каково? Отодрать бы тебя, как пластырь с руки. Где минутная боль сменяется облегчением. Но ты не дашь мне и этого. Получится только выдрать тебя с кровью и кусками застывшей боли, в крике предстоящего ада. Дико, безумно мучаясь, без надежды оправиться окончательно. Ведь человек слившийся на атомном уровне с другим иначе не может. И может ли? Исступлённо мечтаю, что это сон. Я должен сейчас проснуться. Открыть глаза. А ты рядом уже спишь. Почувствовать твое дыхание на своём лице — не мокром от слёз. И руку на шее — без следов удушения. Хочешь? Тебя колотит всего, Арсений. Как от лихорадки, мандражом по телу. Я вижу. Отчаянием дышишь. Сломанная дрожью рука тихо лежит на твоих ногах. Маячит, пытаясь стать чёткой в расплывшемся мире. Неумолимо напоминает. Ну уж нет. Ты этого не забудешь. Как и я. *** — Я выйду покурить, — не хочу оставаться здесь сейчас. Не хочу слушать, что он мне скажет. Не хочу смотреть на его участие. Кому оно нахуй надо? Курить хочу. До вязкой слюны со вкусом табака. До опадающего тонкой нитью пепла, вниз с балкона. До обжигающе горячего чувства выкуренной сигареты на пальцах. Ладони мокрые. Пальцы трясутся. Поджигаю раза с седьмого, учитывая выроненную на бетонный пол зажигалку. Закрываю глаза. С дымом, зарождающимся в лёгких, выходит и дрожь, пробиравшая меня изнутри. Клубами поднимается вверх. Завораживает. Я хотел к нему подойти. Думал, что скажу. Пытался унять бьющееся со скоростью света сердце. Но я струсил. Не смог. Не справился с эмоциями, захлестнувшими меня и выплюнувшими на берег необитаемого острова. Где я один. Один на один с собой. И с тобой, Арсений. Тобой — стоишь в ожидании кофе. Тобой — ждешь меня около работы. Тобой — думаешь, что всё ещё можно исправить. Тобой. Ты ведь тоже не веришь, что это всё? Не веришь, что всё так закончилось? Уже три месяца как. Не веришь, что обещания, шепотом обжигавшие поутру, так и не сбудутся. Я тебя так и не спросил тогда. А ты теперь нашёлся, что сказать. Поздравляю. *** Слышу тихий шум прибоя. С каждой новой волной эхом все громче и громче, пробирая, наконец, до костей. Позволяя, упиваясь звуком, разложить его на мелкие молекулы воды, сливающиеся в огромный океан. Ночь. Я на берегу, зарывшись ногами в песок, впитываю морской запах. Ты тоже стоишь рядом. Арсений. Я улавливаю твоё спокойное дыхание. Тепло твоего тела обволакивает. И, на контрасте с прохладным бризом, это волшебно приятно. Так хорошо мне не было уже давно. Я открываю глаза. Свет луны яркий. Ослепляющий. Но он ничто по сравнению с твоим. Ты смотришь на меня не отрываясь. Только на меня. Улыбаешься. Мягко проводишь рукой по моим волосам, пальцами перебираешь, одаривая своим касанием. Я пошевелиться не могу. Растворяюсь в теплоте твоего взгляда и собраться обратно не в состоянии. Да и зачем? Я тебя короновал уже давно, передав управление своей жизнью в твои руки. Трепетно, нежно, с надеждой пятилетнего ребёнка, обнажаясь перед тобой сполна. Только перед тобой. Знаю, что не ранишь. И ты держал мою душу в своих руках, пальцы опаляя. Готовый на всё. Понимал, что так и будет. С первой нашей встречи знал, что отдам тебе всё и даже больше. Что войду в тебя, как сейчас в воду, не боясь окунуться с головой. Ты берешь меня за руку. Голову наклоняя на бок, делаешь шаг навстречу. Я губы твои ловлю с придыханием. Как-будто я не пил всю дорогу до концлагеря и сейчас, пересохшими от жажды губами, наслаждаюсь каждым глотком. Хотя знаю, что всё равно легче не будет. Но это потом. А сейчас. Ты целуешь чутко, подхватывая каждое движение. Так только ты можешь. Арсений. Я дышать забываю, выпуская все мысли из головы, плавлюсь, растягивая момент до вечности. Вечности, слышишь? Ты сладкий. Всегда был