Искра

На берегу озера снег лежал слоем в несколько дюймов, само озеро замерзло и покрылось снежным одеялом. Маэдрос сидел, прислонившись к стволу ивы, голые ветки которой были не видны под слоем льда, они были увешаны сосульками, как стеклянными бусами. Заходящее солнце бросало длинные тени на ледяное озеро и замерзшие поля, склоняясь за горы Митрима на западе, и в этом Маэдросу виделось постоянное напоминание, что с той стороны не прийти никакой надежде. Он был укутан в теплый плащ, его рука висела на перевязи, которая оберегала ее от лишней тряски. Культя была еще чувствительной, но он уже знал, что со временем она заживет полностью. День был серый и пасмурный, и он едва различал горы, а на северо-востоке небо казалось кромешно-темным, там, где Моргот создавал свой темный чад. «Сколько же времени ему понадобилось, чтобы заметить, что я исчез?» – подумал Маэдрос. – «Кого он наказал за это? Сколько времени понадобится ему, чтобы подготовиться к мщению?» Он услышал легкие шаги за спиной. Наверно, Фингон идет, чтобы сказать ему,что пора возвращаться в тепло. И, может быть, еще раз повторить, что то, что он задумал совершить завтра - не самая лучшая идея. Но Маэдрос уже принял решение. - Еще немного, - сказал он, не оборачиваясь, - здесь, на воздухе, мне лучше думается. Шаги затихли. Маэдрос смотрел на заснеженные земли. - Здесь всегда так много снега зимой? - спросил он. - Бывало и больше. У Маэдроса упало сердце, когда он понял, что к нему пришел вовсе не Фингон, а Финголфин. Не оборачиваясь, он неотрывно смотрел на дальние горы. За все время они с Финголфином обменялись едва ли десятком слов. Маэдросу казалось, что дядя намеренно избегал бесед с ним, не желая воспользоваться его невыгодным положением, когда Маэдрос был так слаб и уязвим. Но теперь, когда он собирался отправиться на южный берег на следующий день, он должен был понимать, что избегать этого разговора больше нельзя. Он слышал, как Финголфин сел по левую сторону от него. - Итак, завтра ты вернешься к своему народу. - Да. - Ты пойдешь пешком? - Да. Один. Как я уже сказал прежде, здешний воздух помогает мне думать. - Я уверен, что твои братья могли бы приехать за тобой на лошадях. - Я не позволю им приближаться к вашему лагерю с лошадьми, - твердо сказал Маэдрос, - день ходьбы вполне меня устроит. Некоторое время они молчали. От их дыхания возникали морозные облачка и быстро рассеивались. - Фингон сказал мне, что ты стоял в стороне, когда Феанор сжигал корабли. – произнес Финголфин наконец. - И он сказал, что узнал об этом от Маглора. Почему ты сам не сказал ему? - Разве тут есть, чем гордиться? - Кажется, ты считаешь, что нет. - Я видел неправедное деяние, но не пытался его исправить. - Ты видел, что это неправедно. Другие - нет. Если тут и нет причин для гордости, это все равно ставит тебя в совершенное иное положение. А что касается исправления, то мы оба знаем, каким упрямцем бывал мой брат. Маэдрос, наконец, обернулся и посмотрел на него. - Да, знаем. Финголфин сидел на корне дерева в футах шести от него, пристально глядя на него. Маэдрос знал, о чем он думает. Финголфин знал, как упрям был отец. Он пытался определить, насколько упрямым окажется сын. Маэдрос первым отвел глаза и вновь стал смотреть на северо-восток. - Он не бездействует, - проговорил он. Финголфин проследил за его взглядом. - Его орки боятся солнечного света. - Но мы оба знаем, что это не будет сдерживать его вечно. Молчание Финголфина было достаточным ответом. - Но что будет, когда они, в конце концов, выступят из Ангбанда? – продолжал Маэдрос. - Он может сделать это ночью. Он может сделать это в пасмурный день. Он может сам устроить этот пасмурный день. И когда он это сделает, неужели он застанет лордов нолдор сидящими сложа руки в Хитлуме, и разглядывающими друг друга через озеро? Финголфин смотрел на Маэдроса. - Неужели? - Одной из последних вещей, которую ты сказал моему отцу было то, что ты последуешь за ним туда, куда он поведет. - Он должен был помнить эти слова, когда оставлял нас у льдов. Но вот мы здесь, а он нет. - Нет, - тихо ответил Маэдрос, - его нет. - Ты видел его смерть, - произнес Финголфин после едва заметной паузы. Маэдрос не ответил. Феанор умер так давно, а у него не было не малейшей возможности оплакать его смерть. Ему казалось, что надо сначала поговорить об этом с братьями, а вовсе не с Финголфином. Хотя точка зрения Финголфина в том, что касалось Феанора, была гораздо ближе к точке зрения Маэдроса, чем мнение братьев, это напоминало предательство. - Каковы были последние слова, что ты сказал ему? - спросил Финголфин. Маэдрос посмотрел в темноту. Где-то там лежал перевал, где Феанор умер, и не осталось у него ни могилы, ни гробницы. - Я желал бы, чтобы то были слова любви или хотя бы прощания. Но он уже был далек от этого. Последнее, что я сказал ему – это был обет, что я исполню Клятву. Только это имело для него значение. Впервые на лице Финголфина промелькнуло выражение сочувствия. - Какое же бремя он оставил тебе, - произнес он тихо. - Может быть. Но оно мое, и я понесу его. - Какое бремя может вынести один эльф? - Я понесу столько, сколько должен. Я не изменю ему. - Не изменишь, - печально отозвался Финголфин. – По крайней мере, в этом я уверен. – Последний луч света погас на западе, и лицо его было скрыто тенью. Маэдрос снова умолк. Тьма поглотила Эред Ветрин и темное облако над ним, но Маэдросу казалось, что он продолжает ощущать их присутствие. Финголфин поднялся. - Фингон просил меня сказать тебе, чтобы ты возвращался, пока не замерз. Маэдрос едва заметно улыбнулся. - Благодарю. Я так и сделаю. Он обернулся и увидел, как дядя медленно уходит, направляясь к огням лагеря. - Финголфин! Старший эльф остановился. - Я не поблагодарил тебя за гостеприимство. - В самом деле, не поблагодарил. - Спасибо, - тихо сказал Маэдрос. Финголфин кивнул, затем медленно повернулся и пошел прочь. Маэдрос повернулся к озеру и, откинув голову на шершавый ствол ивы, закрыл глаза. Нет, он не предаст отца. Но и народ свой он предать не должен. И если исполнить клятву означало погубить свой народ, у него оставался единственный выбор: передать то бремя, которое он мог передать, и оставить себе другое, которое он никогда не сможет бросить. Он сдержит Клятву. Он будет продолжать войну против Моргота, как повелел ему Феанор. И если таково его проклятье, что каждое его усилие заранее обречено на неудачу, он, по крайней мере, исполнит завет отца – и о деяниях его будут слагать песни до последних дней Арды.