Любовь и революция никогда не ходят парой

Публичная Бета включена. Она будет очень рада, если вы в неё потыкаете.

       Драко чувствует всю тяжесть своего худого тела. Ещё мгновение, он упадёт, искрошится в пыль, и жизнь окажется закончена. Вот так. Маленький аристократ напившийся в стельку рассыпался прямо во время бала в честь Турнира Трёх Волшебников. Скиттер будет в восторге. Малфой собирал свою разрушающуюся персону, не обращая внимания на обильно убегающие частички. Его обучали, что главное в любой ситуации — держать лицо.        Формальная часть бала, посвященная турниру, понемногу подходила к концу. Пары ещё кружились по залу Хогвартса, но весь торжественный настрой прошёл, оставляя за собой смех, разлетающийся по просторному помещению. Нескромных улыбок и шальных после алкоголя взглядов становилось всё больше. Голоса звенели, прикосновения плавили, дыхание пьянило, становилось душно, смущение пряталось за неловкими смешками и розовыми щеками. Ученики позволили себе разгрузить голову, отдохнуть от уроков, домашних заданий, зазубривания трудных параграфов по зельям, волнений по поводу предстоящих экзаменов, а участники турнира наслаждались возможно последними счастливыми воспоминаниями в своей жизни. Кожей впитывали и сохраняли в сознании на самое последнее мгновение. И думается, даже застукав их после отбоя или в чужих руках, цепляющих края одежды в холодных коридорах Хогвартса, то дозволено было профессорам их проигнорировать. Потому что неизвестно, останешься ли ты жив, успеют ли тебя спасти, а перед смертью должно остаться то, что можно прокрутить персональным короткометражным фильмом в голове. Вспоминая, например, какого было целовать самоуверенному гриффиндорцу прыткую девушку со слизерина.        Одинокий парень доверил своё тело холодной стене в укромной арке перед лестницей с одной из сторон главного зала. Желание танцевать пропало в то мгновение, когда чувство, что вечером случится что-то ужасное, парализовало ноги и сковывало лёгкие в непроницаемую тяжёлую оболочку. Желание существовать следом, когда осознал, что не во власти повлиять. В голове совершенно пусто, ослабшие пальцы сжимают бокал со светлым выдохшимся напитком. Тепло кожи распространялось со дна, равномерно нагревая алкоголь и делая его отвратительным на вкус. Он не мог чувствовать, не мог наслаждаться, но выдрессированные рецепторы, если бы имели власть, добили, не имея снисхождения к хозяину. Однако Малфой видел действие, как каждый глоток спускается к горлу и от него сладким жаром бежит до кончиков ног. Он возвращался обратно стремительной волной и ударял в корень головы. Плёл туманность, через которую не могли пробраться мысли. Времени действия не хватало надолго, поэтому скоро очередная порция крадущихся чёрных крысиных дум пробилась во взор. Они кусали своими маленькими зубами, клонили к низу, в тёмную липкую жижу, где было настолько тихо, что казалось, будто бы пространство заходится в душераздирающем крике. Для Драко это было лучше, чем быть здесь и сейчас, в реальности, против внутренней воли, загнанной в клетку подчинённого тела. Это был выбор, который он мог сделать, который позволили в этой ситуации. Хотя последнее утверждение было спорным. Под большим знаком вопроса, но Драко это игнорировал. Хоть он и влюблённый подросток-идиот, но на чужой цепи без отмычки добровольно себя держать не станет. Парень хмелел, усмехался раненой улыбкой и думал, что лучше поменялся бы с танцующими местами, чем сейчас прятаться в тени. Малфой не мог ни присоединиться, ни уйти. Остался брошенный меж двух огней, оставленный в прихожей, не у веселящихся гостей под ногами и вкусным накрытым столом, а на холодной улице в зимнюю пору. Он бы и дальше продолжал прибывать в этом замороженном состоянии, если бы оно не касалось других людей. Девушка, что сопровождала на балу и провела с ним лишь первый танец, сейчас кружила между остальными парами в объятьях улыбающегося скромного парня.        Малфой в отместку самому себе, нервно бы разодрал кожу до проступающих капель крови, потому что это чувство разочарования происходящим и собой ощущалось именно так. Драко не стесняясь отдал даму в чужие первые попавшиеся руки и скрылся. Подальше от людей, учителей, подальше от участия в том, чего он хотел бы меньше всего в жизни. Он ломался, теряя собственную волю, друзей с факультета, а главное самостоятельность выбора, то, что он хочет делать и что нет. Малфой уже перестал всё это понимать. Смотрел на свою жизнь со стороны, как драматическое кино, но оно не вызывало никаких эмоций. Тот самый момент, когда жизнь идёт по наклонной, а ты только наблюдаешь за поедающей землю пустотой, к которой приближаешься. Драко продолжал бежать, скрываться. Подальше от знакомых озорных зелёных глаз, мелькающих среди танцующих и тёмных, как всегда растрёпанных волос. Он не хотел, но уже с головой погряз в этом болоте, а сейчас просто пускает пузыри воздуха, испуганно наслаждаясь тем, как постепенно заканчивается кислород. Если бы Малфой был тем человеком, кем являлся до знакомства с Гарри и Томом, то не появился бы на этом празднике, не давал обещаний и не цеплялся постоянно за крохотный шанс всё изменить и просто надеяться на новый поворот в своей жизни, что приведёт к развязке всей этой глупой истории. Драко бы просто распластался звёздой по зелёным покрывалам и подушкам своей кровати в подземельях. Отпустил, будто бы этого его не касается и не трогает, пусть делают, что хотят и выкручиваются как могут. Оборвал связь, свои эмоции, затёр воспоминания и стал снова чистым листом. Как же хотелось бы сейчас там оказаться с этим долгоиграющим наплевательским настроем. Практически в одиночестве, с бутылкой огневиски, которая всегда найдётся у Панси. После которой придётся делать очередную хрень в знак «расплаты». Искренне разрыдаться, разорвать подушки, пока перья не полетят по комнате. Впечатать кулак в первую попавшуюся поверхность и взрываться раз за разом, выпуская скопившуюся вакуумную пустоту в груди. Затем долго слушать речи Панси о том. как он жалок, что она не знает такого Драко, разве это будущий глава рода Малфоев, бегущий за кем-то на четвереньках. Это всегда помогало взять себя в руки, Паркинсон об этом прекрасно знала. Парень сделал бы так, обязательно, если бы не воспитание, если бы не обещание и необходимость держать лицо, если бы не ошейник и тянущийся от него поводок в зал. Горький факт, что он даже не знал личность хозяина на другом конце, вызывала нервный безумный смех и сердце сочилось гноем. Вернее, вариантов было всего два и решить, который из них хуже и в каком он оказался, было узнавать до рефлекторной тошноты необязательно. Просто закрыть глаза, переключиться, перетерпеть и вздохнуть.        