Девочка влюбилась в море Оно звало ее за собой Солнце освещало тропою Путь овеянный мглой
Лайя мечтала о принце. Банально, избито и так по-детски, но всю свою жизнь девушка стремилась к чему-то большему, чем погоня за мужской внешностью, статусом или богатством. Бёрнелл твёрдо уверилась: перво-наперво, нужно научиться видеть душу человека, полюбить мир внутри него, и тогда всё остальное само приложится — и вдруг оказавшаяся единственно приятной внешность, и здравое мировоззрение, которое станет фундаментом хорошего положения в обществе, и богатство. Хотя, ложь: на него Лайе было плевать. Девушка годами вытачивала навык заострять внимание лишь на свете внутреннем, закрывая глаза на блеск побрякушек снаружи. Вытачивала и смогла: ни однотипные сверстники, ни помешанные на купюрах мужчины, ни сальные мерзавцы с внешностью ангелов — ничего из этого не могло нарушить её душевного равновесия. На уровне подсознания и первобытной интуиции, Лайя видела в мельчайших деталях свою будущую личную жизнь: тот самый принц, который откроется ей настолько, что два внутренних мира по всем законам физики сойдутся воедино. Он будет с ней долго говорить: часами, днями, ночами, рассказывая обо всём на свете, чего ей не довелось пока увидеть; отдельным пунктом станет доверие: у них не будет секретов, не будет отчаянных скандалов и злых слов в пылу чистого чувства — нет, они не очернят свою сокровищницу такой грязью; и любить: любить он будет красиво — не затягивая цепей на её теле, но всегда (горячим дыханием в самую макушку) давая понять: он за её спиной — поддержит, поймает и подставит плечо. Всё точно будет именно так. Лайе двадцать пять лет и от всей вереницы событий ей хочется…плакать? Нет, она пыталась: стоя в одном полотенце в ванной и вглядываясь в собственные карие глаза, она беспощадно прокручивала в голове самые страшные события, самые злобные слова и самые тёмные мысли. В тот вечер она не смогла выдавить из себя ни слезинки, бесшумной поступью подходя к кровати, укрываясь отчаянием вместо пухового одеяло: такое покрывало было и прочнее, и тяжелее, и толще. От уверенной в своей жизни девушки осталась только она сама — чёртова Лайя Бёрнелл, которая жирной линией отделяет себя нынешнюю от чистой красавицы прошлых лет: светлую память к самой себе не хотелось пятнать грязью от собственного падения. И она была так безмерно виновата перед собой, своими мечтами и надеждами, и вина эта колючей проволокой душит её, стоит взглянуть в холодные голубые глаза. Он не вписывался в картинку её мира, даже больше: в её мире не было ни единого темного закоулка, куда он мог бы пытаться попасть. Но он здесь. В её когда-то бриллиантом сверкающем мире: со стальной уверенностью его разрушает. Влад не подходил ни под один из выстроенных годами пунктов. Он был подобен морю: не тому, что ласкает взгляд с курортных открыток — тому, что губит жизни бесстрашных принцев, которых ждут ей подобные на берегу. Она живёт в его поместье: ледяной замок сиамским близнецом похож на хозяина. Живет, садится за один стол, зовется хозяйкой этого дома и глотает ежедневную порцию лжи: ведь невозможно быть Хозяйкой чего-то столь неконтролируемого и пугающего; ведь у замка был единственный хозяин — не поддающийся никакому контролю, но контролирующий весь остальной мир. Они не говорили ночами, не говорили днями, даже часами — нет! Он приходил в комнату и молчал. Работа с картинами, чтение, утренний кофе — за чем бы Влад не застал её — проходил до ближайшего кресла и молча смотрел, блуждая взглядом по непонимающему лицу. Лайя могла поклясться: он ледяной, удушающий своим холодом, пускающий кругом и всюду дрожь. О, Боже, ну так оно и было, но Не было. Потому что под личиной отменного холода было что-то пострашнее; потому что только такой лёд мог скрыть дышащего пламенем монстра. ˜˜˜˜˜ — Господин Влад! — Лайя пулей