An Ocean of Qingxin

Светает. Солнце окрашивает небо багряным, и среди коварных морских волн зарождается первобытный страх, словно вот-вот должно случиться что-то ужасное. Надвигается гроза, и такая погода куда лучше отражает беспокойство, застрявшее в груди Сяо. Быть может, не свет солнца, а раскаты грома станут его успокоением? Быть может, ливень смоет из его головы мысли, которые кружат и стрекочут, словно цикады? Пока солнечный свет обволакивает угловатые горы и купает в кроваво-красных лучах цветы цинсинь за окном его дома, Сяо медленно усмиряет тревогу, гонит её прочь. Позади него щёлкает застёжка, нарушая повисшую в комнате тишину. Только-только появившаяся в теле лёгкость мгновенно улетучивается. — Как он? — Сяо не в силах обернуться. Он всё ещё ощущает в своих руках обмякшее тело Итэра. Он помнит страх, который затмил собой разум в тот момент, когда Итэр упал в самый разгар битвы. Эти эмоции не угасают в памяти, и мадам Пин не нужно видеть страдания, чёрным по белому написанные на его лице. Он — адепт, якса. Когда-то он побеждал титанов и богов. И всё же такая мелочь сразила его. Мадам Пин вздыхает: — Жар спал. Хорошая новость идёт первой — значит, за ней последует плохая. Ложка мёда в бочке дёгтя. — Но он всё ещё без сознания. Его тело истощено, а меридианы нестабильны. Он не так слаб, как обычный человек, но ежедневные сражения вкупе с беспокойством о пропавшей сестре… — она замолкает, и Сяо понимает без лишних слов. Итэр достиг предела своих сил. Доводить себя до изнеможения, игнорировать усталость в теле и сражаться с каждым препятствием, возникающим на пути… Сяо едва ли может понять такое безрассудство. Уже несколько тысяч лет минуло с тех пор, как он в последний раз довёл себя до такого состояния, и ещё больше с тех пор, как он хватался за что-то так крепко, что из пальцев шла кровь. — Я вернусь вечером, — голос мадам Пин раздаётся где-то далеко, словно она уже стоит у входной двери, хотя её старушечье тело не может передвигаться так быстро. Настоящая форма или нет — от старения, присущего людям, ей никуда не деться. — Если он очнётся раньше, пошли мне орла. Сяо издаёт звук, напоминающий согласие, но не произносит ни слова. Он продолжает наблюдать за просыпающейся природой ещё несколько мгновений, пока не убеждается, что мадам Пин ушла. — Итэр, — зовёт он, по привычке ожидая услышать ответ, но в то же время понимая, что его не последует. — Итэр, ты спишь уже слишком долго. В последний раз Сяо боролся с тишиной много тысяч лет назад: тогда ему хотелось найти постоянного спутника. Он отворачивается от окна, за которым виднеются тусклые цветы цинсинь, и смотрит на кровать, где лежит Итэр. Фактически, это кровать Сяо — единственная в его доме, — но он редко ей пользуется. Адептам не нужен сон. В течение многих лет самые разные обязанности требовали от него бодрствовать, пока люди спали. Иногда, однако, чтобы убежать от реальности и не думать несколько часов, Сяо спал. Сейчас он не смог бы заснуть, даже если бы то был приказ Моракса. Аккуратно, чтобы не задеть Итэра, Сяо присаживается на край кровати, где он провёл всю ночь, не сомкнув глаз; где он периодически вливал воду Итэру в рот по капле, пользуясь влажной тряпкой. Кулаки Итэра упираются в подушку, брови нахмурены, губы плотно сомкнуты. — С чем ты сражаешься? — спрашивает Сяо, судорожно прикладывая большой палец между бровей Итэра, чтобы разгладить складку. Но складка не разглаживается, Итэр лишь вымученно стонет и утыкается лицом в подушку. Сяо хочется засмеяться от того, насколько он жалок. Находясь в сознании, Итэр бы коснулся его, и глаза бы его наполнились нежностью или теплом. Напряжение бы исчезло. Он бы наверняка положил руки на талию Сяо, притянув того ближе, или извинился бы за то, что не счастлив в каждый момент своей жизни. Сяо бы заверил его, что невозможно быть счастливым в каждый момент свой жизни. Ужасы, которые они оба видели, войны, в которых они оба сражались, монстры, которых они оба победили… достаточно того, что они оба живы. Сяо знает, что бессмысленно благодарить богов за их с Итэром встречу, но всё же продолжает посылать благодарности любому, кто их теоретически может