Ещё один глоток считается очередным десятком. Из пустых призрачных бокалов в голове выстраивал стеклянную пирамиду. Ломал хрупкую конструкцию точным ударом и слышал в голове звон разбивающегося стекла. Драко морщился от несуществующего звука, продолжая играть неожиданную для себя роль мазохиста. Глотки жидкости помогают заталкивать обратно плотный комок чего-то раздирающего, настолько плотного, что перекрывает дыхание. Оно же бушует. Недовольное, но такое жалкое, трясётся, подкрадываясь, ловит удачный момент выбраться и со временем поднимается выше прежнего. Каждая попытка посылает дрожь в конечности, которые сразу слабнут. Язык вдавливается в нёбо, лёгкие сжимаются до крошечных размеров. Сердце хочет дать о себе знать и раздирает плоть, чтобы увидеть окружающий мир. Ему надоело страдать, сидеть в этой глупой оболочке. Надеяться и получить очередной удар, от которого сводит мышцы. Нетрезвый взгляд сжимает тёмный ободок, в небольшом полумрачном пространстве становится ещё темнее. Мир гаснет, сереет. Драко смотрит на него из колодца, что с каждым часом всё больше уходит на глубину. Голоса из зала становятся громче, залезают в голову, там путаются, мешаются, прыгают по выстроенным предложениям, тревожат буквы и затягивают руками к ним. В это подростковое безумство гормонов и алкоголя под заботливым надзором старших. А рядом, буквально рукой подать, члены Чистых с недетскими планами и стремлениями в голове. Абсурд, достойный награды. Приступ тёмных мыслей заканчивается. Сжимающее холодными склизкими лапами наваждение отпускает, милует. Тело в мгновение расслабляется. В пьяной голове пустая мысль: тело настолько тяжёлое, что с лёгкостью бы смогло отодвинуть камни стен, проделав дыру. Этого не происходит, а Драко почему-то ждёт.        Драко устал переживать приступы, когда эмоции берут над ним вверх. Когда грудь рвёт на части, а голову оглушают беспорядочные всполохи мыслей. Когда они смешиваются, превращаясь в огненный ураган, обжигая тонкую паутину души, происходит взрыв. Грязный, серый, крошит обломки чувств в сажу. Наступает пугающее сознание равнодушие, что меняется часто местами с неконтролируемым волнением и из раза в раз накатывающим страхом. Оно наливается в каждую клеточку. Присутствует ощущение, что ты скоро провалишься под землю. Хочется просто перестать существовать, потому что это полная противоположность нынешнему состоянию. Приступы появились стоило объявлению о турнире прозвучать из уст директора в новом году перед началом учебного года за праздничным ужином, когда полные надежд первокурсники только распределились по своим факультетам. Драко чувствовал, что с этой новостью придёт что-то непоправимое, что-то, в чём замешан Том и Гарри, что изменит его жизнь, беспощадно сломает и оставит разбираться с обезображенными остатками. Как будто выпустили голодного скучающего василиска, чьей целью являешься ты, твоя жизнь. И коридоры Хогвартса становятся поджидающим врагом, каждый поворот может означать последний в шаг и удар сердца. Тело чувствует движения гигантской туши, ощущает тонкими волосками, что она движется прямо к нему, навстречу. Драко боится, что этим проклятым существом может оказаться самый близкий человек.        Однако сколько бы не проходило дней, ученики вели себя как обычно, даже маленькие странные происшествия входящие в обязательную программу развлечений Хогвартса отсутствовали. Никто не взрывал зелья, не опаздывал на уроки, по школе не ходили опасные существа, да даже к Мадам Помфри не было гостей за это время ни разу. Всё было слишком хорошо и спокойно, как редко бывает в данном месте. Тревожность парня не давал скидывать всё на неожиданную «белую полосу» существования замка. У Драко болело в груди и что-то стягивалось в маленькую крошечную точку из-за непонятного страха, из-за наступления чего-то непоправимого. И в этом будет участвовать чёртов Поттер. Чёртов Поттер, которого хочется защитить, запереть в Мэноре и не подпускать к Тому больше никогда. Хочется побыть собственником, обнять, заключая в эти нежные оковы, повиснуть тяжёлым грузом, чтобы невозможно было идти в выручай комнату, где обычно встречались эти «революционеры». Сказать, что он сделает всё, исполнит любое желание, чтобы только Гарри не переступал порог той комнаты. Но Драко не может, потому что уже пытался, потому, что его уже оставили в стороне. Из-за беспомощности и несправедливости любимого человека он готов лезть на стенку и скулить, выть так горько от понимания, что ничего не можешь изменить, повлиять на сделанный чужой выбор. Снова и снова выворачивает наизнанку, потому что Гарри игнорирует это, игнорирует его. Драко подыхает на больших камнях стен, медленно сдавливающих кости на пару с тяжёлым воздухом. Холодный сквозняк, бегущий сверху вниз продувает и изнашивает быстрее усталый организм. Тело становится одним сплошным замороженным куском мяса, забытым на дне морозильной камеры, когда он видит то, что представлял с самого начала праздника.        Малфой оказывается не готов, когда Том стремительно покидает зал с другой стороны, а в его спину направлен внимательный взгляд Дамблдора. Тот сидел за преподавательским столом, совсем с краю и потягивал что-то из золотого кубка, периодически перемешивая жидкость круговыми движениями кисти. Скорее всего он оказался на этом месте из-за своего непонятного шестого чувства, которое помогало находить зацепки против Тома и Гарри, следуя за ними чуть ли не по пятам. Однако это были зацепки без основательных доказательств, поэтому с каждым таким доносом директор всё больше не мог успокоить свой дергающийся глаз. Тем более, что Том был его любимчиком, а круг общения автоматически попадал в белый лист. Дамблдор же старался открыть ему глаза на происходящее, что в реальности всё совершенно не так, но из раза в раз терпел поражение. Поэтому сейчас смотрел так пристально, будто пытается заглянуть Тому в голову, разобрать на части, выведать информацию и прибежать с ней к директору, как верный пёс правопорядка. Тем более, что охота за любой зацепкой, доказывающей виновность Тома во всех грехах за время существования шайки «Чистых», так и не была найдена. Драко сглатывает обжигающую пустоту и на губах появляется нервная улыбка. Он и не сможет найти, потому что Том всегда выходит победителем, потому что любая ситуация с самого начала играет по удачному раскладу, а ты добровольно возьмёшь оставшееся, хотя игра заканчивается ещё на первых секундах. С лёгкой вытравленной обидой он вспоминает один из разговоров. Гарри ушёл за оставленной в комнате книгой, был перерыв, и Драко всё-таки пустили в Выручай комнату, хотя такой привилегии раньше никогда не удостаивался.        Несколько последователей крутилось позади. То ли у них было задание, то ли просто чем-то занимали себя. В их ежедневной деятельности Драко не разбирался, хотя вряд ли при нём они стали бы делать что-то важное. Том же сидел на кожаном диване к хрустящим звукам которого за столько лет в Хогвартсе уже привыкли многие слизеринцы. В изящных пальцах лежал корешок книги, царапая её холодным металлом колец. Один из недавних совместных экспериментов, плодами которого пользовались теперь только приближённые. Том никогда не любил вычурность в одежде, только сухая польза. Поэтому видеть какие-либо украшения на нём было крайне странной вещью, а Малфою часто доставалось язвительными комментариями за любовь к кольцам и «глупую бессмысленную утончённость в обычных тряпках», но пользуясь новым представленным случаем, он не сдерживал в отместку свой змеиный язык.        