***
Среда — двумя днями ранее — Бак, Эдди, зайдите внутрь и осмотрите здание на наличие оставшихся людей. На третьем этаже должны быть по крайней мере два человека. Баку не нужно повторять дважды. Он поднимается по лестнице и направляется к окну третьего этажа, которое кажется наиболее надежным. Адреналин закипает в его венах — это его первый крупный пожар после возвращения в команду, и потому это кажется каким-то испытанием, что он наконец-то сделал это, словно у него есть шанс доказать себе и остальным то, что он говорил все это время — он готов. Он может это сделать. Бак разбивает окно и стряхивает осколки, буквально спиной чувствует тяжелое присутствие Эдди, когда он забирается в здание и смотрит на растущее пламя и клубящийся дым. Другая команда работает над вентиляцией крыши, и хотя большая часть здания уже эвакуирована, время идет, когда слышится треск стен, а пламя лижет потолок над головой. — Начнем с проверки комнат, — кричит Эдди, стараясь перекричать рев огня. Бак кивает, и они идут вперед. Они вышибают двери и кричат в жар и дым, но не получают никакого ответа, слыша лишь треск пламени, и их собственное дыхание эхом отдается в их масках. В третьей комнате они находят тело. Эдди приседает, чтобы проверить пульс, но качает головой, бросая последний взгляд на некогда живого человека, а затем идет дальше. Может, кто-то все еще цепляется за надежду. Может быть, это кто-то, кого они еще могут спасти. Они просматривают весь этаж и больше ничего не находят. Пот стекает по лицу Бака, попадая в глаза, и жара становится почти невыносимой даже через его снаряжение. Он знает, что им уже надо покинуть здание, и кивает Эдди, который хватается за рацию, спрашивает Бобби, есть ли у них еще новости о выживших. Есть еще один пропавший, но огня становится слишком много, чтобы спасатели могли продолжить. — Вы должны немедленно выбираться оттуда. Мы попробуем еще раз, когда возьмем пламя под контроль. Бак стискивает зубы. Если кто-то из выживших сейчас прячется, то к их возвращению их уже не будет в живых. Есть еще одно место, которое они не осмотрели, и он знает, что это большой риск, что Бобби велел им не ходить туда, потому что там было слишком опасно для их первоначальных поисков. Но он все равно идет, не обращая внимания на крик Эдди, проталкиваясь мимо него, захлопывает дверь, ведущую к лестнице, и кричит в лестничный пролет: — Эй! Здесь есть кто-нибудь? Слышен только рев и треск огня позади и под ним. Бак сглатывает ком, чувствуя, как падает его сердце. Затем к его ногам падает туфля. Светло-розовый высокий каблук, которого здесь точно не было. -Эй! — кричит он. Он бежит вверх по лестнице, напрягая слух в ожидании ответа. Он слышит шаги Эдди совсем рядом и чуть не вскрикивает от возбуждения, когда замечает ее: женщину средних лет, прислонившуюся к лестнице и глядящую на них широко раскрытыми, испуганными глазами. — Здравствуйте, мэм, — говорит он, стараясь говорить как можно спокойнее. — Пожарные Лос-Анджелеса. Мы вытащим Вас отсюда. Бак присел на корточки рядом с ней, пока Эдди связывался с Бобби по рации, и только через мгновение услышал отчаянный крик Бобби: «Выметайтесь оттуда немедленно!» — прежде чем услышал, как над головой что-то загремело и треснуло. Горящие обломки падают на лестницу за ними, и Бак, перекинув женщину на плечо, бежит за Эдди, как летучая мышь из ада. Пожарная машина теперь кажется светом в конце горящего туннеля. Они уже почти добрались до выхода, когда очередной грохот над головой заставил Бака остановиться. Он едва успел отпрыгнуть в сторону, когда часть потолка провалилась, выпуская новые клубы дыма в коридор. Он жестом показывает Эдди на другую сторону обломков, предлагая ему взять женщину, потому что он не сможет перелезть к нему, пока она все еще лежит у него на плечах. Они осторожно переносят ее, и Бак усмехается, смотря на напряженное лицо Эдди. — Я прямо за тобой. Они оба знают, что Эдди должен идти, особенно учитывая, что он должен спасти человека от дыма и огня. Поэтому Эдди бежит, а Бак лишь мгновение наблюдает за ним, позволяя себе небольшую передышку, прежде чем перелезть через дымящиеся балки и ковер. Он видит в окне, как Эдди передает женщину кому-то другому, который уже ждал их снаружи. Он винит себя за рассеяность и неповиновение в том, куда это его приводит. Другая часть потолка ударяет его прямо в спину, и Бак не успевает среагировать, как он падает на пол и ударяется с такой силой, что из легких вырывается едва заметный болезненный стон. Ему уже начинает казаться, что его кто-то намеренно сбил*, но когда он поднимается, то видит, что это была часть балки, качнувшейся вниз, как маятник, и ему повезло, что она не попала в голову. Но с другой стороны, ему не повезло, что она вообще задела его. У него болит спина, но еще больше заметна боль в боку, которую трудно игнорировать. Когда о женщине позаботились, Эдди поворачивается и ловит взгляд Бака, на его лице видно тревогу даже сквозь маску и дым. Бак заставляет себя бежать, подходит к окну и хлопает Эдди по плечу, в то время как его бок пронзает боль при каждом движении. Остальная часть разговора проходит мимо него в каких-то расфокусированных размытых мгновениях, словно яркие узоры калейдоскопа. Они спускаются с пожарной машины. Бобби вкратце объясняет Баку следующие приказы, после чего сжимает его плечо, кивает туда, где женщину грузят в машину скорой помощи, и отходит. — С ней все будет в порядке. Хен спрашивает, как он, и он отмахивается. В его жилах так много адреналина, и он сделал это. Он спас человека. Он наконец-то вернулся. Он не может рисковать всем из-за какой-то маленькой травмы. Конечно, для него это не повод для беспокойства, пока он в состоянии ходить и говорить, пока никто не замечает кровь, просачивающуюся через его одежду. (Маленькая, наиболее разумная часть его мозга шепчет, что этого недостаточно, но тут же замолкает.) Огонь постепенно потухает и тлеет. Жар, грохот и мерцания пламени почти не осталось, заметны лишь мигание аварийных машин и вездесущий гул спасателей, летающих по площадке как пчелы. Бак по возможности помогает и садится в грузовик по команде. К тому времени, как они добираются до пожарной части, его смена уже просрочена на час, и он уже мечтает поехать домой. Спину и бок все еще пронзает боль, и он знает, знает, что ранен. Наверное, ранен настолько, что может вернуться на скамейку запасных. Но он не сможет этого вынести. Не сможет. Он… Если кто-то узнает, его отстранят. Поэтому он снимает свою форму и остается в рубашке, сдерживая болезненные звуки и старательно сохраняя пустое выражения лица, в то время как тело умоляет его остановиться. Он продолжает переодеваться. Он машет всем на прощание и садится в машину. Бак едет домой. К тому времени, как он, спотыкаясь, входит в квартиру, оба слоя его одежды насквозь пропитаны кровью. Он заранее понимает, что ему не понравится то, что скрыто под одеждой. На полочке в ванной у него уже приготовлена аптечка, а стерильные салфетки, иголка и нитка словно насмехаются над ним. Это твой первый шанс вернуться, и это все, что можешь? Сколько еще раз ты собираешься все разрушить, Бакли? У тебя нет шансов. Они будут так разочарованы, когда узнают об этом. Но они никогда этого не узнают. Он зашивает рану и как можно тщательнее смывает все следы. Он падает на кровать и даже не пытается забраться под одеяло, прежде чем сон уносит его, темный, холодный и пустой, как море. Туда, где нет потрескивания и жара огня.***
