Фантастические зануды и где они обитают

На следующий день у Антона совершенно нет времени думать об Арсении, но он это время как-то находит и всё равно думает. Он думает о нем, пока едет к Паше с Серёжей, пока прогоняет с ними презентацию, пока обсуждает проект и решает какие-то мелкие вопросы — Арсений тупо не выходит из головы, даже покурить, ведь он не курит. Вдобавок тот еще и снился всю ночь в каких-то мутных полукошмарах, так что спалось беспокойно. Сама встреча с заказчиками проходит приемлемо — пару раз возникает недопонимание, но Паша профессионал до мозга костей и всё сглаживает еще на корню. Как Антон и ожидал, ему самому даже рта раскрыть не приходится — собственно, у него и изначально не стояло такой задачи. В этой командировке он скорее мальчик-на-всякий-случай, а как единица креативного отдела он тут никому не сдался — феям никакой креатив от них не нужен, рекламной кампанией они будут заниматься сами. Собственно, это задача Егора и его команды, и Антон просто по приколу перекидывается с ними парой слов и подкидывает несколько идей во время перерыва на обед. Что касается Арсения, так тот его не игнорирует, он общается с ним преувеличенно вежливо и отстраненно. Наверно, хорошо, что он делает вид, будто вчера ничего не случилось, но Антону от этого тошно. Тошно и стыдно, но он не может опять извиниться, потому что его и так уже отшили настолько четко, насколько никогда в жизни не отшивали. Заслуженно, в общем-то. Тем же вечером Антон размышляет об этом по десятому кругу — и находит примерно двадцать вариантов, как можно было так не обосраться. Пользы от этой умственной деятельности ноль, но Антон не может не прокручивать это в голове — иначе он думает об Арсении в целом. Иногда он тянется к телефону, чтобы написать тому какие-нибудь тупые извинения, но каждый раз обрывает себя: Арсений дал ему телефон не для этого, а для чрезвычайных ситуаций. А «я готов написать тебе любую ерунду, потому что уже соскучился» — это не чрезвычайная ситуация, тем более что они и так скоро увидятся. Следующий день у них оказывается свободным, и Арсений везет их в тот самый заповедник — и от здешней красоты Антон на некоторое время отключается от своих тревожных мыслей. Дорожки заледенели, из-за чего он постоянно поскальзывается и падает, и холодно ужасно, но зато снег вокруг такой белый и искрящийся, что похож на облака. Небо над головой синее («Как глаза Арсения», — подсказывает тупой мозг), а елки вокруг — темно-зеленые, выделяются контрастом на окружающем белом холсте. Арсений оказывается отличным гидом: рассказывает, что это никакой не заповедник, а заказник — и еще совсем недавно он был глухим лесом. Сейчас же сюда вывезли медведей, лосей, лисиц, волков, бобров и прочих животных с территорий, климат которых искусственно меняется государством. Для животных обустроили свободные вольеры, а местные сотрудники всеми силами поддерживают для них приближенную к естественной среду обитания. Антон никогда не видел столько диких животных — в Воронеже есть только террариум с рептилиями и земноводными, который как бы говорит «Посмотри, кем бы ты был без эволюции». А чтобы вот так покормить с руки белку или погладить лося — о таком он и не мечтал, поэтому пребывает в полном восторге. Когда они замерзают настолько, что перестают чувствовать пальцы на ногах, Арсений ведет их в кафе на территории заповедника (заказника). Оно выглядит так, будто стоит тут уже лет двести и вообще существует вне времени: всё из дерева, всё резное, а на столиках неожиданно клеенчатые скатерти. Посетителей, кроме них, нет. Паша задерживается снаружи, чтобы записать для детей видео со «сказочного крыльца», Арсений уходит «в уборную», а Антон остается наедине с Серёжей — тот пытается натянуть рукава свитера на озябшие пальцы. — Замерз? — Антон учел свои ошибки, поэтому перед презентацией заехал в торговый центр и купил перчатки — если бы он знал, что у Серёжи тоже нет, он бы и ему купил. — Точно не хочешь на обратном пути мои перчатки взять? — Я нормально, — успокаивающе улыбается Серёжа. — Сам как? — Да тоже