Куда делся мой разум?

— А Мел точно выходит замуж? Если бы Ума была немного позлее, она бы задушила Гарри на месте. Хотя Ума не знает, кого именно из них троих она бы задушила. Посмотрите на него — как он пялится! Ума заметила, как ей тут же перехотелось улыбаться, а музыка стала невероятно раздражающей, а Мел смеётся слишком громко. Даже отвратительно.  — Да, точно, —отвечает Иви, и улыбается почему-то понимающе. Гарри переключает своё внимание на Иви, глядит на неё с этой своей улыбочкой, и Ума думает, что если прямо сейчас она его схватит и вместе с ним бросится с моста под воду, то он это будет целиком заслуживать. — Иви тоже выходит замуж, — вовремя спохватился Даг, но тоже, со слишком несерьёзном видом, будто Гарри только что не пялился на Иви во все глаза. Нет, Ума, конечно, понимает Гарри. И понимает, что он может так шутить, он же в курсе своей неотразимости, но это уже чересчур. Поэтому Ума принимает логическое в этой ситуации решение — напомнить о себе. Она толкает его плечом и говорит, стараясь звучать не слишком обижено, чтобы не разыграть драму перед ни в чем не повинными Иви с Дагом. — Эй, как меня зовут? Пусть вспомнит, кто она такая, видимо, на солнышке с непривычки перегрелся. Тот пялится на неё с видом провинившегося супруга. Почему именно это сравнение лезет в голову Умы, она решает выяснить потом. Сейчас она думает о том, что когда он на неё обернулся, у неё возникло ощущение, что у неё дрожат руки. На всякий случай, она прячет их за спину. — Ума? — говорит он таким странным голосом, точно на него снизошло понимание какой-то истины. Ума не успевает подумать, что ей делать дальше, так как Гарри, не теряя ни секунды, с таким же удивленно-осознанным видом вдруг тыкает свою морду (красивее Уме называть это не хочется) Уме в лицо. Не ожидав такое бесцеремонное внедрение в личное пространство, Ума отпрянула. У Гарри снова меняется лицо, становится совершенно идиотским, и Ума задыхается от возмущения. А Иви и Дагу очень весело — стоят, смотрят с любопытством, чем же это все закончится. Придурки — другого слова Ума подобрать не смогла. Ума не понимает, почему она ничего не может сказать, почему даже не может пошутить, понимает только, что музыка стала невыносимой, что людей вокруг слишком много, и что в другой бы момент она бы спутала это чувство с ненавистью. Оборачивается, почти беспомощно, смотрит на воду, но догадывается, что если она спрыгнет прямо сейчас, то это привлечёт совсем ненужное внимание. Даг и Иви и так уже беспокойно смотрят, может, говорят ей что-то, может быть, даже приближаются к ней, но Ума не видит, не обращает внимание. Она только смотрит в лицо Гарри, непонимающее, и осознаёт, что ей хочется заплакать. Заплакать и ударить его. Она глядит в его глаза, чувствуя, как до него абсолютно не доходит. Она вздыхает, очень глубоко, чтобы сохранить спокойствие. Но спокойствие ускользает от неё все быстрее. — Ума, — снова зовёт её Иви. — Гарри, — произносит Ума тихо. — Ты идиот, да? Ты дурак? Иви вмиг становится ещё более серьёзной и оборачивается на растерянного Гарри. Даг немножко, совсем чуть-чуть паникует, чувствуя, что грядёт то, чего он не хотел бы оказаться свидетелем. Но Ума не хочет давать ему пощёчину. Вернее, она сделает это не при всех. Но уйти надо, просто надо, иначе она не сдержится и разревётся, как маленькая. Это тоже стоит сделать в другом месте. А потом успокоится и расставить все по полочкам. Она же не может точно сказать, почему ей настолько обидно. И почему она теряет к себе уважение. Ума пытается улыбнуться, но эта улыбка выходит жалкой. — Я отойду на пару минут, вы это… Ну, я скоро приду. Иви хочет пойти за ней, но Ума жестом останавливает её. Она никогда не делилась своими чувствами с кем-то и не знает, как это делается. Она боится, что в итоге только разозлится на Иви. И Иви будет плакать, а это уже будет совсем не праздник. — Я в порядке. Ума разворачивается, вцепляется пальцами в юбку и идёт поспешным шагом прочь. Обходит танцующих, и изо всех сил старается не плакать, хоть немного сохранить лицо, даже улыбается кому-то, ведь вдруг ещё кто-то заметит. Джейн, например, со своими утешениями или миссис Годмазер с материнским инстинктом. А Ума знает, что она сможет их лишь оттолкнуть. Неприятное чувство беспомощности и полный тупик. Неужели