Воскресенье — Сегодня Он приходит на смену с кричащей болью в теле. Он продержался настолько, что смог работать на первом серьезном вызове, на своей первой смене через два дня. Теперь у него двадцать четыре часа, когда он должен притвориться, что он в порядке. Двадцать четыре часа, когда он должен натянуть улыбку, прятать рану с кривыми швами на ней, прятать синяки, которые, словно звезды, рассыпались вокруг раны, прятать пурпурные линии, расползающиеся чуть выше воротника рубашки. Последнее, по крайней мере, не вызовет огромный шок среди команды. Небольшие синяки — нередкость в их работе, и до тех пор, пока никто не задается вопросом, как далеко они уходят, насколько отвратительно и темно выглядит в ее центре… Он будет в порядке. Он уже в порядке. И у него есть целые сутки, чтобы доказать это. Первое испытание начинается, когда Бобби подходит к нему с небольшой морщинкой между бровями. — Эй! Видел твою экипировку на реставрации. Когда ты ее туда отправил? Бак улыбается и пожимает плечами. — Наверное, после последнего пожара, там были обломки повсюду, еще и пришлось немного побегать в конце с этой женщиной на плечах… Должно быть, за что-то зацепился, и она порвалась. — И ты ничего не почувствовал? Тебя ничего не задело? — Нет, — Бак улыбается чуть шире и протягивает руки. — Ни царапинки. Может быть, моя черная полоса неудач наконец-то закончилась. Бобби качает головой, но в уголках его рта появляется легкая улыбка. — Ладно, давай не будем торопить события. И, честно, Бак согласен. Он уже решил для себя быть максимально осторожным в течение следующего месяца. Он слишком много работал, чтобы потерять все сейчас. Он сражался и потерял почти все. Нет, черт возьми, он не собирается пройти через это снова. Он не собирается превращать все свои старания в прах. Поэтому он не поднимает головы, ездит на вызовы и пытается быть осторожным, думает прежде, чем начать действовать. К счастью, вызовов о горящих зданиях нет, только пара застрявших в лифте, несколько небольших ДТП и отец, убежденный в неминуемой смерти дочери, которая просто больна гриппом. И вдруг прошло уже восемнадцать часов, а он смотрит на свое бледное лицо в зеркале ванной, и кусает внутреннюю сторону щеки. На лбу у него несколько капель пота, в сумке — пачка грязной марли. Дверь распахивается, и он брызгает водой себе в лицо, пытаясь выглядеть естественно, улыбается и косится одним глазом на вошедшего. Конечно, это Эдди, и Бак заставляет себя встать чуть прямее, чтобы убедиться, что его лицо сияет еще ярче, чем обычно. — Привет, мужик. — Привет, — улыбается Эдди, подходит ближе, смотря в отражении в глаза Бака. — Устал? — Ага, — вздыхает Бак, потом улыбается и поворачивается к Эдди. — Думаешь, на кухне остался кофе? Эдди качает головой. — Думаю, тебе нужен сон, а не кофеин. И Боже — это самая настоящая правда. Больше всего на свете ему сейчас хочется забраться в постель и проспать там целую неделю. Но он не должен. Нельзя терять бдительность. Нельзя давать лишний повод для подозрений. Никому. Поэтому он смеется, хлопает Эдди по плечу и выходит за дверь, прежде чем его добрые карие глаза успевают разглядеть что-то еще. К счастью, до конца его смены обошлось без сумасшедших вызовов. Целых двадцать четыре часа без происшествий. Это похоже на чудо, и Бак уже готов было расцеловать любого, будь то он божеством, как слышит, как кто-то тихо присвистывает в раздевалке позади него, и его нутро сжимается. — Черт, Бак, что с твоей спиной? Краем глаза он замечает, как Эдди замирает, и, стараясь двигаться плавно и не спеша, натягивает куртку так, чтобы воротник скрывал слабые следы синяков, расползающихся по спине. — Видимо, из-за того обломка потолка. Выглядит круто, да? Чим поднимает бровь. — Если под «выглядит круто» ты имеешь в виду невероятную боль. Что-то холодное стекает по горлу Бака и оседает в желудке. Он заставляет себя рассмеяться. — Нет, чувак, я в порядке. Я даже не замечал этого, пока не увидел в зеркале пару дней назад. Чим, кажется, не особо верит в это, и он видит, как Эдди подходит ближе, выглядя одновременно обеспокоенным и недовольным. Ему кажется, что стены в комнате сжимаются. Кажется, что все ускользает у него прямо из рук. Он не может этого допустить. Не может. — Ладно, ребята, увидимся позже. Он закрывает свой шкафчик и уходит, не останавливаясь, пока не оказывается в машине на полпути к дому. Пока он наконец не чувствует, что снова может дышать. Ему снятся соленая вода и оглушительные взрывы, он просыпается от сдавленного крика с кровью на рубашке. Он сидит, уткнувшись головой в колени, раскачиваясь в стороны и пытаясь взять себя в руки. «Я в порядке». Он должен быть.***
На следующее утро он просыпается от сообщения Эдди. Его глаза покраснели, и он знает, что темные круги теперь еще заметнее. У него болит горло, а бок пульсирует с каждым ударом сердца, и болезненные стоны вырываются наружу, когда он садится и перекидывает ноги через край кровати. Все тело кричит о боли, и он знает, что сам провоцирует это. Даже мысль об отдыхе давит на него, но он не может попросить отгул, потому что у всех возникнут вопросы, а он не сможет на них ответить. Ему нельзя так рисковать. Он не может… Он открывает сообщение от Эдди, чувствуя странное давление в груди при мысли о приглашении прийти и поужинать с ними вечером. Обычно он соглашался, не задумываясь. Обычно он не пытается что-то скрыть от своего лучшего друга. Он сглатывает и соглашается, решив, что не идти было бы подозрительнее, чем то, что Эдди может попытаться спросить, пока он дома. Кроме того, встреча с Кристофером для него сама по себе станет лекарством для души и тела. Этому мальчику всегда удавалось скрасить его день несмотря ни на что. Он все еще чувствует себя хреново, стоя у двери в темной футболке и рубашке, застегнутой на все пуговицы, и думает о правильности своего решения. Часть его все еще хочет развернуться и убежать, завернуться в одеяльный кокон и прятать все свои уязвимые и слабые места, пока наконец не перестанет дрожать. Он думает обо всем, что может потерять. Его работа. Его жизнь. Его семья. Потому что, как бы они ни любили его сейчас, он знает, что может произойти. Время медленно и безжалостно убивает все, и, может, они и будут связываться друг с другом пару-тройку месяцев, но потом все реже и реже, пока, наконец, все это не станет случайным телефонным звонком или сообщением, обещающее встречу, которая так никогда и не состоится. Бак знает, что его недостаточно, чтобы хоть кто-то остался. И его явно недостаточно, чтобы хоть кто-то вернулся. Он нуждается в этой работе так же сильно, как и в семье, потому что это его семья. Это то, что держит их вместе. И как бы ни тянуло Бака к теплу дома, перед которым он стоит, как бы ни хотелось ему обнять Кристофера и увидеть, как Эдди улыбается так тепло и нежно, когда ему кажется, что никто не