отшатнулась в спасательную тень ближайшей колонны, струной вытягиваясь и всем своим телом обращаясь в слух: в голосе Валентина звучала очевидная паника. — Валентин, — Влад обернулся на слугу, недовольно нахмурившись и быстрым взглядом окинув широкий холл: хозяин замка не любил лишние уши. — Западная часть, — Валентин размахивал руками, заикаясь, от очевидного ужаса перескакивая с английского на румынский и обратно, отчаянно пытаясь донести мысль до собеседника, — стена разрушена, Господин, — молодой паренек едва не задыхался, — они пытаются прорваться в замок, они — Я понял, — Влад обрывает бедолагу на полуслове, нахмурив тёмные брови и смотря мимо колотящегося от паники парня, — можешь быть свободен. Лайю новость выбивает из колеи. Девушка не контролирует, когда испуганно вздыхает, бесконтрольно задерживая дыхание, и, не успев побороть порыв к очевидной глупости, бросается в сторону хозяина замка, по пути крича в широкую спину: — Кто они, Влад? Кто рушит замок? — Лайя призывает все внутренние силы, чтобы создать на лице максимально бесстрашное выражение, очень дорогим ластиком стирая из голоса все ненужные оттенки, кроме статичного холода: кто же знал, что лёд, как неотъемлемая часть жизни, передается так быстро. Мужчина медленно оборачивается, и Лайя видит его недовольный взгляд; положа руку на сердце, Бёрнелл уверена — сейчас он выглядит гораздо злее и недовольнее, чем секундами ранее, получая дурные вести. — Лайя, — он предостерегающе подается корпусом в её сторону, неотрывно смотря на неё, — полагаю, тебе стоит вернуться в комнату, — фраза выходит ёмкой и отравляюще едкой, а потому Бёрнелл сразу понимает — он не планирует давать ей никаких объяснений. Власть, лёд, давление, контроль — все оттенки его голоса вызывают в душе неудержимый всплеск обжигающего пламени: вот она, девочка Бёрнелл, фениксом смогла возродиться из пепла. Лайя резким движением вскидывает голову, двумя шагами сокращая расстояние между ними, швыряя в лицо так давно заглушаемое: — К чёрту! — Влад не удивляется порыву её ярости, нет: девушка краем глаза отмечает, как он напряженно сжимает спрятанные в карманах руки, приоткрывая рот, чтобы загасить её очередным приказанием, но именно в эту секунду, сейчас, она ни за что не станет молчать, — Не смей затыкать меня! — Лайя запоздало понимает, что срывается на крик, но до Влада доходит в ту же секунду, судя по его потемневшим глазам, — Ты объяснишься, Влад, — Лайя не просит — требует, тут же получая незамедлительную ответную реакцию: — Бёрнелл, — Влад выплевывает её фамилию на манер страшного ругательства, потемневшими глазами предостерегая девушку от продолжения сцены, — Вернись. В свою. Комнату, — мужчина чеканит так, словно она провинившаяся назойливая дурочка, но ей плевать: — Объяснения, Влад, — Лайя берёт тон выше, входит в раж и совершенно себя не контролирует.— Я заслуживаю знать, какая очередная дрянь ставит под удар наши жи... — Вернись в чёртову комнату! — Влад кричит. Впервые за всё время их знакомства, он повышает на неё голос, обжигая взглядом полыхающих глаз. Нелепо замерев, и не в силах отвести от него взора увлажнившихся глаз, она ловит себя на мысли, что была уверена — в этих глаз один сплошной лёд, и места пламени там нет. Позади раздаётся неожиданный грохот, заставляя девушку подпрыгнуть, молниеносно оборачиваясь и натыкаясь взглядом на сгорбленную фигуру Валентина у разбитой вдребезги вазы с ближайшего коридорного возвышения, который пытается деть собственные глаза куда угодно, только бы не смотреть в их сторону. — Валентин, — голос хозяина дома снова ему подчиняется, кинжалом проходясь по её обнажённой коже, но Лайя упорно не оборачивается назад, — отведи Госпожу в Южное крыло. Девушка, стремительно оборачивается, не увидев покорный кивок провинившегося парнишки. Влад удаляется настолько быстро, что даже криком