Наследие принцессы

      О чем задумывается человек, когда ему тридцать пять? Наверное, о смысле жизни или о том, что он успел сделать за столь долгий промежуток. Наверное… Я и не знаю. Обычно я стараюсь не думать. Просто живу, и все. Да и достижений особых не имеется. Разве что одно маленькое, что спит в детской и уже совсем скоро распахнёт дверь моей спальни, чтобы незаметно проскользнуть и разбудить меня как-то особенно. Каждый день новый способ пробуждения. В моей сказке Ариэль — не прекрасная русалка. Нет, она лучше. Это моя дочь. Откуда у меня дочь? Я сам до сих пор не понимаю, однако точно уверен в одном: без нее меня бы не было.       Да и, если быть честным, то я раньше не думал, что всего лишь за какие-то семь лет моя жизнь изменится так кардинально. Из обыкновенного бандита и бабника, трахающего всех подряд, я превращусь в… счастливого папу своей маленькой дочурки. Этого маленького ангелочка, крохотного счастья на двух босых ножках, что прибегает ко мне в кровать каждое утро и будит своей широкой, детской улыбой. Своими щекотками, разговорами о глупостях и просто собой. Ариэль — продолжение меня. Наше с Сарой маленькое произведение искусства.       Для каждого отца его дочь — самый прекрасный, красивый, восхитительный, нежный, волшебный (и еще много-много всяких определений, описывающих все превосходства), ребенок. Но моя Ариэль… Это чудо в чистом виде. Она иногда вытворяет такие вещи, что просто невозможно не улыбаться. Вот, вроде, надо бы и поругать и лишить ее каких-нибудь ништяков, как я обозвал когда-то мои маленькие каждодневные сюрпризы ей, а не получается. Ариэль делает такое невинное личико, убирает кудрявые белокурые пряди за ушко и смотрит на меня этими небесно, нет, кристально, чистыми глазами, виновато надувая губки так, что я таю. Она так похожа на нее в эти моменты… Так похожа на Сару. На мою принцессу.       — Папа, а куда мы пойдем сегодня? — тоненький голосок позади меня разрезает воздух своими приятными нотками, пока я вытаскиваю из шкафа футболку, чтобы переодеться. Сегодня я опередил ее. Сегодня я встал раньше, и ей не удалось меня удивить… Хотя…       О да, моя дочь тот еще художник! Это уже не первая, даже не десятая, ее художественная работа на моих вещах… И снова дракончик, и снова яркие цвета. Очередная испорченная вещь и мое негодование. Снова хочется ругать, да не получается. Как ее можно ругать? Все родители мира, наверное, понимают меня в такие моменты. Это же невозможно — обидеть свою частичку, свою кровь. Я просто не могу ничего с собой поделать в такие моменты. Она нагло пользуется моей добротой и благосклонностью, а я и не против. Отец-одиночка. У меня больше нет никого, кроме этой белокурой бестии. Когда она вырастет… Уверен, я буду рвать на себе волосы, отгоняя от нее парней. Никто не сможет прикоснуться к моей принцессе без моего ведома. Вишневый фейсконтроль ещё никто не отменял! И пройти его… Очень сложно. Отдам ее в жены разве лишь Майклу или Хиллу. И плевать, что они будут к тому времени уже стариками. Зато я им доверяю.       — Ну и что это такое, маленький Пикассо? — разворачиваю этот шедевр лицевой стороной к дочери, и она невиновато смотрит прямо перед собой, используя запрещённый метод: эта маленькая девочка начинает игриво хлопать ресничками, и я снова таю. И за что мне досталось такое чудо? Почему из всех детей у меня самый милый ребенок, которого даже и ругать не хочется? Баловать, да и только!       — Я пыталась нарисовать твоего дракона, папуля! Тебе не нравится? — обиженно дует губки, я ведь не оценил ее картины.       Не нравится? Ну, если учесть то, что это не первая моя испорченная вещь, а попытка нарисовать дракона, как на моей груди, уже перешла отметку в тысячу, то мне не нравится. Но как можно сказать такое любимой дочери? Поэтому я изображаю самую обаятельную улыбку, что есть в моем арсенале, и рассматриваю шедевр, который, кстати говоря, неплохо получится. Отличные линии, да у меня растет прекрасный художник! Дадим ей псевдоним «Черри». Ей ведь так нравится, когда Хилл называет меня Вишней. Малышка радостно улыбается в такие моменты, постоянно спрашивая, почему же я ягодка.       — Нравится, принцесса, — надеваю футболку. Плевать, все равно хожу в ней по дому, зато ее счастью нет предела, когда она видит свое художество на мне, — только давай в следующий раз ты будешь рисовать в своем альбоме, хорошо? Мы ведь купили тебе целый набор. Почему ты все равно рисуешь на моих вещах? И когда только успеваешь?       Поднимаю малышку на руки, а она своими маленькими ручонками крепко обнимает меня за шею, оставляя такой милый поцелуй на щеке. Боже, пожалуй, это лучшая награда за все. Ариэль — моя любовь и мое спасение. В ней я вижу смысл жить, только ее улыбка может заставить меня улыбаться тоже… А ведь повод есть.       Несу малышку на кухню, усаживая ее на стул. Она, как я ее и учил, накидывает на колени белоснежную салфетку, дожидаясь, пока я приготовлю нам завтрак. Делаю ее любимые оладьи, наливаю ей вишневый сок, а себе варю кофе. Сажусь напротив, умиляясь тому, как она поддевает вилочкой оладушек, пытаясь выглядеть истинной леди. В такие моменты вспоминаю Сару. Это она научила меня быть настоящим джентльменом даже дома, придерживаясь всех правил этикета. И Ариэль напоминает ее. Она вообще является ее копией, разве лишь кудряшки мои.       — Папа, а можно я руками? Так неудобно этой вилкой! — малышка умилительно смотрит на меня, кидая взгляды ненависти на столовый предмет.       Я киваю, и она тут же откладывает серебряную вилочку на стол и берет оладушек в маленькую ручку, макая его в шоколадный сироп, а потом закидывает в рот, пачкаясь. До истинной леди ей далеко, но до уровня моей дочери точно доходит. А вот и мои черты проявляются. Надеюсь, я не вложил в нее все самое худшее. Надеюсь, что я вообще хороший отец, потому что матери у нее нет. Как и у меня нет моей любимой жены. Я ругаю себя постоянно, что не могу все ещё отпустить Сару… Но как? Как? Ее копия ходит по дому, и забыть О’Нил просто невозможно. И я бы не хотел. Сара подарила мне Ариэль, и выкинуть из памяти ее было бы все равно, что не воспитывать дочь.       — Как вчера с дядей Аароном погуляли? Я пришел, а ты уже спала. Что, он утомил тебя своей серьёзностью? С ним ведь не так весело, как со мной, — делаю несколько глотков бодрящего напитка, продолжая наблюдать за тем, как Ариэль уплетает за обе щеки мою стряпню.       Нет, я, конечно, не шеф-повар, но готовить умею. Однако, до Сары мне все равно далеко. Когда Сара готовила, на кухне стоял такой аромат, что можно было проглотить язык. Я всегда удивлялся тому, как в меня влезало две порции. Просто невозможно было не съесть больше, чем положено.       — Мы ходили в зоопарк. Он показал мне тебя в зоопарке, а я сказала, что это неправда и обиделась. Ты не обезьянка! И дяде Аарону пришлось покупать мне мороженое, а потом ещё и сахарную вату. Ещё мы стреляли! — я непонимающе смотрю на дочь, пока она протягивается рукой к моей тарелке и стаскивает ещё несколько оладьев, — точнее дядя Аарон стрелял и выиграл мне… В общем, много чего выиграл, потому что он все мишени отстрелял. А когда дал попробовать мне, я попала в один из призов, и ему пришлось покупать мне этот приз. Но я не специально! Папочка, пистолет просто был такой тяжёлый! А можно мы с дядей Аароном пойдем в следующий раз в тир? Он обещал мне показать, какие ещё бывают пистолеты. А ещё обещал мне дать посмотреть на какой-то особенный…с дракончиком! Обещал подарить мне его. Можно ведь? Пожа-а-а-а-луйста!       Ариэль спускается со своего стула и забирается мне на колени, начиная тереться щекой об мою. Снова этот невинный взгляд голубых глаз, и я снова не могу ничего с собой поделать. Знаю, что Хилл и на метр не подпустит ее к настоящему оружию, и даже если и даст пострелять, то только из травмата. Да и пистолет он ей явно не настоящий обещал подарить. Сделает под заказ такой же, как наши фирменные, но игрушечный и с какими-нибудь детскими пульками, да и подарит ей. Любит он дарить ей подарки даже больше, чем я. Она ж его крестная дочь, вот и относится наш сентиментальный Хилл к моей дочери, как к своей.Своих же у него ещё нет, а хочется, вот с Ариэль и тренирует отцовские навыки. Я не против. Они оба мне дороги. Он, Ариэль, да Тёрнер с Итаном. Все, больше у меня никого нет.       — Можно, принцесса, можно. Только давай не как с дядей Майклом, хорошо? Без клубники. Тебе нельзя. Не забывай, а то получал потом дядя Майкл, а не ты, — целую ее в маленькую румяную щёчку и улыбаюсь, ещё крепче прижимая к себе.       — Папа, задушишь! Мне нечем дышать! Кхе-кхе!       Она брыкается, а я лишь смеюсь, отпуская ее, и в голове возникает воспоминание. Теплое такое и грустное… Я скучаю по Саре. Очень сильно скучаю…       Запах бодрящего напитка ощущается даже в спальне. Я быстро надеваю шорты и выхожу в кухню, останавливаясь в дверном проёме. Сара порхает около плиты, подобно самой прекрасной бабочке. На ней моя старая растянутая футболка и теплые носки. Мы так договорились. Нужно, чтобы ножки всегда были в тепле, и ее ненароком не продуло. Она должна беречь свое здоровье.       — Доброе утро, принцесса, — подхожу и обнимаю ее сзади, сцепляя ладони в замок на округлившемся животике. Совсем скоро нас станет трое, и мы уже устали спорить, какое имя выберем для нашей второй принцессы.       Правда, Сара немного обиделась, что кто-то ещё будет носить звание принцессы, но тогда я пообещал возвести ее в ранг королевы, и моя беременная жена тут же расцвела. Ну и семейка у нас: Вишня, он же дракон, он же ягодка, королева и принцесса. Можно смело идти в цирк! Ну, а что? Какой глава семьи, такие и ее члены. Что поделать, раз я такой дурак? Каюсь, зато люблю искренне, а ещё положу все к ногам любимой женщины.       — Доброе, Ви, доброе. Сегодня у нас блинчики. Ты будешь есть с повидлом и мясом, а я, — Сара разворачивается, оставляя на моей щеке поцелуй, я же скольжу взглядом к ее тарелке, смеясь, — с солёными огурчиками и майонезом. Твоя дочь очень любит это сочетание. Кажется, она гурман. Может, когда она вырастет, отдадим ее на курсы поварского искусства? С такими вкусовыми сочетаниями ей точно не будет равных.       Мы садимся друг напротив друга, накидываем на колени эти идиотские салфетки, чтобы не испачкаться. Капризы беременных женщин порой бывают такими странными, но с ними лучше не ссориться, поэтому я просто делаю то, что нравится Саре. Даже блинчики разрезаю ножом и аккуратно подцепляю вилкой. «Правила этикета важны даже дома, Ви. Мы должны будем показывать нашей дочери отличный пример, а пример поедания блинов руками, дорогой, не лучший, поэтому ешь так! Или ты хочешь меня обидеть и заставить нервничать? Ты же знаешь, мне нельзя» — когда-то сказала мне моя принцесса, и я просто не смог отказать ее напору. Она умеет уговаривать, поэтому каждый наш обед, ужин или завтрак теперь проходят, как в изысканных ресторанах. Или как на приеме у английской королевы. Чего не сделаешь ради прихоти любимой женщины?       — Мы ей имя ещё не выбрали, а уже решаем, куда будем водить, — останавливаюсь, когда вижу, как Сара тянется руками к моей тарелке, забирая пару блинчиков себе. — И что же это такое? Наша маленькая принцесса сегодня отказалась от такого изысканного предложения?       — Угу, что-то сегодня ей это не по нраву. Можно я съем твои? Так есть хочется ужасно.       Отодвигаю свою тарелку и отдаю жене, тепло улыбаясь. Сара радуется, подобно малышке, начиная свою трапезу, а я становлюсь позади нее, крепко обнимая за шею. Беременная фигура Сары мне кажется такой милой. Она как большой такой и мягкий медвежонок, ее хочется тискать и не выпускать из своих объятий. Таскать за пухлые щёчки, гладить любимый животик, в котором бьётся сердце нашей дочери, и целовать ее часами. Сжимаю шею ещё крепче, опаляя своим дыханием нежную кожу, что тут же отзывается мурашками на это незатейливое действие. Моя школа, обожаю реакцию ее тела на свою ласку.       — Ви, задушишь! Отпусти меня! Я ведь ем, Ви! Мне нечем дышать! — отпускаю, оставляя ласковый поцелуй на щеке, а потом вытаскиваю из холодильника вчерашнюю пиццу, садясь напротив.       Снова взгляд мольбы и эти хитрые голубые глаза, а потом милая улыбка. Снова отдаю ей свою еду, удивляясь тому, как она на меня действует. Я согласен на все, лишь бы увидеть эту лучезарную улыбку. И Сара этим отлично пользуется, зная, что я ничего ей не сделаю. Могу отругать, лишив шоколада, но никогда не скажу ей плохого слова. Я люблю ее. Она будущая мать моего ребенка. Как ее можно за что-то ругать? Я лучше на руках ее носить всю жизнь буду.       Да, Ариэль — копия Сары, и я этому несказанно рад. Возможности видеть любимую жену у меня больше нет, зато есть ее миниатюрная фигурка, что жмется ко мне все сильнее и сильнее, не забывая пачкать меня своими грязными ладошками. Беру салфетку, осторожно стирая остатки шоколада с ее розовых губ, а потом протираю ручки, ловя на себе улыбку. Она так любит улыбаться, а мне так сильно нравится смотреть на нее в такие моменты. Дети — это наше счастье, и это самая лучшая правда, которую мне пришлось познать на себе.       — Папа, а где ты вчера был? Дядя Аарон…он сказал, что ты ходил в гости…к маме, — Ариэль виновато смотрит мне в глаза, осторожно касаясь ладошкой моего плеча. Вот же Хилл! И кто его за язык тянет?       Договорились ведь с ним давно, что никогда не обсуждаем Сару и не упоминаем о ней при Ариэль… Потому что я просто не знаю, как сказать ей, что ее мама живёт не в волшебной стране с эльфами и гномами, из которой ей пока что нельзя вернуться, но она обаятельно вернётся, а то, что она умерла… И я хожу не в гости в волшебную страну, а на кладбище, каждую неделю меняя там цветы и убирая мусор, пока Хилл сидит с малышкой. Ему не сложно, а мне нужно поговорить с любимой женой. Выговориться, успокоиться, увидеть ее имя и свою фамилию рядом, улыбнуться, а потом тихо уйти. Она ведь так и не увидела, какой стала Ариэль… Она умерла так рано. Ей было-то всего двадцать три года, а сейчас было бы двадцать семь. Ещё жить и жить, но ей не дали этого шанса. Зато я дочь назвал именно так, как хотела она. Я вообще все сделал так, как хотелось бы ей, потому что очень сильно виноват. Ее не стало из-за меня, из-за банды, из-за этих идиотских бумажек, что именуются деньгами.       — Принцесса, дядя Аарон…он…       — Папуля, дядя Аарон показал мне фотографии мамы. Она такая красивая. Он сказал, что я похожа на нее. А ещё, что ты очень сильно по ней скучаешь. Ты только не ругай его, я заставила его. Он не смог мне отказать. Ты знаешь, я умею уговаривать! — бешеный поток слов вылетает из уст Ариэль, не давая мне договорить. Ещё и фотографии ей показал. И вот что? Что мне теперь ей говорить?       Твою маму украли, когда она была беременна тобой, злые дядечки, потому что твой папа когда-то давно убил брата одного из главных злых дядечек из-за его неправильного поведения и угрозы жизни дяде Аарону? И когда твой папа освободил твою маму, ее увезли люди в белых халатах рожать, и ее сердечко просто не выдержало, и она умерла во время родов? И твой папа был последним, кто ощутил пульс в ее руке, потому что держал ее за руку все это время? Все то время, пока она дарила жизнь тебе? Так и не увидев тебя ни разу… Ни единого раза. Даже не услышала твой плач. Так я должен ей сказать? Или сказать, что мама умерла из-за какой-нибудь болезни? Как вообще сказать своему ребенку, что его мамы больше нет? Может, я ее лучше в теме секса просвещу? Это будет куда проще. И плевать, что ей всего четыре года.       — Твоя мама, принцесса, она спит. Она в очень глубоком сне, ее положили в большой такой ящик с драконом на крышечке, а потом закопали в землю, как спящую красавицу, но только немного по-другому.       И что я несу? Спящая красавица. Ага. Тогда можно я ее поцелую, и она оживет? Потому что я соскучился. Я люблю ее. Всегда буду любить.       — То есть ты можешь открыть крышку, поцеловать ее, и я увижу свою маму? Она сможет меня обнять? — детский восторг проявляется на лице Ариэль, но тут же исчезает, когда я медленно отрицательно мотаю головой.       — Она не заколдована? И она не сможет меня обнять, да? Никогда?       Я убью Аарона. Клянусь, я его убью! Ариэль ещё никогда так сильно не интересовалась тем, где же ее мама. Но ведь Хилл все испортил! Зачем? Зачем надо было все это делать? Я только привык к тому, что Сары больше нет. Только успокоился. Он ведь видел, как мне было сложно… Мы с Сарой планировали заботу о ребенке, сделали детскую в розовых тонах, накупили всего, но я так и не научился менять подгузники или проверять, какой температуры смесь, когда Сара ходила на курсы для матерей. Она должна была делать это сама, а я бы подключился в процессе. Но все пошло по пизде. Мне пришлось буквально учиться всему на ходу, потому что я просто не мог позволить своей дочери быть ненакормленной или с полным подгузником. Да, было сложно. Очень сложно, и первые две недели мне помогала бабушка Аарона, но потом я привык. И сейчас я могу заплести ей косичку с закрытыми глазами, а ещё погладить, постирать и все остальное, чем хвастаются все женщины. За четыре года и не такому научишься. Отличные такие умения для правой руки главаря бандитской группировки…       А теперь все… Вся моя сказка о волшебной стране и обо всем другом исчезает в небытии, потому что Аарону приспичило рассказать Ариэль о Саре. И ведь как-то она уговорила его… Не могу же я ей больше врать. Ей так хочется узнать Сару, увидеть ее. А что я могу ей показать? Могилу? Надгробную плиту, где черным по белому написано: «Сара Джессика Рид. 1992—2015. Любимая жена, прекрасный друг и мать». Это я должен показать ей? Я и сам смотреть на все это не могу, потому что больно. Потому что мне чертовски сильно хочется отрыть ее могилу, открыть крышку, лечь рядом и больше не вставать оттуда никогда. Но я не могу… У меня есть дочь, наша с ней дочь, и я должен обеспечить малышке счастливую жизнь хотя бы с одним из родителей.       