Хаунд

Он стоял на невысоком холме, задумчиво глядя вниз. Величественный, красивый, сильный. Уверенный в своём праве. Это болото никогда не принадлежало людям. Болота в принципе людям не принадлежат. Мрачная и таинственная местность, бывшая некогда водоёмом или частью его, пугает. Почва затягивает любого неосторожного путника и может поглотить без следа. Запах удушает и навевает тоску, вызывает муторные, как в жестокой лихорадке, видения. Свет солнца — и тот стремится обойти его стороной. Гримпенская же Трясина и вовсе пользовалась дурной славой. Из-за Гуго Баскервиля, разумеется. О, этот несдержанный в своих страстях тип и без всякой Собаки пользовался славой в этих зловещих местах, при том весьма дурною. А уж после того памятного случая… Он ещё раз осмотрелся и двинулся вниз по склону холма по едва заметной, но всё-таки торной тропе. Тропа спускалась на берег бурной в периоды весеннего половодья небольшой местной реки. С древних времён люди пытались здесь поселиться. Но всегда, всегда они уходили прочь. Нет, не так. Удирали, убегали, оставив после себя очередные следы: почти нетронутое поселение неолитического типа; заброшенные разработки гранита; опустевшие и почти рухнувшие уже мёртвые громады вычурных средневековых замков с башнями, напоминавшими чьи-то клыки на фоне мрачного неба. В подобной некогда и томилась женщина, из-за которой расползлись слухи о Собаке. Он остановился у подножия. Пощёлкал зажигалкой, закурил, на миг осветив лицо тусклым огоньком. Щелчок металлической зажигалки с памятной гравировкой отдался мрачным эхом и заглох, поглощённый ближайшей трясиной. Болото хранило память о множестве смертей. Животных, конечно, чаще. Нередко местные лошади забредали на, как им казалось, отличное пастбище с великим множеством сочной и свежей травы. Иногда в порыве охотничьей страсти залетали и те самые собаки. Обычные собаки местных жителей, решивших развлечься охотой. Бывала и загнанная дичь, но редко. Дикие животные куда умнее домашних. Дальше дорога его пошла по более ровной местности. Это позволило ему замедлить шаг и бросить долгий внимательный взгляд на древние дольмены. В своё время ему довелось путешествовать по острову, и тот же Стоунхендж, конечно, более впечатлял. Но разве размер имеет значение? Ведь в остальном подобные места, помнящие власть римских легионов и танцы аборигенов, повсюду одинаковы. Вздохнув, он с сожалением отогнал от себя видения прекрасной в своей мрачной таинственности Шотландии, некогда именовавшейся Каледонией. Каледония… Тягучее горловое пение. Бессчётное море разделённых холмами долин. Озёра, полные рыбы. Холодный морской берег, приютивший несколько не самых везучих племён. Здесь, на Гримпенской Трясине, племя тоже было таким. Изгнанные более сильными соседями, они довольствовались тем, что им досталось, и довольно скоро ушли в небытие, неспособные выжить в столь суровых для человека условиях. Он вздрогнул и направил свой взгляд вперёд, где тянулась современная асфальтированная дорога. Упиралась она в автоматические ворота с колючей проволокой и сторожевыми вышками по бокам. Он усмехнулся, выбрасывая окурок. Как и всё, он сгинет в болотистой почве совсем без следа. Когда-то по подобной местности мчались пешие охотники. Словно стая зверья, они гнали усталых путников, унёсших то, что для местного племени было святыней, добытой в бою. Много позже именно здесь мчались пьяные всадники, вооружённые револьверами и дымными факелами. И вот недавно, буквально несколько дней назад, тут тоже мчалась погоня. Современный бронированный Land Rover Defender пересёк эти слегка освоенные человечеством топи с настойчивостью матёрого хаунда. О да, здесь, именно над ушедшим в почву старым фундаментом старинного поместья, рискнули построить военную базу. Что ж, военные всегда были самым отчаянно смелым типом людей из всех, что встречались ему. Тот же майор Берримор, к примеру. Забавно. Интересно, не потомок ли он того самого дворецкого со значительной бородой? Надо будет узнать. Берримор, Степлтон, Мортимер, Френкленд, Лайонс… снова все собрались в прежнее место и с теми же именами. Даже сыщика зовут совершенно так же, как в тот раз. Интересно, мистер Холмс знает о том историческом случае? Быть может, забавы ради подкинуть ему древние документы? Он прошёл на территорию базы «Баскервиль» спокойно. По праву сильного, по праву хозяина. Никто не смог бы его остановить при самом рьяном желании. Игрушки больших мальчиков, оружие. Очередное. Эта земля впитала много крови, видела множество войн. Если бы всю эту кровь собрать, то ею можно было бы заполнить болото вместо затхлой воды. Многое повидала Гримпенская Трясина. Но одно было неизменным: местные жители — кельты ли, бритты, римляне или современные англичане — все боялись. Боялись Монстра. Молва чаще всего придавала ему облик животного. О четырёх лапах и оскаленной окровавленной морде, светящегося и сверкающего горящими в ночи глазами. Пожалуй, он мог припомнить лишь одного человека, который считал иначе, представляя Баскервильское Чудовище своим сородичем. В самом сердце лабораторий он снова остановился. Молча опёрся ладонями о пустую клетку, закрыл глаза. Да, теперь люди имели большую власть над природой. Они могли менять животных по своему усмотрению, придавая им различные новые свойства. И людей тоже. Как сказала бы доктор Степлтон, почему нет? Этика и закон действительно весьма гибкие, к тому же имеют свойство совершенно меняться с течением времени. Уж он-то это наверняка знал. Странное дело. Пожалуй, можно сказать, что он любил эту Собаку. И ту, первую, посаженную тут на цепь натуралистом Степлтоном во имя наследства богатого рода. И нынешнюю, которую привели эти парни из местного ресторанчика ради приманки туристов. Конечно же, что та, что эта псины не имели к сверхъестественному ровно никакого отношения. Одну разукрасили фосфорной краской. Бедный пёс, как же он чесался от этой проклятой отравы! Вторую просто изуродовали ещё в зародыше, а потом по-идиотски допустили, чтобы животное оказалось в местном приюте, откуда её и забрали для развлечения приезжих. Он нахмурился. Как-то уж слишком наивно тут относятся к бывшим подопытным, хоть и животным. Кролик оказался у дочери сотрудницы, псина — в приюте… или это чья-то затея, или одно из двух. Впрочем, это для него не имело какого-то особенного значения. Военные мальчики играют в свои игрушки. Он наблюдает. Ему просто скучно. Как только может быть скучно бессмертному существу. Ибо он — Хаунд, древний дух, бог и страж этих мест. Незримый хранитель, коего лишь та самая невыносимая скука вынуждает явить себя людям, приняв облик человека. Или огромной чёрной собаки.