Обмен ядом и демонстрация длины своих клыков — неотъемлемая часть их особенного общения, которая в особенности влияла на не замечающего этого Поттера. Благодаря чему, он хоть и ходил в хорошей одежде с заботливой руки Драко, но полностью отрицал украшения по идеологии с Томом. Живое поле битвы по перетягиванию своего влияния. И Драко отчаянно прикусывал щёку, когда в очередной раз видел, что проигрывает в этой важной войне. Со стороны же казалось, что Тома это даже не волнует. Словно исход всей этой игры сейчас написан на страницах книги и он в очередной раз перечитывает главу с концовкой наслаждаясь, растягивая момент. По-другому объяснить колючую улыбку бледных губ он не мог и снова бесился внутри себя.        — Тебя настолько веселят, эм… «Самые громкие романы магического мира»? — Драко даже немного подвис от неожиданности, — Я думал, ты считаешь себя выше жёлтых книжек, — Малфою очень захотелось съязвить, но он меньше всего ожидал увидеть Тома за чтением чего-то подобного, от того растерял ровно половину первоначального настроя.        — Ты знаешь почему многие волшебники, что отстаивали свои идеалы, так и не смогли ничего изменить? — спросил Том, не поднимая глаз и удерживая выражения своего лица. Если бы не улыбка, которую демонстрировали явно для нарушения внутреннего равновесия сидящего в кресле напротив аристократа, Драко бы подумал, что тот наконец-то сбрендил и начал разговаривать сам с собой. Однако как бы он не пытался защититься внутренней язвой, тон, с которым были произнесены слова, ему не понравился. Том словно готов был объяснить истину. Ту, которую посмел забыть Драко. Он же, благородный, пришёл его спасти, открыть глаза на бренный ужасный мир и снять розовые очки. Проводник истинного бога в мир смертных. Он же лишь простой человек, потонувший в своих грехах, имеющий ложные представления о жизни. Это настроение читалось всеми фибрами души и даже человек с полным отсутствием невербального восприятия мог это понять. Малфой думал, что именно по этой причине маленький кружок по интересам превратился в огромную шайку, направленную на серьёзные цели с определёнными пунктами выполнения на пути к ней. Том мог заставить слушать, буквально взять ваши уши и лить в них информацию шелестящим приятным потоком. Поэтому хочется вникать, доверять, слепо следовать, даже имея кардинально отличающуюся точку зрения. Пара мгновений и ты уже не сможешь никогда понять, что пляшешь под чужую песню, удерживая свои убеждения хрустальной вазой в мокрых руках. У таких людей не должно быть языков, потому что с помощью них они заставляют сомневаться в собственном существовании.        — Просвяти меня, Реддл, — устало бросил Драко, сморщившись на секунду и вскидывая одну из рук. Он знал, что в любом случае узнает о мнении этой скользкой твари. И он с радостью бы отказался от этой возможности, так как чувствовал, что ему не нужно слышать даже начало предложения, введение к основной теме, к которой обожает долго подводить Том. Однако в следующий раз он наслушается доброй порцией оскорблений, за то, что глупый человек не готов анализировать и рассматривать чужие советы и мнение. У Тома будет целое поле для создания нового упрёка, который, как бы не хотелось, но дойдёт до головы, просочится к сердцу и запульсирует в центре груди. Он присосётся к этой теме и будет изводить, пытать, распутывая внутренний ком спокойствия, пока однажды Драко не взорвётся в истерике. В любом из случаев слова этого человека дойдут до него и потребуют сделать что-то, что в глазах Тома будет правильным. Парень решает сэкономить им обоим время.        — Любовь — восхитительное чувство, да, Драко? — Том наконец поднял голову и взглянул ему в глаза. На собеседника же неожиданно свалилось железное ведро с ледяной водой. Парень и сам не понял, как смог подавить поступающее содрогание тела и полностью проконтролировать каждую отдельную его часть. Поэтому внешне он остался непроницаем, даже чересчур. Он чувствовал себя мышью, приготовленной на корм и сейчас забившейся в углу, — Заботиться о чужом человеке, поддерживать, анализировать чувства и пытаться поднять настроение в случае необходимости. Делать для него всё. Заставить склониться мир к его ногам. Столько сил уходит на любовь. Это же трудно, Драко? — Том снова улыбнулся уголками рта, задавая риторический вопрос и продолжил, — О да, думаю, даже очень. Успевать учиться, готовиться к экзаменам, ставить цели и планировать будущее, пока твой возлюбленный является частью большого заговора, перерастающего во что-то ужасное. Ты восхищаешь меня. О, не смейся, я серьёзен, — ответил змей на саркастичное фырканье собеседника, — столько времени бегать за Поттером хвостом, висеть у него на шее, истерично заливать ему уши любовью. И сколько же ты получаешь в ответ, Малфой? Пятиминутную дрочку перед занятиями? Меня восхищает твоё упорство и самопожертвование. Не знал, что такие качества вообще могут относится к великому роду Малфоев. Признаю, ты можешь удивлять. И знаешь, я бы даже искренне посодействовал вашей романтичной паре, если бы видел, как Гарри в ответ не может отлипнуть от твоей шеи, забывая о наших планах.        — Ты хочешь сказать, что мои чувства безответны? — Драко насмешливо выгибает бровь, но внутренне напрягается, выставляя перед врагом невидимый арсенал вооружения на готове.        — Нет, Драко. Если тебе от этого будет спокойней, то скажу, что Гарри ни на кого не смотрит с такой нежностью и желанием защитить. Правда. — Том гасит улыбку, глаза наполняются какой-то мечтательной эмоцией, — Революция тоже похожа на это светлое чувство. Любовь к тому месту, где ты живёшь. Желаешь ему только лучшего из того, что можешь предложить или сделать. Я люблю магический мир и готов на многое, чтобы он стал лучше, правильнее. Это два равных одинаковых чувства, которые требуют большого количества ресурсов, Драко. — Парень снова смотрит в глаза напротив, наверное, пытаясь найти в собеседнике понимание, но не найдя ничего подобного, продолжает, — Многие волшебники это понимали и в какой-то момент, когда они устали разрываться на две равные половины, когда стали выматываться в конце дня до предсмертного состояния, они задумались. А что же важнее для них? Драко, тут начинается самая важная часть. Многие решают, что они смогут прожить в нынешнем режиме, но со своей любовью. Они могут вынести несправедливость только рядом с ней. В этом заключается провал. Зачем что-то менять в магическом мире, если можно просто уйти в мир маглов, закрыть глаза и терпеть или купить себе дом в глуши, куда новости просто не дойдут до тебя. Закрыться от внешнего мира со своими детьми, чтобы они тебя потом и похоронили. Я не отрицаю любовь между людьми, но она эгоистична и раздражает. Люди выбирают между дарованными ими талантами, чтобы перевернуть игральный стол вверх дном, и личным комфортом любви до самой смерти. — Том опускает разочарованный взгляд к строчкам и проходится по тексту кончиками пальцев. Словно список этих людей сейчас написан под его подушечками пальцев. — Революция — это перемены, новый взгляд на вещи, это развитие. Геллерт проиграл, потому что был слаб, потому что был влюблён, потому что выбрал любовь. Часть его души жаждала тихой жизни с любимым человеком и не смогла вытравить эту мечту при поединке с ним. Даже несмотря на то, что когда проиграет, то может быть и вовсе больше никогда его не увидит и не сможет заговорить, — Том снова смотрит на Драко, но уже каким-то печальным, сочувствующим взглядом, — Согласись, построить новый мир было бы намного проще и лучше для него самого.        — К чему ты клонишь свою речь, Реддл? — не выдержал Драко всех этих манипуляций. Впрочем, смутные догадки оказались подтверждены сразу же:        — Отпусти Поттера, пожалей его и в особенности себя. Он находится между двух сторон к которым не может быть равнодушен. Рано или поздно Гарри просто разорвётся на кусочки. Так будет лучше для всех и для тебя тоже.        Стоило мысли, которая навязчиво кружила на периферии, переместиться в воздушное пространство, он почувствовал кожей её острые углы, впивающиеся в горло. Драко слушал, но не мог воспринимать сказанное серьёзно, это вызывало смех, будто он оказался наедине со спятившим на старости лет безумцем. Парень не сдержался и небрежным жестом прикрыл неуместную прорвавшуюся нервную улыбку. Все усилия пошли на то, чтобы её подавить, но из этого ничего не вышло. Самым сложным было не выдать своё общее нервозное состояние. Одно дело создавать вид на очередном светском мероприятии, что ты не испытываешь глубокого раздражения ко всем присутствующим, а другое скрывать волнение по отношению своей неуверенности к любимому человеку. Словно Драко никогда не задумывался об этом варианте, не крутил у себя в голове пластинкой всё время от пробуждения до следующего отхода ко сну. Нет, Реддл знал, поэтому так чётко попадал в слабое место.        — Может это тебе стоит перестать забивать чужие мозги бредовыми идеями? — Неумелый выпад только ради того, чтобы просто не молчать под этим взглядом.        А Том не сдерживает смешка. Подобный звук слышался от него крайне редко.        — Бредовыми идеями? Это говоришь ты, Драко? Наследник чистокровного рода, презирающий полукровок и маглорождённых?        — Забыл упомянуть, что я встречаюсь с полукровкой из семьи предателей крови, — съязвил и поморщился от своего положения Драко. Неаккуратные слова загнали его в крайне неудобное положение из-за чего он не мог скрыть глубокого раздражения. С другой же стороны, Том снова был прав. Будь Малфой прежним собой, то скорее бы поверил, что скончается молодым, чем в факт того, что он добровольно отдаст своё сердце полукровке. Хоть бы постарался дать отпор такому развитию истории своей жизни или тактически отступил для разработки коварного плана, но ведь нет. Этого так и не произошло. Как-то даже само собой получилось ходить двумя влюблёнными придурками по коридорам Хогвартса. Ладно ещё Поттер, от него ожидаемо, но Драко даже скептически бровью не повёл. Поэтому стоило заключить, что идиотизм передаётся как минимум через слюну. И благодаря этому стечению всех обстоятельств, Реддл теперь может вдоволь разойтись в своих словах в любое время суток, совершенно ничего не стесняясь, даже присутствия Гарри.        — Да, — протянул Том, словно чувствовал сладость на языке от атмосферы и своей власти в ней, и катал это приятное ощущение по самому кончику. Драко ставил на то, что ещё немного и услышит сытое баюкающее шипение, — но знаешь, я не удерживал Гарри насильно. Никогда. Я всегда держал двери открытыми. Заставлял время от времени задумываться, что важно, чего он хочет на самом деле. И как видишь, Гарри всё ещё со мной, ищет способ изменить всю эту поганую несправедливую систему. Мы планируем создать мир, где уважение заслуживают только сильные, доказавшие кровью или поступками свою полезность магическому обществу. Подумай, об этом, Драко.        Настроение Малфоя успело смениться на удручённое. В груди что-то стухло и заполняло лёгкие плотным тяжёлым чувством. Ещё одна черта Тома подкупающая людей и в тайне его раздражающая — это честность. Он кидаёт её в лицо людей и смотрит на реакцию. Умеет манипулировать «честным» образом. Том рассматривал хмурящего брови, задумчивого парня несколько долгих секунд и вернул взгляд к тексту. Последние слова он говорил тихо, как бы между прочим, словно думал вслух, но оказались они настоящим добивающим козырем:        — Почему же Гарри понёсся за моей книгой, хотя я это только вскользь упомянул?        Малфой бы обязательно взревел, от праведного гнева встали волосы на руках, по телу прошлась дрожь, а губы склеило чистым выделившимся напряжением. Парень источал оскорбления в вместе с ледяным колючим сарказмом сквозь сжатые зубы. Забери тебя Василиск, Реддл. Драко мог бы открыть рот и сказать пару ласковых вслух, которые утвердили хотя бы уверенность в себе, если бы он разбирался в своих чувствах, если бы сам понимал, что происходит с его отношениями в данный момент, но было нечего ответить. Парень просто не видел за какие крохотные остатки прошлого ему стоит бороться, они выскальзывали из рук, медленно, мучительно, кидая озорные взгляды, прекрасно осознавая, что их никто не остановит. Нечего было возразить, потому что правда нещадно прорывалась сквозь огромную выстроенную собственными руками плотину. Жестокая, болезненная, от которой нельзя было отмахнуться закрыв глаза.        После этого они не разговаривали до самого прихода Поттера. Драко весь день был отрешённым от происходящего и на взволнованные немые вопросы своего парня просто качал головой.        Драко никогда не нравился Том. Сирота, старше на курс, с невероятными оценками и острым умом. Учителя восхищались им и ставили в пример как «идеального ученика». Слизерин гордился тем, что столь одарённый попал именно на их факультет. Хотя, судя по перешептыванию учеников, он отлично вписался бы и в Когтевран. Драко разделял гордость за свой факультет. Несмотря на невидимую конкуренцию и вечную словесную войну с Томом, парень испытывал тягучую радость и гордость. Популярность и уважение к Слизерину за счёт него возрастала с каждой учебной неделей. Многие гадали, когда же оно достигнет потолка, но, возможно, края этому всё же не существовало. Подобное отношение чётко отражалось на оценках, баллах, словах учителей. Весь факультет вдруг оказался в настоящей сказке, где они являются главными героями. И всё же Малфой часто не мог найти себе покоя, тревога неприятно скреблась внутри в попытке обратить на детали внимание, подумать, посмотреть внимательно. Тогда Драко впервые задумался о том, что с Реддлом может быть что-то не чисто. Пересилив огромную слепую гордость, он стал наблюдал, украдкой, за обедом, в библиотеке, на уроках. Обращал внимание на то, как тот разговаривал с Гарри, однокурсниками и ребятами с других факультетов. Том был всегда спокоен, словно где бы не находился, всё подвластно ему и он заранее знает, как надо поступить и чем всё закончится. Реддл либо мог перемещаться во времени, либо на руках имел волшебный свиток, который говорил, что и как ему нужно сделать, чтобы достигнуть желаемого. Эту картину предопределённости дополняли медленные осторожные движения, выдолбленные каким-то упорным скульптором-трудоголиком. Создавалось вполне реальное ощущение просчёта каждого будущего действия, даже столь незначительного, как раскладывание предметов на столе.        