***
Сколько раз он видел этот кошмар? Веки тяжело поднимаются, пока тело бьёт мелкая дрожь, холодом разливающаяся по всему телу. Нагито прерывисто выдыхает, неотрывно смотря в белый потолок.***
— В японском, как и китайском, языке одно из чтений иероглифа «четыре», созвучно чтению иероглифа «смерть». Поэтому все, что включает в себя эту цифру считается несчастливым, приносящим неудачи, — голос пожилого учителя разносился по классу, раздражая воспалённое сознание Нагито, что так и не смог больше заснуть, поэтому сейчас он улёгся головой на сложенные руки в попытке хоть немного облегчить головную боль. — Комаэда, останешься сегодня после уроков. Займёшься уборкой класса. –… Да, сенсей.***
Полчаса спустя Нагито отжимает швабру в последний раз, тяжело вдыхая влажный воздух. Юноша открывает окна, подхватывая ведро помутневшей воды. Осталось только вылить его и вернуть всё уборщику. Ладонь ложится на ручку, не успевая нажать, как чувствует, что дверь резко открывается снаружи. Парнем. Запыхавшимся незнакомым парнем, который прямо сейчас стоит напротив него в строгом костюме глядя прямо в глаза белокурого юноши. — И-Извини, занятия уже зако- Шатен не успевает спросить. Ведро громко лязгнув железной ручкой падает на пол. Вода быстро растекается, но Комаэда не слышит. Он просто резко выталкивает юношу в коридор, захлопывая дверь. Шаг назад, Нагито замирает. Руки трясутся и юноша обхватывает себя за плечи в сильном напряжении. Давно он не испытывал такого. И был бы рад больше никогда не иметь глупой надежды, навязанной собственным сердцем, абсолютно отказывающимся слушать разум. Но едва ли ему в чем-то везёт.***
— Хаджиме Хината, — робко произносит шатен, представляясь перед новыми одноклассниками у школьной доски. Чиса, лучезарно улыбаясь, похлопала его по плечу: — Не волнуйся ты! У нас дружный класс, — она подносит ладонь к губам, шепча юноше. — Но если что, ты всегда можешь ко мне обратиться. Установить доверительные отношения очень важно. Будь то учитель и ученик. Или одноклассники.***
— Это… — начинает Хаджиме, подходя к белокурому юноше в гардеробе. Лица Нагито не видно за приоткрытой дверцей шкафчика, но шатен продолжает, складывая руки на уровне груди: — Почему ты избегаешь меня? И тогда… — Я не избегаю, — отрезает Комаэда, панически смотря вглубь шкафчика. — Тогда пойдем домой вместе? Нам вроде по пути. Хината подходит к парню с другой стороны, так что он теперь видит его настороженное лицо. И сам невольно удивляется. — А? — Если ты меня не избегаешь. — Зачем? — Просто… Поговорить? Нагито поднимает глаза. И теперь уверен. Он влюбился в парня напротив, что сейчас протягивает ему руку с легкой улыбкой.***
— Мне сейчас туда, — Хината останавливается, указывая в сторону пустующей улочки. Нагито выдыхает маленькое облачко пара. — Тогда, пока? — пряча собственное разочарование, спрашивает он. — Ещё увидимся. У Хаджиме до мурашек теплый голос. — Хината-кун! — неожиданно, даже для самого себя, громко произносит белокурый. Шатен оборачивается, слушая. — Сколько я должен тебе за костюм? — Ты что?! Там всего несколько капель попало! — Но всё равно… Могу… — Может тогда сходим в кафетерий? — предлагает Хаджиме. Вот так просто. — Ты свободен… Завтра? — Комаэда замечает, как шатен зарывается рукой в волосы и опускает глаза вниз. — Да. Розовый румянец покрывает его лицо и кончики ушей, когда на следующий день они после школы идут в знакомую Нагито кофейню, разговаривая на повседневные темы. И он удивляется тому, как на душе спокойно. Впервые за столько лет. Хаджиме любит брусничный чай и теплые пирожные. Комаэда же пьёт горький кофе, за что получает небольшую лекцию о его вреде и маленькую порцию сливок в свою чашку, налитую заботливыми руками. Оказывается это вкусно.***