видит, он прекрасно понимает, что именно у этих парней в руках ключ к его сердцу, что если кто и заставит его расколоться и рассыпаться, так это они. Сердце в груди колотится все громче. Но он в порядке. Он в порядке. Он стучит в дверь. Он слышит крик Кристофера и слабый стук костылей по паркету. Через мгновение дверь открывается, и на его лице уже появляется широкая улыбка, которая лишь на немного натянута, но становится искренней в тот момент, когда он опускается на колени и Кристофер обнимает его за шею, уткнувшись лицом в его грудь. Боль кажется ничем по сравнению с чистой радостью, которой он переполняется. — Привет, приятель. — Привет, Бак. Он поднимает глаза и видит, что Эдди спокойно наблюдает за ним. Наблюдает за ним одним, а не обоими, и Бак чувствует, что должен сделать что-нибудь. — Итак, — спрашивает он, озорно улыбаясь Крису. — Какие у нас планы на вечер? Игры? Кино? Взорвать кухню? Крис смеется, и Бак щекочет его бока, в последний раз обнимает, прежде чем встать. — На самом деле, плана нет, — говорит Эдди. — Я заказал еду, и она скоро будет. Ну, или мы можем делать все, чего вы сами захотите. Бак снова смотрит на Криса и кладет руку ему на голову, перебирая мягкие волосы. — Слышишь? Все, что захотим. — Форт из подушек! — кричит Кристофер, уже спеша в гостиную. — И мороженое! — раздается из-за угла буквально через несколько секунд. — По крайней мере, ему легко угодить, — смеется Эдди. — Ребенок лучше знает. — Бак улыбается в знак согласия. Эдди смотрит на Бака таким взглядом, который он не может понять. — Да, еще как знает. Кажется, что он говорит что-то другое, а Бак сглатывает, переминаясь с ноги на ногу и стараясь не смотреть на губы Эдди, или на его грудь, или на очертания его сильных рук в его хенли**. Кажется, у него не особо получается, и когда он снова встречается с Эдди взглядом, то видит там тепло и невыносимую нежность, а в уголках глаз появляются морщинки из-за легкого смешка. Его щеки заливает румянец, но его спасает звонок в дверь. Он убегает в гостиную, а Эдди забирает еду. В мгновение ока они набрасывают кучу подушек и одеял и развешивают их по всей комнате, заставляя Бака и Эдди приседать, пока они едят тайскую еду из какого-то местного ресторанчика в нескольких кварталах отсюда. Все заканчивается тем, что они играют в карточные игры, а затем ставят документальный фильм о животных на Нетфликс. Кристоферу интересно наблюдать за реальными львами, а не диснеевскими в кинотеатрах. Вечер прошел прекрасно, и это именно то, что нужно Баку. Это похоже на напоминание о том, почему он не сдается и за что борется. Он не может и не хочет думать ни об одном другом месте, когда Крис спит у него под боком, а тяжесть ноги Эдди так согревает его. Когда фильм заканчивается, Эдди спокойно встает и начинает снимать одеяла и подушки, давая Баку достаточно места, чтобы стоять с Кристофером на руках. Его швы немного натягиваются, а лицо слегка искажается от боли — Эдди хмурится, явно замечая что-то неладное, поэтому Бак уходит, устраивая Криса удобнее на своих руках, и несет его в комнату, несмотря на то, как боль расползается на боку. Эдди заходит, чтобы поцеловать Криса на ночь, а Бак исчезает в коридоре, возвращается в гостиную и начинает убирать оставшийся беспорядок, надеясь, что не столкнется с необходимостью что-то поднимать или приседать, прежде чем Эдди увидит его жалкие попытки. Он почти справляется, и, к счастью, успевает скрыться за дверцей шкафа, когда убирает несколько одеял. Он морщится от боли — швы туго натягиваются, и слышит, как Эдди подходит ближе, быстро изучая его лицо. — Ты не обязан помогать убирать, Бак. — Ты постоянно это говоришь. — Бак делает шаг назад, чтобы Эдди мог положить еще несколько одеял на верхние полки. — Не то чтобы меня это останавливало. Эдди только вздыхает, кладет руку ему на плечо и смотрит в глаза так, что у Бака начинает расплываться зрение. — Спасибо тебе. За все. И да, думает Бак, это определенно того стоит. Несмотря на боль во всем теле, и очень вероятное кровотечение, он ни за что на свете не обменяет это ни на что другое, особенно когда Эдди смотрит на него таким теплым, мягким и открытым взглядом. Он позволяет этому чувству нести себя всю дорогу домой, цепляется за него, когда умывается и смотрит на себя на свое отражение, гадая, что будет завтра.***
Проходит еще одна смена, а потом еще одна, а Бак все еще держится на плаву. Тело все еще болит, а раны заживают медленно и криво, но он в порядке. Он в порядке, несмотря на темные круги под глазами и бледную кожу, несмотря на несколько сброшенных фунтов за последние пару недель. По правде, у него больной вид, и несколько человек уже заметили это. Он говорит, что плохо спал прошлой ночью. Говорит, что просто устал. Говорит, что просто заболел. Он оправдывается и так и сяк, облегченно вздыхая, когда ему верят. Несколько раз ему говорили про синяки на его спине, но прекратили, когда он продолжал пожимать плечами, а темно-фиолетовый цвет сменился туманно-синим, а потом на болезненно-зеленый. Позже он все чаще стал слышать про то, как перестал тренироваться и собираться вместе со всеми за столом. Он отмахивается, говоря о странном холоде или усталости, которые витают вокруг, и в глубине души убеждает себя, что поступает правильно. От тренировок придется отказаться. А еда… он просто не голоден. Он снова наберет вес, когда рана заживет, да и это не так важно, пока он все еще может делать свою работу, а он может. Он уже давно научился преодолевать боль. Он уже несколько часов как работает на вторничной смене, когда все идет к черту, и все случается слишком неожиданно. Это же вторник. По вторникам вообще ничего не должно происходить. Но вот — они спешат к горящему зданию под вой сирен, а жилой дом постепенно превращается в дым и пепел. Обычно пожар в жилом доме, да еще и в будний день не был большой проблемой. Материальный ущерб? Конечно. Но ведь в доме не должно никого быть — жильцы должны быть на своих работах или школах. Однако в этом доме, похоже, проходят занятие детей на дому, которые разбросаны по всему зданию и не могут выбраться. Многие уже вышли, учителя стоят вокруг с широко раскрытыми глазами и смотрят, как пламя распространяется по крыше. Бобби отдает приказы, и Бак уже бежит через весь дом, хватая одного ребенка за другим, гоня их через задымленные коридоры к Хэн и Чиму, которые ждут снаружи. Эдди обыскивает подвал, а Бак заканчивает расчищать первый этаж и с грохотом поднимается по лестнице на второй, стуча в двери и крича «Пожарные Лос-Анджелеса». Второй этаж — сплошное месиво огня и дыма, и Бак не может никого вести через него, пока огонь не стихнет. Он связывается по рации с Бобби и молится, чтобы ему предоставили лестницу. Ему сказали, что на этажах выше по меньшей мере пятеро детей где-то десяти-тринадцати лет, и он нашел их всех, сбившихся в кучу в ванной, в то время как пламя ревело прямо за дверью. Дети кричат, когда Бак врывается в комнату, и он тут же пытается их успокоить, роясь в шкафчиках в поисках полотенец, чтобы прикрыть их лица, и вызывая Бобби по рации, чтобы их начали принимать. — Окно в ванной слишком маленькое. Нам придется попробовать