В результате своей небольшой шпионской миссии, Драко всё-таки смог узнать одну очень волнующую деталь. Вытянуть это получилось совершенно случайно, но он сполна получил за свою операцию. Парень не знал, догадалась жертва подобного внимания с самого начала и уже просто устала испытывать на себе анализирующий взгляд или до неё дошло только недавно. Малфой столкнулся с глазами. Простой жест, который в день вы можете совершить огромное количество раз со многими людьми и не почувствуете почти ничего, только неприятное волнение. Как любили говорить все, кому не лень, глаза — зеркало души как никак. У Тома её словно не было. Нет, даже не так. На её месте было что-то тёмное, не дыра, но и не сгусток, просто пятно, которое стремилось к своему центру и затягивала в него все посторонние предметы. Малфой оказался тем самым посторонним. Ему чудилось, что опора уходит, тело пропадает в воздушной невесомости. Чувство ожидания то ли падения, то ли мгновенной смерти парализовало. Словно оказываешься в невесомой пустоте откуда со всех сторон наблюдает множество глаз и стоит сделать неправильный шаг в сторону, что-то пугающее двинется за тобой из темноты. Он одёргивает себя от буквально секундного наваждения, возвращается в материальный мир и только тогда начинает обращать внимание на что-то более реальное. Драко старается больше не смотреть туда, не забираться в эту странную и страшную душу, пережить такое снова не было и малейшего желания. Он медленно отходит от неожиданной хитрой эмоциональной ловушки, и поэтому не может нести ответственность за то, что ему привиделось.        Холодные тёмные глаза с прищуром. В них мерещится узкий вертикальный зрачок. Мышцы сердца лихорадочно сжимаются так сильно, что становится больно. Конечности леденеют, но их тут же кидает обратно в жар. В голове образовывается туман, словно Драко пропустил момент, когда два ядовитых клыка успели проникнуть в плоть и пустить капли яда по венам. Он не осознаёт, как отводит взгляд, даже пространство начинает смазываться, превращая звуки, запахи и образы в единую кашу, тщательно перемолотую, залитую водой и таким образом превращённая в самую настоящую грязь. Малфой не может понять, что сейчас вообще произошло? Разве может обычный взгляд так действовать на людей и заставлять сердце сокращаться как перед смертью. Может это была магия? Невербальная. Потому что губы всё это время были сомкнуты. В хаосе черепной коробке мелькала нечёткая яркая мысль, что может быть так и представлял себе Салазар Слизерин учеников своего факультета. Драко снова становиться страшно, мурашки покрывают тело как грязные мелкие насекомые. Его нельзя назвать хорошим человеком. Он, как и многие сокурсники, пойдёт по головам, саркастично отпуская комментарии. Они играют в хозяинов своей и чужих жизней благодаря статусу, деньгам, негласной власти и превосходству крови. От рождения контролируют стол, за которым играют остальные, меняют правила, подтасовывают карты, взглядом подталкивают кости на нужную сторону. Их нельзя назвать плохими, потому что делают это по естественным причинам, защитить семью, достигнуть успеха, устроить свою жизнь и улучшить её настолько, насколько это вообще возможно. Драко знал это с рождения, но заглядывая в змеиные ледяные глаза, он видел, что полукровка без всего обладает безграничной властью над остальными: одноклассники, учителя, незнакомые люди. Том был владельцем человеческого казино, можно сказать, почти работорговцем. Не потому что хочет денег, благополучия или признания в глазах семей, а потому, что просто может, в его власти это сделать, управлять людьми и убеждать их сделать то, что нужно. Заманивать обаянием, неосознаваемой аурой опасности вокруг себя. Затем поставить на колени, сломав ноги, пока взгляд жертвы восхищённо направлен вверх, так что банально не заметит какой-либо потери. Потому что смотря в эти глаза видишь бездонную дыру, которую можно заполнить лишь всем миром, таким, где люди стоят перед тобой на израненных коленях. Все тянутся к этому пожирающему магниту, осуществляя острое желание восполнить часть этой пустоты даже собой.        Полукровок действительно нельзя принимать на Слизерин. Это опасно. В первую очередь не для них, а для всего магического мира.        Поэтому Драко всегда будет проигрывать Тому.        Он не имел такой власти над остальными. Он действовал на шахматную доску лишь немного и по-большей части из-за статуса отца в магическом мире и его достижений. Даже друзья у него были только из-за хороших отношений своей семьи с другими. Поэтому неудивительно, что шутка за чашкой чая «Наши дети будут заботиться друг о друге» перед первым годом в Хогвартсе на общем мероприятии вылилась в реальность. Драко был заложником своей семьи и не хотел противиться этому. У него всё есть, пускай самого не очень радует такой расклад. Том бы не стал бы с таким мириться, не в его характере и убеждениях. Пускай и тихо, но рано или поздно он выкрутить партию из смешанных карт, шахматных фигур, шашек и джокеров так, что она примет нужную ему форму. Окружающие лишь будут думать, о том, что это была их идея. Поэтому Малфой брал временем и действиями, отчаянно, не пытаясь понять, помогает ли это склонять чашу весов в свою пользу или нет. Главное больше, лучше и отчаянно цепляться. Когтями, зубами, вязать к себе объятиями, переплетением пальцев. И уже было плевать на гордость и статус. Да, Драко выигрывал маленькие битвы. Он мог заставить Поттера остаться в кровати подольше, мог увлечь, вскружить голову внезапным поцелуем, который урвал в тёмных коридорах Хогвартса. Малфой заставлял забыть обо всём, кроме своих рук под рубашкой и влажного языка, от которого у дрожащего под ним парня закатываются глаза и сбивается дыхание. Он отрывает час, полчаса, но знает, что на стороне Тома многие часы, дни и целые ночи. Создавалось ощущения, что он хоть чаще зарабатывает очки в свою пользу, но они весят намного меньше, чем те, что получает противник. И от того, как Гарри говорит, жарко шепчет, что любит, говорит, что он дорог, нужен как воздух ему, становится тошно. Драко всей душой хочет верить, хочет считать это правдой, но от услышанных сладких слов скребётся недоверие окровавленными когтями. Что-то тёмное, безнадёжное, тихо из угла шепчет «ложь. ложь. ложь. он врёт, будет больно. ты один. всегда один. ты знаешь, всё знаешь». Малфой скулит, хнычет, сводит легкие от разрывающихся рыданий, сопли, скатывающиеся в горло и по коже лица, заставляют задыхаться. Голос считает его жалким, Драко с этим согласен. Он лихорадочно кивает головой. Малфой хочет прийти с ним к единому решению, чтобы он не терзал, не мучил и просто оставил в покое. Поэтому готов мириться с мыслью, что не хочет признавать правдивость сказанных слов неким. Он утихает, и ждёт, чтобы в одно мгновение с желчью наслаждения совершенно по-змеиному прошептать, что был прав.        