норм. — Антон обеими руками трет замершие даже под шапкой уши — они горят огнем, как бы не простудить. — А можно вопрос? — Не спрашивай. Э-э-э, в смысле не спрашивай, чтобы спрашивать. Бля, — цокает Антон, — задавай, короче. — Между тобой и Арсением всё нормально? — А? — Антон как стоит, так и приседает — хорошо хоть попадает жопой на стул. — Когда ты не видишь, он на тебя подолгу смотрит, — объясняет Серёжа, но всё по-прежнему непонятно. — С ненавистью? — опечаленно уточняет Антон, хотя и так знает ответ. — Как будто хочет пристрелить меня из дробовика? — Нет, — Серёжа качает головой, — скорее задумчиво или даже грустно. Ты ничего не хочешь мне рассказать? Несмотря на то, что Серёжа фактически его начальник, у них всегда были теплые и дружеские отношения — в прошлом году Антон даже праздновал с его семьей Новый год. Тогда Дима, муж Серёжи, чуть не сломал рояль, когда решил на нем станцевать (причем делал он это абсолютно трезвый), и в итоге это всё закончилось персональным фортепианным концертом. Было весело, но Антон не особо фанат классической музыки, так что в этот раз он завалится к Эду с Яной. — Я расскажу, если ты не расскажешь Паше, — медленно произносит он, глядя в окно на Пашу — вернее, на его ярко-красную куртку, потому что больше в снегопаде толком ничего не видно. Серёжа явно собирается согласиться, но Арсений возвращается из туалета — на нем сегодня серые брюки и непонятного мышиного цвета свитер, но даже настолько безликий наряд не делает его тусклым. Наоборот, он подчеркивает его естественную красоту, а голубые глаза кажутся такими яркими, что могут соперничать и с небом, и с морем, и с джинсами — у Антона плохо со сравнениями. У него со многим плохо. — Я позвал официантку, — сообщает Арсений, и Антон не хочет спрашивать, где он ее нашел — не в туалете же. То есть он хочет спросить, но не хочет показаться дебилом. — Здорово. Пойду руки помою, — говорит Серёжа и встает — Антон тоже собирается встать, но остается на месте: Арсений еще до этого говорил, что там всего одна раковина, поэтому идти всем сразу нет смысла. Серёжа уходит, и они с Арсением остаются в неловком уединении. Антон судорожно раздумывает, чего бы такого нейтрального сказать и может ли он вообще говорить — или он тварь дрожащая и прав не имеет. На самом деле его так и подбивает извиниться за позавчерашнее, но когда он уже всерьез начинает рассматривать этот вариант, Арсений разрывает тишину сам: — Как вам здесь? — Потрясающе! — хватаясь за предложенную тему, с восторгом отвечает Антон. — Я никогда подобного не видел. В Воронеже были хвойные леса, но их все вырубили, чтобы вырыть озеро. Остались лиственные, но там животных не увидишь, а тут все прямо рядом… Это очень круто. — Я рад, что это место организовали. Из-за технического прогресса всё больше животных погибает: их естественная среда меняется, они не могут подстроиться и умирают. Меня удручает, что люди уничтожают планету, на которой живут. Это так неожиданно откровенно, что Антон на мгновение теряется, но быстро включается: — Я много думал об этом. Знаете, у меня бывшая девушка была на этом помешана: экология, разумное потребление, никакого пластика, авоськи вместо пакетов. Я сначала не понимал и злился, типа, зачем думать о глобальных проблемах, когда надо решить, как дожить до зарплаты и за квартиру заплатить. Но потом… Он не успевает договорить, потому что с улицы приходит Паша и с ходу начинает восхищаться местностью, а затем возвращается и Серёжа, а потом к ним присоединяется и официантка. Разговор перетекает на другие темы, и к экологии Арсений больше не переходит: как и до этого, он вновь становится просто гидом, без какого-либо личного мнения. *** После дневных блужданий по снежному лесу сил не остается вообще — Антона хватает лишь на то, чтобы упасть на кровать с баночкой пива. Серёжа, который заехал к нему, тоже выглядит уставшим, но не настолько. Он так же вытаскивает из магазинного пакета пиво и присаживается на край кровати, и по одному виду своего коллеги дефис друга Антон понимает, что тот сейчас спросит про Арсения. — Так