Мы не можем друг без друга

      Они не были примерными братьями, Эмиль знал это всегда. Однако сейчас, после очередной ссоры, что-то неприятно крошилось в душе. Почему-то эта ссора казалась крахом всего. Возможно, потому что он ушёл из дома Сигурда?       Он наорал на старшего брата, в то время как тот едва-едва повысил голос и пытался увещевать братишку спокойными аргументами. Да только в аметистовых глазах напротив разверзалась отчаянная буря, а руки бессильно сжимались в кулаки.       Всё это Эмиль может вспомнить сейчас, тщательно анализируя тот вечер, хорошенько остыв. Тогда же он действовал на эмоциях.       Он давно хотел жить самостоятельно, стать обычным парнем без всяких особенностей. Вырваться из-под гиперопеки Сигурда было важным шагом к чувству свободы и нормальности. Вот только кроме свободы Эмиль получил жутко ноющее в груди сердечко.       Он наорал на брата, высказал ему все свои даже самые маленькие (парень правда думал, что давно забытые) обиды, поставил перед фактом и ушёл. Ну, как ушёл, уехал на своём гордом троне.       А Сигурд впервые в жизни не пошёл за ним.       Вновь и вновь проматывая в голове свой уход, Эмиль мог с полной уверенностью сказать, что тогда он мог услышать всхлипы у себя за спиной. Хотя, это уже наверняка его надумки, старший брат никогда не плакал. Глупо было подумать о таком. Вероятно, он был лишь обузой для Сигурда все эти годы.       Кому нужен инвалид-колясочник? Неужели доктору неотложки самой крупной больницы столицы, где оборот пациентов настолько бешеных темпов, что Сигурд приползал с дежурств чуть живой? Едва ли. Всё, чем Эмиль мог отплатить брату, это убираться в квартире, готовить, каждый вечер ждать его с приготовленным ужином и укрывать одеялом, если тот заснёт на диване, заполняя отчёты.       За те несколько недель, что они в ссоре, Сигурд ни разу не позвонил. И ни разу не поднял трубку, когда младший, преломив свою гордость после второй недели, сам начал набирать его номер. Либо сбрасывал, либо гудок оканчивался по времени, либо телефон каким-то магическим образом оказывался выключенным или вне зоны действия сети (и это у врача то, которого могут вздёрнуть посреди его долгожданного отдыха и вызвать в больницу, потому что “рук не хватает”).       На третьей неделе Эмиль не выдержал окончательно и приехал к их старой квартире. Подтянув себя по пандусу и поднявшись на лифте на второй этаж, парень заехал в квартиру, воспользовавшись оставшимися ключами.       Квартира выглядела заброшенной, было ощущение, что Сигурд не появлялся здесь все эти три недели. На полках лежал довольно толстый слой пыли, на кухне было прибрано так, как это делал Эмиль в последний день своего хозяйствования, постель идеально заправлена и, ударив по покрывалу, парень выбил из него очередное облачко пыли.       Наверняка брат теперь ночует в больнице, он и раньше мог по несколько суток домой не приходить, говорил, для обучающихся интернов есть спальные места в дальнем корпусе больницы, и иногда они не против поделиться. Что тут скрывать, доктор Эрлендсон, несомненно, имел авторитет среди персонала, несмотря на свою молодость. По крайней мере молоденькие медсестры видели в нем не объект для флирта, а опытного специалиста. Впрочем, это со слов самого Сигурда.       Хотя Эмиль всё же знал некоторых сотрудников той больницы. Из-за своей инвалидности и некоторых осложнений, с ней связанных, ему периодически приходилось наведываться на осмотр к специалисту, который был немного знаком с его братом. Тот тоже отзывался о Сигурде довольно положительно. Удивительно, при условии, какой занозой старший может быть.       Уж Эмиль то знает все проявления братской угрюмости, неразговорчивости, даже напускной таинственности. Вы спросите, почему сам Эрлендсон-младший так холоден в общении с окружающими? А теперь посмотрите на пример, который маячил у того перед глазами всю его жизнь. Только вот последний месяц эта дурацкая фигура куда-то свалила из его жизни, и Эмиль чувствовал, что отчаянно в ней нуждается, ведь на самом деле под маской крылась нежная и кипучая эмоциональная душа.       