Привстаю с Ариэль на руках и усаживаю ее на свой стул, открывая один из верхних ящиков и вытаскивая оттуда пачку сигарет. Достаю папиросу, но получаю лёгкий удар по ладони и строгий взгляд дочери.       — Ты обещал, папа! Обещал, что больше не будешь брать эту каку в рот! Даже дядя Аарон больше так не делает, почему ты такой непослушный?! Мама бы была очень зла на тебя, если бы увидела, как ты это делаешь, — повышает на меня свой тоненький голосок, упирая руки в бока. Вот прибавить бы ей немного росту и возрасту — вылитая Сара.       А ведь и права она. Так сильно права, что сердце вновь пропускает удар. Я обещал Саре бросить курить ещё тогда, когда она рассказала о своей беременности. Бросил, но срывался пару раз, и все эти разы Сара меня заставала, ловя за руку, как школьника.       Почему? Почему беременные такие несносные? Вот что я сделал не так? Что было в моих действиях такого, что она на меня обиделась? Просто назвал ее медвежонком. Щёчки ведь такие миленькие, а Сара сразу же слезы лить и твердить, что толстая. Да не толстая, а пухленькая, кругляшка моя любимая. Что за глупости-то? Зачем нужно было меня выгонять с кровати и отправлять спать на диван? И как я ещё держусь? Да пошло все! Мне нужно покурить, иначе нервы скоро вымрут в моем организме.       Вытаскиваю из шкафчика на кухне свою заначку, которую Сара точно не смогла бы достать в силу своего роста и своей подвижности. На седьмом месяце ей точно не захочется лезть на стул и смотреть, что же там лежит. Она с кровати еле-еле встаёт, потому что спинка болит. Открываю пачку, смеясь. Из двадцати сигарет осталось всего три. Да, на прошлой неделе я скурил почти десять за раз, потому что мы сильно поссорились. Из-за ерунды. Я не захотел смотреть мелодраму и сел рядом читать, а Сара начала меня беспочвенно обвинять во всем подряд. Я все понимаю, гормоны шалят, но иногда бывает перебор. Ну, я не сдержался и накричал на нее. До сих пор стыдно. Довел ее до слез. Не хотел, а заставил ее нервничать. Пришлось тогда долго извиняться.       Беру сигарету в рот, прикуривая, и открываю окно, чтобы Сара не почуяла дым. Как же хорошо. Такое спокойствие сразу же. И нервы хоть успокаиваются. И бить ничего не хочется. Кайф. Иногда можно.       — Вишня, прости… Что ты делаешь?! Ты же обещал! — мамочка пришла учить папочку. Начинается. Как с ребенком со мной. — Выкинь! Немедленно! Курение вредит твоему здоровью и здоровью малышки.       Здоровью малышки оно точно не вредит. Я же не курю ей в нос. Господи, вот иногда и правда хочется ей по головушке стукнуть за эти ее выносы моего мозга, но как? Она же такая милашка. Я просто не могу ничего ей сказать, и приходится соглашаться. Чёртов каблук, когда-нибудь мне это аукнется, но разве можно относиться грубо или как-то плохо к девушке, что вынашивает твоего ребенка, терпя ежедневно такие необычайные боли и испытывая безумные ощущения? Нет, нельзя, поэтому я терплю, но нарушаю эти идиотские правила. Ну не нравится мне следовать каким-то там предписаниям. Это ведь нормально!       — Принцесса, мне очень нужно было, — делаю ещё одну затяжку, но тут же получаю удар по руке, а потом и в грудь. — Какого хрена, Сара?       — Ага, — берет пачку, пересчитывая папиросы. Недовольно мотает головой, закатывая глаза. — Ви, где ещё семнадцать? Эту вижу, а остальные когда успел скурить? Ну ты же обещал мне. Прости, я бываю очень резкой, но не стоит из-за меня губить свое здоровье, — обнимает меня так крепко, как позволяет ее животик, всё-таки выкидывая прикуренную сигарету в окно, а следом и пачку. — Мне нужен здоровый муж и отец нашего ребенка. Малышка не хотела бы, чтобы ее папа к сорока годам выглядел, как сморчок, потому что сигареты портят цвет кожи, а ещё не мог бы удовлетворять ее маму, потому что одышка, и этим все сказано.       Обнимаю ее в ответ, утыкаясь носом в шею. Целую. Такая строгая, когда играет мамочку. Да, из нее выйдет отличная мать. Будет ругаться на малышку, запрещать ей что-то, а я тайком разрешать, потом ругаясь с ней из-за этого. Зато весело будет, зато будем счастливой и настоящей семьёй. Плохой и хороший полицейский. Я буду баловать, а она наказывать. Скорей бы малышка уже родилась. Так интересно, на кого же всё-таки она будет больше похожа. Может, у нее будут кучерявые волосы? Это было бы так мило, прям как мои, а если ещё и брюнеткой будет… Я буду каждый день видеть свою копию. А если она будет такой же, как Сара? Это будет ещё прекраснее, у меня ведь самая красивая жена.       — А что мне ещё делать? Пить ты мне запрещаешь, секса у меня уже почти три месяца не было, ещё и курить нельзя. Я скоро превращусь в вампира и буду кидаться на людей, потому что мне некуда деть свою агрессию. Принцесса, я не железный, у меня тоже есть нервы. Иногда мне нужно немного расслабиться, а раз плотские утехи нам пока не доступны, я курю.       Вдох, и аромат кедровых орешков мгновенно проникает в мои лёгкие. Она мылась моим гелем для душа, а говорила, что не нравится ей этот запах. Врунишка. Наверное, просто хотела, чтобы я не пользовался им, и ей осталось больше. Хитрая врунишка, самая любимая.       — Ладно, хрен с тобой. Но делай это очень редко, и когда меня нет дома. Я о тебе беспокоюсь, Ви. Люблю ведь, — она тяжело выдыхает, улыбаясь мне, а потом проводит ладошкой по щеке и целует.       — Я тоже люблю тебя, то есть вас, — ставлю обе руки на животик и глажу это круглое пузико, в котором сейчас живёт наша дочь.       По одной из ладоней вдруг резко ощущаю лёгкий толчок, смеясь. Я знаю, как Саре больно в эти моменты, но мне так нравится чувствовать движения нашей маленькой девочки. Скорей бы мы уже увидели ее и насладились новым статусом родителей. Это будет незабываемо. Да, очень трудно сначала и придется подолгу не спать, но счастливая улыбка и смех нашей малышки скрасят эти чувства. Я уверен, мы будем отличными родителями. По-другому и быть не может. Я буду воспитывать свою дочь, как настоящую принцессу, а Сара будет нашей любимой мамочкой.       — Знаешь, она определенно любит тебя больше, чем меня. Всегда двигается, когда ты прикасаешься к животику, — Сара дуется, смеясь.       — Будет папиной дочкой, — бросаем друг на друга теплые взгляды и расплываемся в широких улыбках, сохраняя этот момент в памяти.       Убираю пачку обратно, садясь перед дочерью на корточки. Чем старше она становится, тем больше я вижу в ней Сару, и меня это убивает, разрушает, заставляет изнывать от боли. И сдерживает одновременно, давая возможность жить дальше.       — Ты очень похожа на свою маму, принцесса. Очень сильно… Знаешь, она и правда больше не очнётся. Просто ее… Она… — ком застревает в горле, не позволяя продолжить дальше. Я не могу ей сказать, что Сара умерла. Не могу. Никогда не смогу.       — Мама умерла, да?       Ариэль берет мои руки в свои, а точнее обхватывает ладошками мои указательные пальцы, стирая с моей щеки слезинку. Это сейчас сказал мой ребенок? Она настолько умная, что поняла все сама? У меня не ребенок, а чудо какое-то. Мозги ей явно от Сары достались. Или просто я идиот и не вижу того, как она растет у меня на глазах, становясь такой взрослой и рассудительной. И в кого только? Я не лучший пример и точно не лучший отец, сейчас понимаю это как никогда сильно. Аарон проводит с ней практически половину того времени, что должен проводить я. Ещё и Майкл часто приходит. Она видит меня не чаще, чем их, и это расстраивает. Надо исправляться. Пора заставить себя принять то, что случилось. Иначе моя дочь будет ещё и без отца, или меня заменит Хилл. Они же неплохо подружились.       — Да, а как ты догадалась? И откуда ты вообще знаешь, что такое умереть? — выгибаю брови, искренне удивляясь.       Ариэль театрально вздыхает, делая максимально грустное выражение лица, и убирает с моего лица несколько прядей, прям как Сара… Сара всегда так делала, когда пыталась показать свою поддержку в трудные моменты, а потом говорила какие-то очень серьёзные и грустные вещи. За что мне это наказание, являющееся одновременно и моей наградой? Почему моя дочь так похожа на свою мать? Почему ее мамы больше нет?       — Когда ты один раз задержался на работе, дядя Майкл рассказывал мне сказку, где прекрасная принцесса умерла на руках у ее принца. И я спросила его тогда, что такое умереть. Он сказал мне, что это когда закрываешь глаза, останавливается сердце, и тебе становится хорошо, как никогда не было. Человек, что умирает. Он… Как там Майки сказал? Точно! Он попадает в мир волшебства, в мир сна и каких-то там грез. Короче, ему там хорошо, и раз моя мама умерла, то ей тоже там хорошо. Папочка, ты не должен грустить. Нельзя. Она увидит и будет очень расстроена, — малышка дует губки, пытаясь выглядеть серьезной, что совсем не подходит к ее миловидной внешности самой настоящей принцессы, — Майки говорил, что мертвые нас видят и слышат. Просто ответить не могут. Не расстраивай нашу маму, пожалуйста, я не хочу, чтобы она там грустила.       — Не буду, принцесса, — поднимаю ее на руки, улыбаясь. Сара бы гордилась ей. Взрослая, умная и очень красивая. Как и она.       — Папа, а мы можем сегодня пойти вместе к маме? Я тоже хочу с ней поговорить. Ты ведь говоришь с ней каждую неделю. Можно мне тоже? Думаю, мамуля была бы рада меня видеть.       Она и правда была бы рада. Я все обещаю ей постоянно, что когда-нибудь приду вместе с Ариэль, и постоянно боюсь приводить это чудо на кладбище. Мне страшно показывать ей то место, где лежит ее мама, где она, как выразилась сама Ариэль, мирно спит. Это ненормально — вести малолетнего ребенка в то место, что кишит мертвецами. И я бы никогда и не привел, но разве я могу отказать ей сейчас? Ариэль хочет увидеть свою маму. Хочет с ней поговорить. И я предоставлю ей эту возможность.       — Она будет очень рада, принцесса, — веду ее в детскую, помогая переодеться, а потом переодеваюсь и сам. Мы садимся в машину. Я отдаю малышке свой телефон, чтобы она тихо смотрела мультики, пока я слежу за дорогой, а сам размышляю, пытаясь переосмыслить произошедшее и не свернуть случайно обратно.       Мои друзья рассказали моей дочери то, что ей точно не следовало бы знать. С одной стороны, я, конечно же, не против, потому что сам вряд ли бы когда-то смог завести с Ариэль тему о смерти ее матери и именно поэтому убрал все фотографии Сары на верхнюю полку в своей комнате. Они помогли мне таким образом, лишив меня этого сложного испытания. С другой же стороны, эти два… Я даже и не знаю, как их назвать. Они решили все за меня. Даже не спросили, хочу ли я, чтобы моя дочь знала, что ее мама умерла, и что сказка Майкла практически в точности описывает то, как она умерла. Это неправильно, но я почему-то не злюсь.       Когда-нибудь Ариэль все равно бы узнала о Саре и о том, что ее больше нет. Просто… Все так странно. Прошло уже четыре года, и я бы должен был отпустить эту ситуацию и давно успокоиться, но я не могу. Она снится мне каждый день, потому что умерла практически на моих руках. Я был последним, кто ощутил дрожь в ее ладони и увидел улыбку на ее лице. Она умерла, даруя жизнь нашей дочери, а я так и не принял ее смерти. Так и не отпустил. Возможно, все потому, что до сих пор не рассказал всей правды Ариэль? Я не знаю.       Я в отчаянии, и мне хочется потеряться, но я не имею на это права, потому что у меня есть дочь. Я должен быть хорошим отцом для нее, я обязан дать ей все. Но у меня не получается. Никак не получается быть таким, каким хотела бы Сара. Я так и не оправдал ее надежд. Не бросил курить, не перестал пить, не смог и отказаться от байка. Я не хожу в библиотеку и не провожу вечера у телевизора. Я хожу в бар, пью там до потери памяти, пока Аарон или Майкл сидят с Ариэль или гуляют с ней, прикрывая мой зад, говоря, что я работаю. Потому что мне чертовски сильно плохо, и они это видят. Видят, как медленно разрушается моя драконья оболочка, как я становлюсь подобием себя, потому что рядом нет Сары.       