Фобия

       Очертания предметов в темноте почти не видно. Только едва различимые безликие тени, казалось, постоянно переползающие с места на место, подобно змеям или паукам. А может червям? - Нет. Для червей слишком большие. Ведь черви особо неприятны когда крохотны и когда их много. Если черви большие, то в маленькой комнате их поместится совсем немного. Это будет не страшно, - тихий голос, то подобный шелесту листьев, то скрежету наждачной бумаги о ржавый кусок железа. - Но я не боюсь змей. Люблю. Они гладкие и тёплые, - собственный шепот кажется криком, в невыносимо густой тишине и отвратительном тепле воздуха в комнате. - Но ты боишься пауков и гусениц. А ещё тараканов и жуков-трупоедов, - невозможно понять, кому принадлежит голос. Мужчина это, или женщина? А может чередование? - Пауков можно быстро и легко смахнуть рукой, а гусениц, тараканов и жуков раздавить ногой, - шепотом кричать в густом киселе тишины просто невыносимо. Но ещё хуже от тёплого воздуха. Ведь именно он делает тишину такой густой и вязкой. Холод тоже не хорошо, но всё же лучше. - Не надо обманывать себя, - Фобия противно растягивает гласные, словно издеваясь. Встаёт на колени и обнимает, прижимает голову к своей груди. У Фобии не то что руки, но даже волосы холодные как лёд. А в заледенелой груди не слышно стука сердца. Хотя этому существу сердце не нужно. Бесполезно.        Однако понять половую принадлежность Фобии снова не получается. Грудь холодная, но не выпуклая, как у девушки, и даже не совсем плоская как у мужчины. Просто холодная, безжизненная. Так же как и руки. Они похожи на обтянутые кожей кости, липкие и блестящие от любого малейшего блика света, изредка пробивающегося сквозь плотно зашторенные окна. И запах от рук исходит как от дохлой кошки, в трупе которой уже вовсю копошатся трупные насекомые. В носу от этого запаха свербит, к глотке подступают рвотные позывы.        Но волосы длинные. На ощупь она сравнила бы их с водорослями. Чёрные и прямые, а может вьющиеся. Порой казалось словно они двигались. Словно между ними сновали рыбы, по ним ползли улитки или водные насекомые. Но неизменно холодные. А ещё они склизкие, источающие неприятный запах тины и гниения.        Из всего только одежда выделяется. Не то платье, не то рубашка. Белая, она словно светилась изнутри. Но на ощупь всё же была как паутина, такая же лёгкая, где-то мягкая и очень липкая. На её фоне костлявые руки Фобии, затянутые в серые куски кожи и чёрные волосы-водоросли кажутся лишь бесформенными пятнами. Такими же, как фигура и лицо этого существа. Но одежда пахнет на удивление приятно. Орехами. Она орехи никогда не любила, ненавидела даже. Особенно когда что-то пахло ими столь сильно. Но сейчас с наслаждением вдыхает приторный аромат орехов, решается приоткрыть закрытые до того момента глаза, что бы взглянуть на липкую ткань-паутину. - Ну же, обними меня, - голос Фобии вновь разрывает кисельную тишину, большими церковными колоколами звенит в ушах. - Тебе ведь не нравится что моё тело холодное, так почему бы тебе не согреть меня? Неужели тебе жалко для меня тепла? Для меня, для самого близкого тебе существа, части тебя самой.        Фобия только сильнее прижимается, уже не только грудью, но и всем телом. Вновь говорит что-то своим хриплым, шелестящим голосом. Зарывается ледяными костлявыми пальцами в мягкие и густые волосы, сжимает ткань одежды на спине. Утыкается носом в макушку и вдыхает тёплый человеческий дух.        Пот градом катится по вискам, трясутся руки, а на глаза наворачиваются слёзы. Холод чужого тела сотнями крохотных швейных иголок впивается в тонкую, бледную и почти прозрачную кожу. По спине пробегают табуны мурашек, кожа на руках и ногах становится "гусиной". Кончики пальцев холодеют, к щекам то приливает горячая, словно кипяток, кровь, наливая их ярким и невидимым в темноте цветом, то наоборот, отступая и придавая им меловую бледность. Живот начинает болеть, а сердце заходится в бешеном ритме, бьёт о хрупкие рёбра, словно поставив себе цель сломать их и вывалиться наружу. В отвратительно тёплый воздух и кисельную тишину.        Рот раскрывается в беззвучном крике, а после из горла вырывается хрип и только в конце стон. Воздуха больше нет в лёгких. Сковавший, обвивший тело ледяными щупальцами, страх не даёт снова вздохнуть. Накатывает спазм, и спустя несколько минут мучений наконец удаётся глотнуть воздуха. Захлебнуться им. Из глаз текут слёзы, а с правого уголка рта скапывает слюна. Взгляд широко раскрытых карих глаз устремлён в пол, на костлявые серые колени, обтянутые кожей как и руки, на подол белых одежд Фобии. Кончики пальцев холодеют, постепенно немея.        Коленки и руки у этого существа кажутся сухими, но они всё равно остаются холодными, липкими и блестящими. Пахнущими дохлой кошкой. Но белые одежды пахнут приторными орехами гораздо сильнее, чем коленки пахнут кошкой. И сильнее волос-водорослей, пахнущих тиной и гниением.        Фобия продолжает что-то говорить, а потом смеётся беззлобно и по-детски. Искренне, как только маленькие дети смеяться могут. В этот момент голос существа не кажется шелестом листьев или скрипом наждачной бумаги. Больше походит на колокольчики. Маленькие и звонкие. Они звенят в ушах, в мыслях, кажется, будто играют какую-то милую детскую песенку. А запах приторных орехов становится противным, отвратительным и невыносимым... - Сотня дохлых кошек куда лучше приторных орехов, - теперь уже собственный шепот кажется тихим шелестом листьев и скрипом наждачной бумаги. Руки с тёплыми ладонями и холодными, онемевшими кончиками пальцев тянутся к телу Фобии. Обнимает. Зарывается пальцами в волосы-водоросли, сжимает ткань-паутину на чужой спине, прижимается всем телом, утыкаясь носом в холодную мёртвую грудь. И волосы не кажутся больше склизкими водорослями с улитками, рыбами и водяными насекомыми, а белоснежная ткань липкой и невесомой паутиной.        Только руки и коленки Фобии по прежнему кажутся костями, обтянутыми сухой, но гладкой и блестящей кожей. По прежнему пахнет приторными орехами, дохлой кошкой и тиной. Так же как возвращается страх, отступивший лишь на мгновение, вернувшийся, стоило только затихнуть смеху и колокольчикам. - Тепло... - блаженно тянет Фобия, удовлетворённо прикрывая несуществующие глаза и улыбаясь чужими губами. Вновь вдыхает тёплый человеческий дух. Смеётся, хрипло и мёртво. Маленькие колокольчики больше не звенят в ушах, не слышно старой детской песенки.        В комнате постепенно становится всё холоднее, а едва видимые тени продолжают подобно змеям или паукам переползать с места на место. - Но я не боюсь змей. Люблю. Они гладкие и тёплые, - тихий голос, словно крик разрывает кисельную тишину, паук неторопливо ползёт по липкой и невесомой паутине, а личинки жука-трупоеда медленно пожирают дохлую кошку. - Фобия?