Для инвалида парень был очень самостоятельным и способным. Руки давно привыкли толкать колёса, передвижение давалось легко, чтобы проехать большое расстояние в городе разъезжало специальное такси для колясочников. По дому Эмиль давно работал сам вместо брата, который отбирал у младшего пылесос только в свои редкие выходные. И то это всегда превращалось в перетягивание бедного устройства, так как младший не желал грузить брата.       Тот даже после сна выглядел как недобитый зомби, у Эмиля сердце сжималось, когда он видел брата особенно уставшим, да ещё и пытающимся в таком состоянии продолжать как-то трудиться. Главной заботой вечером для младшего было не посмотреть свою любимую передачу про море, а отловить Сигурда после его возвращения и впихнуть в того ужин до того, как он завалится отсыпаться или строчить свои отчеты и засыпать за ними.       Их холостяцкая жизнь была мирной и размеренной, полной взаимопомощи, заботы и… гиперопеки Сигурда. Иногда тот становился совершенно невыносимым в своём желании облегчить младшему жизнь. Эмиль с радостью огрел бы его чем-нибудь тяжёлым, чтобы выбить такую дурь из головы, да только умную головушку доктора Эрлендсона, не раз спасающую жизнь пациентам, жалко становилось каждый раз.       Сейчас, спустя три недели, юноша был не против вернуть хотя бы капельку той заботы, которой старший постоянно окружал его. Однако, склонив голову, Сигурд сказал тогда: “Хочешь жить один и самостоятельно, хорошо, я больше не смею тебя останавливать, катись во взрослую жизнь”. После этой фразы рассвирепевший Эмиль вылетел из квартиры, подхватив сумку с вещами и хлопнув дверью, что-то проорав в ответ, заглушая всхлипы (а были ли они всё-таки?) брата.       Парень жалел о всех сказанных в пылу гнева словах, о всех вместе и каждом по отдельности, но слово не воробей, вылетит, уж не поймаешь. Своих воробьев Эмиль благополучно распустил.       Теперь каждый день после работы, а Эрлендсон-младший тоже на хлеб-соль зарабатывал, только работой в офисе, знаменовался приходом в старую квартиру и напрасном ожидании Сигурда. Уже под сенью ночи Эмиль вызывал такси для колясочников, и то доставляло его к новому жилищу.       Вот только это место пока не сумело стать ему домом, не было здесь необходимого уюта и удобства. А ещё не было вечно хмурого и сонного, но на самом деле жутко доброго буки под названием «брат».       Парень отчаянно желал всё исправить. Только как, если Сигурд даже трубку банально взять не может и из дома куда-то свалил?       В подобном волнении насчёт брата Эмиль провёл добрую неделю. Их ссоре стукнул ровно месяц, а они до сих пор даже издали не увиделись. Подобное никак не могло не тревожить.       В этот день Эрлендсону-младшему надо было на осмотр в больницу, так что в душе парня затеплилась надежда, что после приёма у него хватит смелости заглянуть в отделение неотложной помощи и оторвать тамошних врачей от работы.       – Грустишь? – Кёллер скорее констатировал факт, хотя в голосе и прозвучала интонация вопроса.       – А ты в психологи записался? – мрачно огрызнулся Эмиль, проезжая в кабинет своего врача.       – Между прочим я думал о том, чтобы пойти на психолога, – возмущённо воскликнул Хенрик.       – Я рад за людей, которые не стали твоими пациентами, – проворчал парень, и старший не замедлил подколоть его:       – Уууу, ворчишь как дед в сауне, веником сейчас дурь выбью из тебя.       – Только посмей, – в памяти тут же блеснули моменты, когда Сигурд говорил, что голову оторвёт тому, кто заденет его младшего брата. В груди снова что-то сжалось.       – Ладно-ладно, – в успокаивающем жесте подняв руки, произнёс Хенрик, однако в глазах не было ни капли раскаяния, – Так чего грустишь то?       – С братом поругался. Хочу помириться, но не могу с ним встретиться. Он будто меня избегает, наверное, дни и ночи в своей неотложке проводит, – всё-таки пожаловался младший, недовольно передергивая плечами.       – Постой… ты не знаешь? – датчанин неожиданно посерьёзнел, даже уголки его вечно растянутых в улыбке губ опустились.       – Что я должен знать? – подобный тон тут же заставил Эмиля насторожиться.       – Доктор Эрлендсон… Он… Я думал, тебе передали. Ты только не волнуйся… Он правда проводил дни и ночи в больнице. Брал по несколько смен подряд, как бы заведующий не ругался на него. Отсыпался на интерновских койках и снова уходил в дежурства. Я знаю, что первую неделю он был сам не свой, и так ведь не особо общительный, а тогда совсем в себя ушёл и оживал только чтобы заниматься пациентами, похоже это как раз после вашей ссоры было. Потом вроде вернулось на круги своя, но зарабатываться он не перестал… – Хенрик рассказывал, как-то сосредоточенно хмурясь и избегая встречи с глазами своего пациента и друга.       – Что… что случилось? – Эмиль едва справился с подрагивающим от напряжения и плохого предчувствия голосом.       – Несколько дней назад, пятого… да, именно пятого числа в 18:27 его сердце остановилось от переутомления и истощения, – объявив это, Кёллер наконец поднял глаза на младшего, собираясь ещё что-то дополнить.       – Нет… – выдохнул парень. Его глаза расширились до размера блюдец. На ресницах мгновенно скопились первые бусинки слез. Лицо застыло в гримасе ужаса и душевной боли. В душе у Эмиля что-то резко оборвалось.       – Эй, ты чего? Живой он! Тьфу, договорить мне не дал. Неотложка убила, неотложка спасла, медсестры откачали, – датчанин и сам испугался того, что ляпнул и как преподнёс новость, подскочив к Эрлендсону-младшему, он всхватил того за плечи и заставил поднять голову и посмотреть на него. – Слышишь?! Живой твой Сигурд. Наделал переполоха по всей больнице, лежит в одной из палат, состояние так себе, но стабильное.       Эмиль не мог сказать, что он чётко осознавал, что Хенрик пытается ему внушить. В голове всё мешалось. Единственное, что держало его сознание на плаву: брат всё-таки живой – а это главное.       – Можешь… меня к нему отвести? – сглотнув комок в горле, слегка дрожащим голосом спросил юноша.       – Конечно, – решительно воскликнул мужчина, готовясь исправлять свою ошибку, – Время посещений ещё не началось, но я проведу тебя как персонал, пошли.       Эмиль, ни секунды ни размышляя, заработал руками, проворачивая колёса своего кресла. Он жутко жалел, что не может встать и броситься за доктором Кёллером со всех ног, но для этого ему надо было не быть инвалидом, потому он просто толкал бедное кресло со всех сил.       Пара бесконечно долгих минут и вот она, дверь в нужную палату. Хенрик притормозил младшего и аккуратно заглянул внутрь.       – Чшш, похоже все спят, – прошептал он, оборачиваясь обратно к Эмилю.       Тот напряжённо кивнул, а потом проехал в приоткрытую пошире для него дверь, стараясь делать всё максимально тихо.       В светлой палате было всего две койки. На одной из них посапывал совершенно незнакомый Эмилю мужчина, потому методом исключения, юноша понял, что ему нужен комочек одеяла на второй кровати.       Подъехав туда, Эрлендсон-младший аккуратно отодвинул одеяло с головы спящего. Его взгляду тут же предстало бледное осунувшееся лицо с плотно закрытыми глазами. Эмиль всё бы отдал, чтобы увидеть живые аметистовые глаза брата, но будить его он не смел, потому слегка трясущейся рукой бережно перехватил кисть старшего и нежно сжал её, сосредотачивая взгляд на заострённом лице Сигурда.       – Возвращайся ко мне, – прошептал он одними губами, едва сдерживая вновь подступающие слёзы, ведь безвольная рука брата казалась настолько тонкой и лёгкой, что одно неверное движение и ты разобьёшь хрупкую иллюзию жизни в этом теле.       Хенрик где-то сзади слегка передёрнул плечами: тишина имела угнетающий характер, потому он подошёл к младшему и, положив руку тому на плечо, произнёс:       – Он вернётся, не сомневайся ты.       