Sonne

Он уже потерял счет дням. Сюда, в камеры, почти не проникал дневной свет и понять, какой сегодня день не представлялось возможным. Все тот же полумрак, сырость и смрад. Сколько прошло? Неделя, месяц, больше? Сержант уже не мог ответить на этот вопрос… Он жил от одной тяжелой четырнадцатичасовой вахты на оружейном заводе до следующей. Все те же угрюмые, безрадостные лица в камере. Солдаты теряли волю, превращаясь в узников. Все та же гадость на завтрак и ужин…вода по расписанию, душ по расписанию… Все тот же путь под конвоем до рабочих мест и обратно, в строгом порядке, один за другим, голова к голове. Те же издевки вооруженной охраны. Они не скупились на унижения. И все тот же удушающий кашель и попытки согреться под тонким одеялом на койке… Сержант потерял ощущение времени, каждый день слыша грохот машин на заводе, тяжелый стук поршней и пресса, жар расплавленного металла, запах железа и боли… В монотонной, тяжелой работе проходили часы и к концу рабочей смены, сержант почти терял сознание. Руки, хоть и в перчатках, огрубели, добавилось шрамов, ожогов и гнетущего неверия в себя… Что его заставляло поднимать себя по утрам, кроме резких команд и звуков взводимых курков?.. Ведь он почти уже не помнил, что такое свежий воздух, солнце, тишина и смех… С рабочими на заводе обходились мерзко, порой требовалось все имеющееся самообладание, чтобы продолжать тихо делать свою работу и не высовываться, когда военные брали на себя роль надсмотрщиков. Всегда кто-то умирал. Нескончаемая тяжелая работа подрывала здоровье заключенных, иногда они не справлялись со своей работой, допускали ошибки и за это их ждало жестокое наказание. Прилюдная экзекуция. Все видели, как провинившихся порют плетьми, до крови, безжалостно, в назидание остальным. Особенно любил позабавиться полковник Кёлер. Он был особенно жесток и любил наказывать. Сержант видел явное удовольствие в злобных водянистых глазах полковника, когда тот лупил очередного провинившегося, а солдаты рядом держали всех под прицелом, чтобы заключенные не взбунтовались… — Я буду считать до десяти и если ты, мразь, не поднимешься на ноги, больше никогда в жизни не увидишь солнца… — говорил он и начинал считать… — Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять… Всё… — человек лежал в грязи, у ног полковника, и не мог подняться, а тот уже приставил пистолет к его виску… В глазах сержанта потемнело от такой жестокости, руки задрожали и он перепутал рычаги… Огромный пресс упал сверху и повредил только что отлитые запчасти, раскалывая формы… Сержант вскочил со своего места, ошарашенно глядя то на свою ошибку, то на распростертого на полу заключенного… — Это еще что такое?.. — прошипел полковник, поднимая глаза на сержанта и еле сдерживая торжествующую улыбку… — Ты понимаешь, что натворил, щенок? Ты понимаель, американская падаль, какой урон сейчас нанес всему производству?.. — полковник приблизился и хлестко ударил сержанта по лицу наотмашь, заставляя согнуться пополам и прижать ладони к лицу. Следующий замах и удар был уже плетью со стальными шариками на концах. От этого удара сержант рухнул на колени, закусывая губы до крови, чтобы не застонать. — Хватит… — прошептал он. — Хватит? — с издевкой спросил полковник, мерзко улыбаясь и резко отгибая голову сержанта назад, вцепившись в волосы. А потом последовал еще один удар по лицу. Из носа пошла кровь, которую сержант зло сплюнул под ноги Кёлера, испачкав сапоги. — Ах ты американская мразь, ты покойник, ты знаешь это?.. Тебе никогда больше не видеть солнце… — Все тело ломило от боли и усталости, но дикий адреналин придавал сил. Возможно, это последние минуты его жизни и терять сержанту нечего… Вспомнились тренировки по боксу, еще там, в Бруклине. Тогда сержант показывал хорошие результате, даже победжал на соревнованиях. «А знаешь, Барнс, ты скрытый левша…» — вспомнились слова тренера… — Встань и посмотри мне в глаза, сука, перед тем как сдохнешь! Я считаю до десяти… — скомандовал полковник. — Раз. Два. Три. Четыре… — Сержант сделал рывок и, резко вставая с колен нанес сильный удар левой рукой в ненавистное лицо, вложив в этот удар силу казалось бы всего тела… Полковник вскрикнул и пошатнулся, явно сильно оглушенный и дезориентированный. Зашатался, подходя слишком близко к краю, за которым в резервуарах ярким огнем плавился металл. — Вот оно, твое солнце… — сквозь зубы прорычал сержант, еще раз ударяя левой рукой. Кёлер перелетел через заграждение, как тряпичная кукла и с жутким звуком упал в резервуар с расплавленным свинцом… Вот и все… Кажется теперь его песенка действительно спета. Сержанту было не жаль. Наоборот. Им овладело чувство темной эйфории и удовлетворения. Как тогда, в семнадцать, когда впервые он убил человека… — На пол! Лечь! Руки за голову! — раздались крики солдат вокруг… Но сержант стоял и смотрел, думая лишь о том, что полковник Кёлер лучшим образом послужит на благо Германии, будучи лично переплавленным в патроны… — Отставить. Разойдись. — прозвучал спокойный голос за спинами солдат. Сержант не успел разглядеть человека, который внимательно смотрел на него, будто что-то прощитывая в уме. — Доставить его в отдел особых разработок. Сейчас же. Он может быть ценным вариантом. Да, особое распоряжение. Исполнять… Значит смерть снова пощадила сержанта? По крайней мере на время? — плотный конвой сомкнулся со всех сторон и его куда-то повели. Он шел не глядя по сторонам. Отчего-то в груди было тепло, а перед глазами сияло солнце…