В знак нашей дружбы

      Сатоши аккуратно вырезал ножом лепестки из ткани. Осторожно, стараясь не оставлять рваных краев, уничтожал огнем торчащие нитки. Расправлял, разглаживал, как истинный мастер. Был собран, как никогда в жизни, хмуря брови. Хотел, чтобы понравилось? Конечно, хотя голос самообмана упрямо не соглашался с этим фактом. Говорят, с совестью не договориться, а вы пробовали договориться с правдой, от которой старательно прячешься?       Особого искусства требовалось сложить заготовку в цельную композицию из нескольких слоев, но ничего, руки у него ловкие, не впервые заниматься подобным. А хотя…. Пожалуй, впервые.       Где-то что-то отклонилось от верного курса, пошло не по плану. Нет, то есть по плану, но не его. Вряд ли вечно пытающийся просчитать все на сто шагов вперед Кадзу, зовущий его не иначе как бестолковым, предполагал вообще наличие кого-то другого в своих замыслах. А она? Ну, разумеется, никого Мэй, кроме Кадзу, не замечала. Даже несчастный ронин с грустным влюбленным взглядом оставался вне поля ее внимания, а ему, Сатоши, и то больше перепадало.       Особенно благодатное настало время, пока Кадзу отсутствовал в деревне. В первый день кицунэ, или как говорит тот, кому принадлежит ее сердце, «неведьма», ужасно затосковала в одиночестве и даже в поисках компании заглянула в гости, чего уж никак не мог ожидать потомственный синоби. Он как раз занимался уборкой, к чему с детства приучал дед, а тут такое событие. Замешкался, растерялся от неожиданного появления настолько, что забыл хлебосольно чаем напоить. Конечно, разговор шел неловко, рвано, вокруг все той же небезызвестной персоны. Но Сатоши говорить о Кадзу не привыкать, так их хоть что-то объединяет…       Придет скоро. Надо торопиться: важно успеть прибраться, чтобы не догадалась, сколько стараний вложил в украшение, и принять беззаботный и привычно слегка отстранённый вид.       Дом с утра вычистил чуть ли не до рези в глазах, вручную оттер полы и все стены, заодно и размялся: тряпкой верх-вниз, влево-вправо, досочку за досочкой, как Чонган учил. Он, Сатоши, вообще был прилежным и умным учеником, но так и не сумел прославить клан своей физической подготовкой, зато неожиданно обнаружил в себе дар актерства и невероятного владения искусством нанесения грима. Даже Кадзу порой отмечал его способности и по-своему хвалил, а после того, как помог ему спасти свою «неведьму» под видом чиновника, так и вовсе перестал звать бесполезным. Для молчаливого и угрюмого синоби это было сродни комплименту.       Неуверенный, робкий стук в сёдзи. Она. Брови чуть ниже, губы в прямую линию, взгляд со странной недосказанностью и усмешкой, — чтобы не заподозрила неладное. А какое тут ладное, когда сам себя не понимаешь? — Здравствуй, Сатоши, — с порога не решилась сделать шаг, чувствуя себя неуверенно, и старалась в глаза не смотреть. — Ты говорил, можно прийти, если…       Сердце не ёкает, как описывали знакомые парни, но почему-то внутри так уютно, будто Мэй прикоснулась к груди, зажигая под кожей еле теплящийся огонек. Приятное ощущение. Интересно, у Кадзу так же? - .., если снова захочется, — помог он ей. Накануне неловко как-то вышло приглашение заглянуть, будто навязался. Теперь старался выправить ситуацию невозмутимым видом.       Гейша кивнула и после широкого жеста, предлагающего пройти внутрь дома, все же, хоть и с тяжелым вздохом, продвинулась вперед, однако почти сразу взглядом уткнулась в его рабочий стол и невольно удивленно вздернула бровь: — Ты здесь гримируешь?       Задала вопрос и сама вдруг сжала губы, усмехнулась, почувствовав, что спросила об очевидном: на гладкой поверхности дерева зеркало, аккуратно разложенные кисти, белила в сосудах, тушь в сосудах для чернил. Однако надо же было о чем-то говорить, поэтому Сатоши охотно поддержал беседу. В конце концов, тема грима — его конек, да и раз девушка все же пришла, значит, не хочет оставаться в очередной зимний вечер в одиночестве, ищет отдушину. Болтливый синоби для такой роли — лучший вариант. Он много сыграл образов, сейчас вот изображает лучшего друга, рубаху-парня, которому чужды какие-то близкие взаимоотношения… — Хочешь попробовать? Мэй с сомнением рассмотрела пушистую кисточку, покачала ею в воздухе, а затем вдруг произнесла: — Знаешь, пожалуй, да. Вдруг пригодится…       Как знал: не убирал свои принадлежности со стола. Да что уж там, на это и рассчитывал. Синоби, неплохо зная человеческую натуру, умело расставляют ловушки, — Мэй в одну такую и попалась. Снова пригласил открытой ладонью присесть друг напротив друга за столом. — Гейш вроде бы учат прятать свои недостатки за слоем пудры, — нарочно не выбирал слова, разговаривал так, как будто перед ним какой-нибудь приятель, вроде Хонга. Собственно, да, приятель и есть. Нельзя выходить из образа: Кадзу — друг, друзей предавать нельзя, Мэй - друг, в них...