его вряд ли бы вышло остановить. Валентин незаметно оказывается рядом, слегка касаясь холодной кожи её плеча: — Пройдёмте, хозяйка, — Лайя лихорадочно осматривает холл в поисках путей к отступлению. — Прошу Вас, Лайя, давайте без этого, — Бёрнелл удивленно оборачивается на мужчину, впервые заслышав из его уст обращение по имени. — Он свернёт мне шею, если поручение по поводу Вас не будет выполнено, — и во взгляде Валентина неожиданное спокойствие ютится с неуместным чувством принятия и немой просьбой в её адрес. От прежней Бёрнелл не осталось и следа, а потому эта Лайя, новая, (такая поломанная) лишь подчиняется, обессиленно опуская голову. Они движутся в незнакомую ранее часть замка достаточно скоро, и девушка не успевает рассмотреть новой обстановки. Лайя вдруг останавливается, поймав в голове бьющий набатом вопрос, недоумённо глядя на Валентина: — Здесь нет моей комнаты, — Лайя пытается уловить на лице мужчины эмоции, уличить его в хитром обмане. — Почему он отправил меня в Южное крыло? Лицо Валентина пару секунд остается без признаков хоть каких-то эмоций, но затем парень улыбается ей уголком губ, внимательно всматриваясь в неё тёплыми карими глазами: — Потому что оно дальше всего от Западного. Лайе нечего ответить, и она ценой последних остатков гордости не позволяет своему рту распахнуться в удивлённом «о». Валентин поворачивается к ней спиной, возобновляя дорогу и, следуя за ним, Бёрнелл мысленно задаётся ещё одним отчаянно привлекающим внимание вопросом: разве Госпожой зовут не избранницу Господина? ˜˜˜˜˜ Застыв в центре неизвестной доселе комнаты, Лайя беглым взглядом проходится по интерьеру и нисколько не удивляется, заслышав звук поворота ключа в замочной скважине: чего она, собственно, ожидала от преданного слуги этого замка? Открытого неповиновения своему хозяину? Чушь. К такому повороту она, к сожалению, была готова. Внимание привлекает участок чистого света: массивное панорамное окно, прикрытое лишь легким полупрозрачным тюлем: Лайя любит свет и мотыльком летит ближе к холоду оконного стекла, любовно касаясь его пальцами, стараясь угомонить и остудить пылающую кожу. Взгляд блуждает по знакомым пейзажам: загон с ланями, роскошный сад, западная беседка и стоп! — Западная часть. Счастливая обладательница стопроцентного зрения, она прищуривает глаза, питая надежду, что этот жест окажет ей услугу, и старательно всматривается в интересующую часть вида из окна. Не успевшее прийти в нормальный ритм сердце испуганно замирает, через секунду пускаясь в паническую пляску. Мимолётно в голове проскакивает мысль, что ей стоит быть благодарной Владу за то, что он наотрез отказался раскрывать ей природу угрожающих замку существ: отвращение борется за первенство со страхом, пока Лайя осматривает десятки безобразных тел, кривым строем надвигающихся на замок. Внезапно внимание привлекает другое движение: массивные витражные двери распахиваются, и Влад выходит к самым настоящим чудовищам. Лайя давно поняла, что Влад не из робкого десятка: за время их знакомства количество критических ситуаций определённо зашкаливало, и в каждой их них он оставался чистейшим образцом рассудительности, смелости и благородства — это правда. Но девушка упорно не могла понять, почему в настолько паршивой ситуации он спокойным прогулочным шагом выходит навстречу погибели.Море волнуется раз.
Ответ приходит в ту же секунду, стоит Лайе увидеть ухмылку на его лице, и, Бёрнелл готова поклясться — она именно кровожадная и жестокая, далёкая от любых чувств положительного спектра. Замерев буквально в десятке метров от изуродованных нападающих, Влад, широко расправив плечи и раскинув руки с распахнутыми к небу ладонями, медленно запрокидывает голову вверх, и Лайя видит, как, не переставая ухмыляться, он неторопливо прикрывает горящие непонятным предвкушением глаза.Море волнуется два.