она такая слабая и жалкая? Ей даже становится противно, что барьер снят. Могла бы побежать в своё логово и там выплеснуть эмоции с помощью клинка. А сейчас пока добежит, уже три раза разрыдается. И приходится спешить в это зелёное, и красочное, но, по крайней мере, далекое от танцев, музыки и отвратительного Гарри. Ума совсем не знает, куда она бежит. Прикидывает, что где-то находится пустой дом Иви, но где именно, куда свернуть? Поэтому она просто идёт, чувствуя, что всхлипывает, не смотрит по сторонам, надеясь ни с кем не столкнуться, и, но идёт достаточно быстро, чтобы музыка и смех скорее остались позади. Вокруг — все слишком веселое, украшенное лентами, цветами. Так как любой адекватный человек поскорее захочет выяснить, как можно реветь в такой чудесный день, день воссоединения, да ещё, когда сработал её, Умы, план. Да, пусть там радуются с этим бумажным драконом сколько хотят, но хозяйкой праздника она является тоже, и Мел это признала. А она ревет, точно трагедия произошла. Ума вспоминает, что она толком не плакала, когда Бену кольцо отдала, а тут совсем расклеилась, хотя ничего не лишилась и ни чем не жертвовала. И никакой вины не признавала. Наоборот — оказалась кругом права. Когда был ещё день, когда все признали её правоту? Поднимает глаза — видит зелёные стены. Лабиринт, вот там её никто искать не будет, сейчас все на площади. Недолго думая, устремляется туда, в самую глубину, петляет, петляет. Останавливается только тогда, когда от зелёного начинает рябить. Поднимает голову вверх, видит такое не вовремя голубое и светлое небо. Сердится на себя, что не может улыбаться. Сердится, что вспоминает все свои слабости. Куда-то делись силы. Ума опускается на траву, упираясь спиной в густой куст, и сначала долго хмурится, обняв колени. А потом начинает плакать. Но тихо, чтобы никто не заметил. Закрывает глаза — картина, как радостно другие дети обнимали своих родителей и становится ещё более тошно. Моргает ресницами — опять неприятно — как смотрят друг на друга Бен и Мел, Иви и Даг, как когда-то смотрел на неё Гарри, и в это мгновение Ума верит, что она здесь — лишняя. «А чему мне сейчас радоваться?» — думает Ума, с долей отвращения ладонью вытирая слёзы. «Будто что-то изменится за один день. Какая я глупая, наивная… Вечно верю во что-то хорошее, совсем забываю о…» О чем именно она забывает думать не хочется. Прижимается лбом к коленям, вспоминает, что на ней — платье. Она спросила Гарри о нем, спросила, нравится ему или нет. Ему понравилось. А теперь это совсем не имеет значение. Ума злится. Она ведь сама выбрала платье, без него. Разве то, что ему понравилось делает его особенным? Конечно, но она должна перестать в это верить. — Ума! Узнает его голос. Хочется одновременно и исчезнуть и зарыдать ещё пуще, пусть станет стыдно. Она поспешно вытирает платком глаза, встаёт, вертит головой, в поисках укрытия, хочет броситься в сторону, убежать, запутать, пусть помучается, позовёт, уколется об розовые кусты… Пусть ему будет больно, пусть его затерзает совесть. — Ума-а-а, — доносится не то ноющее, не то издевательское. — Я прекрасно знаю, где ты находишься, дорогуша. Можешь не прятаться. Ума молчит, сжимается, жуёт губы, разворачивается и видит его. Правда, он стоит немного поодаль, осторожно. Она отворачивается, но слишком поздно, чтобы он не заметил её лицо. Приходится снова на него оглянутся. Его лицо становится печальным, но, поймав ее взгляд, он улыбается. Ума сжимает юбку, потому что она не хочет снова заплакать. — Ты не имеешь права называть меня «дорогушей», — отрезает она, стараясь звучать как можно неприветливее. — Тебя это раньше устраивало. Мы разве не одни? По-моему одни, я не вижу никого. Ума отворачивается. Она чувствует, что ненавидит, как разбито прозвучал его голос. — Теперь нет. — Ума… — Ты что, меня преследовал? — Возможно, я... — Ты не понимаешь? — Ума оборачивается на него, стараясь хмуриться, чтобы скрыть вновь подступившие слёзы. — Ты не понимаешь, что я хочу побыть одна? — Понимаю? Конечно, понимаю, но, ты должна помнить, мой капитан — я не всегда хочу понимать. Я хочу услышать, что случилось. — Ты превосходно знаешь, что случилось. И я не понимаю, что ты хочешь от меня. — Я хотел поцеловать тебя. Не знал, что это будет для тебя таким оскорблением. Ума взрывается. — Пойди