Драко справлялся с терзанием и без помощи посторонних. Голос больше не преследовал, но нечаянно всплывающие мысли игриво вспыхивали на несколько секунд и гасли. Он всегда попадается на этот трюк. Остановиться, чтобы подумать, что это было и попадает в бесконечную бездну рефлексии. Малфой действительно пытался вытравить эти мысли, гадких мелких вредителей, путешествующих по усталому мозгу. Они постоянно прятались, перебегали, выгрызали себе новые туннели в голове. Были проворны и неуловимы. Ехидно распевали тревожные мысли на все лады, заставляя прокручивать их снова и снова. Драко сжал зубы и терпел, отрицал, уверял себя, что это неправда, что всё совсем не так. Малфой много думал и долго, настолько, что это выматывало и физически. Заснуть становилось всё труднее, домашка становилась во много раз сложнее и непонятнее. В конечном итоге, вытеснялась всё новыми приходящими мыслями. Оценки, как последствие, снизились. Голова часто мучила и изводила болями. Драко собственное состояние не волновало, как и окружающий мир в целом. Была лишь единственная мысль, которая поразила пулей тонкие стенки лёгких. Может он просто испугавшись парень, которому сложно принять суровую реальность, поэтому он отгораживается от неё как только может, всеми доступными способами. Настолько, что даже готов считать Тома каким-то монстром-манипулятором. На самом же деле, он просто убедительны тихий парень с ядовитым языком. Многие тут такие, что поделать с защитным механизмом. Драко же обращает на него особое внимание лишь потому, что тот вертится огромное количество времени с Гарри. Малфой болезненно выдохнул и почувствовал, как дрожат губы. Может быть из-за холода, равнодушных стен и пробегающего ветра. Он чувствует себя жалким, подобием аристократа, сильно человека, законного владельца своей жизни и игрального стола перед ним. Чужие карты, ложные обвинения. У Слизеринцев была особая честь, свои правила морали, но даже законы вроде бы своих людей с похожими взглядами он не соблюдал и втоптал в грязь.        В своём моральном уродстве он одинок.        Как же здесь чертовски холодно.        Бокал, который всё это время Драко сжимал как спасательный круг на волнах собственных душевных колебаний, выскользнул из вспотевших дрожащих холодных рук и поспешил встретиться с каменным полом. Осколки звонко оповестили о результате и каждый персонально приземлился на блондинистую голову неожиданно приобретенным весом школьного котла с уроков зельеварения как минимум. Это помогает Драко вспомнить, что нужно действовать. С другой бы стороны, он с великой радостью похерил придуманный не им план. Пусть Дамблдор за ними пойдёт, пусть найдёт что-то ужасное, что запланировано между теми двумя на эту ночь. Пусть их уже поймают и этот бесконечный кошмар кончится. Только тогда под угрозой окажется Гарри и это не даёт свалиться мясным мешком в коридоре. А если он ничего не сделает? Эти двое всё равно найдут время провернуть то, что задумали, наверное, уже очень давно, только без участия Драко. Совершенно. Его имя окажется в чёрном списке этих двоих и многих в школе, особенно с родного факультета, что большей частью стоит горой за этих двоих. Единственный плюс, им не воспользуются, его чувства не окажутся инструментом в каком-то чужом плане. К сожалению, в какой-то момент сохранение целостности гордости перестаёт играть для него роль. Он один из рода Малфоев. Больше похоже на шутку.        Парень поднимает протестующее тело и выходит к арке, за стеной которой прятался от чужих глаз всё это время. Цветные платья пестрят своим нескончаемым разнообразием, превращаясь в странную радугу, лишь тёмные мужские фигуры в костюмах предают этому музыкальному балагану спокойствия. В одной из оставшихся вальсирующих в стороне пар Драко находит Гарри. Знакомая располагающая улыбка, горящие зелёные глаза и уложенные небрежно чёрные волосы. Его Гарри, родной, светящийся слишком ярко, до зажмуривания глаз. Тот, которого он так давно не видел таким обычным, повседневным. Драко хотелось бы расплакаться, не имея на то однозначной причины. Но этот парень не очень грациозно делающий шаги, перебивающая заминки харизма и озорство с примесью смущения. Это всё было до боли знакомо. Одна из тонких женских рук упирается ему в грудь. Он держит спутницу за красиво выделяющуюся талию и успевает переговариваться с ней небольшими фразами. Ревность — чувство, которое вот уже долго не может утихнуть в нём, да уже и не вспомнить, когда оно воспылало. Парень только знал, что та была разрушительной, превращая за собой всё в горстки серого пепла. Именно поэтому его не захлестнуло с головой в один миг, когда увидел эту милую картинку. Кажется, даже если бы Гарри страстно поцеловал свою спутницу в центре танцующего зала, Драко бы не возмутился. Всё было сожжено давным давно, поэтому ни осталось ничего, что могло бы гореть в нём этим поглощающим чувством. Пустырь, сажа и заживо сгоревший труп какого-то аристократа, который может быть опознан лишь как непонятная чёрная скульптура человека. Малфой как старая добрая версия себя фыркает. Лишь сожалеет, что горячительного напитка больше не осталось. Он бы сейчас не отказался от лишнего глотка, что подплавит работающий около адекватно мозг.        Драко просто в одно мгновение решается и делает шаг вперёд, сам того не ожидая. Волнение скручивается в желудке и болезненно тянет к земле. Сейчас он нужен Гарри, чтобы отвести подозрение и прикрыть, притворяясь той самой пассией, что от алкоголя сносит все тормоза морали. Когда хочется лишь найти руки любимого человека и чувствовать его поцелуи, а не найдя, представлять его в чужих объятьях. А ведь это было не так уж и далеко от настоящей правды. Даже играть не приходится. Драко не знает какой оценкой за чертой нуля оценить это «плохо». Парень бесцеремонно расталкивает танцующих, сбивает их слаженный ритм. К этому времени уже большинству всё равно, но несколько пар недовольно ворчало в удаляющуюся спину. Качающуюся походку даже не надо было изображать. Все эмоции залитые хорошим количеством алкоголя превратили его отточенные, поставленные движения в нервные и неустойчивые. Поэтому когда Гарри заметил своего возлюбленного в толпе, в глазах отразилось облегчение пополам с волнением. Драко не дал что либо сказать или спросить, как явно намеревался сделать тот. Парень убирает руки с чужой талии, перекладывая их на свою и вешается на Гарри буквально. Обхватывает за затылок руками как маленький детёныш обезьяны и прижимается всем телом. Не даёт заглянуть в глаза, целует. Мокро и жадно. Обхватывает губы