Это магия. Нет, колдовство: чёрное, тягучее, тянущее на самое дно и всегда требующее за малейшую услугу тяжелейшую из плат. Влад меняется в секунду прямо на её глазах: и так сильное мужское тело как будто ещё больше увеличивается, добавляя ему роста и мышечной массы; шея, всегда прикрытая элегантным платком, сейчас покрыта вздувшимися венами; Лайя различает артериальную и венозную кровь, но вены (его вены!) насыщенного чёрного цвета, и это лишь сильнее пугает. Чёрная капиллярная сеть вокруг глаз, сжатые в угрожающий кулак руки, напряжённые плечи — всё оказывается второстепенным, стоит Владу открыть глаза. Это не Влад. Она видит незнакомца с пылающими алыми глазами, которые горят такой яростью и жаждой, что моментально бросает в дрожь, но, опять же, самым страшным оказывается совсем другое: улыбка. Оскал, не сходящий с его лица, который лишь становится шире, стоит мужчине резким движением перевести взгляд с неба на чудовищ. Влад выпрямляется, и, предвкушающе усмехнувшись, уверенно двигается вперёд. Лайя в ужасе, и впервые в жизни она испытывает настолько осязаемый страх. Напугана она вовсе не нападением на мрачный замок: в состоянии глубокого шока девушка отчаянно пытается найти ответ на вопрос — кто же из сражающихся действительно монстр?Море волнуется три.
Страх заставляет время тянуться вязким мёдом, делая секунды часами, навсегда отпечатывающимися в нашей памяти. Для Лайи всё наоборот: она уверена, что количество трупов у Западной беседки в разы превышает время, за которое свершился этот смертельный фестиваль. Хозяин замка, а это именно он, никак не сам Влад, опускается на корточки у последнего убитого, спиной к ней, а потому девушка не понимает, что конкретно там происходит. Но вот он уже стремительно поднимается и, отвернувшись от трупа, направляется в сторону замка. Спустя пару шагов мужчина замирает, как-то понимающе прикрыв глаза и нахмурив брови, после чего сбрасывает свой облик. Буквально: глаза приобретают привычную голубизну, сосуды неторопливо прячутся глубоко под кожу и мышцы, а его походка из хищной и угрожающей вновь становится привычно статной и уверенной. И Бёрнелл отчаянно убеждает себя, что Влад, настоящий Влад, сейчас направляется в замок, избавившись от влияния кровожадного чудовища, которого она видела в его теле жалкие секунды назад. Но всё идет прахом, стоит мужчине обернуться у самого входа: в его глазах, направленных на десятки искромсанных трупов, мелькает настолько очевидное удовлетворение, что к горлу Лайи подкатывает сухой ком, беспощадно царапающий её изнутри, не дающий сделать полного глубокого вдоха. Отвернувшись от окна, девушка обессиленно прислоняется спиной к ледяной стеклянной поверхности. Ноги не держат, и Лайя сползает вниз, притягивая колени ближе к груди, пряча в них голову и крепко зажмурив глаза: Бёрнелл всем сердцем хочет верить, что, открой она их сейчас, всё увиденное окажется очередной басней из книжонок Милли о нечисти. Не помогает: беззащитно прикрыв рот рукой и неотрывно буравя взглядом слезящихся глаз пространство перед собой, Лайя с кристальной точностью осознает: годами мечтая о добром принце, она полюбила самое настоящее чудовище.Ты не успеешь проснуться Кричали птицы вдали Дайте хоть раз в любви захлебнуться Вздохнула и ринулась вниз
Он приходит за ней. Она чувствует его приближение заранее, когда её прошибает волной агрессивного холода. Дверь беззвучно открывается, и в поле зрения появляются блестящие кожаные ботинки. Не поднимаясь с пола и не меняя принятой позы, Лайя переводит взгляд с ног вошедшего на его лицо. Он смотрит серьёзно: едва заметно нахмурив брови, спокойно выдерживает её взгляд, после чего начинает, не торопясь, двигаться к ней. Остановившись в жалких сантиметрах от носок её туфель, молча протягивает ей раскрытую ладонь, безмолвно предлагая подняться с пола. Лайя молчит, игнорируя протянутую руку и как-то несуразно, точно разругавшиеся кукловоды марионетки, переводит себя в вертикальное положение. «Поломанная» — грустной мыслью проскакивает в опустевшей голове. Влад спокойно убирает руку обратно в карман и выжидающе смотрит ей в глаза. Лайя отвечает таким же внимательным взглядом, отчаянно всматриваясь в ледяную бездну, но так и не находя необходимых ответов. Бесшумно