поцелуй каждую, с кем ты флиртовал! О да, их, наверное, будет слишком много! Устанешь, да, «дорогуша»? —  Так-так-так, — протяжно промурлыкал Гарри, сделав пару шагов навстречу. — А тебя это так заботит? Неужели я разочаровал своего прелестного капитана? — Гарри посерьезнел. — Ума, я не уйду, пока ты не перестанешь плакать. — Я не плачу! — испуганно говорит Ума и вдруг чувствует, что её лицу действительно очень жарко. — Нет, ты плачешь, Ума. — Нет, не плачу, дурак! — вскрикивает Ума и закрывает лицо руками. Она врет. При чем глупо врет, потому что из-за ладоней доносятся всхлипы. Гарри не успевает подойди к ней, так как она резко убирает руки с лица и смотрит на него. Гарри останавливается, не решаясь двинуться, его лицо — ещё печальнее. Но вместо горячо желаемой ненависти на лице Умы написана только боль. — Я знаю, что не заслуживаю любви, — говорит Ума, совершенно не думая, совершенно не определив, злится она или в отчаянии, — Меня мать никогда не любила, и отца родного я не видела, откуда я могу знать, как любить. Откуда я могу знать, заслуживаю я любви и вообще существует ли она. Я же не в сказке, не могу по щелчку пальцев в неё поверить. Но глядя на тебя, мне кажется, я ее не заслуживаю. Или её не существует. Очень трудно глядя на тебя, поверить в любовь, — Ума поспешно вытирает выступившие слёзы, и даже улыбается. — Но я точно знаю, чего я заслуживаю, Гарри. Я — человек, живой, не рыбёшка, да, Гарри. Я не могу терпеть, если ты издеваешься надо мной. Я — не запасной вариант, Гарри. Я заслуживаю не быть запасным вариантом, Гарри! А теперь, пожалуйста, уйди с моих глаз, не порть мне праздник ещё больше. Ума хочет поскорее уйти, она почти бежит, бежит мимо него, но он берет её за руку. Но не грубо, нежно и даже растеряно. — Отпусти меня, иначе пройдёшься по рее и все равно, запрут меня где-то или нет! — Ума, я тебя даже не держу, послушай меня… — Я всё тебе высказала, и мне теперь все равно, что ты мне скажешь, — Ума резко вырывается и на всякий случай замахивается на него, но он даже не вздрагивает. Гарри смотрит на неё и Ума не отвечает на его взгляд, хоть прекрасно знает, что она увидит. Она чувствует, как он на неё смотрит, может угадать. Настолько, что в это невозможно поверить. Ума опускает руку. — И что я вообще от тебя хочу? Что вообще хочу от нас, Потерянных? Будто везде будет эдакий хэппи энд и все наконец перестанут делать вид, что они — безжалостная кучка клоунов. Понимаешь, что мне больно, и что я боролась, чтобы меня считали за человека? Только из-за того, чтобы ты решил, что во мне столько же чувств, сколько в мачте? О да, тебе нравятся эти вылизанные принцесски! Или что ты подумал, а? Не молчи, а отвечай на вопрос своего капитана! — последнюю фразу удалось все же произнести с раздражением. Гарри на всякий случай делает шаг назад. — Та-а-к... Я не знал, что ты меня любишь, — произнёс он непривычно тихо. — Что? Кто тебе сказал такую чепуху? — Ты мне только что сказала, девочка моя. — Не называй меня «твоей». — Ухты. Почему? Я имею на это право, мы договаривались, я — твой первый помощник. Ты забыла? Я больше не твой помощник? — Ты… — Ума глубоко вздыхает, прикасается рукой к лицу и громко: — Дура! — подавляет всхлип. — Я знаю, что веду себя как дура. Можешь даже на меня не смотреть. Я знаю, что не должна так реагировать. И я не знаю, почему я так себя веду. — Потому что ты меня любишь. — Я слишком много тебе сказала… — Ума понимает, что снова плачет. — Да что же это… Да я тебя ненавижу, именно, ненавижу. Это не было видно? — в голосе звучит обида. — Это был такой подкол, чтобы я свалила? Намёк, что я хуже тех, кого ты знаешь пять минут в Аурдоне? А зачем тогда стоило ко мне лезть? Я не понимаю тебя. — Так-так-так... И ты себя, я вижу, тоже, — Гарри вздыхает и нервно трёт запястье, — Я не хочу винить тебя в этой ситуации, Ума. И ты видишь, я серьёзен. Но все же, я хочу оправдаться. — Оправдаться? Ну, валяй. Только поскорее. Меня уже хватились, — но эти слова звучат так же грустно, а не язвительно. Гарри кивает, улыбается, но, тут же перестаёт, спохватившись. — Я видел, как ты смотрела на Бена. Потом ты развернулась и пошла к нему. А потом пропала на невесть сколько. Что я, — Гарри, забыв что у него крюк, тыкнул им себе в грудь. — Должен был подумать, а? И потом — ни слова