принять. Ещё один стон вырывается из горла Итэра, задушенный, искажённый, словно из пасти загнанного зверя. Он спит беспокойно уже некоторое время — кошмары всё-таки нашли его. До того, как Итэр появился в его жизни, Сяо не поглощал сны уже… Он не помнил сколько. Это было до войны архонтов, до того, как он стал адептом по контракту Моракса. Тысячелетия. Целая жизнь. Он уже не может вспомнить такие давнишние события. Но поглощение снов — прирождённый талант, которым он владел, ещё будучи якса, и который он потеряет только тогда, когда кто-то одолеет его в битве. И всё же он думал, что поглощение снов осталось в прошлом, что оно было больше нужно для войны, а не для благополучия кого-либо. Но кошмары Итэра… что ж, реальность и без того жестока. — Тебе больше не нужно сражаться, — шепчет Сяо и наклоняется, оставляет невесомый поцелуй на виске Итэра. Энергия перетекает от одного тела к другому. Губы Сяо дрожат, немея, от привычной глухой вибрации, в которой можно различить мелодию. Раньше это было неприятное ощущение, но сейчас оно напоминает о жарких моментах, проведённых на этих простынях, о зубах Итэра, жадно впивающихся в губы Сяо ровно до тех пор, пока они не начнут дышать только друг другом. Поглощение кошмара Итэра заняло меньше секунды — Сяо не оставляет и следа от него, чтобы следующий сон был куда более приятным. Кошмар горчит, когда Сяо глотает его. От него на языке остаётся послевкусие, которое сначала показалось Сяо настолько необычным, что он подумал, будто неправильно применил заклинание. Но теперь он смирился с этим как с ещё одной загадкой Итэра, что сопутствует его путешествию между мирами. Сяо хочется миндального тофу, чтобы стереть это послевкусие. Однако оставить Итэра, чтобы добраться до постоялого двора Ваншу — места с лучшим миндальным тофу, — он не может. — Спи спокойно, — говорит он, выдыхая на ухо Итэру. — Пусть тебе приснится море цветов. Лицо Итэра смягчается — так, словно эти слова были колыбельной, — и напряжение вновь ослабевает. После того, как Моракс прекратил править Ли Юэ, их с Сяо контракт был расторгнут. Сяо может больше не присматривать за людьми Ли Юэ, а потому ему не стыдно скрываться у себя дома, считая каждый вздох Итэра. Ни один из них не должен стать последним. Время течёт медленно, и Сяо проводит его, сосредоточившись на человеке, который забрал всё его внимание и который размахивал мечом так, словно это оливковая ветвь с ядовитым наконечником; на человеке, который растопил сердце Сяо своей улыбкой и волосами цвета солнца. Сяо старательно расчёсывает его волосы и заплетает их обратно в косу, чтобы потом снова расплести и разгладить пряди, разметавшиеся по простыням. Он продолжает поить Итэра водой, увлажняя его губы тряпкой и медленно, аккуратно выдавливая из неё жидкость. В конце концов он принимает позу, в которой был, когда пришла мадам Пин: садится, скрестив ноги, и маленькой спиной прижимается к изгибу между животом и бёдрами Итэра, обеими руками массируя его запястья. Не впервые Сяо размышляет над тем, сколько схваток повидали эти руки. Он заботливо гладит их: мозоли от меча старые — толстые, плотные, жёсткие. Итэр выглядит молодо, но и Сяо тоже. Только звёздам известно, сколько тейватских лет прожил Итэр, и только ядра миров знают, скольких врагов он сломил вместе со своей сестрой. Так много битв, так много смертей. То, что они нашли утешение друг в друге, — это настоящее чудо. — Я тебе что, спинка стула? Сяо резко поднимает голову, удивлённый ещё больше, чем тогда, когда Итэр его впервые поцеловал. Выражение его лица наверняка выглядит абсолютно нелепо. Но, разумеется, это из-за Итэра его глаза широко распахнулись, брови поползли вверх, а рот открылся, напоминая собой арку. — У тебя свои стулья есть, вообще говоря, — Итэр улыбается, хотя и смотрит уставшими, немного расфокусированными глазами. Но он в сознании. Слава архонтам. Не думая над ответом, Сяо рукой дотрагивается до лба Итэра, сравнивая температуру со своей, всегда стабильной. Итэр всё ещё тёплый, но уже не горячий. Сяо может вздохнуть с облегчением. Он бы, по правде говоря, так и поступил, если бы Итэр не потянулся к нему и не обхватил бы его лицо руками. Они