что там с Арсением? — действительно спрашивает он. — Обещаю, Паше я не расскажу, ты же знаешь. Хранить секреты Серёжа умеет: он до сих пор не рассказал Паше, что Антон наврал на собеседовании про уровень английского и теперь всякие статьи прогоняет через онлайн-переводчик, а в особо сложных ситуациях бежит как раз к Серёже. Если Паша узнает, он никого увольнять не будет, конечно, но разочаруется — а Антон искренне не хочет его разочаровывать. Серёжу он не хочет разочаровывать тоже. — Ты начнешь думать, что я еблан, — вздыхает он. — И, по чесноку, будешь прав. — Я не судья, чтобы кого-то судить, — успокаивает Серёжа и с доброй улыбкой добавляет: — К тому же с чего ты взял, что я и так не считаю тебя ебланом? Антон смеется, и ему как-то легчает: Серёжа очень хороший. Наверно, это у всех Серёж так: Матвиенко тоже невероятно душевный человек, к которому всегда можно прийти за советом или шоколадкой. — Короче, я его поцеловал, — признается Антон, сосредотачиваясь на открывании банки пива — просто чтобы не смотреть на Серёжу и не видеть на его лице осуждения. — То есть не поцеловал, а попытался это сделать. — Когда? — в голосе, однако, никакого осуждения не слышится. Слышится только участие — и шипение, но то пиво. — Позавчера, на ужине. Сам не знаю, что на меня нашло, я даже не пьяный был — с этого бухла разве напьешься. — Антон кидает унылый взгляд на пиво: они купили его в ближайшем супермаркете, так что оно безалкогольное. — В тот момент мне показалось, что это будет правильно. Мне казалось, что он тоже этого хочет. — И ты до сих пор так думаешь? — Да нет, конечно, ты че. Он тогда так разорался, как будто я опорочил его честь. — А что он сказал? — Серёжа делает глоток пива, затем удивленно смотрит на банку и делает еще глоток. — Слушай, а ничего. Ни разу безалкогольное не пил, а оно как обычное. Антон тоже отпивает немного — реально по вкусу похоже, даже характерная горечь есть. Раньше Антон частенько проводил вечера с пивом наедине, но потом при Нине стало как-то неудобно, и он завязал с этим делом — впрочем, без особых страданий. — В общем, я дословно не перескажу, но суть в том, что мы, земноводные, такие бляди грязные и не достойны плевка прекрасных фей. — Так и сказал? — Да нет же. Сказал, типа, что такое мое отношение всё показывает — что я полез сосаться, потому что решил, что он может мне дать. И что если не сложится, то я не расстроюсь, потому что переключусь на кого-то другого. — А на самом деле как? «А как на самом деле?» — мысленно спрашивает себя Антон, глядя на пиво, но оно не дает никаких ответов. Все эти два дня он ни разу не задумался о том, почему он вообще так зациклился на Арсении. Он просто принял сам факт: он о нем думает, а причину и не попытался понять. Неужели он и правда так сильно хочет его трахнуть? Хочет, конечно, тупо отрицать, но к сексу у Антона и правда философское отношение: здесь не дали — там дадут, нет смысла долбиться в закрытые ворота и пытаться всунуть член в закрытую дырку. Так что он никогда не зацикливается на тех, с кем хотел тупо и без изысков потрахаться, обычно его интерес пропадает так же быстро, как и появляется. А если дело не в сексе, то... — Блядь, — выдыхает он, зажмуриваясь — закрыл бы лицо руками, но боится расплескать по кровати пиво, — я, походу, немного втрескался в него. — Правда? — судя по тону, Серёжа совсем не удивлен. — Сука, — раздраженно цедит Антон: злится он не на Арсения, естественно, а сам на себя, — вот дебил конченый. Еще и доходит, как до жирафа, надо было им рождаться, и рост подходит. — Не переживай так. — Серёжа ласково касается его плеча. — Это всё забудется, когда вернемся. Сейчас нервы из-за проекта, обстановка новая, холод — понятно, что хочется любви. Антон абсолютно не нервничает из-за проекта, обстановка ему нравится, и домой пока не тянет, а холод бесит, конечно, но вряд ли до такой степени, чтобы влюбиться. Хотя он искренне надеется, что Серёжа прав, и это действительно скоро пройдет — поскорее бы. — Пизде-е-ец, — тянет он, — как я сам не понял? Я же думаю о нем постоянно, кручу в голове