Йухисос

Арсений не ненавидит новогоднюю суматоху. Более того, Арсений с детства подозрительно относится к тем, кто ненавидит любые праздники; он никогда не понимал нытья по поводу столпотворений под новый год или лишнего внимания на дни рождения. Честно говоря, Арсений в принципе не понимает, как внимание может быть лишним. Разве может? Вот именно. Арсений не ненавидит новогоднюю суматоху, но сегодня — только сегодня, — задумывается о том, что был бы не против, если бы владелец кафе ввёл антиновогоднюю политику. Ему немного надоел запах имбирно-пряничного сиропа, от фонариков, развешанных по стенам, кружится голова, и все рождественские песни он уже выучил наизусть. К тому же в кофейню постоянно заглядывают счастливые парочки, чтобы накупить пряничных человечков или красно-зеленых леденцов, и наводят на Арсения тоску о собственном безнадёжном одиночестве. А несчастные студенты, забивающиеся в углы и вспоминающие о своем остывшем кофе раз в полчаса, нагоняют на него чувство вины за не сданную летнюю сессию. Он до сих пор не сказал маме, что взял академ и работает в кофейне вот уже полгода. Арсений зевает и трёт глаза; сегодня он не выспался, потому что всю ночь был занят просмотром рождественского сериала на нетфликсе, пароль от которого подсмотрел у Эда. Тот, наверное, очень удивится, когда среди своих боевиков и дурацких сериалов про постапокалипсис найдёт кучу ромкомов и разных документалок, но Арсений свалит это всё на Егора, а Эд ни за что в жизни не станет на того ругаться. Идеальное преступление. “Мэджик моментс”, некогда любимая рождественская песня Арсения, начинает играть в пятнадцатый раз за сегодняшний день, и Арсений бездумно протирает стойку, постоянно поправляя норовящие упасть с носа очки — сегодня с утра его глаза были такими красными от недосыпа, что он не решился мучить их линзами. Сквозь декорированные белыми узорами окна он меланхолично смотрит на начинающийся на улице снегопад и раздумывает о том, чтобы раскошелиться на такси после окончания смены — иначе он врежется в первый же столб из-за хреновой видимости. Жаль, дворники на очки ещё никто не придумал. Арсений выходит из-за стойки, чтобы забрать с ближайших столиков оставленные посетителями кружки и одноразовые стаканчики, когда на двери приветливо звенит колокольчик. Он мельком смотрит на гостя, издалека больше похожего на столб, завёрнутый в мусорный мешок, и возвращается к стойке с полным подносом посуды. Эд лениво показывается из-за двери и забирает поднос. Иногда у Арсения ощущение, что Эд на самом деле обладает рентгеновским зрением, а работа посудомойкой в кофейне это его супергеройское прикрытие. Гость, только устроившийся у прилавка, провожает Эда взглядом, и Арсений едва сдерживает смешок, разглядывая его глупое выражение лица, — парень, похоже, вообще никогда не слышал о том, что любопытные взгляды могут считаться неприличными. — Добрый вечер! — крайне бодро и громко гаркает Арсений, и незадачливый гость смотрит на него, открыв рот. В буквальном смысле. Как дурак. — Здрасьте, — всё же находится он через пару мгновений. — Мне, пожалуйста, пончик в розовой глазури и латте с двойным имбирно-пряничным сиропом. В этот раз Арсений чуть не морщится — он от такого количества сладкого впал бы в сахарную кому. — Что-нибудь ещё? — Нет, спасибо. — Вам здесь или с собой? Гость снова смотрит на него взглядом золотой рыбки в маленьком аквариуме. — ...в стаканчик. Арсений кивает и пробивает всё нужное. — Напитки в конце… — Он смотрит на беспомощный вид гостя и исправляется: — Можете присесть за столик, я принесу. Гость довольно улыбается, расплачиваясь, и поправляет слезшую на лоб красно-зелёную шапку с нелепым помпоном — Арсений почти очарован, но любая симпатия на работе противоречит профессиональной этике. Все эти умные слова наговорил ему Егор, менеджер кафе, но до Арсения не сразу дошел их смысл, потому что он был занят разглядыванием кукольных черт лица, сильных рук и ослепительно белых зубов. Возможно, с такой профессиональной этикой Эду не стоило советовать Егору взять его на работу. Занятый своими мыслями, Арсений на автомате достаёт с прилавка последний пончик в розовой глазури и принимается за кофе. Он прячется за большой кофемашиной и мерзко хихикает (как Гринч — Гринч же хихикает? Арсений ни разу не смотрел Гринча, но он выглядит как часто хихикающее существо). Дело в том, что у Арсения есть нерушимая традиция, которую он придумал еще в первый месяц работы. Может быть, в детстве ему не хватало хулиганской жизни, и его любовь к дурацким приколам проснулась только сейчас, а может Арсений просто плохой человек, но ему и правда нравится