таким. Горящим языком нежно губы обводишь, оставляя на них влажный след моего личного наркотика. Хочу притянуть тебя ближе, руку опустив на грудь, почувствовать, как бьётся твое сердце в такт с моим. Но ты заставляешь меня остановиться. Жадно губами ловить тень твоих. Переплетаешь пальцы, замком запечатывая, скрепляешь воедино. И начинаешь идти. Идти в воду. Ведешь меня за собой. Уводишь в темноту неизвестного. Ноги идут. Я не боюсь. Ведь ты со мной. Ты рядом. Море обволакивает, доходя до груди, приносит легкость движениям. Тепло, приятно, ясно. Ты счастливо улыбаешься и тянешь. И разве у меня есть силы противиться? Если бы даже захотел, то не смог. Улыбаюсь тебе в ответ. Одному тебе, Арсений. Ценишь это? Ты уже под водой, видно только круги расходящиеся с того места, где головы в последний раз касался воздух. Но я держу крепко твою ладонь и ты сжимаешь её в ответ. Долго вдыхаю в последний раз, упиваясь. Для того, чтоб подольше побыть вместе. Там. Не важно где. Ждёшь меня. Лунный свет слабо пробирается сквозь слои воды, но я всё равно различаю черты твоего лица. По памяти. Ведь помню каждую точку. Паришь, шевеля ногами, заставляя волосы подлетать с каждым новым толчком. Смотришь на меня завороженно и я уже не в воде тону, а в любви твоей. Так сладко умереть я и хотел. *** — Я хочу встретится с ним, Дмитрий. — Смотрю прямо в глаза, не размениваясь на сомнения. Я уже всё решил. Сны приходят каждый раз, если мне удается заснуть. И в каждом из них я тону. Вместе с ним. В каждом. — Что вы хотите ему сказать? — Заинтересовано глаза поднимает, откладывая тетрадь на стол. Чёрт. Нахуй я это затеял? Можно ж было вообще не говорить. Потом бы рассказал. — Чтоб перестал ходить в кофейню под моей работой. Он же специально в неё с утра тащится. Живет-то на другом конце города. — Выдох. Ну хорошо, Шаст, что дальше? Он же так просто это не оставит. — Насколько я понимаю, он с вами на контакт не выходит. Просто покупает кофе и заговорить не пытается? — Знает, куда бить. — Да. Но это сталкерство какое-то. Мне не прикольно наблюдать его каждое утро, караулящим меня у работы. — И ночами тоже не прикольно наблюдать, утягивающим на дно. — Я понял. Может, тогда лучше попросить кого-то сделать это за вас? Я волнуюсь, Антон, что это может быть травмирующим и сделать только хуже. — Может быть? Может быть? У тебя есть сомнения? Ха-ха. Очень смешно. Зато у меня их нет. Я знаю, что будет больно. Справлюсь. Слишком часто я тонул, чтоб сейчас взять и не выплыть. — Не волнуйтесь, Дмитрий. Всё будет хорошо. Приду к вам потом и всё обсудим. Я расскажу, — уже точно расскажу. Всё. Ничего не тая. Больше не нужно будет. *** Вижу его издалека. Снег мягкими хлопьями падает ему на макушку. Ухватившись двумя руками об стаканчик, носом втягивает пар. Мне сегодня на работу не надо. Я отпуск взял. Подготовился. Будет неделя прийти в себя после этого разговора. Неделя на собрать себя заново и научиться ходить без помощи. Но он об этом не знает. Откуда? Жарко становится мгновенно. Холодный ветер уже не в силах до костей пробрать. Зато вон, кто в силах. Стоит, покачиваясь. Ждёт меня. Ждёт, когда я приду на смерть, сдамся в его руки и весь зал, недовольно гудя, палец притянет к земле. Господи. Я глаза закрываю, собираясь с мыслями. Нужно настроиться. И даже не смей засомневаться. Иду, оставляя хруст сжатого снега где-то сзади. Смотрю прямо на него. Я не боюсь. Не смей сомневаться. Он голову поворачивает, словно спиной почувствовав. Медленно, чтоб корона, подаренная мной, не упала. Застывает не веря, глаза округлив. Да я сам не верю, расслабься. Знал бы пару месяцев назад, что своими же ногами буду себе дорогу на второй круг ада протаптывать, рассмеялся бы. — Привет. Есть