наши встречи, до сих пор въебать себе хочу за косяки, хотя обычно забиваю через пять минут. Это же как симптомы у болячки — всё очевидно. Очевидно, если ты не тупой… Слушай, ты же можешь выращивать растения, мозги мне не вырастишь, не? Я же тот еще фрукт, блядь. — Не кори так себя, — Серёжа похлопывает его по плечу, — ты не виноват. Арсений красивый и… — чувствуется, что он ищет другие причины, почему можно влюбиться в Арсения, но не находит, — и много знает. Антон не уверен, что дело в красоте, в знаниях или в том, что от его прикосновений кожа Арсения светится. Просто Арсений интересный — его хочется слушать с открытым ртом, и каждая его брошенная мысль что-то в Антоне задевает, находит отклик. Антон мечтает познакомиться с этим человеком ближе и узнать, на самом ли деле за холодной броней что-то есть. Он вспоминает, как Арсений напел «Динозавриков» — с такой тоской, будто понимает смысл песни, как никто другой. В Антоне просыпается тупой комплекс героя: его никто не просил, но спасать хочется. — Ты же не собираешься к нему приставать? — аккуратно интересуется Серёжа, когда Антон слишком долго плавает в своих мыслях. — Антош? — Не, я же не какой-то психопат. Он сам сказал, чтобы я не лез, против нет не попрешь. Да и куда переть, — фыркает Антон, — я и сам понимаю, что это птица не моего полета. Был бы птицей хоть, а так… — Не то чтобы не твоего полета, — мягко поправляет Серёжа, — но у вас немножко разные представления обо всем. Феи отношения иначе понимают, не так, как мы. — Знаю, Настя рассказывала, что ей Егор предложение через месяц сделал, прикинь? Вообще этого не представляю. Я себе кроссовки дольше могу выбирать, если прям крутые купить хочу. Двадцать косарей за кроссы — это ж пиздец, надо подумать, всё взвесить! А тут, блядь, брак. — Я тоже не понимаю. Вспоминаю свои отношения с Владом, я же думал, что это навсегда. Потом Кузнецов еще, придурок этот, у нас ведь и свадьба была, мы даже ребенка завели. Я думал, что мы вместе состаримся и умрем, а что теперь? — А теперь ты с Димой, и у вас всё хорошо, — ободряюще улыбается Антон и, протянув руку, треплет друга по мягким, как кошачья шерсть, волосам. — Да. Интересно, почему я сразу не понял, что он тот самый? Он ведь всегда был рядом со мной. Антон мимолетно задумывается: если бы Серёжа и Дима изначально сошлись, сложилось бы у них всё хорошо сразу? Или они были не готовы к отношениям друг с другом? Достаточно ли для концепции «один и на всю жизнь» просто выбрать правильного человека? Только как его выбрать, если ты его не знаешь, блин. — Ты точно в порядке, Антош? — Нет, ты вот уйдешь, а я лягу лицом в пол и буду истошно рыдать от неразделенной любви. — Антон закатывает глаза. — Слушай, я не так влюбился, чтобы прям с ума сходить. Всего-то чуток поплыл, это быстро пройдет. Серёжа кивает и, аккуратно приподнимая пиво, ползет к нему на кровать, а Антон тянется к лежащему на тумбочке ноутбуку — самое время отвлечься на какое-нибудь дурацкое юмористическое шоу. *** Подписание договоров и всякие серьезные вещи — это не интеллектуальный уровень Антона, интеллектуальный уровень Антона — это насыпать в ведро гвоздей и игриво ими греметь, сидя в углу. Здесь никто ему такого не позволяет, так что он бессмысленно слоняется по офису, пока взрослые дяди решают взрослые дела. Он нервничает, потому что Паша на взводе, и даже за его профессионализмом чувствуется нервозность — а если начальник на нервах, то на нервах все. Проект серьезный, государственный, первый такого масштаба в их компании, а в производстве обогревных плит они не монополисты, так что всё может сорваться в любой момент. Однако все эти переживания не умаляют мыслей об Арсении — думалка по-прежнему думает. Антон старается держаться от него подальше, пытается лишний раз не смотреть в его сторону, но тот, как назло, постоянно рядом. То учтиво предложит кофе, то скинет фотки из заповедника (это Паша попросил), то поинтересуется, в какой ресторан они хотят вечером: итальянской кухни, русской или азиатской — Серёжа с Пашей заняты, так что подобные решения на Антоне. Он