нельзя. Получилось вызвать у нее первую улыбку, хоть и с укоризной в темных глазах при этом: — Ох, Сатоши, гейши так подчеркивают свою красоту!.. — А я не так сказал? — расползлись губы в неподконтрольной усмешке. Мэй снова лишь покачала головой, но взгляд стал совсем теплым. Об него греться можно… — Но не суть, научу тебя гриму на скорую руку. На случай, если вдруг окажется, что необходимо будет срочно изменить свое лицо.       Собрался быстро, молодец, не расплылся. Но как же забавно ее поддевать: она так смешно пытается казаться суровой! — Ты старую Кинуё внимательно слушала? — да, можно было обойтись без колкостей, но нельзя же все время отказывать себе в удовольствии. Мэй тут же мило нахмурилась: — Будь, пожалуйста, почтительнее, — строгость ей совсем не к лицу. — Эта женщина многое для меня сделала. — Не для меня же, — снова беззаботная ухмылка.       В следующее мгновение девушка выхватила из-за пояса свой веер и легко стукнула своего друга им по лбу. И без объяснений было понятно: так в окия наказывали за излишнюю дерзость. Пришлось примирительно скривить улыбку, хоть боевитая кицунэ ему и нравилась куда больше, чем тихая и скромная бывшая майко: — Ладно, ты внимательно слушала почтительную госпожу Кинуё? — удачно вышло разрядить обстановку, даже самому полегчало.       Удовлетворенная результатами воспитательного момента, Мэй улыбнулась в ответ и призналась: — Конечно, да, но мне будет интересно узнать что-нибудь новое, — а затем неожиданно поинтересовалась. — Ты ведь хорошо в этом разбираешься?       Нескромно, конечно, но и не лгать же. Можно ответить, как Кадзу, — коротко, будто ниндзя-то рубануть с размаха, а можно так, как привыкли слышать от потомственного синоби, — с долей самодовольства и ехидностью в глазах: — Я лучший в клане, — уж что-что, а в этом ему действительно нет равных. Нет времени хвастаться, но, к слову, его во время задания еще ни разу не раскусили.       Быть другом — это значит не стараться казаться лучше, ведь так? Быть тем, кем ты на самом деле являешься, потому что не нужно пытаться очаровать, привлечь, заинтересовать. В этом преимущество такой позиции и одновременно ее слабость. — Что ж, — явно расслабленная после такой незатейливой сценки самолюбования девушка сама заулыбалась свободнее. — Господин лучший, научите меня вашему искусству. — Изволь, — с игривой грациозностью Сатоши обвел руками свои инструменты. — Слепим из тебя паренька или старуху? .., потому что не нужно ничего приукрашивать. Лучше не сделать, как мастер говорю.       Девушка, услышав предложенные варианты, заметно растерялась, видимо, ожидая, что будет преображение в привычной для актрисы манере. Она озадаченно осмотрела принадлежности, разложенные перед ней, а затем все же решилась полюбопытствовать: — Может быть, мне лучше овладеть навыком превращения в какую-нибудь важную особу, если уж дело Привратника связано с высшими кругами, вдруг придется проникать в их среду?.. — Как бы сказал Кадзу, «умная», — невольно ухмыльнулся потомственный синоби. - Ладно, уговорила. Будем делать из тебя госпожу.       Хотя и делать нечего, она уже готова: мягкая бледная кожа, рассудительный вид, изящно одетая. Не хватает только надменности во взгляде, но он ее лишь испортит…       Работу с косметикой Сатоши всегда сравнивал с волшебством. У многомудрого дзенина свое колдовство, у кицунэ — свое, а он иллюзии и без магии творил. Иной раз такие чудеса совершал, что человека менял до неузнаваемости, но для такого эффекта нужно провести в труде не один и не два часа. Сейчас же явно не стоило до глубокой ночи задерживать девушку, у которой наметились совершенно определенные отношения с его другом: жители деревни превратно поймут, да и перед самим Кадзу неловко, хоть и помыслы невинны. Поэтому решил обойтись лишь базовыми навыками наложения макияжа.       Сначала прикоснуться к ней было не страшно, нет, но как-то странно, зная, что это лицо любит человек, с которым столько раз делил кров. Оно, как бережно хранимое сокровище, не должно попадать в чужие руки. Но ведь друг не чужой человек? С этими мыслями какое-то время еще помедлил, а затем, взяв особый смягчающий крем, который защитит косметику от скатывания, осторожно нанес его на нежную кожу. Эх, преступление такую красоту портить гримом.       Близость к ней волновала, что скрывать, но касания пальцев старался не замечать, сосредоточенно комментируя каждое свое движение, пытаясь не забывать отпускать язвительные фразы, чтобы не показалось его поведение странным. Подвел глаза, сделав их совсем лисьими, утончил и без того аккуратный носик, а затем, подчеркивая скулы, зрительно уменьшил лицо. Вышло красиво.       