О’Нил… Она была для меня всем и, умерев, так и осталась этим всем. Мы познакомились, когда ей было шестнадцать. Я влюбился в эту наивную девушку, что качала свои права перед Аароном, доказывая свою правоту, а потом, получив оплеуху в виде грубого отказа на ее просьбу о помощи, — ревела. Как сейчас помню её заплаканные глаза и мою попытку ее успокоить, а как итог — пощёчина за мои слишком активные действия. Сара боялась меня первое время, будучи ещё подростком, а я не понимал почему. Я был просто Вишней. Просто драконом, который пытался заполучить маленькое сердечко в свои лапки, чтобы всегда его оберегать. Только Сара видела, как потом она призналась мне, во мне лишь бандита. Ее всегда смущал мой байк, моя привычка курить и моя ухмылка в ее сторону, когда она проходила рядом. Никогда не забуду того, как забрался к ней в комнату посреди ночи, чтобы рассказать о своих чувствах. Ей было тогда уже почти девятнадцать, а в ответ услышал, что я ненормальный и не даю спать человеку, но когда вновь повторил то, что вертелось на языке, то получил самый незабываемый поцелуй.       Мы начали наши отношения через три года после знакомства. Я был самым романтичным парнем для своей принцессы, поначалу сильно меня стеснявшейся. Но постепенно мы шли к общей цели. Нас будто бы вылепили в одной мастерской. Мы были двумя половинками одного сердца, и это ощущалось подсознательно. Наши рваные края идеально подходили и складывались в одно единое сердце. Мы всегда понимали друг друга с полуслова, потому что, считались похожими. Я был отражением Сары, а она моим. Нас проткнули одним копьём, и мы верно несли его на протяжении почти четырех лет, причиняя друг другу как боль, так и радость. Я сделал ей предложение через полгода наших отношений, а через ещё полгода мы поженились. У меня была самая красивая невеста, и даже моя красота не могла сравниться с ее красотой в тот день. Я вел ее за руку к алтарю, понимая, что люблю ее больше всех на свете. Мы не просто играли свадьбу. Мы венчались. Наш союз был зарегистрирован по всем правилам церкви и небес, ведь я был абсолютно уверен, что это навсегда.       И не ошибся. Знаете, говорят, что женившись, чувства начинают угасать. Но это было не про нас. Мы провели целый месяц в солнечной Испании, купаясь в море и нежась на горячем песке, а потом приехали сюда и вместе строили наш дом. Мы выбирали все совместно, совещаясь, иногда ссорясь, но потом быстро мирясь то в машине, то на подоконнике, то в казино на столе у Хилла, либо на его диване, пока его не было. У нас были моменты, когда хотелось все бросить и разойтись нахер, но они были так редко, что я и не помню их. Мы всегда умели находить компромисс и договариваться. Сара никогда не плакала из-за меня или при мне, разве что однажды…       Прихожая встречает меня своей тишиной, и я взволнованно прохожу в гостиную, слыша тихие всхлипы Сары. Малышка сидит на диване и просто плачет. В ее руках подушка, а тело принимает слишком болезненную позу. Я испуганно сажусь рядом, обнимая ее за плечи, но она не реагирует. В такие моменты кажется, что сейчас все разрушится, что она скажет что-то страшное или это страшное уже произошло. В такие моменты нельзя молчать.       — Принцесса, ты чего? Кто тебя обидел? — взрослая девочка, а до сих пор радуется, когда называю ее принцессой. Она ничего не отвечает и лишь укладывает свою голову мне на колени, мечтательно смотря в потолок.       — Ви, ты… Что ждёт нас дальше? Мы вместе уже почти три года. Мы женаты. А что дальше?       Ее интонация меня пугает. Обычно с такой интонацией говорят тогда, когда хотят расстаться. Но Сара бы не захотела со мной расставаться. Это было бы глупо. Мы любим друг друга. Но почему я тогда так волнуюсь? Ладошки даже вспотели. Запускаю одну в ее белокурые пряди, ощущая их мягкость.       — Я думал, когда-нибудь у нас появится один, а может и несколько детей. Будем счастливыми родителями. Будем как все. Жить, растить детей и радоваться. Когда-нибудь ещё и собакена заведем. Пуделя, чтоб был такой же кудрявый, как и я, а назовем его Хилл. Чтоб когда плохо себя вел, я бы мог его наказать, и мне бы за это ничего не было. Можно ещё и кота, чтобы спал на твоих или моих ногах, а когда холодно… Он бы спал между нами. Будем отдыхать каждый год в разных местах, а ещё купим какую-нибудь виллу у моря или океана, чтобы с детишками проводить там все лето, — останавливаюсь, слыша очередные всхлипы Сары. Да что с ней такое? Почему она плачет? — Эй, малышка, ну ты чего? Не хочешь виллу? Хорошо, купим что-нибудь другое.       — Нет-нет, — тихо произносит она, принимая сидячее положение. — Обещаешь, что не будешь очень сильно ругаться и громко кричать?       Сара все ещё пугает меня. Зачем я должен на нее кричать? Или ругаться с ней? Но я киваю, а потом вижу требовательный взгляд, просящий дать ответ словами.       — Обещаю, — делаю жест, что якобы вырываю свой зуб и отдаю ей, слыша ее тихий смех, — что случилось, маленькая? Ты же знаешь, я люблю тебя больше всех на свете и что бы не произошло… Я все пойму и все приму. Мы все решим. Мы ведь семья.       — Ещё нет, ещё не совсем семья, ну, то есть… В общем, — роется в своих карманах, снова начиная плакать, а я уже и не знаю, чего мне ожидать. Мне впервые так страшно. Я вижу Сару такой…непонятной, наверное, первый раз. Она волнуется, боится и радуется одновременно, — вот, смотри. Только прошу тебя, не ругайся. Я… Я не знаю, как так вышло. Мы же всегда…       — Стоп, — ласково накрываю ее ладонь своей, прерывая бешеный поток слов. Рассматриваю вытащенную из кармана вещь и улыбаюсь. Тест на беременность. Три недели. Ругаться? Да я буду носить ее на руках! Я буду отцом… Это так… волнительно и так круто! У Вишни появятся маленькие вишенки. — Принцесса, ты так сильно меня напугала. Почему я должен тебя ругать? Я стану папой. Это очень классно, Сара!       