старается отвечать как-то односложно и сразу же сливается, чтобы опять не натворить делов. Из-за этого им всем придется есть азиатскую еду, хотя она на восемьдесят процентов состоит из риса, на который у Антона аллергия и от которого его губы распухают так, что ими можно замотаться как шарфом. В остальное же время он ни хера не делает, только сидит в телефоне: играет в гонки или листает Инстаграм — даже не ленту, а рекомендации, потому что в ленте уже не появляется ничего нового. В какой-то момент он доходит до видео с лайфхаками и понимает, что это финиш. Зачем ему знать, как очистить утюг с помощью парафина и соли, если у него даже утюга нет? Когда от экрана начинает рябить в глазах, Антон от нечего делать разбалтывается с Ирой, секретаршей на ресепшне, которая старается казаться милой, но на самом деле очевидная сука. Пару лет назад он бы этого не заметил и по-любому повелся на очаровательную улыбку, лучистый взгляд и, тупо не признать, привлекательную внешность — но сейчас его такое уже не трогает. Ира не так сдержана, как другие феи, и позволяет себе довольно топорный флирт. Антон усиленно шутит, показывает огненные «фокусы» и флиртует в ответ, просто потому что хочет показать периодически ходящему тут Арсению: он на нем не зациклился, он не какой-то маньяк-сталкер и для него не опасен, тот может расслабиться. Арсений в который раз выходит к ресепшену, но теперь не идет к другому крылу офиса, а направляется прямо к ним. Антон в этот момент делает большое огненное сердце в воздухе, а Ира смеется и хлопает в ладоши, хотя телефон как бы звонит — и, по-хорошему, надо бы ответить. — Антон, можно вас на минуту? — больше мрачно, чем вежливо, спрашивает Арсений, и огненное сердце рассыпается искрами. Антон смотрит на свои «обугленные» пальцы и думает, как бы случайно не уляпать ими кипенно-белую рубашку Арсения. Галстук тоже белый, и брюки белые, а пальто в офисе, естественно, никто не носит, но метафорическое белое пальто у Арсения всегда с собой. Кинув извиняющийся взгляд на Иру, которая таки спохватывается ответить на звонок, Антон вместе с Арсением отходит подальше от стойки. — Я хотел уточнить, — поясняет Арсений, глядя на него снизу вверх, и под флуоресцентными лампами его глаза кажутся сиреневыми, — нужен ли вам в меню ресторана алкоголь. Если, конечно, вы всё еще идете. — Вы хотите, чтобы я не шел? — Антон честно пытается скрыть в голосе грусть, но получается у него откровенно плохо, так что он добивает чуть повеселее: — Если не хотите, просто скажите. — Нет, почему же. Но вы так разговорились с Ириной, возможно, вы решили поужинать с ней. — За маской равнодушия сквозит раздражение, и Антон вконец теряется. Он бы решил, что Арсений ревнует, если бы тот не послал его раньше. — Вы что-то имеете против Ирины? — предполагает он. Может быть, у них какая-нибудь давняя вражда, и всё дело в этом — больше вариантов нет. — Я высоко ценю ее как сотрудника, — холодно отвечает Арсений, но затем чуть морщится, будто ранним весенним утром среди аромата цветов на лугу учуял запах свежего говна: — Хотя я слышал, что она девушка доступная. — Арсений, — Антон щурится, — мне кажется, или вы ревнуете? — Разумеется, нет. Как я могу ревновать, нас с вами ничего не связывает. К тому же ревность — это деструктивное чувство. Он произносит это так безэмоционально, что Антон ему верит — хотя и хотелось бы, чтобы Арсений на самом деле ревновал. Тот прав: ревность — деструктивное чувство, но это хоть какое-то чувство. — Однако надо заметить, — продолжает тот, — что это лишь подтверждает мои слова. — Какие еще слова? — Что если не получилось в одном месте, то всегда можно попробовать в другом. Люди же как расходный материал, не имеет значения, с кем вы вступаете в связь, не правда ли? Антон сначала удивляется так, что аж брови подскакивают и челюсть не метафорически отвисает, а затем злится — грубо хватает Арсения за локоть и тащит в ближайший коридор. Арсений не протестует и тащится за ним (но вряд ли тащится от этого), хотя и бухтит что-то про свою белую рубашку. — Какого черта? — закрыв за собой