другой путь. — Ты его нашел? Бак выходит обратно в коридор, оглядывается, толкает дверь соседней комнаты и обнаруживает, что она почти нетронута, и там есть большое окно. — Да, соседняя комната. Сможешь подогнать лестницу? Он машет рукой из окна и, получив одобрение Бобби, открывает окно, в то время как пожарная машина встает на место. Потом он идет за детьми. Они потрясенно смотрят на него, их лица так и покрыты сажей, и он понимает, что время идет, всегда идет без остановки. Он хватает первого ребенка и убегает, передает его через окно в руки Бобби и возвращается за следующим, и так до последнего. Каждый раз его бок пронзает кричащая боль, и он проглатывает стон, передавая следующего ребенка. Ему удается держать крик боли, когда один из детей в панике пинает Бака в бок так сильно, что его рубашка начинает пропитываться свежей кровью. Последний ребенок падает в обморок то ли от шока, то ли от дыма, когда его уже приняли, и Бак вспоминает решительный взгляд девушки, когда она настаивала, чтобы детей вытащили первыми, потому что она была старшей, и это ее обязанность — убедиться, что они в безопасности. Он поднимает ее так осторожно, насколько это вообще возможно, и бежит с ней к окну, где теперь стоит Эдди и ждет их. Как только она оказалась снаружи, он связывается по рации с Бобби. — Она последняя, но без сознания. — Хэн уже наготове. Этот ответ действительно успокаивает его, и он следует за Эдди, вылезая из окна и продумывая каждый шаг, чтобы не тревожить рану, чтобы никто не заметил, как на самом деле ему больно. Эдди встречает его внизу, его собственное лицо перепачкано пеплом и потом, но ему удается выглядеть обеспокоенным тем, что он видит в Баке. — Ты как, мужик? — Ага, — сказал Бак, снимая маску. — Я в порядке. А ты? — Да, я тоже. Он еще мгновение смотрит на Бака, отворачиваясь только тогда, когда Бобби называет их имена и поручает им собрать шланги, когда все эвакуированы из дома. Пока он перетаскивает и перетягивает тяжелые шланги, от его швов практически ничего не остается, и он чувствует, как боль разгорается прямо под его кожей. Минуты тикают, а боль перерастает в покалывание и дрожь по всему его телу. Когда он грузом падает на сидение пожарной машины, он чувствует, что едва может соображать, и просто пытается сосредоточиться на том, чтобы начать глубоко и ровно дышать и остановить дрожь в руках. Ему так больно. Похоже на затяжную агонию боли после физиотерапии. Похоже на глубокое изнеможение от скитания по улицам после цунами. Похоже на то, словно его жизнь вот-вот покинет его тело, словно он вот-вот отпустит то, за что так отчаянно боролся, к кому так стремился вернуться. Он крепко цепляется за это и не отпускает. Он в порядке. Он заставляет себя двигаться всю оставшуюся смену, должен привести себя в порядок в ванной комнате, смыть с себя запах дыма, пепел и кровь, а затем спрятать все это и вернуться, улыбаясь. Потому что он должен выглядеть совершенно. Он должен доказать, что он там, где должен быть. Он смотрит телевизор и помогает какому-то парню, у которого член застрял в шланге пылесоса. Он сидит за столом и заставляет себя глотать пищу, которую он не хочет есть. Он в порядке. Но Чим и Хен все еще переглядываются, Бобби краем глаза наблюдает за ним, а Эдди постоянно рядом, и они никак не могут отстать от него. Как только его смена заканчивается, он взлетает, как ракета, и мчится в раздевалку, прежде чем кто-нибудь успеет его остановить. Конечно, это значит, что Бобби уже там и ждет. Он бросает на Бака долгий тяжелый взгляд и поднимает бровь. — Не хочешь рассказать мне, что происходит? — Ничего интересного. Я в порядке. — Бак пожимает плечами и направляется к своему шкафчику. — Бак. — Голос Бобби — предупреждение, как и рука на плече. Бак делает глубокий вдох, заставляет себя улыбнуться и поворачивается обратно. — Я просто устал, ясно? Эти недели были слишком длинными, и этот вызов сегодняшний просто забрал мои последние силы. Но я в порядке. Бобби не убежден — он смотрит на Бака так, словно тот вот-вот сломается. Смотрит на него так же, как в тот день в больнице после эмболии легких. От этого у Бака что-то сжимается в груди, весь его мир слегка переворачивается, а в ушах словно звенит колокол. — Если тебе нужен выходной… — Нет, — он качает головой, запихивает вещи в сумку и отворачивается, чтобы скрыть, как дрожат его руки, когда он расстегивает рубашку. Он слишком быстро набрасывает куртку и втягивает воздух, чувствуя, как боль пронзает бок. — Все нормально. — Ладно. Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится, хорошо? Бак его слышит, но не слушает. Он слишком сосредоточен на том, чтобы убраться оттуда. В груди нарастает тяжесть, и он чувствует, что теряет хватку, дыхание становится прерывистым и тяжелым, когда он садится в машину и едет сквозь поток машин. Его глаза горят, в горле пересыхает, но он держит себя в руках. Он держится, пока он не толкает дверь, запирает ее, всей спиной облокачивается на нее, выдерживая тяжесть его тела, пока он разваливается на части. Он позволяет слезам упасть — они жгут в уголках глаз, в горле встает ком, — пока не начинает рыдать, громко и безобразно, потому что у него все болит, и он ничего не может с этим поделать, кажется, не может остановить вселенную от того, чтобы она разорвала его на части. Он не уверен, как долго он там сидит, но когда он наконец встает, то чувствует себя как в тумане, голова кружится, — так всегда происходит после долгого плача. Небо за окнами темнеет, и он медленно поднимается по лестнице в ванную, снимает рубашку и просто сидит на крышке унитаза, не обращая внимания на рваную рану на боку и глядя вниз на кафельный пол. Он так устал. Все, чего он хочет, — это забраться в постель. Единственная капля крови змеится вниз по его груди, и он смотрит, как она впитывается в его пояс штанов, поднимает дрожащие руки и удивляется, как все так далеко зашло. Все нормально. Он повторяет эти слова как мантру, сжимает и разжимает руки, пока дрожь не прекращается, затем осторожно перешивает рану, закрывает рваную линию другим куском марли, отрицая все-все. Синяки немного труднее игнорировать, они исчезают, но все еще ярко выделяются на фоне его бледной кожи. Проходя мимо, он отказывается смотреть на себя в зеркало. Оставив рубашку и пиджак валяться на полу, он открывает дверь ванной, думая только об одном: он хочет спать. Возможно, хреновый и беспокойный сон, но он хотя бы на время избавит его от боли. Он не ожидал, что Эдди стоит с другой стороны, скрестив руки на груди и с жестким блеском в глазах, который сразу же растворяется в беспокойстве, как только он замечает Бака. — Что за… Эй! — окликает его Эдди и кладет руку на дверь ванной комнаты, останавливая Бака от того, чтобы снова захлопнуть ее. Бак пытается закрыть ее, но ему плохо и больно, и честно говоря, не может противостоять всей этой благонамеренной решимости Эдди. Бак смотрит на него словно сквозь, скрестив руки на груди в защите, когда Эдди протискивается внутрь и ждет криков. Но он не стал кричать. Вместо этого он позволяет Эдди подойти ближе, поднимая нежную руку, которая даже не касается его. — Бак, что это? — Его голос звучит