рвано, быстро, требовательно, скорее даже просто мажет по ним своими. Чужой рот открывается по привычке и пропускает дальше. Малфой пользуется этим. Язык ласково проводит по чужому. Драко не может дышать, ровно также, как и Гарри. Со стороны казалось, что он хочет его как минимум сожрать. И если бы это был тот расклад, при котором всё стало хорошо, он бы действительно это сделал. Гарри даёт играть этой сцене не долго. Он словно опомнился. Отстраняет от себя Драко, заботливо придерживая, чтобы тот не упал. Малфой чётко слышит, как рушится планка уровня достойного поведения. Парень старается не смотреть на окружающих, молится, чтобы все были слишком заняты праздником. И тем более старается не смотреть в сторону учителя Дамблдора, что следит за главарями Чистых лучше, чем сова на охоте. Ради него было затеяно данное представление и если наблюдать за реакцией так открыто, то догадается в одно мгновение. К Салазару в могилу всех. Драко продолжает тянутся к Гарри, но без успехов. Его мотает из стороны в сторону и прерывается он только для того, чтобы просто повиснуть на чужих плечах.        — Кажется мой парень сильно напился. Прошу прощения, мне придётся вас покинуть, — доносится до его розовых ушей где-то со стороны знакомый голос.        Гарри было действительно неловко от происходящего. Может, если Драко настолько плох в роли аристократа, податься в актёры? Над этим стоило подумать на досуге, как о запасном плане на жизнь. Они уходят, насколько быстро позволяет передвигаться расслабленное нелёгкое тело. Напоследок Драко видит лишь лицо девушки, выражающее удивление. Он не может сказать, что ситуация его радует, может быть даже наоборот. Обратный путь вышел не таким травмирующим для танцующих. Гарри видно очень постарался максимально всех обойти, пускай буквально тащит за собой тело, которое даже не старается идти. Малфой не планировал помогать с самого начала. Он понимал, что очень по-детски думать, что это может хоть как-то остановить Гарри от того, что тот собирался сегодня сделать, но ничего с капризными чувствами внутри себя сделать не мог. А Поттер спишет на то, что его парень очень хочет убедить Дамблдора в том, что это обычный школьный вечер. Драко нужно письменное напоминание о том, как такой человек связался с Томом, хотя вряд ли он поверит этим буквам на бумаге и будет несколько десятков раз перечитывать. Просто хочется хоть какое-то реальное подтверждение происходящему, а не только калейдоскоп каких-то непонятных действий, от которых порядком устал. Он пересиливает это состояние только у лестницы, несколько сжалившись над любимым человеком. Они заходят за арку, понимая, что часть стола, за которым сидели учителя и директор, доступна для их глаз, ровно так же, как и они для них. А ведь пару минут назад Драко здесь притворялся безвольной пьющей куклой.        — Возможно, он поверил. Я надеюсь, — проговаривает Поттер с трудом, его грудная клетка тяжело поднимается, пытаясь восстановить нормальный ритм дыхания. Драко смотрит на уставшее лицо и не понимает, что сейчас чувствует. Он словно оказался в эмоциональном вакууме, куда не может добраться ни одна из эмоций, будь та радостная или печальная. Единственное, что Малфой в состоянии понять, они одни, здесь никого нет. Наконец-то. Пальцы хватаются за затылок и тянут к себе. Гортанный стон, наполненный удивлением и радости того, что он уже долгое время мечтал об этом, не отвлекает. Драко приваливается к стене, что так теперь знакома спине и тянет Гарри на себя. Просто хочется ближе, хочется тепла, прикосновения. Каждой клеткой ощутить человека, что так долго не ласкал, не сжигал под пристальным взглядом желания. Губы кажутся горькими, но от этого не менее восхитительными. Драко проходится по каждой языком, слизывая этот вкус, оставляет его внутри себя. Целует беспомощно отчаянно. Поттер сбит с толку, он пользуется этим, чтобы выбить остатки каких либо мыслей. Притирается своим пахом к чужому. Напряжённые бёдра касаются друг друга. Малфой не сдерживается от тихого короткого скулежа. Возбуждение прокатывается слабой волной от затылка и стихает у поясницы, накапливая там клокочущую дрожь. Драко зарывается пальцами в чужие волосы, перебирает, а затем тянет назад. Он знает, что любит Поттер и слышит подтверждающий самолюбие стон. Прикусывает нижнюю губу и прижимает ближе. Ещё. Чтобы не чувствовать ткань, лишь дрожь, скрытую под ней.        Драко ведёт рукой по зелёной бархатной ткани пиджака и с какой-то неожиданной для себя злостью хватается за чёрный шёлковый лацкан. Гарри окончательно навалился на него. Горячей грудью прижимает к ледяной стене. Малфой хочет почувствовать власть, контроль, какое-то немое подтверждение того, что Гарри с ним, что он владеет ситуацией. Только он не чувствует этого. Раздражает, жутко бесит, прямо до животного шипения. Трезвости мыслей хватает лишь на то, чтобы помнить. Это он выбирал костюм для Поттера. В один из дней, когда их отношения добрались очередной раз до отметки «нормальная влюблённая парочка», они вместе прошлись по магазинам. Драко как всегда важничал, выставлял весь свой аристократизм напоказ, потому что разбирался в фасонах, ткани и сочетании цветов. Ходил важным вороном по помещению и скидывал в руки Гарри приглянувшиеся вещи. Бесконечно говорил что-то. Какой цвет ему идёт, что красит его глаза, какой материал подчеркнёт достоинства фигуры. Под бесконечным трёпом безбожно выдавая то, как он не может спокойно смотреть на ходящего в водолазке Поттера, как ему идут чёртовы рубашки с жилетами поверх. Говорил, говорил и прикрывал смущение отборным задевающим сарказмом, к которому Гарри привык с первых курсов и теперь только лишь время от времени понимающе ухмылялся. Драко помнит Поттера в примерочной и помнит, как трещало самообладание по нитям правил приличия. Белая ткань рубашки издевательски просвечивала, показывая очертания тренированного тела ловца Слизеринской команды. Его воображение тоже было не на стороне хозяина. Выпирающие ключицы, гладкая кожа, маленькими бугорками из-под нежной ткани показывались соски. Спина, которую Гарри горбил за домашним заданием и в которую он впивался короткими ногтями, обхватывая ногами поясницу, любил зацеловывать её вместе с ранками в утренние часы, пока тот спал. Драко отмахивался от таких мыслей, но долгое воздержание и возлюбленный под боком равнялись минному полю. Зелёный переливающийся материал вызывающе привлекал внимание к упругой заднице. Драко же только подхватывал собственные слюни, пожирал взглядом это чудо и сдерживал зуд в руках. Он слишком скучал, по прикосновениям, по обнажённому телу и хриплым стонам. Малфой ненавидел периоды, когда их отношения скатываются в какое-то дерьмо, но ничего не мог поделать.        