дверь переговорки, рычит Антон — даже земноводные могут рычать, когда злы. Свободной рукой он пытается нащупать выключатель, но не может его найти. — Ты это к чему вообще? — Вы, — поправляет Арсений, дергая локтем, и Антон разжимает пальцы. На белой ткани остаются черные следы золы. — И я — ни к чему, я просто делюсь наблюдениями. В переговорной комнате полумрак — она находится на внутреннем углу здания, и свету сложно добраться до окон. Антону это не мешает, но он уже привык к ярким лампам здешнего офиса. — Какими, в жопу, наблюдениями? — распаляется он. — Какое тебе, ах, простите, вам дело до моей личной жизни? Вы кто вообще такой, чтобы судить других людей? — Кто сказал, что я сужу? — Арсений театрально поднимает брови. — Вовсе нет, вы вольны делать со своей личной жизнью что угодно. Однако смею заметить, что глупо отрицать очевидное, а если вам правда глаза колет, то это печально. — Какая еще, блядь, правда? — рявкает Антон и жестом затыкает Арсения, который уже начинает свое «Не ма…». — Мне не всё равно, с кем… Что это за «вступать в связь»? Трахаться? Так вот мне не всё равно, с кем трахаться. И я не собирался вас, сука, трахать! — Я не сука, — хмыкает Арсений совсем как сука. — Разумеется, не собирались. Вы просто так на меня набросились, абсолютно без повода. Антон держится из последних сил — ему хочется орать, ему хочется взять Арсения за плечи и трясти, как тряпичную куклу, чтобы вытряхнуть из него всю эту спесь. Он глубоко втягивает носом воздух, повторяя себе, что если он не умеет нормально объяснять, то это исключительно его проблемы и надо сказать как-нибудь иначе. — Так, — выдыхает он, — я не набрасывался. Я попытался поцеловать вас, потому что мне показалось, что вы тоже этого хотите. Я ошибся, простите меня, но я уже столько раз извинился! — Вам показалось, что я хочу заняться с вами сексом? Это в высшей степени оскорбительно. — Да причем тут вообще секс! С хрена вы так уперлись в этот секс? Я даже не думал об этом и уж тем более не рассчитывал! — Антон всерьез срывается на крик, и ему уже плевать, что они в офисе и их могут услышать. — Простите, что я так оскорбил вас, блядь, тем, что я весь такое чмо и посмел к вам подойти! Я и так стараюсь к вам не подходить, да я, сука, не говорю с вами лишний раз, чтобы не напрягать! Сорри, что всё так вышло, но хули я еще сделаю? — У меня уши вянут от этих слов, — фыркает Арсений, делая к нему шаг, его глаза сверкают, как грозовое небо. — Вас где учили общаться, в хлеву? Между ними такое маленькое расстояние, что и мяч для тенниса бы не пролетел. От предыдущей тирады у Антона не остается воздуха в легких, и он часто дышит, восполняя потерю — голова начинает кружиться, грудная клетка вздымается. — Видимо, там же, где и подкатывать. — Неужели. — Арсений сам выглядит не лучше и уж точно не спокойнее, он как будто нарочно провоцирует: — А мне показалось, что с Ириной всё работает прекрасно, хотя она та еще корова. Антон заглатывает воздуха для второй тирады, но не успевает выдохнуть «Ты че, придурок», как Арсений резко притягивает его к себе за ворот футболки и впечатывается в его губы своими. Вся злость испаряется, бушующий огонь — его стихия — внутри затухает, сердце замирает. От шока Антон не сразу реагирует и отвечает на поцелуй лишь после того, как Арсений прижимается к нему всем телом и нетерпеливо пихает язык меж приоткрытых губ. Замершее сердце трескается, и из него выливается нежность, теплом растекается по всему телу. Антон обнимает Арсения за талию, притягивая к себе еще ближе, хотя ближе некуда, и мягко гладит его язык своим, обхватывает губами, посасывает. Арсений тоже как-то успокаивается и обмякает в объятиях, перестает агрессивно трахать его рот языком и просто ласкается, руками несмело обнимая за плечи. Антон не понимает, чем руководствуется этот двинутый на голову фей, но сейчас его окутывает такое плотное и искрящееся счастье, что он и не хочет думать. Под веками вспыхивают искры, целовать Арсения оказывается приятнее всего на свете, тепло его кожи чувствуется на пальцах даже сквозь рубашку, его