Резко поднимаю ее на руки, начиная кружиться с ней по всей гостиной, слышу ее смех и не могу не смеяться в ответ. Целую, прижимаю к себе и просто радуюсь, как ребенок. У меня будет сын или дочь. А, может, и близнецы. Я буду папой, а Сара — мамой. Мы станем родителями. Что может быть ещё круче?       — Я думала, ты будешь ругаться. Ты не говорил, что хочешь детей, — после нескольких кругов по нашему домику, я заношу будущую мамочку в нашу спальню, укладывая ее на кровати.       — Если бы я не хотел детей, малышка, — целую ее в губы, отодвигая лямку платья в сторону, — я бы использовал презервативы, но я этого не делал. Просто кто-то так сильно был увлечен процессом, что даже не видел их отсутствия.       — Ой, — Сара смеётся, покрываясь краской.       — Вот тебе и ой, будущая мамуля, — задираю платье непозволительно высоко, открывая себе доступ к животику, который скоро станет округлившимся. Целую мягкую кожу, улыбаясь. — Ну, привет, человечек. Мама и папа тебя уже с нетерпением ждут.       Устраиваюсь удобнее, не сводя глаз с двигающегося в такт дыханию Сары живота, и представляю, как мы будем вместе гулять с коляской по городу. Или покупать малышу, а, может, малышке, одежку. Вообще, я бы хотел девочку. Самую настоящую принцессу. Она бы ходила у нас в самых красивых платьицах, а я был бы ее личным транспортом до тех пор, пока она бы не устала сидеть у меня на ручках.       — Он тебя ещё не слышит. Маленький совсем, но это так мило, поэтому продолжай, — Сара запускает в мои волосы свои ладони, начиная наматывать на пальцы кудряшки, а я продолжаю вести беседу с животиком своей жены. И пусть меня ещё даже не слышно, зато Сара улыбается и смеётся, и это лучшая награда за все.       Это был первый и последний раз, когда Сара плакала, находясь рядом со мной. Теперь плачу только я. В душе. Каждый божий день, потому что невозможно забыть человека, которого любил и до сих пор любишь сильнее, чем это можно представить. Как бы мне хотелось повернуть время вспять и не делать ничего такого, что привело к таким последствиям. Я бы нашел другой способ и не убил бы брата Билла, чтобы вызволить Аарона из передряги. Я бы придумал что-нибудь другое, что-то менее кровопролитное и несущее за собой такие последствия, однако, тогда времени просто не было. Жизнь Аарона была куда важнее, чем жизнь какого-то сосунка, смеющего наводить дуло пистолета на моего лучшего друга. Только знал бы я тогда, что это аукнется мне таким образом. Я виноват… Виноват во всем сам.       Как сейчас помню тот день. Сара была уже на девятом месяце беременности, она лентяйничала, и в магазин ходил я. Да мне и не тяжело было. Я люблю это дело. Мне нравится выбирать продукты, рассматривать все эти этикетки и читать составы. Вот я и ушел тогда, оставив ее спать. Ей нужно было больше отдыхать, а если быть честным, то ей вообще нужно было лечь на сохранение, но она так не хотела оставаться одна, поэтому мы приняли решение провести эти последние недельки дома. Отдыхать, много кушать и постепенно готовиться к появлению нашей малышки. Все было бы хорошо, если бы когда я вернулся домой, то обнаружил бы не пустую квартиру, а любимую жену на диване или кровати, да где угодно. Но вместо этого я нашел записку с адресом и требованием моей жизни взамен на жизнь Сары. Отлично, да?       Я уже и не помню, как звонил Хиллу, прося его о помощи, как советовался с ним, что мне делать дальше. Помню лишь, как увидел слезы в глазах Сары и ее потухший взгляд, наполненный болью. Помню, как она держалась за животик обеими руками, готовая отдать себя, но не ребенка, и как она кричала, когда в меня выстрелили, но благо, что попали лишь в плечо. В тот момент и начались роды. Слишком сильный стресс. Я так до сих пор и не понял, как мы справились со всем тем говном, и как я отвез Сару в больницу. Нервы, ее гортанные крики, стоны боли и слезы — это все, что я отчётливо тогда различал. А потом услышал, как прибор, показывающий состояние ее жизненной активности, начал пищать, словно его водой облили, показывая остановку сердца. И ее ладонь в своей руке, а перед этим взгляд, полный любви. Дальше все было как в тумане: я не мог поверить в случившееся, пытаясь ее привести в чувства, а врачи спасали жизнь нашей дочери и спасли. Тот день отнял у меня любимую жену. Я все ещё помню этот последний импульс в ее руке, что явно был предназначен именно мне.       А дальше? Дальше мой мир уже нельзя было собрать воедино, но этот маленький плачущий комочек на моих руках, ее глазки, такие синие, как у Сары… Честно? Я хотел сначала ее оставить прямо в больнице, хотел избавиться от нее, потому что без Сары не видел ничего больше, кроме своей смерти. Но когда эти глазки широко распахнулись, а потом встретились с моими… Я больше никогда о таком не думал. Я забрал малышку через несколько дней домой и не отходил от нее часами, любуясь. Мне было нестерпимо больно, все внутри ещё горело от боли, связанной с потерей жены… С потерей моей Сары. Но мне пришлось взять себя в руки, чтобы подарить этому комочку счастливую жизнь. Комочек я потом назвал Ариэль, как и хотела моя Сара. Никогда не забуду ее первого прикосновения ко мне, а потом улыбки.       Эти малюсенькие пальчики, как у куколки, они так ласково и осторожно обхватили мой большой палец, когда я в очередной раз смотрел на свою дочь, не скрывая своих слез. Эта хватка… Она была такой крепкой, такой любознательной, а дальше я просто растаял. Ариэль чуть дёрнула мой палец, и я, поддавшись ее напору, тогда не сдержал своей улыбки впервые за те две недели, которые она жила со мной. Малышка открыла свой маленький ротик и использовала мой палец в качестве соски. Это было лучшее, что я тогда смог испытать. А когда увидела мою улыбку, то замерла, выпустив мой палец, и раскрыла губки от удивления, медленно растягивая их в своеобразной улыбке. Наше первое тактильное знакомство было самым прекрасным.       