так тихо и мягко, что Бак вынужден отвернуться, не в силах смотреть в глаза Эдди. — Ничего страшного, — говорит он. — Я в порядке. Эдди издает разочарованный звук. — Это явно не «ничего страшного». Когда? Эдди протягивает руку, и на этот раз он действительно дотрагивается до него, обхватывает одной рукой запястье Бака и отводит его руку, делает то же самое с другой. Его ладони теплые, хватка крепкая, а Бак больше не может сдерживаться. Он трогает синяк на его боку через марлевую повязку, которая наспех заклеена прямо под его грудной клеткой. Дыхание Бака учащается, и он пятится назад, пока не натыкается на стойку. Он может только невидящим взглядом смотреть на душ, когда Эдди подходит к нему вплотную, отпускает одно запястье, чтобы осторожно снять марлю с его груди. Эдди втягивает воздух от того, что он видит, пальцы скользят по контуру раны. — О, Бак. И Бак снова чувствует, как слезы щиплют его глаза, чувствует, как все бурлит и грозит пролиться, чувствует, что боится снова мертвым грузом упасть на пол, потому что он не может — он не может. Он качает головой и пытается уйти, но его останавливает твердое тело Эдди, прижимающее его к стойке. — Бак, пожалуйста. Поговори со мной. Пальцы на его груди скользят вверх к шее, затем скользят назад и обхватывают его челюсть. Эдди уговаривает Бака повернуться и посмотреть ему в лицо, поворачивая большим пальцем его голову. — Когда это произошло? Бак снова качает головой, пытается втянуть слезы обратно и снова повторяет эту мантру. Все нормально. Все нормально. Эдди вздыхает и опускает руку на талию Бака, уговаривая его отойти в сторону, чтобы он сел на сиденье унитаза. Затем та же самая рука оказывается в волосах Бака, нежно почесывая его голову, и Бак прижимается лбом чуть ниже груди Эдди. — Рана кажется не такой уж и свежей, — говорит Эдди. Его пальцы на мгновение скользят по позвоночнику Бака, затем следуют дальше вниз, по линии синяков, идущих чуть выше плеч, через одну лопатку и к центру спины. — Ты сказал Чиму, что это от пожара две недели назад. А еще ты отмахивался от этого, будто ничего не произошло, будто это какой-то пустяк. Это не пустяк, Бак. Но Эдди не понимает, не понимает, что это не должно что-то значить, потому что если так… Ну, тогда ничего не будет значить Бак, лишенный всего, что делает его тем, кто он есть. Значит, все, за что он боролся, станет ничем. Он скрещивает руки на животе, сжимая и разжимая кулаки. Это не поможет ему не развалиться части но, Бог свидетель, он попытается. — Я в порядке. Он приглушен тканью рубашки Эдди, но по тому, как он вздыхает и крепче прижимает к себе Бака, видно, что тот его слышит. — Знаешь, это нормально — не быть в порядке. Бак позволяет этим словам замереть в воздухе между ними, делает глубокий вдох и садится ровно настолько, чтобы посмотреть Эдди в глаза. — Пожалуйста, не говори Бобби. — На лице Эдди отразилась целая гамма эмоций, но Бак продолжал. — У меня есть пара дней до следующей смены, и я обещаю, что приду в норму. Со мной все будет в порядке. Поэтому, пожалуйста, не говори ему. Я… Слова застревают в горле, глаза горят. Все не так. Эдди не должен быть здесь. Баку нужно всего пять минут, чтобы привести себя в порядок. Тогда он сможет это доказать. Он может доказать, что с ним все в порядке, и пообещать Эдди все, что нужно, чтобы заставить его поверить в это. Внезапно он встает, вырывается из рук Эдди и проталкивается мимо него к раковине. Аптечка все еще на стойке, и он быстро открывает ее, достает свежий кусок марли и немного пластыря и решительно не смотрит на свое отражение в зеркале. Он в порядке. Он в порядке. Все в порядке. Эдди встает у него за спиной, и он вздрагивает от внезапного тепла, разливающегося по спине. Ему ничего так не хочется, как прижаться к нему и позволить взять на себя часть его веса. Он не замечает, что у него дрожат руки, пока пальцы Эдди осторожно не скользят по его предплечьям, скользят по запястьям и мягко проскальзывают между пальцами Бака. — Я здесь, Бак. Ты в порядке. Бак поднимает глаза, чтобы встретиться в зеркале с Эдди, и это становится ошибкой. Потому что это его глаза хватаются и не отпускают синие и безжизненные, окруженные красным и отягощенные все более углубляющимся пурпуром глаза Бака. Он так устал. Боже, он все испортил. Марля и лента падают на прилавок, и рыдание вырывается из его горла, он не может дышать, когда Эдди обхватывает его руками за грудь, одна рука на его плече, а другая прямо под рваными швами на его боку. Он крепко обнимает Бака, не давая ему рассыпаться на части, пока слезы продолжают наворачиваться на глаза, а следующая волна обрушивается на его голову. Он не в порядке, он и близко не в порядке, потому что он уже давно не чувствует твердой почвы под ногами. Его жизнь, его семья — все ускользают от него. Он сказал Бобби, что он боец, и он борется, но Боже, он сражался всю свою жизнь. Но он просто… он просто продолжает рушить все к чертям. Сплошное разочарование. Его слезы останавливаются, когда онемение омывает его. Он смотрит на свое отражение, видит опухшие глаза и раскрасневшиеся щеки, мокрые от слез ресницы. Он смотрит на это словно откуда-то издалека. Когда Эдди поворачивается, Бак чувствует, как прикосновение эхом отдается от его кожи, смотрит в никуда и позволяет Эдди повернуть его, позволяет усадить себя на стойку. Теплая ладонь касается его щеки. — Бак? В ушах у него опять звенит, негромко, но настойчиво. — Эван? Его дыхание прерывается, и Эдди нежно рисует круги на его щеке. — Мне нужно, чтобы ты вернулся. Я не знаю, где ты витаешь сейчас, но ты нужен мне здесь. Со мной. Ты можешь это сделать? Бак делает еще один судорожный вдох, хочет закричать «Нет», хочет тряхнуть головой, притянуть его ближе и утонуть в темноте собственного сознания и теплых объятиях Эдди. Но связь между его мозгом и остальным телом будто прервалась, оставив его сидеть неподвижно, в то время как беспокойство все больше и больше проявляется на лице Эдди. Рука на его щеке падает, приземляется на стыке шеи и плеча и сжимается достаточно сильно, чтобы начать прорываться сквозь туман. Жара. Давление. Затем другая рука прижимается к его боку, потирает вверх и вниз несколько раз, прежде чем скользнуть к его спине и втянуть его внутрь. Его лоб ударяется где-то в районе ключицы Эдди, и следующий вдох вызывает у него головокружение. С Эдди легко и спокойно, он крепкий и теплый, и Бак поворачивает голову, чтобы зарыться еще глубже, и тихо радуется, когда Эдди подходит ближе и позволяет ему уткнуться носом ему в шею. Кожа Эдди кажется идеальной, когда Бак прислоняется лбом, а воротник рубашки у уголка его рта кажется чем-то приятным. Он вдыхает и выдыхает, чувствуя, как влажный жар его собственного дыхания собирается в ткани. Рука Эдди скользит вверх и вниз по его спине, другой он придерживает голову Бака. Наконец Бак чувствует, как жизнь возвращается к его телу. Он вцепляется слабыми пальцами в ткань рубашки Эдди и решает, что даже если он этого не заслуживает, даже если у него не будет этой семьи, он может позволить себе притвориться хотя бы на мгновение… прежде чем все снова разрушится у него на глазах. — Ну же, Бак, — говорит Эдди, и