сердцебиение Антон ощущает грудью. Он готов остаться в этой переговорке до конца жизни, просто целуясь, но когда он пытается плавно перетечь поцелуями к шее, Арсений резко отталкивает его и выпаливает: — Что вы себе позволяете? — но выглядит не зло, а растерянно, словно сам не понимает, что только что произошло. Антон тупо хлопает глазами, у него нет слов, язык будто онемел, одурманенный поцелуями. Губы Арсения переливаются пастельными красками, словно северное сияние — но он этого, видимо, не чувствует, потому что разворачивается и дергает ручку двери. Антон цепляет его за другую руку и тянет обратно в комнату. — Эй, — говорит он как можно мягче, — Арсений, давай поговорим. — Нам не о чем говорить, — Арсений не выдирает руку, но и не поворачивается к нему, — отпустите меня. И я не разрешал переходить на «ты». — У тебя... — начинает Антон, но слышит раздраженное пыхтение и исправляется: — У вас губы светятся. Арсений вздрагивает, как от удара, и растерянно вертит головой — натыкается взглядом на настольное декоративное зеркало, и, стряхнув со своей руки чужую руку, быстро идет к нему. Он кажется настолько выбитым из колеи, что у Антона сжимается сердце от боли: так хочется утешить, сказать, что ничего страшного не произошло, что всё в порядке. — Арс, — тихо зовет он. — Меня зовут Арсений, — бросает тот, глядя на себя в зеркало — отчаянно трет губы ладонью, но свечение лишь чуть блекнет. — Боже, что я… что вы наделали. — Это так плохо? — тускло спрашивает Антон, вконец расстроенный. В голове кавардак, он даже не знает, чем именно расстроен, ведь радоваться надо — Арсений его поцеловал, они друг другу не безразличны. — То, что я вам нравлюсь? — Не говорите ерунды. — Он по-прежнему агрессивно трет губы, и вдобавок они краснеют. — Почему это ерунда? — Вы не понимаете, — цокает Арсений, не отрываясь от своего отражения. Он прав, Антон действительно не понимает. — И не поймете. Эти слова режут как канцелярским ножом, который давно затупился и рвет бумагу. На краткий миг Арсений поддался эмоциям, позволил себе вольность, а теперь очевидно жалеет — достаточно посмотреть на него, чтобы всё понять. — В коридорах почти никого нет, — негромко произносит Антон, всё продолжая смотреть на Арсения в ожидании ответного взгляда. — Но я выйду, проверю, чтобы никого не было, и отвлеку, если кто-то появится. Минуты через три выходите. Арсений лишь кивает, так и стоя с зеркалом в руках, весь в белом, как какая-нибудь античная статуя, и еле слышно добавляет: «Спасибо». Антон хочет спросить, увидятся ли они за ужином, но так и не решается и просто выходит из переговорной. *** Теперь Антон понимает, как чувствуют себя чьи-то любовники: грустно, стыдно и одиноко. Только вот жена Арсения — это не какая-то женщина, это его металлическая, как кровь на вкус, мораль, от которой никакой пользы. Антон злится, и даже фирменный психоанализ от Эда по телефону («Ну это, этот хрен ж не виноват, шо такой Иисус, сам страдает. Ты там давай не кисни, Антоха») никак не помогает успокоиться. Антон всё равно киснет — киснет и злится. Однако он решает прояснить всё окончательно: если у него есть хоть какой-то шанс, тупо будет им не воспользоваться. Если Арсений откровенно поделится тем, что именно его беспокоит, они могут попробовать это решить. Может, как раз этого делать и не надо, может, самое время прирезать всё это на начальном этапе, но об этом Антон не думает — не думает о расах, городах, менталитетах. Антон в принципе не думает: и сейчас, и по жизни. Когда после подписания контракта они узким кругом (их приезжая троица и омская «верхушка», без Егора и тем более Насти) приезжают в ресторан, Арсений уже там — сообщает, что заранее заказанные закуски и напитки принесли. Кроме этого, он не говорит ничего и молча садится за угол стола — Антона не удостаивает и взглядом, будто того вообще не существует. Если присмотреться, на его губах до сих пор остается немного свечения, но по беглому взгляду этого не видно. Рубашка на нем свежая, светло-голубого оттенка, но с прежним галстуком — Антон отстраненно фантазирует, как