А теперь она уже так выросла. Глаза все ещё имели ту синеву, которую я увидел в первые несколько минут после ее рождения, только теперь в них появились и нотки осознания, задумчивости. Лысая головушка обрела кудрявые блондинистые локоны, которые я просто обожаю расчёсывать и заплетать в милые косички или хвостики. Тельце, которое мне тогда было даже страшно взять на руки… Ариэль выросла. Теперь я не боюсь переломать ей косточки своей варварской хваткой, теперь я знаю, как ей нравится, а как нет. Она больше не плачет, потому что она у меня сильная, как я ее и учил. И теперь эта маленькая ручка, что когда-то любознательно меня трогала, изучая части моего лица, теперь она ведёт меня смело в сторону кладбища, даже не останавливаясь около вывески с названием.       — Тут так тихо, — она испуганного произносит каждое слово, крепко сжимая мою руку, но когда я порываюсь поднять ее на руки и помочь ей добраться таким образом, Ариэль отнекивается, строя из себя взрослую.       — Тут всегда так тихо, принцесса. Ты точно хочешь…ну, хочешь посмотреть на место, где спит твоя мама? — осторожно, пытаясь не произносить такого для меня больного слова «умерла», я снова интересуюсь у нее. Я не хочу ее заставлять. Не хочу, чтобы она видела что-то только из-за меня.       — Да, папочка, я хочу посмотреть на маму. Хочу поговорить. Можно ведь говорить? Она ведь меня правда услышит?       Наивный детский интерес, поражающий меня каждый раз все больше и больше. Это точно моя дочь. Такая же любопытная, но до безумия очаровательная, что никто не может перед ней устоять. Особенно я.       — Она тебя слышит, даже видит, просто ответить не может…       Мы ступаем по каменной дорожке, ведущей к месту, где все мои эмоции рвутся наружу. Здесь каждый раз, словно меня пихают под горящий танк. Я не могу сдерживаться, когда вижу имя Сары, ее годы жизни. Все эти слова, которые мы написали на ее надгробии, когда заказывали его… Ее больше нет, а ее маленькое продолжение держит меня за руку, уверенно шагая по дорожке. И вот мы подходим к самому нужному месту, и мое сердце замирает. Железная оградка с розочками между колышками, аккуратная белая скамеечка справа от серого надгробия с теми самыми словами.       — Мама… Там? — Ариэль показывает рукой на присыпанную, уже давно поросшую цветами, которые я не стал вырывать, землю, улыбаясь.       — Да… — тихо произношу я, больше не в силах говорить. Это слишком сложно.       Но мое удивление просто не знает границ, когда я вижу, как Ариэль выпускает мою руку из своей и подходит к надгробию, медленно обходя его со всех сторон. Бесстрашная, прямо как Сара. Она останавливается напротив надписи и ласково оглаживает буквы, улыбаясь. Мое сердце снова отдается гулкой болью, но уже от восхищения ее смелостью.       — Сара, — читает она тоненьким голоском, и мне до неприличия непривычно слышать это из ее уст, — какое красивое имя. Значит, я Ариэль Сара Рид?       Дочка оборачивается на меня, видя мои удивленные глаза, а я лишь киваю. У меня шок. Она слишком умная, слишком понимающая. Она моя маленькая девочка. Моя принцесса.       — Привет, мамочка, — малышка садится прямо на землю, все ещё не убирая руки с букв имени Сары. Мои слезы неконтролируемым потоком скапывают по щекам, когда я подхожу и так же бесцеремонно сажусь рядом с Ариэль, заключая ее в свои объятия. — Папа скучает по тебе. Знаешь, он постоянно грустит, потому что тебя нет рядом. Я вижу это. А ещё… Он говорит, что мы похожи. Дядя Аарон показывал твои фотографии, ты была очень красивой. Мамочка, папуля говорит, что ты меня слышишь. И если это правда, то знай, что я тебя люблю. И папа тебя любит.       И в этот момент меня просто прошибает током. И это говорит мой четырехлетний ребенок? Моя малышка? Кажется, я был полным идиотом, когда не решался ей говорить о Саре. Спасибо, Аарон, беру свои слова обратно.       — Я скучаю, родная, — ставлю свою руку поверх ладони дочери, ощущая тепло, — тебя не хватает. Ты оставила меня одного, но подарила мне частичку себя. Свое наследие, и я безумно счастлив, что наша дочь такая большая и умная, прямо как ты.       Ариэль перебирается ко мне на колени, продолжая вести монолог с мамой, задавая какие-то глупые и непонятные вопросы, но так при этом улыбаясь, что я наконец-то чувствую, как меня отпускает. Этот груз, эта боль… Она уходит, когда я вижу свою дочь, так сильно похожую на мою умершую жену, вижу ее личико, ее действия… Сара не умерла. Сара живёт в ней, теперь я понимаю это так четко, что хочется улыбаться.       — Папуля, — Ариэль стирает мои слезы своими ручками, заставляя меня ощутить себя таким маленьким и беспомощным, — смотри.       Указывает рукой на надгробие, и я улыбаюсь. Солнечные лучи так отчётливо освещают имя Сары, словно дают особые знаки, словно показывают то, что она нас слышит. Они будто бы танцуют, и этим своим танцем общаются с нами, передавая настроение Сары. Лучики вдруг исчезают, а на каменную плиту, на самый ее верх, садится ярко-розовая бабочка, несколько секунд давая нам возможность за ней наблюдать. Она неподвижно сидит на плите, лишь изредка взмахивая своими крылышками, а потом улетает прочь.       — Что это было? — Ариэль по-детски радуется такой восхитительной картине, чуть притоптывая своей ножкой.       — Это мама так рада видеть тебя, принцесса, — целую ее в лоб.       — Нас, папуля, — уточняет она, — мамочка рада видеть нас с тобой.       Если и есть на свете жизнь после смерти родного и близкого человека, то это только его продолжение, его плоть и кровь. В моем же случае таким продолжением стала Ариэль. Моя маленькая девочка, ещё такая юная, но такая умная. Я не знаю, как бы жил без нее, но теперь понимаю одно точно: теперь мне будет легче, гораздо легче. Я обязательно расскажу малышке о ее маме все, что сам знаю, и мы обязательно будем приходить сюда каждую неделю. А пока…       Пока мы ведём беседу с молчаливым камнем, сидя на земле, в недрах которой покоится моя жена. Женщина, что подарила мне Ариэль, и сделала меня счастливым. Она мертва, но по-прежнему жива, ведь на моих коленях сейчас сидит ее частичка. Её копия. Наследие моей принцессы.