— If you sta… stay…? — хмурится Хината, развалившись на чужой кровати. Комаэда встаёт из-за стола и подходит ближе, наклоняясь к учебнику английского, над которым склонился шатен. — If you stay with me I will forget about all the… misfortunes, — заканчивает он, прикрыв веки. — Несчастьях? — Несчастьях. Дни перетекают в недели, затем в месяцы. Они близкие друзья, по крайней мере, дистанция между ними ограничена такой формой взаимоотношений. Хаджиме, кажется, всё устраивает. А Нагито… А Нагито понимает, что он не может дать ему всё необходимое для нормальных отношений. Ему хватает совместно проведенных вечеров за болтовней с чашкой чая или какао, фильмами, домашней работой, школьными проектами, да чем угодно. Только бы чувствовать это питающее сердце тепло в грудной клетке.***
— «Гордость и предубеждение»? Пальцы Хинаты цепляют книгу за корешок, вытаскивая её с полки. –Да, она довольно старая, мама лю… — он осёкся. -…била её читать. Юноша провел ладонью по плотной обложке, словно стирая пыль. — Ты никогда не говорил о родителях. Ничем хорошим этот разговор не закончится. Поэтому Комаэда решает промолчать. Страницы шуршат, Хината ищет оглавление, аккуратно перебирая хлипкую бумагу, и краем глаза замечает, как что-то вылетает из книги. — Это? — шатен присаживается на корточки, заметив ссохшийся четырехлистный клевер, почти касается его, но: — Не трогай! — вскакивает белокурый юноша, случайно громко опрокинув стул, падая на колени рядом с Хаджиме, и перехватывает гербарий, аккуратно зажимая в ладони. Двое сидят несколько минут в тишине. И вот опять Нагито чувствует себя проблемным. Он не знает, что делать. — Прости. Единственное, что Комаэда умеет хорошо, так это извиняться. — За что? — Ты, наверное, считаешь, что я странный. Не тебе стоило со мной знакомиться, — белокурый смотрит в пол, чуть слышно раскрывая свои мысли. — Почему ты так думаешь? — спокойно произносит шатен. — Я притягиваю к себе неудачи, — Нагито раскрывает ладонь, глядя на маленький сухой клевер. — Так странно, что с тобой я совершенно забыл об этом. — Может быть потому что это не так? — Хината-кун, какова вероятность, что в самолёт, захваченный террористами, попадёт метеорит? — К чему это? — Какова? — тоскливо повторяет Комаэда. — Не думаю, что это возможно. Нагито усмехается. — А выжить в этой ситуации. Возможно? –… — А я выжил, — его голос сходит на шёпот. — Думаешь, это удача? Хината смотрит на белую макушку, не смея пошевелиться. — Забавно, что во всем мире найти четырехлистный клевер считается удачей, в то время как «четыре» созвучно со «смертью». — Ты можешь просто оторвать его. — А? — Просто оторвать один листик. Нагито поднимает взгляд. — Знаешь, ты не виноват в случившемся, просто… Просто этому суждено было случиться? — парень запинается, пытаясь подобрать слова. — В жизни много ужасных вещей, но это не повод… лишать себя счастья, которое ты можешь создать? Снова звенящая тишина. — Видимо ты не понимаешь, Хината-кун, — краешки его губ приподнимаются. «Сегодня четырнадцатое февраля». Узловатые пальцы тянут один листик, аккуратно отрывая. Он откладывает клевер на пол. Медленно взяв чужое запястье, Комаэда каждую секунду прикосновения боялся, что его отдернут. Он подносит зажатый в пальцах лист к губам, оставляя невесомый поцелуй, и вкладывает его в раскрытую ладонь юноши напротив. — Мне настолько не везёт, что я влюбился в тебя.***
— Что это? — замечая странную коробку, во время уборки шкафа, спрашивает Нагито. — Ааа… Это «коробка памяти». Вроде, её так называют? — усмехается Хаджиме, видя растерянность на лице белокурого. — А что там? — Можешь посмотреть, если хочешь. Шатен подходит ближе, присаживаясь на пол рядом с Комаэдой, который подцепляет крышку, заглядывая внутрь. Письма, неумелые рисунки, открытки, даже простые записи с пожеланиями на день… Нагито переводит взгляд на Хинату, восторженно спрашивая: — Ты хранишь это со школы? — С того самого дня, как ты признался мне… — доставая импровизированную валентинку того дня залитую в стеклянную оболочку, тепло произносит юноша, приобнимая Комаэду. Белокурый укладывает голову на чужое плечо, пересматривая свои записи чувств и понимает… … что вся эта череда его неудач прошлого, стоила их счастья в настоящем.