В тот раз он ушёл так и не притронувшись к нему. Они разошлись сразу после покупок, когда Драко безоговорочно подтвердил выбор зелёного костюма. Сейчас парень старался восполнить это упущение сполна. Руки быстро расстегнули жалкую единственную чёрную пуговицу на пиджаке. Прошлись по всему торсу, как делали это уже тысячу раз. Этого было мало, этого не хватало. Он расстегнул несколько верхних пуговиц белой рубашки. Стоило первым сантиметрам кожи обнажиться, он потянулся к ним руками, испытывая невероятные чувства. Она словно покрыта сахарной пудрой, и её сладость неумолимо притягивает к себе. Гарри вздрагивает из-за прикосновения холодных рук и стали фамильного перстня. Драко замечает и притрагивается уже тёплыми губами, покрывая шею и область до следующей застёгнутой пуговицы своими беспорядочными поцелуями. Поттеру сносит крышу от такой страсти и безоговорочного желания им обладать. Растёкшийся мозг только больше распаляет тело от мыслей, что они ласкаются буквально в нескольких шагах от танцующих и учителей. Он теряется в чужих собственнических эмоциях и поддаётся им. Потому что они текут в нём тёплым вязким мёдом. Ему хочется вспомнить, как это, прикасаться к Драко Малфою, слушать его всхлипы и саркастичные комментарии даже в постели. Пах сводит от мысли видеть раздражённое смущение лицо, как оно сменяется покорностью и безвозвратным сводящим с ума возбуждением. Когда Драко выгибается, сбито дышит, кусает собственные руки, дрожит и позволяет с ним делать всё, на что способна фантазия Поттера. Они оба скучали. Однако Поттера прошибает воспоминанием о том, зачем они это устроили и почему оказались в подобном положении, поэтому он просто не может допустить продолжения. Не сейчас, не в эту минуту. Он берёт чужие руки, что хотели добраться до следующей пуговицы и сжимают их. Серые туманные глаза смотрят в ожидании большего и фантомно сжимают возбуждённый член Поттера в штанах.        — Тише, Драко, легче. — Гарри прислонился к вспотевшему лбу своим и обхватывает шею ладонями. Как же ему сейчас хочется просто расцеловать лицо и забыть обо всем. Он успокаивает разошедшееся дыхание и с усмешкой произносит, — Ты словно и правда хочешь трахнуть меня.        — Я это и собирался сделать, — отвечает Драко, комкая ткань выглаженной рубашки в руках. В серых глазах напротив не было ни грамма веселья или кокетства, только пустота и последнее серьёзное намерение. Гарри тяжело и болезненно вздыхает. Он хотел, чтобы его парень вспомнил о том, зачем они здесь, отрезвел и отпустил. Потому что так надо, потому что они уже обо всём поговорили и мусолить эту тему дальше просто не было смысла. Но, кажется, в этой череде плавящихся прикосновений из головы просто-напросто вылетел тот факт, что Малфой совершенно не поддерживает сегодняшнюю встречу с Томом. Хоть он никогда не упоминал в чём она заключается. И это было странно, от этого сжималось что-то в груди и привязывало цепью к нему. Гарри не умел на ней покорно сидеть, да и не питал желания.        Он просто зашептал, отчаянно, на секунду зажмурившись от боли игнорируемого возбуждения.        — Драко, пожалуйста. Для меня это важно. Мы уже говорили об этом недавно. — Гарри гладит пальцами шею. В глазах обоих желание уберечь и у одного успокоить, — Я приду к тебе позже, — поцелуй на щеке становится частью их общей музейной коллекции серии самого сокровенного, — обещаю.        Тёплые руки покидают его, Драко ничего не остаётся, как отпустить чужую рубашку. Гарри для верности отходит на пару шагов и бросает короткий взгляд. Малфой старается не смотреть, не проникнуться лицом напротив. Он не хочет понимать, потому что устал это делать. Оба выглядят побитыми скулящими щенками друг перед другом. Драко же чувствует, как из его груди сыпятся последние крохотные остатки чего-то важного, что он не может никак идентифицировать. Он только понимает, что это что-то важное для него, возможно когда-то было. Руки с силой сжимаются, боль немного отрезвляет. Чёрные туфли разворачиваются и в одно мгновение уже стучат на ступеньках. Взгляд ведёт по ним, вверх по телу и встречается с затылком. Зажатый в углу реальности и текущих мимо него событий, он предпринимает последнюю попытку, единственный шанс всё исправить.        — Передумай, — ни просит, ни молит, требует холодным колючим тоном, в котором подразумевается выполнение этого приказа.        Поттер разворачивается к нему полубоком. Мятая рубашка без верхних пуговиц и расстегнутый пиджак говорят о том, что Драко хотел этого человека минуту назад. Однако в глазах не осталось и капли былого возбуждения. Изнутри исходит ненормальный потусторонний свет. Они по-нечеловечески холодны и решительны. Такие глаза Малфой не видел у него за всё время общения. Ему не знаком человек с лестницы. В памяти всплывает что-то похожее, где-то он уже это видел.        — Нет, — последний светлый осколок, лезущий из дыры в груди падает на пол, звенит высокой нотой так, что из ушей льётся кровь. Поднимающийся по лестнице парень будто бы этого звука вовсе не замечает. Он быстро преодолевает её и поднимаясь по второй напоследок копирует недавно произнесённый другим тон, — дождись. — Его слова пустые, серые, исчезают в холодных сквозняках Хогвартса. Драко не может различить эти звуки от болтовни одногруппников на занятии или шума за обеденным столом. Голос человека с лестницы идёт фоном, как монотонные уроки истории, на которых все спят. Слово становится частью музыки доносящейся из зала. Она бьёт его как хрупкий тонкий хрусталь, оставшийся без поддерживающей прочность начинки. Оболочка трескается и рассыпается перед ним. Драко кажется, что он мёртв, а безжизненное тело просто исчезло с глаз, чтобы не травмировать напоследок. Малфой не чувствует помещения, звуков и радостного смеха, но они резко накатывают на него неожиданно собравшись в одно мгновение все вместе. Свет начинает раздражать глаза, когда под ними всё плывёт. Мурашки сотрясают тело, по холодной коже бегут жгучие солёные капли. Драко устал пытаться схватить пустоту, что давно образовалась на месте личности недавно покинувшего его парня. Драко желает выйти из этой игры, потому что проиграл, потому что наконец готов отпустить и пойти дальше, потому что удерживать становиться выше имеющихся в распоряжении сил. Он впервые, как истинный Слизеринец, не получает выгоды из сложившейся ситуации. Если, конечно, желание сохранить хотя бы то, что осталось, возможно посчитать хорошим исходом. Драко дожидается, когда след ботинок незнакомца с лестницы растворятся на каменных поверхностях пола, ступеней и ничего не будет значить или как-то отзываться в груди. Дождётся, пока утихнет гул голоса и сотрётся из памяти цвет светящихся глаз. И Драко чувствует, как угасает тянущаяся к нему нить. Ему хочется пить. Лестница, на которой никогда ничего не происходило, и коридоры Хогвартса, которые уже не помнят никаких поцелуев и жарких сорванных слов, услужливо доведут до гостиной Слизерина к Панси, у которой всегда найдётся пара утешительных «ласковых» слов и хорошая бутылка огневиски.        Этой ночью, пока большинство в Хогвартсе было подвержено редким моментам безграничного счастья, двое великих людей рассекли свои ладони, вглядываясь в змеиные глаза друг друга, читая в них родство и вечную клятву, что также стекала с губ подобно вязкому ледяному яду.