обмениваются нежными прикосновениями уже не в первый раз. Далеко не в первый. Но доброта Итэра до сих пор поражает каждый нерв в теле Сяо, и он чувствует себя живым, особенным и — в моменты слабости — любимым. — Я напугал тебя, — говорит Итэр, и голос его уже сам по себе звучит, как извинение, хотя он не успел сказать «прости». Пока Итэр не ляпнул чего-нибудь ещё, Сяо трётся о его руку на своей щеке, выдыхая ему в ладонь и целуя туда, где под кожей бьётся пульс. — Ты не виноват, — очевидное заверение, но сейчас такое необходимое. Итэр не по своей воле довёл себя до такого состояния, но всё равно винит себя в этом. — Ты жив. Ты в безопасности. Остальное неважно. Глаза Итэра наполняются нежностью. Кончики пальцев невесомо скользят по щеке Сяо, пока рука не падает обратно на матрас. На миг в комнате воцаряется тишина, и Сяо вспоминает об утренней просьбе мадам Пин. Он использует свой глаз бога, и вихрящийся поток воздуха превращается в орла. Сяо посылает его, словно почтового голубя, надеясь на то, что старушка не будет спешить. — Где Паймон? — Итэр не сводит взгляда с лица Сяо, но всё же отсутствие парящего «ангела» сильно заметно. Сяо безразлично пожимает плечами: — Я выставил её, потому что она шумела. Куда она потом делась, я не могу сказать. Итэр смеётся, слабо, но искренне. Губы Сяо едва заметно дёргаются, один их уголок приподнимается. Сяо до сих пор кажется невероятным то, что у него есть повод улыбаться. Он постоянно считает, сколько раз на дню Итэр заставляет его расплываться в улыбке, и бережно хранит каждый такой момент в укромном закоулке своей памяти. — Ты мне снился, — фраза звучит ласково и укоризненно одновременно. Глаза Итэра полны тепла, но он, несомненно, знает, что Сяо забрал его кошмар. Сяо молчит и беспечно смотрит на Итэра. — Ты лежал в цветах цинсинь, которым не было конца и края. Я хотел присоединиться, но не смог перестать любоваться. Сяо отводит взгляд, осматривает комнату, пока не натыкается на стык стены и потолка. — Море цветов цинсинь, — задумчиво произносит, будто это не он подсказал Итэру идею для сна. Итэр хмыкает, соглашаясь. — Ты был ещё одним цветком. Сяо тут же несильно бьёт Итэра по руке — наказание за то, что тот слишком много дразнит его. Есть предел количеству эмоций, которые Сяо может одновременно вытерпеть, и ему так непривычна искренняя ласка, без каких-либо манипуляций. Но Итэр лишь ловит руку Сяо и аккуратно сжимает её, большим пальцем очерчивая костяшки Сяо. Сяо остаётся или наблюдать, или сойти с ума. — Спасибо, — говорит Итэр, и из-за недавнего смеха его голос дрожит, — что присмотрел за мной. Хочется поспорить, отвергнуть благодарность, отказаться от лишнего внимания. Сяо мог бы сказать, что это мадам Пин лечила Итэра, давала ему лекарство и делала всё возможное, чтобы он не умер. Но Сяо постепенно привыкает: нет ничего страшного в том, что тебя похвалили. Он подаётся вперёд и тянет Итэра за волосы: — Кто-то же должен был. Ты ведь решил, что довести себя до изнеможения — это отличная идея. В его весёлом голосе — только добрая насмешка, к которой его рот совершенно не привык. Как и к подушечке большого пальца Итэра во время их первого поцелуя. Знание того, что Итэр улыбнётся именно от слов Сяо, опьяняет. — Прости, что нагрузил тебя работой, — Итэр снова смеётся, но заходится кашлем прежде, чем Сяо щёлкает его по уху. Сяо осторожно помогает сесть кашляющему от сухости в горле Итэру, потирая его спину. — Расслабься, — бормочет Сяо и одной рукой удерживает Итэра в вертикальном положении, а другой тянется к столу за чашкой воды. — Ты не один на поле боя. Мадам Пин ещё нет, и Сяо позволяет себе уткнуться лбом в висок Итэра, вплетая пальцы в его волосы. Он закрывает глаза, и весь его мир сужается до одного лишь Итэра: до его горячей кожи, до волос, слабо пахнущих солнцем, до тихого, мерного дыхания. Итэр мычит, наваливаясь на Сяо — так, словно полностью уверен, что Сяо выдержит вес его тела. — М-м… Знаю. Со мной теперь мой якса-телохранитель, — Итэр говорит это с такой любовью в голосе, что у Сяо начинает болеть в груди. — Дурак, — Сяо ругается и прячет лицо на плече Итэра. Его щёки горят — и не только из-за тёплой кожи Итэра.