в тишине его голос дрожит. — Ты отлично справляешься. Ты меня слышишь? Бак кивает и чувствует, как Эдди вздыхает. — Ладно, ты в порядке. Я держу тебя, — он быстрее проводит рукой вверх и вниз по спине Бака, и мелкая дрожь расползается по его коже. Он делает то же самое со своими руками, уговаривает Бака сесть ровно и снова проводит руками по его груди. Когда Бак наконец поднимает глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, он не готов к тому, насколько расстроенным выглядит Эдди, как ясно написано беспокойство на его лице. — Бак, — тихо говорит он. — Мне нужно, чтобы ты рассказал мне, что произошло. Я не злюсь. Но мне нужно знать все, чтобы помочь тебе. — Подушечки его пальцев скользят по синякам на боку. — Когда это произошло? Бак шмыгает носом, вытирает лицо тыльной стороной ладони и качает головой. Он еще не может говорить. — Бак… — начинает Эдди, и от его голоса Баку хочется провалиться сквозь землю. Разочарование. Разочарование. Он закрывает глаза и пытается проглотить ком в горле, качая головой, как будто это поможет ему. — Ладно, — говорит Эдди. — Все в порядке. Я поторопился. Прости. Он берет одну из рук Бака и слегка переплетает их пальцы, давая ему сосредоточиться на чем-то другом, и спрашивает: — Это случилось тогда же, когда ты повредил спину? Бак кивает, и Эдди ободряюще пожимает ему руку. — Это было во время пожара в том доме? Бак снова кивает. — Это было две недели назад, — в голосе Эдди нет удивления, лишь грусть. Беспокойство. — Ты кому-нибудь говорил? Нет. — Ты ходил в больницу? Эдди колеблется, и Бак практически чувствует несказанное «почему», которое осталось у него на губах. Вместо этого Эдди одаривает его мягкой улыбкой, которая не доходит до его глаз. — Можно мне взглянуть? После минутного сомнения Бак кивает, сидит тихо и неподвижно, пока Эдди трогает свежие швы и осторожно прижимает пальцы к синякам на спине и боках. Он снова берет марлю и пластырь и закрывает рану, отступая назад. Он протягивает руку, чтобы помочь Баку соскользнуть с прилавка. — Давай приляжем, ладно? Вскоре они оба вытягиваются под одеялом, Бак наполовину лежит на Эдди, уткнувшись лицом в его шею. Эдди под ним теплый и твердый, и Бак сосредотачивается на ритме его дыхания, пытается подстроиться под него. В конце концов, его слезы высыхают, и он чувствует онемение и усталость, когда приходит в себя. Его пальцы дергаются на груди Эдди, и он чувствует, как стыд накатывает на него огромной волной. Все его тело трепещет от этого. Он снова попал в холодную бушующую воду, не зная, сможет ли он удержаться на плаву. Но он должен. Так или иначе, он должен. Он уже достаточно настрадался. — Прости, — говорит он хриплым, срывающимся голосом. — Не надо, — бормочет Эдди. — Если только скажешь, за что извиняешься. Бак крепко зажмуривается, на мгновение позволяя этим словам нахлынуть на него, потому что, действительно, за что? Он считает, что есть один ответ, который нужен Эдди. — За то, что я солгал, — тихо говорит Бак. Эдди хмыкает, нежно гладя Бака по спине. — Да, — говорит он. — Но, кажется, ты извинился не за это. Бак сглатывает. — Я был ранен. Опять. — Да, это так. Но это лишь несчастный случай, за это не нужно извиняться. Они лежали молча, и пока Бак обрабатывал информацию, ум его лихорадочно работал. Он не знает, что Эдди хочет от него услышать, не знает правильного ответа. Ему есть о чем пожалеть, и он уже сказал то, что, как он знает, тогда расстроило Эдди. Наконец Бак прерывисто вздыхает и шепотом произносит: — Я всех подвел. Правда тяжелым грузом оседает у него в груди. Слова горчили на языке, а уши горели. Сказав правду вслух, она становится намного реальнее. Эдди начинает что-то говорить, но Бак качает головой, поднимается и обхватывает ноги руками, смотря на свои колени. Он остро ощущает, как ему не хватает тепла Эдди, но он отгоняет эту мысль. Он этого не заслуживает. — Я очень старался… и до сих пор… Я больше не могу, Эдди. Я не могу. Эдди садится рядом с ним, но не пытается дотронуться. — Не можешь что, Бак? — Я не могу потерять работу. Потерять все, — говорит он. — Вы, ребята, все, что у меня есть, и я не могу… я не знаю, что со мной будет, если… — он задыхается от рыданий и прерывисто вздыхает. — Бак, о чем ты говоришь? — Голос Эдди медленный, спокойный, но Бак все равно улавливает скрытую напряженность, сквозящую в каждом слове. — Никто не собирается отнимать у тебя работу. Возможно, тебе придется взять пару недель отпуска, не больше. Бак смотрит куда-то в пустоту, пытаясь сдержать новые слезы, которые только заставят Эдди волноваться еще больше, и шепчет: — Ничего не изменится. — Я думал, ты не хочешь перемен, — тихо говорит Эдди. — Что происходит, Бак? Бак судорожно втягивает воздух и вытирает глаза. — Ничего не изменится, потому что я все равно все испорчу. И Боже, ему так больно оттого, насколько правдиво это звучит. Больно оттого, что как бы далеко он ни зашел и как бы усердно ни трудился, ему, кажется, никуда не деться. — Бак, ну же, приятель, — говорит Эдди, все еще осторожно, как будто он думает, что Бак может сломаться. — Ты же знаешь, что это не так. — Разве? — спрашивает Бак, наконец поворачиваясь и глядя Эдди в глаза. — Я был идиотом до того, как мы познакомились. Бак 1.0 тот еще козел. Эдди открывает рот, чтобы что-то сказать, но Бак продолжает — ему нужно выговориться. — И да, конечно, может, Бак 2.0 и лучше, но Эбби все равно ушла. Я был недостаточно хорош для нее. И боже, я был таким придурком, в тот день, когда мы только встретились. — Он качает головой. — Я думал, что, может быть, у меня все получится, что я наконец начал двигаться вперед, а потом этот взрыв, и я не мог быть с командой, и … Я был так потерян, Эдди. И я совершил такую глупость и чуть не потерял всех вас из-за этого, но вы мне были так нужны, я был в таком отчаянии, и я… я опять все испортил. — Ты ничего не испортил, — говорит Эдди, протягивая свою ладонь и накрывая руку Бака. — И мы всегда с тобой, чтобы поддержать тебя. Мы просто хотим, чтобы с тобой все было хорошо. Бак отворачивается, чувствуя, как слезы снова щиплют ему глаза. Рука Эдди напрягается. — Бак, ты через столько прошел… Все тебя поймут. О, они все прекрасно поймут. Они поймут, что Бобби был прав, и Баку незачем было возвращаться. Они поймут, что он почти все испортил своим дурацким судебным процессом, и для чего? Они поймут, что он всего лишь обуза. Одно разочарование за другим. Он прерывисто вздыхает и вытирает глаза, при этом убирая руку Эдди. — Да, ты прав. Думаю, вы все уже привыкли к этому. — Что ты имеешь в виду? — Это значит, — говорит Бак, указывая рукой в его сторону, — что никто уже не удивиться. Я опять разочаровал вас. — Бак, нет. — Эдди протягивает руку и кладет ее на колено Бака, наклоняясь вперед, пока тот снова не оказывается в поле его зрения. — Это то, чего ты так боишься? Разочаровать нас? Если так, то я обещаю, что эта мысль даже не приходила мне в голову. Еще одна слеза выскользнула из уголка его глаза, и Бак уставился в потолок, пытаясь сморгнуть оставшиеся. Сейчас не время позволять нескольким добрым словам сломить его. — Ты не разочарование, — говорит Эдди. — Ты храбрый, добрый, умный и