Когда небольшая лекция и превращение были завершены, Сатоши протянул девушке зеркальце. Увидев в отражении аристократку, совершенно незнакомую, гейша невольно охнула. Сначала от удивления, а затем, судя по улыбке и заинтересованному взгляду, которым изучала свой новый облик, — от восхищения. — У тебя золотые руки, Сатоши!       Привыкший к подобной реакции, он только ухмыльнулся, чувствуя внутри себя недовольство, но, понимая, что его мимика вызовет вопросы, тут же увел разговор в сторону: — Нужно еще прическу соответствующую.       Как по нотам разыграл свой план: удачнее случая просто не представится. Сделав вид, что потерял что-то очень важное, с заботой на лице стал осматривать стол и вокруг него, а затем в сундуке, стоящем неподалеку, как бы случайно обнаружил «пропажу»: изысканную заколку в виде белой гардении. Знал, конечно, про значение (*прим: гардения на языке цветов означает тайную любовь), и все равно не удержался, но, как истинный синоби, оставил себе пути для отхода: если оторвать верхний слой лепестков, получится жасмин (*прим: жасмин означает дружеское расположение).       Девушка с нетерпением пыталась разглядеть украшение в его руках. В горле встал ком. Гейши же хорошо разбираются в языке цветов. Нечестно так поступать с Кадзу, с ней самой… Решительно дернул за верхние лепестки, пока она не видела, и протянул ей заколку. — Какой красивый цветок жасмина, — приятно улыбнулась Мэй, принимая его. — Да, он… — Сатоши немного растерялся, смял в руке лишнее и небрежным движением отодвинул от себя мусор, что осталось незамеченным для глаз кицунэ. — Отвлечет внимание на себя от твоего лица, иногда нужно иметь при себе что-то яркое и необычное, чтобы запомнили его, а не тебя. А я тебя запомню. — Я сначала сделаю прическу, а потом дома повторишь… Бывшая майко, как послушная ученица, согласно закивала.       Поцелуи, близость — это, конечно, головокружительно, но как трудно, взяв гребень, осторожно от самых кончиков, поднимаясь все выше, расчесывать ее волосы, чтобы даже случайно не задеть кожу ее шеи, не поранить зубцами, не скользнуть дыханием возле уха; как непросто перебирать локоны, вдыхать их запах, напоминающий что-то очень сладкое, и понимать, что ты никогда не сможешь им надышаться и вообще-то не имеешь права думать о таком. Друзья знают границы, за которые переступать нельзя, чтобы не потерять хотя бы те мгновения абсолютного доверия и возможность наслаждаться ими.       Пара ловких движений пальцами, и волосы легли в изящную прическу, закрепленные заколкой, которая стала несомненно достойным завершающим штрихом. — Всё, госпожа, — Сатоши, как и полагается, вернулся на свое место и улыбнулся краешками губ, будто доволен получившимся. — Осталось только вжиться в образ. Гримом не просто меняешь лицо — ты создаешь другого человека. — Другими словами, надо быть актрисой, — все еще любуясь на себя в зеркало, уточнила Мэй. — Верно, — он и сам ею тайком любовался. Так, по-дружески, так, как можно. —Попробуй сыграть кого-нибудь. Какое-то время девушка молчала, изучая созданный образ, а затем вдруг ее взгляд обрел непривычную жесткость, подбородок приподнялся выше, брови приподнялись возмущенно: — Неплохо, — похвалил потомственный синоби, уже чувствуя, как гейша растворяется и рождается аристократка, и попытался натолкнуть ее раскрыть свой образ. — Кто ты сейчас?       Неожиданно суровый голос, совсем непохожий на тот, что был свойственен тонкой кицунэ, холодно процедил: — Я благородная госпожа, дочь почтенного человека, — она горделиво нахмурилась, будто увидела перед собой что-то недостойное своего внимания. — А кто осмелился спросить? — Убедительно, — Сатоши даже усмехнулся от такого напора и вынужденно признал, что недооценил мастерство перевоплощения бывшей майко.       Правда, недолго удалось ей удерживать напускную горделивость: уже в следующую секунду лицо ее расслабилось, и она засмеялась. Что ж, хотя бы ради такого смеха стоило все это. В последние дни без Кадзу Мэй только и делала, что грустила. А для чего еще нужны друзья?..       Когда девушка умылась, Сатоши еще раз повторил все основные правила нанесения грима, а затем вызвался проводить до дома Чонгана. В деревне безопасно, но на дворе ночь, а … Да нет никакого у него оправдания, просто захотелось, ни к чему обманывать себя. Когда вернется Кадзу, больше такой возможности не представится.       Уже стоя на пороге жилища лекаря, гейша вдруг опомнилась и схватилась за заколку, собираясь ее вытащить из волос, чтобы вернуть своему другу, однако он ловко перехватил ее руку, на мгновение даже замерев, а затем осторожно отпустил ее и произнес: — Оставь себе на память. — В знак нашей дружбы? — Мэй обезоруживающе улыбнулась. — В знак нашей дружбы, — уверенно кивнул Сатоши и, попрощавшись, побрел обратно. А гардению все-таки жаль.