писать на кофейной пенке всякую матерную чушь. Это раскрашивает его серые однотипные будни и отвлекает от злости на бескультурных посетителей. Краем глаза он следит за ждущим свой заказ парнем; тот неловко вытряхивает себя из огромной куртки, дважды запутывается в шарфе в отчаянных попытках его снять и роняет телефон из кармана, наклоняясь за упавшей шапкой. Чёрт. Он милый. Арсений смотрит на ровную кофейную пенку в жизнерадостном рождественском стаканчике — та так и просит, чтобы на ней что-нибудь написали. В конце концов, Арсений — человек привычки, и он не собирается изменять себе, только потому какой-то посетитель выглядит как нелепый огромный котёнок, запутавшийся в клубке ниток. Арсений, хмуря брови, сосредоточенно выводит на пенке «соси хуй» — потому что он не просто не умиляется этим посетителем, он злится на него! Это явно не просто гость, это — посланник самого дьявола, который намеревается сбить Арсения с его истинного жизненного пути! К тому же, он все равно ничего не узнает. Арсений закрывает стаканчик крышкой и идёт к парню. — Антон, Антон… — недовольно бубнит тот в динамик телефона, очевидно, забыв, что на нём наушники, и звук пишется на них. — Двадцать с хуем лет Антон уже, дальше-то чего? Арсений, прокашлявшись, ставит на столик тарелку с пончиком, а рядом стаканчик, но так и не отпускает его. — Спасибо, — говорит посетитель (Антон! Арсений не знает, зачем ему эта информация, но на всякий случай запоминает), видимо, решивший, что Арсений не отдаёт кофе без благодарностей за работу. Арсений внимательно смотрит на явно уложенную с утра, но завившуюся из-за снега и шапки чёлку, на родинку на ровном носу, на пальцы в чернилах и экран чужого телефона, на заставке которого стоит какой-то мем с волком. Арсений вцепляется в стаканчик так, будто от этого зависит его жизнь. Он натягивает дежурную улыбку. — Забыл сироп. — А… — Антон выглядит немного сбитым с толку, но пожимает плечами. — Ничего, я сегодня тоже всё забываю. Антон ободряюще улыбается ему, и по пути за прилавок Арсений представляет, что он — Серсея Ланнистер, в которую честной народ кидает подгнившие овощи, потому что Арсений заслуживает чувство вины, которое испытывает, ему должно быть стыдно. Он снимает крышку и аккуратно исправляет «и» на «у», а еще убирает крючок над и краткой. Так тебе, глупый Арсений. «Сосу хуи». И даже не обидно, на правду ведь не обижаются. Он закрывает стаканчик новой крышкой и ставит его перед Антоном, как раз когда над дверью кафе звенит колокольчик. Следующие десять минут проходят как обычно: посетители, как и беды, редко приходят одни, поэтому Арсений делает еще два имбирно-пряничных латте и один эспрессо — кому-то, видимо, предстоит работать или учиться в ночь. Он как раз отдаёт заказ мужчине, который не стал отходить от стойки, когда периферийное зрение регистрирует грустную мордашку того самого Антона, выведшего его из душевного равновесия. Арсений поворачивается — Антон выглядит так, словно очень хочет что-то сказать, но не знает, с какой стороны подступиться. Обычно так выглядят те, кому Арсений вместо кофе случайно мешает какое-нибудь зелье, от горечи или кислятины которого слезятся глаза — он уважает людей, которые без скандалов и драм просят его переделать. Антон мнётся на месте и терпеливо ждёт, пока другой гость заберет со стойки свой стаканчик эспрессо. Затем он ставит свой кофе на стойку, упирается в неё обеими ладонями и, нервно облизнув губы, говорит: — Правда? Арсений чувствует, как понижается его айкью, и чем дольше он смотрит на этого парня, тем больше мозговых клеток он теряет; Арсений в принципе никогда не был “мозгом компании” — даже несмотря на то, что он крайне горд своим интеллектуальным развитием и кругозором. Он дважды моргает, прежде чем выдавливает из себя почему-то тихое: — Что? И тогда Арсений имеет удовольствие словно в замедленной съёмке наблюдать, как Антон тянется к стаканчику и открывает крышку. Его слабое сердце пропускает удар. За все месяцы работы это первый раз, когда посетитель открыл крышку и увидел дурацкую надпись. Несмотря на то, что Арсений мгновенно чувствует жар стыда, подступающий к щекам, он всё равно вздёргивает подбородок, потому что если универ и научил его чему-то, то это нести чушь с самым уверенным видом. — Не понял вопроса, — уверенно врёт Арсений. Он пока не понимает, пугает или радует его тот факт, что Антон не орёт и не бросается на него с обвинениями. — Ну, — Антон заботливо двигает стаканчик к Арсению и разворачивает его так, чтобы Арсений мог подробно рассмотреть собственное творение. — Вот. Правда? Арсений чувствует себя котом, которого тыкают мордой туда, где