минутка? — спокойно, остановившись в двух шагах от него выдыхаю, паром воздух зимний рассекая. Он только головой кивает, удивление с лица смахивая. — Арсений, зачем ты сюда ходишь, расскажи? — Уже совершил ошибку. Он же сейчас начнёт говорить, а голос его я не слышал целую вечность. Перед ним я не устою. Это точно. Вдыхает судорожно. На всю улицу слышно. — Антон… я… — бархатно, гортанно шепчет, и у меня из лёгких воздух выбито одним ударом наотмашь, — не могу без тебя. Пожалуйста, Антон, прошу, выслушай меня… — Волнение застрявшее в горле сглатываю, запихивая его обратно, накрывая крышкой. — Арс, стой. Это я тебя прошу. Пожалуйста, не приходи больше. Я не могу смотреть на тебя каждое утро, понимая, что не могу подойти. Блядь, да я пытаюсь выкинуть тебя из головы, каждый день говоря себе, что вот, сегодня точно не буду о тебе думать. Но как видишь, ничего не получается. И не получится, пока ты приходишь. — В его глазах страх ножами кидается, попадая с каждым моим словом прямо в сердце. — Но я не хочу, чтобы ты выбрасывал и не хочу, чтобы ты забывал. Антон, пожалуйста, позволь мне. Я хочу всё исправить. Хотя бы давай попытаемся… — Жестом, застывшим в воздухе, заставляю его остановиться. Не могу больше. Ещё немного, Шаст, потерпи. — Ты же знаешь, что этого не будет. Знаешь, что я не примчусь к тебе радугой из жопы подсвеченный и не кинусь к твоим ногам. Ты же понимаешь, что это всё. Баста. Конец. Как тебе ещё сказать? Мы не будем, блядь, за ручки ходить и целоваться под фонарями у подъездов, как ебаные подростки, — Вдох. Передышка перед прыжком в никуда. — У меня ещё есть мозги, чтоб понимать, что мы не вывезем. Не сейчас, Арсений. Как ты себе это представляешь? — Но так же не может быть, понимаешь? Не может так всё закончиться. Это абсурд какой-то. Бред. Антон, я... готов сделать всё, слышишь? Пожалуйста, давай хотя бы попробуем. Я не хочу вот так сдаваться. — Ну неужели ты не видишь, что не получится ничего? Что ты собираешься исправлять? Что я по уши в тебе и не могу никак выкарабкаться? — Я давно уже сдался и вот к чему это привело. Арсений, ты на стадии отрицания, сходи к психологу, он поможет разобраться. Мне помогает. — Ещё чуть-чуть. Уже почти. — Антон, пожалуйста, не говори мне этого. Я же вижу, что ты сам не до конца веришь в свои слова. Прости меня. Я не понимал, что творю. Прости, я… — он запинается, смотрит в мои глаза до одури нежно, что у меня в голове проносятся все разы, когда он так тормозил, давая себе время на вдох, чтоб потом, ещё робко, не веря своему счастью, сказать: — Я люблю тебя, — и добивает, разбивая мои кости в крошку: — И не хочу так просто отпускать. И знаю, что ты тоже. Каково мне? Стены, что я так бережно возводил вокруг себя, ставя по кирпичику в день, обрушились, с грохотом упав на пылающее сердце. Обещания, что шрамами выведены на теле, развеялись по ветру. Шепот, что до этого направлял меня, умолк, оставляя один на один с НИМ. Запечатанное семь раз чувство, скрытое глубоко внутри за железными прутьями, отозвалось, дрогнув и этого хватило с головой. Выдыхаю. Выронить “нет” в царящую пустоту — невозможно. Оно бы искромсало в клочья, оставив только горку пепла гаснущую на глазах. Снегом припавшую. — Арсений… я не могу сейчас. Я смотрю на тебя и… это уже не любовь. Не только это. Я не знаю, как описать, но то, что я чувствую, это точно не: “Боже, я хочу прожить с ним всю жизнь”. Позволь мне разобраться. Просто дай мне время. Обещаю, что если я пойму, что хочу быть с тобой после всего этого, — Раз, два, три... Нет, не смей. Ты же обещал, — то вернусь. — Ты что творишь? Слова, вылетевшие из моего рта так необдуманно, осели на его дрогнувших губах, принося надежду. Необдуманно ли?