Голос Кёллера звучал бодро, так что Эмиль даже обернулся на него, посмотрев своими блестящими жалобными глазами, от которых даже у оптимистичного датчанина сердце сжало.       – Я его из могилы достану, если только попробует не сделать этого, – буркнул юноша с ноткой едва слышного отчаяния, возвращая свой взгляд к брату и замечая почти незримое сокращение мышц. Нахмурив тонкие брови, Эмиль передвинул свои пальцы на запястье старшего, а потом как-то горьковато усмехнулся.       – Пульс слишком частый для спящего, горе-медик, подслушивать нехорошо.       – Мхв, когда стал таким умным?.. – аметистовые глаза с усилием приоткрылись и тут же направились на лицо младшего. Голос звучал очень слабо, но с привычной саркастичной ноткой, что не могло не радовать соскучившегося по братским подколам Эмиля.       – Пока ты в больнице месяц ошивался, – тут же обозначил тему необходимого им разговора парень, ободряющее сжимая запястье старшего.       И так бледный Сигурд от такого заявления будто сильнее потускнел. Он виновато прикрыл глаза и весь съежился, аккуратно выдергивая свою кисть из рук братишки, сжимая тонкими пальцами край одеяла.       – Я был неправ, когда держал тебя, мне жаль, ты правда можешь быть абсолютно самостоятельным и не раз доказывал это, прости, – было видно, что слова давались Эрлендсону тяжело. Младшего пугало, насколько слаб был его брат.       – Не извиняйся, мне и так скверно на душе, – пробормотал Эмиль, протягивая руку к кисти старшего, однако тот вновь отдёрнул её.       – Я не замечал, как часто задевал тебя своими попытками помочь, каждый раз я делал что-то не так… – Сигурд будто не слышал просьбы брата.       Эмиль же в очередной раз проклинал всё, что сорвалось с его языка в тот вечер. Видеть старшего таким разбитым, как физически, так и морально, юноше было в новинку, он не знал, как подступиться к ситуации, чтобы восстановить их с братом отношения. Уже не заботясь о хрупкости больного парня, Эрлендсон-младший резко всхватил Сигурда за кисть, а другой рукой, заставил того повернуться к нему лицом.       – Сиг… – настойчиво позвал он горе-врача, так что тому пришлось вновь напрячься и приоткрыть глаза. Потерянный взгляд как током прошил Эмиля, потому он прикусил губу, пытаясь верно сформулировать свою мысль.       – Ты способен жить самостоятельно, если ты этого хочешь, я правда больше не буду тебя держать, – воспользовавшись замешательством младшего, как можно в таком состоянии твёрже ознаменовал итог своих речей Сигурд, хотя в глазах и блестела тоска от подобного решения.       – Но я не хочу, – наконец нашёлся юноша, – Да, я-то могу жить самостоятельно, а вот ты нет. Я прекрасно справлялся, когда тебя подолгу не было дома или весь последний месяц. Ты же за это время чудом не отправился на тот свет, успешно себя доведя до, черт возьми, постарался же, остановки сердца. Дурень ты. Хоть чуть бы о себе заботился! – к концу своей тирады Эмиль заметно разошёлся, переходя на повышенный тон, однако заметив, что старшему брату снова некомфортно, он подавил в себе возмущённые чувства.       Натянув на лицо мягкую извиняющуюся улыбку, юноша протянул руку вверх и начал гладить Сигурда по голове и его светлым, слегка спутанным волосам. Старший явно не ожидал такого движения, потому шокировано распахнул глаза, что заставило Эмиля улыбнуться шире, подавляя смешок. Такое простое касание до чуть не потерянного родного человека доставляло ему вселенское удовольствие.       – Ты нужен мне, братик, – выдохнул Эмиль, чувствуя, как к горлу подступает комок сентиментальности, – А я нужен тебе, – добавил он, отворачиваясь к окну, чтобы не показывать проступившие слёзы.       – Мы не можем друг без друга, – согласно произнёс Сигурд, слабо улыбаясь, на его глазах тоже блестели бусинки слез, только на этот раз счастья.       А Хенрик, давно вышедший из палаты, думал о том, какие эти Эрлендсоны всё-таки милые братья, а ссора лишь укрепила их связь, чтобы больше ни одна трудность не развалила чудесного союза.