мне, ни взгляда. Да знаешь, что я решил, м? — он внимательно посмотрел в глаза Умы, но увидел только озадаченность. — Я решил, что это мои чувства безответны. — Твои… — Для тебя это сюрприз? Да я готов был ползать на коленях перед тобой. Думаешь, я не мог бы стать капитаном, побыв немного более упрямым и продемонстрировав способности моего крюка? Неужели я позволил бы стать тебе капитаном потому что слабее, чем ты? Ты думаешь, что я мог бы быть слабее? Ты меня недооцениваешь и это разочаровывает меня, детка, ох как разочаровывает. А знаешь, что будет, если меня разозлить или расстроить, а, дорогуша? Я умею быть опасным, — Гарри гладит свой крюк, но без интереса. — Я решил тебе отомстить. Но подумал, что раз тебя это не волнует, то эта месть так у меня в голове и останется, — Гарри прикоснулся к своему виску. — Впервые решил никому не причинять вреда, да, я, один из самых безжалостных пиратов на Острове, потому что у меня была слабость, Ума. Злой поступок для меня, но безвинный. Подумал, что ты и внимания не обратишь, Ума. И я… Да я просто обрадовался, что ты на меня разозлилась! Да я с ума схожу, когда ты ко мне прикасаешься! Гарри отходит и опускается на траву, на то же место, где сидела Ума. Плохо скрывая нервозность зарывает ладонь в волосы, поправляет галстук. Поднимает на неё глаза, и его лицо спокойно — таким оно становилось всегда, когда он не хотел, чтобы поняли, что он испугался или… Расстроен. — Я сейчас хочу тебя тоже поцеловать, Ума, — произносит он. — Для меня твоё имя значит больше, чем для кого-либо другого. Я всегда к твоим услугам, любым твоим услугам, и разве можно меня посадить на цепь так просто, а? Думаешь, я был бы тебе так покорён, если бы не получал от этого наслаждение? Я знал, что не мог говорить об этом в открытую — потерянным, злым… Да и разбитым, как мы, не до нежностей, прелесть моя. Хотя я проявлял их, да почти все время, и ты... Так естественно, так жадно, помнишь, Ума... И потому, ты мне разбила сердце, а ты знаешь, какого это — разбить мое сердце. Я знаю, что должен получить награду. За свою верность моему капитану, за свою ловкость, за свою хитрость, за свою покорность. И хотел её получить. Я не думал, что раню тебя, но… — Гарри усмехается. — Я счастлив, что тебе было больно, и о, мне нравится, что ты плачешь. Плачешь из-за меня. — Да будто все вокруг тебя вертится... — А что, есть другие причины, детка? Ума молчит, но не отворачивается, слёзы больше не текут. Гарри встаёт, улыбается уже уверенней, но Ума знает, что это всего лишь маска, потому что он нервно водит пальцем по крюку. И она знает, что больше всего на свете она хочет его обнять, прижаться, сжать пальцами его рубашку, зарыть ладонь в его волосы, резко, страстно, и абсолютно бесстыдно. — Я думаю, глупо будет делать вид, что нет кита в комнате? И прикидываться двумя идиотами? — произносит Ума тихо. — Что? — Какое мое имя? — спрашивает она и затем, наконец, смеётся. — Ума. — А как ты любишь меня называть? — Ума хитро усмехается. — Дорогая… — Я разрешаю меня поцеловать. И побыстрее. Ума первая подходит к нему и уверенно обнимает его за шею. Она понимает, что её руки дрожат, дрожат по-настоящему, когда она чувствует дыхание Гарри на лице, когда зарывает пальцы в его волосы, думает, что сердце стучит безумней, чем в буйном шторме, когда Гарри отвечает на её поцелуй. Ума уверенна, что она счастлива, когда чувствует, как пальцы Гарри гладят её голову. Ей приятно, когда он крюком безжалостно, но нежно проводит по ее щеке. — Нам обязательно возвращаться? — спрашивает хитро Гарри, когда Ума разрешает прижать её к груди. — Обязательно, это ведь и мой праздник. Ты ведь не хочешь его испортить? — Я уже испортил, — хитро улыбается Гарри, и его крюк снова оказывается в её волосах. — Мой маленький капи… — Вот что, — Ума резко от него отходит, и с долей отвращения отталкивает от себя крюк. — Если будешь со мной сюскаться, и называть меня маленькой, я возьму все свои слова назад. Все до одного! И ещё, я остаюсь капитаном. Так что мы оба через пять минут должны вернуться на площадь, это приказ. Гарри хохочет, демонстративно и звонко. — Пять минут не получится, дорогая моя, — со смешком говорит Гарри. — Это почему ещё? — Ну… Как тебе сказать, капитан… — Говори, как есть! — Ты знаешь, как выйти из этого лабиринта?