выдыхает, произнося хриплое: — Тебе не жаль, — девушка без единой эмоции в голосе утверждает то, что доподлинно известно им обоим, наивностью ребёнка надеясь хотя бы на самые дурацкие оправдания. Влад отвечает не сразу, продолжая блуждать взглядом по её лицу: — Мне не жаль. Лайе кажется, что ей свернули шею, потому что она не контролирует обречённое движение, которым опускается её голова. Она даже улыбается, если грустно приподнятый уголок губы считается улыбкой; у неё и в груди-то не болит, как положено по всем приличным романтичным книжкам: она нащупывает там лишь поражающую масштабами пустоту. — Я уезжаю, — слова выходят ровными, холодными, эмоционально выверенными до миллиграмма — повод для гордости, которую девушка отчаянно, по кусочкам, пытается собрать в хотя бы небольшую кучку и принять уже озвученное, единственно правильное, решение. — Твоё право, — Влад в очередной раз демонстрирует мастер-класс по владению собственным голосом: классически сухо, но морозом по коже её открытых ключиц. — Лайя, — он зовёт тихим окликом, и она вынужденно приподнимает голову, выжидающе смотря на него. — Ты нужна мне. Это не признание в чувствах, вовсе нет; ни трепета, ни теплоты, ни любви — ничего. Всё тот же спокойный голос и ледяной тон, которым он озвучивает (констатирует) этот факт. Лайя прислушивается к себе: у неё всё тоже неправильно, всё снова наперекосяк: без фейерверков и бабочек, без неконтролируемого порыва броситься на шею и нежным шёпотом ответить взаимностью. Внутри холодно, и, лишь с головой нырнув в собственные чувства, эмоции (их жалкие остатки), Лайя ощущает робкое и неуверенное шевеление где-то в груди, малюсенький очаг слабого, хилого тепла. И тепло это, несмотря на всю свою несовершенность и даже ничтожность в сравнении с Антарктикой у неё внутри, самозабвенно берётся топить этот лёд: неспеша и по миллиметрам, но как-то уж слишком уверенно и бескорыстно. Вынырнув из собственных мыслей, она смотрит на молчаливого мужчину перед ней. Не торопится отвечать, а всего лишь изучает, как в их первую встречу, но прерывается бесцеремонным треском разбитого стекла за спиной. Она не успевает даже моргнуть, как шокированный взгляд карих глаз упирается в гладкую ткань тёмно-серого пиджака, а правая рука отчаянно посылает болевые сигналы: Лайя быстро переводит на неё взгляд, обнаруживая собственную кисть сомкнутой в руке Влада. И почему-то именно этот пустяковый инцидент решает всё. Влад, услышав звук разбитого стекла, молниеносно меняет их местами, пряча девушку за спиной и внимательно глядя вперёд в поисках источника опасности, которым окажется всего лишь нашкодившая Милли, свистнувшая рогатку из помещения прислуги. Лайя всю свою жизнь мечтала, чтобы принц опорой был за её спиной, всегда готовый её поймать и поддержать, стать источником силы для борьбы со всеми превратностями судьбы; Влад не принц и никогда им не будет. Но она не чувствует затылком его обжигающего дыхания лишь потому, что за спиной теперь она сама: за сильной, перенёсшей неимоверные боли и испытания спиной. Он не поймает её и не поможет в борьбе с мирскими трудностями: Влад перво-наперво не даст ей упасть, голыми руками решая все проблемы и беды, только бы ей ничего не грозило. Бёрнелл годами оттачивала навык видеть души — и его душа прекрасна настолько, что Лайя отчётливо понимает: она сумеет закрыть глаза на сегодняшнюю страшную правду. Пусть это не просто бутафорская внешность, а его реальный выбор и поощрение собственной темноты — она примет его такого. Может, постарается изменить, может — даже изменит, но сейчас она просто примет его. Лайя переводит взгляд со своей кисти, что в плену его руки, на напряжённую спину и, расслабив одеревеневшее тело, в одно движение оказывается вплотную к мужчине, всем телом прижимаясь к могучей спине и неторопливо прикрывая глаза. Девушка высвобождает схваченную руку лишь затем, чтобы аккуратно вложить свою ладонь в мужскую, уверенно сжимая его пальцы. Свободную руку она переносит вперёд, прикладывая к мужской груди, не спеша продвигаясь к месту, где размеренным метрономом должно биться сердце. Влад сжимает рукой вложенные в его ладонь хрупкие пальчики, и Лайя чувствует как расслабляется всё его тело, стоит ей повторить недавно озвученное: — Ты нужен мне.