притягивает Арсения к себе за этот самый галстук. Пока все общаются, если сухое обсуждение деловых вопросов может считаться за общение, Антон сидит и ждет, когда Арсений сподобится обратить на него внимание — даже не ест и почти не пьет, чтобы в случае чего не отвечать с полным ртом еды. Он уже и так выставил себя перед Арсением полным лохом от и до, надо хоть немного исправляться — тем более что есть всё равно не хочется, аппетита нет. Серёжа заботливо спрашивает, всё ли у него хорошо, на что Антон только растягивает свою тупую обычную лыбу и выдает что-то про скудное меню и свою аллергию на рис. Через пару часов, когда становится ясно, что Арсений подходить не собирается, Антон советуется со своими ангелом и демоном. Ангел говорит, что Арсений не хочет с ним разговаривать, он винит себя за свою ошибку, поэтому самым лучшим вариантом будет оставить его в покое. Демон злобно хихикает и, мерзко подпукивая, шепчет на ухо: «Давай же, иди к нему, расскажи, что мы чувствуем, ему это нужно». В итоге ангел и демон ссорятся сами между собой, без участия Антона, а потом трахаются — и Антон решает завязывать с рефлексиями, потому что это не его. В обсуждении влияния обогревных плит на микроклимат наступает пауза, и Антон извиняется и встает с места — на этот раз даже не скрипит стулом. Он подходит к Арсению, который рассматривает свой салат так, словно тот может с ним заговорить, и очень тихо уточняет: — Можно вас ненадолго? — Сожалею, но нет, — после длинной паузы дрогнувшим голосом отвечает Арсений. Сидящая рядом с ним Наталья Андреевна, та самая мрачная маленькая женщина, поворачивается к ним: — Простите, что вмешиваюсь. Но, Арсений, не могли бы вы уделить гостю немного своего времени? — в ее деловом тоне так и слышится «Потому что это ваша работа, между прочим». — Это личный вопрос, — объясняет ей Арсений, словно Антон не стоит около него. Наталья Андреевна смотрит на них по очереди, недовольно поджимает губы, а затем бросает короткое: — Так решите его. Арсений то ли кивает ей, то ли кланяется, медленно поднимается с места и идет к выходу из зала. Он всегда ходит так прямо, будто у него к спине привязано распятие: безупречно прямая спина, плечи расправлены. Антон по сравнению с ним сутулый горбун, которого привезли в этот славный город для ярмарки уродов. — Ну? — подстегивает Арсений, когда они оказываются за дверьми, и складывает руки на груди в защитном жесте. — Мы обсудим то, что произошло днем? — А что произошло днем? — переспрашивает он так невинно, словно это в самом деле для него загадка. — Я не понимаю, о чем вы. — Перестань. — Сколько раз мне повторять, чтобы вы не переступали границы субординации? — Арсений печально вздыхает. — Между нами есть определенные рамки, давайте их сохранять. — Блин, ты… ладно, будет по-твоему, по-вашему. Не могли бы вы мне сказать, Арсений, какого хера происходит? Сначала вы меня посылаете на хуй, потом целуете, потом делаете вид, что этого не было. Что дальше, к чему мне готовиться? Может, вы всадите мне нож в почку или выйдете за меня замуж? — Вы зовете меня замуж? — насмешливо фыркает Арсений, издевательски так, что Антон опять начинает злиться — всё-таки огненная натура. Он вдыхает и выдыхает, считает до трех, пытаясь успокоиться, как учил когда-то Серёжа, и произносит как можно спокойнее: — Нет, естественно, я не зову вас замуж, я же не какой-то псих. — Очень лестно, спасибо. — Причем тут вы, боже, — внутреннее напряжение становится всё сложнее сдерживать, — просто никто в своем уме не… Хватит переводить темы. — А какая у нас тема, напомните? Этот вопрос, сказанный таким беспечным тоном, окончательно рвет натянутый нерв Антона — а в следующее мгновение железы на висках раскрываются, выплевывая яд прямо Арсению в лицо. Тот сгибается пополам, скулит, шипит, Антон впадает в панику и бросается к нему, зовет на помощь, как в бреду, будто смотрит со стороны на себя. Он плохо осознает, что происходит потом, как его оттаскивают в сторону, как мельтешат люди вокруг — помнит только самого Арсения, который прижимает к лицу руки и стонет от боли.