веселый. Кристофер так тебя любит, и ты отдаешь все, что у тебя есть, своей работе, чтобы по-настоящему быть героем. Ты самый лучший друг, который у меня когда-либо был, и я знаю, что говорю за всех, когда говорю, что мы тебя любим. Он протягивает руку и нежно кладет ее на щеку Бака, уговаривает его посмотреть ему в глаза, и Бак чувствует, что рушится под натиском эмоций, которые в нем бушуют. — И ты не разочарование, — говорит он, легонько встряхивая Бака. — Выкинь эту мысль из головы, слышишь? Слезы свободно текут по его лицу, оставляя влажные дорожки на коже, и он удивляется, как у него вообще что-то осталось. У него перехватывает дыхание, и он пытается отвести взгляд, но Эдди крепко держит его, смотрит прямо в глаза и повторяет: — Ты не разочарование. Он придвигается ближе на кровати и притягивает Бака к изгибу своей шеи, позволяя ему плакать в теплую кожу. И боже, Бак так сильно хочет верить ему, хочет завернуться в эти слова, как в одеяло, как в щит, и забыть обо всем остальном. Но бок все еще болит, и все, о чем он может думать, — это как завтра он позвонит Бобби и скажет ему все. Он уже слышит смиренный вздох, невысказанное «я же тебе говорил». Это заставляет его плакать еще сильнее, прижимаясь к Эдди, в то время как другой мужчина откидывает их назад и укладывает под одеяло. Эдди крепко прижимает его к себе, нежно проводит ладонями по коже, растирая узоры, которые Бак даже не может проследить. Эдди постоянно что-то шепчет ему. Мы любим тебя. Мы так гордимся тем, кем ты стал. Ты хороший человек. Они врываются и исчезают из головы Бака, омывая, как прохладная вода, жгучую боль стыда, которая похоронена так глубоко, что у него не было и мысли о том, что когда-нибудь сможет прикоснуться к ее корню. Сплошное разочарование. Он не уверен, какому голосу верить. Он засыпает, уткнувшись лицом в шею Эдди, а тело кажется тяжелым и оторванным, как будто он уже во сне.***
Бак просыпается на следующее утро и имеет все пять секунд блаженного покоя, прежде чем все возвращается обратно. Эдди прижимается к его спине, одна рука обнимает его за талию, и она сжимается, как только Бак поворачивается, как будто он боится, что Бак убежит. Как будто Баку есть куда идти. — Привет, — говорит Эдди не слишком сонным голосом. Бак сглатывает, пытаясь избавиться от комка в горле. — Привет. Так они пролежали еще несколько минут, Бак не спеша погрузился в воспоминания, перебирая события минувшей ночи. Он никогда не стыдился слез, но если бы не железная хватка другого мужчины на его талии, он мог бы просто провалиться в пол и исчезнуть. И теперь, когда ему больше нечего скрывать, он знает, что ему нужно позвонить Бобби, что означает чувство еще большего разочарования, ругань и отстранение в лучшем случае на несколько недель, а в худшем — постоянное, и, возможно, даже увольнение. — Ты слишком много думаешь, — Эдди еще крепче сжимает Бака и приподнимается на локте. — Мы будем делать все шаг за шагом. Вместе. Ты не один, Бак. У Бака не хватает духу поправить его. Он приподнимается и трет глаза, несомненно, все еще красные и опухшие после вчерашнего. — Пойду приму душ, — бормочет он, вставая и замечая, что Эдди в какой-то момент снял с них ботинки. Дверь захлопывается за ним, и он вздыхает, пытаясь позволить теплой воде смыть все со вчерашнего дня. Едва он выключил воду, как раздается короткий стук в дверь, и она приоткрывается. — Можно? — Не то чтобы тебя это остановило вчера, — ворчит Бак, крепче затягивая полотенце вокруг бедер. Эдди вздыхает, но все равно входит, кладет одежду на прилавок и жестом призывает Бака подойти поближе. — Дай мне взглянуть на швы. Не видя другого выхода, Бак прислоняется к стойке и перестает игнорировать тепло рук Эдди на своей коже, тяжесть его взгляда. Сейчас не самое подходящее время для стояка. Нет ничего лучше, чем признаться в своих чувствах к лучшему другу после того, как провел ночь с соплями на его плече. Не проходит и нескольких минут, как он уже подлатан к удовлетворению Эдди, одет в чистый спортивный костюм и футболку, сидит на диване и смотрит на свой телефон, пока Эдди копается на кухне. — Будешь яичницу? — Я сам могу приготовить себе завтрак, — отвечает Бак. Он смотрит на контакт Бобби на экране, но еще не особо готов нажать кнопку вызова. Он слышит вздох и поднимает глаза, чтобы увидеть идущего к нему Эдди. — Да, Бак, можешь. Я просто спрашиваю, не хочешь ли ты тоже, потому что я приготовлю для себя и без проблем могу закинуть еще парочку на сковороду. Да и продукты-то твои. Бак фыркает и быстро блокирует свой телефон, когда Эдди подходит, чтобы сесть рядом с ним, но, видимо, недостаточно быстро, судя по тому, как Эдди снова вздыхает и стучит по колену Бака своим. — Тебе не стоит так волноваться. Бобби хороший мужик, ты же сам знаешь. — Да, и он был прав. — Бак проводит рукой по лицу. — Я не заслуживал возвращения в команду, и он это знал, но я просто… — Эй, нет, — обрывает его Эдди. — Бобби не пускал тебя работать из-за того, что он беспокоился о твоей безопасности, и из-за того, что чувствует к тебе. Ты был на разжижителях крови, и он уже несколько раз видел, как ты чуть не умер. — И какой от этого толк? — спрашивает Бак, повышая голос. — Он поймет, что было ошибкой возвращать меня обратно. Кто знает, как долго он захочет держать меня на скамейке запасных в этот раз. — Наверное, недели две-три, Бак. И мы все будем ждать, когда ты вернешься. Бак качает головой. — Ты ничего не понимаешь. Эта работа — моя жизнь. Вся моя жизнь. Когда вы, ребята, идете домой, вас дома обязательно кто-то ждет. И… и у вас есть дети, партнеры, семьи. У вас есть цель вернуться домой. А без этой работы у меня ничего нет. Я не могу снова все испортить. Я не могу. Глаза Эдди широко распахиваются, понимание озаряет каждый дюйм его лица. — Бак, нет. — Он поворачивается на диване лицом к Баку, кладет руку ему на плечо, прижимая большой палец к его коже. — Ты гораздо больше, чем просто часть работы. А мы, твоя семья, с тобой несмотря ни на что. Он выглядит таким серьезным, таким уверенным, что у Бака не хватает духу сказать ему, как он неправ, напомнить, как легко распадаются семьи. Все, что для этого нужно, — это немного больше стресса, немного больше расстояния. Он знаком с этим делом, хотя и не хочет переживать его заново. Он встает, и рука Эдди снова опускается. — Я позвоню Бобби. Он не оглядывается, перепрыгивая через две ступеньки, запирается в ванной и нажимает на кнопку звонка. Он чувствует себя так, словно должен содрать пластырь с кожи. Лучше поскорее покончить с этим. Бобби берет трубку на втором гудке. — Алло? — Привет, Бобби. Это я. Я не отвлекаю? — Конечно, нет, Бак. — Раздается шорох, шелест и тихие голоса, а затем тишина, как будто он вошел в отдельную комнату. — Все в порядке? — Да, я… мне просто нужен небольшой перерыв. Наступила пауза, и Бак представил себе беспокойство и замешательство на лице Бобби. — Перерыв? Насколько? — Думаю, это зависит от тебя и врачей, — говорит Бак. — Я просто не уверен, сколько заживают швы. — Швы? Ты что, ранен? — Ну, да. Я в порядке. Просто немного потрепан. — Что случилось? Ты в больнице? — Нет. Нет, я дома. — А ты был в больнице? — Эмм, нет? Я