он нассал — он смотрит на свои ровные буквы, и до него не сразу доходит смысл сказанного Антоном. “Сосу хуи”, — гласит кофе. “Правда?” — спросил Антон. Арсений снова смотрит на него — на этот раз с еще большим вопросом в глазах. — Просто если это какой-то подкат или каминг-аут, то как-то странно выходит, — говорит Антон и чешет затылок. — Ну, типа, а если бы я не открыл крышку? Кто вообще открывает крышки в кафе? — Но ты же зачем-то открыл? — Я хотел добавить сахар. — Сахар? Да у тебя же и так не кофе с сиропом, а сироп с кофе… — Так! — Антон складывает руки на груди. — Я сюда пришел не чтобы меня осуждали за любовь к сладкому. — Скажешь это на следующем приеме у стоматолога. Кофейня погружается в тишину, потому что, очевидно, новогодний плейлист подошел к концу, а Эдик пока не успел переключиться на нейтральную подборку, которую они включают под вечер, когда приходит время закрываться. Арсений снова смотрит на надпись “сосу хуи”, снова преисполняется стыдом и снова решает, что лучшая защита — это нападение. — Ты будешь на меня орать или нет? — с наездом спрашивает он. — Чего? — Ну, ты пришел в кафе отдохнуть от суеты, а тут какой-то бариста, то есть я, пишет тебе неприличную надпись на кофе. Ты будешь возмущаться или нет? — Чувак, у тебя какие-то странные пристрастия. Ты просто хочешь, чтобы на тебя наорали? В каком-то смысле, думает Арсений, да. Он знает, как справляться с неуравновешенными посетителями. Как справляться с Антоном — он не имеет ни малейшего понятия. — Нет, — после небольшой паузы говорит Арсений. — Тогда в чём твоя проблема? Арсений прикидывает: его проблема? О, у него куча проблем — о какой из них Антон хочет послушать? О том, что он каждый день находится где-то на грани истерической продуктивности и удушающей депрессии? О том, что как только его родители решат его навестить, от него откажется вся семья сразу? О том, что он каждый день сомневается, что ему удастся стать кем-то большим, чем бариста в кофейне? О том, что вчера он нашел котёнка на улице и возился с ним три часа, чтобы в итоге отдать в приют, потому что у него нет ни денег, ни сил, ни времени на содержание животного? Арсений вздыхает. — Не знаю, — говорит он и чешет лоб. — Ты хочешь вернуть деньги, или что? — Нет, ты же сделал кофе. — Антон пожимает плечами и отхлёбывает из стаканчика. — Вкусно. — Спасибо, — эхом отзывается Арсений и кивает на стаканчик. — Это просто дебильная привычка, прости, если тебя задело. — Да всё в порядке, не вижу ничего плохого в сосании хуёв, — пожимает плечами Антон. — Вообще не понимаю, почему это считают оскорблением. Арсений ловит себя на мысли, что сам никогда об этом не задумывался. — Слушай, что тебе надо вообще? — устало спрашивает Арсений. — Пойдём на свидание? Арсений поднимает взгляд. Что? Антон смотрит на него открыто, на его щеках и ушах горит румянец, и в целом он выглядит таким смущенным, словно это он написал Арсению на кофе “сосу хуи”. Арсений должен себе признаться — он проиграл, ещё когда Антон только подошёл к стойке. — Пойдём, — говорит он. — Но на первом свидании я не сосу. Сь. Антон коротко (и очаровательно) смеётся и выуживает из кармана телефон, доверчиво протягивая его Арсению — тот вбивает свой номер, подписывает себя “Арсений бариста” (еле устояв перед заманчивым вариантом “Арсений сосёт хуи”) и отдаёт мобильник обратно. — Я напишу, — говорит Антон, улыбаясь. Арсений не сомневается. Антон собирает вещи и салютует ему стаканчиком с кофе, прежде чем выходит из кафе. Звенит колокольчик. Включается релакс-подборка со спотифая — у Эда пока не закончился бесплатный пробный период. — Ты не поверишь, что только что произошло, — говорит Арсений, когда слышит, как Эд выходит в зал. — Я подслушал, — ржёт Эд. — Ты думаешь, чё музыка вырубилась. Думал, он на тебя бузит. — Бузит? Ты его видел? Он выглядит, как потерявшийся котёнок. — Двухметровый, да. Арсений нервно смеётся и качает головой. — Если на самом деле это чей-то пранк, или если этот Антон просто проспорил друзьям, как это бывает в дебильных фильмах, я умру от стыда. — Ты уже умер, когда он подошёл и открыл стаканчик. У тебя до сих пор всё табло красное. Закрывай давай кассу, пошли домой, обмоем твои романтические успехи. Арсений еще какое-то мгновение смотрит в пространство, прежде чем начинает собираться. Когда он берёт в руки телефон, на экране уже горит сообщение от неизвестного номера: “Так вот, о хуях”. Ему почти жаль, что Антон, видимо, приличный молодой человек, и следующая картинка — не дикпик, а чьё-то хуёжество на стене у подъезда, где, видимо, живёт Антон. “Знаки, везде знаки!” Арсений вздыхает. Против судьбы не попрёшь.