в порядке, Бобби. Честно. Если бы я хотел истечь кровью, я бы сделал это уже давно. Наступила долгая-долгая пауза, и Баку захотелось ударить себя по щеке. Не совсем так он планировал вести этот разговор. Он надеялся на то, что все пройдет легко, может быть, у него получилось бы избежать кое-какие определенные моменты. Но Бобби слишком хорошо его знает. — Это случилось на том вызове пару недель назад, да? Когда ты порвал свою форму. — Да. Бобби, я… — И ты не был в больнице? — Нет, но я… — Я сейчас приеду и проверю тебя. Ты все еще на разжижителях крови, Бак. — Я знаю, — говорит он. — Я знаю. Но я обещаю тебе, что со мной все в порядке. Эдди уже все проверил вчера вечером, и ты знаешь, если бы он что-то нашел, то сам отвез бы меня в реанимацию. — Он еще с тобой? — Он… да? Он вроде внизу, но… — Дай ему, пожалуйста, телефон. — Бобби… — говорит Бак, слегка смущенный тем, что его голос был похож на скулеж. — Бак. Я могу позвонить ему сам. Решать тебе. Бак фыркает и распахивает дверь в ванную, практически не удивляясь, что Эдди уже второй раз за все это время стоит по другую сторону двери. Он протягивает ему телефон, пробормотав: — Бобби хочет поговорить с тобой. Затем он забирается обратно в постель и натягивает одеяло, решив, что для интереса может начать строить свои планы на будущее. Он слушает, как Эдди говорит тихим и ровным голосом, отвечая на вопросы и рассказывая Бобби о том, что произошло, о состоянии спины и раненого бока и о том, что Бак проработал две недели с травмой, которая была скрыта под одеждой. Он чувствует, как одеяло отдергивается — Эдди отодвигает угол, садится на край матраса и включает громкую связь. — Бак? Ты здесь, парень? Бак не шевелится, просто говорит «Да» и закрывает глаза, готовясь к удару. — Мне жаль. Мне жаль, но нашей команде не нужен настолько беспечный пожарный. Мне жаль, но ты просто не готов. Мне жаль, но ты больше не можешь работать. — Мне жаль, что если из-за моей чрезмерной заботы тебе пришлось это скрывать. Я хочу, чтобы ты был в безопасности, но я также хочу, чтобы ты был счастлив, и я не собираюсь отстранять тебя от работы, которую ты любишь, только потому, что я не хочу, чтобы ты пострадал. Бак зажмурился, нахмурился, не в состоянии осмыслить услышанное, потому что это слишком похоже на прощение, слишком похоже на второй шанс. — Да, ты будешь свободен от работы на несколько недель, пока не поправишься, но я не заставляю тебя остаться. Я хочу, чтобы ты был здесь, с нами. Мы все хотим. Он моргает, глядя на Эдди, и ободряюще улыбается. — Я… Что? — Он садится, берет трубку и прижимает ее ближе на случай, если не расслышал. — Так ты не… ты не злишься? — Нет, я не злюсь. Я волнуюсь и немного расстроен, что ты никому не сказал, но думаю, мы все видели, что что-то не так. Мы просто не хотели давить. Я рад, что Эдди наконец это сделал. Похоже, тебе это было нужно. Бак фыркает и смотрит на Эдди, когда сладкое, пьянящее облегчение охватывает его. Он встречается с теплыми карими глазами и чувствует, как напряжение спадает с его плеч. — Да, думаю, что да. Остальная часть разговора проходит в тумане, и Бак остается сидеть в середине своей кровати, одеяло запуталось вокруг его талии и смотрит на свой телефон на коленях, темный и тихий. Рука Эдди сжимает его плечо. — Ну что, теперь ты готов позавтракать? Бак кивает, не задавая вопросов, когда рука Эдди падает вниз, чтобы схватить его, помогает стащить его с кровати, а затем просто не отпускает, ведет его вниз по лестнице и на кухню, прежде чем прижать его к одной из стоек. — Ты готов верить, что мы хотим, чтобы ты был рядом? Бак расплывается в улыбке, чувствуя себя на тысячу фунтов легче, когда все рассеивается. Он не потеряет свою работу. Бобби не злится на него, не считает неудачником. Эдди все еще здесь, терпеливо наблюдает за ним с нежной улыбкой на лице. Все в порядке. — Продолжай смотреть на меня так, и, возможно, я это сделаю. Эдди смеется, и Бак чувствует, что краснеет, не может не удивляться тому, как глаза Эдди на мгновение опускаются к его рту, прежде чем снова встретиться с ним взглядом. — Не знаю, как еще на тебя смотреть, querido***. Так что, думаю, тебе лучше начать верить. Он в последний раз сжимает руку Бака, отходит, поворачивается к плите и начинает разбивать яйца в миску. Бак ошеломленно смотрит на его спину, наблюдая за тем, как двигаются его мышцы под футболкой, и удивляясь, как все могло принять такой оборот. Прошлой ночью он был так поглощен своими страхами и неудачами прошлого, что почти позволил им взять контроль, затянуть его в пучину, пока он не перестал видеть свет. Но Эдди вытащил его обратно, удерживая на поверхности, даже когда Бак попытался оттолкнуть его. И вот уже Эдди напевает что-то на кухне, одетый в пару спортивных штанов Бака, которые слегка волочатся по полу. Это заставляет его чувствовать себя настолько полным, что он может лопнуть, как если бы он открыл рот, он бы закричал от внезапного облегчения и счастья, клокочущего внутри. Он все еще чувствует себя немного неуверенно, немного устало, и он знает, что следующие несколько недель будут тяжелыми, что тьма и страх вернутся и попытаются затянуть его. Но сейчас с ним все в порядке. Все в порядке. Все в порядке.***
Через неделю он уже сидел на диване у Эдди, а Кристофер свернулся калачиком у его бока, тихо посапывая. Они только что вернулись с ужина Бобби, все, у кого не было смены, были там, а Кристофер уже крепко спал. Было невероятно находиться в окружении своих друзей, видеть, как они улыбаются, шутят и говорят ему, чтобы он поскорее вернулся, что они скучают по нему. Это было похоже на чувство принадлежности, которое он никогда не чувствовал без пожарной части. Он чувствует сладкую дрожь в теле, и это чувство только усиливается, когда Эдди обнимает его за плечи, заставляет все его тело светиться, когда они прижимаются друг к другу от плеча до бедра. И когда Эдди идет укладывать Кристофера спать, как только шоу заканчивается, он встречает Бака в коридоре и смотрит на него так же, как он смотрел на него тогда на его кухне, как он смотрел на него несколько недель назад на этом самом месте. Бак делает шаг ближе, позволяет Эдди схватить его за бедра и закрутить его. — Еще не веришь? Ресницы Бака трепещут, он немного теряется в тепле Эдди, прижавшегося всем телом к его груди. — Хм? — Что мы хотим, чтобы ты был рядом, — говорит Эдди, одной рукой прокрадываясь под рубашку Бака. — Что мы хотим тебя здесь. Он наклоняется и нежно целует Бака в висок. — Потому что я хочу. Не знаю, что бы я делал без тебя, Бак. Бак вздрагивает при этих словах и закрывает глаза, его руки хватают Эдди за бицепсы и притягивают ближе, пока сильные руки не обхватывают его и не прижимают к себе. Он чувствует себя защищенным, теплым и стойким, как будто земля наконец перестала двигаться под его ногами. Теплые губы Эдди касаются его щеки, потом ниже подбородка, и Бак не может пошевелиться, впитывая каждое прикосновение, как обещание, и прячет их на потом. Когда он наконец открывает глаза, Эдди уже смотрит на него. Большим пальцем он проводит по нижней губе Бака. — Ты в порядке? — Да, — выдыхает он. — Да, я в порядке. Все идеально.