Обломки

Серое небо заволокло облаками. Моросил мерзкий по-осеннему холодный серый дождь. Едва не оступившись по серым недостроенным ступеням - вниз посыпалась грязная штукатурка, отдавая глухим гулом по пустым коридорам - Иван, наконец, оказался на предпоследнем этаже старого недостроя. Отряхнул пальто, поправил посеревший шарф, огляделся. Внешних стен здесь не было, можно было сидеть, свесив ноги в пустоту. А можно было просто спрыгнуть. В прежние времена ему бы не дали даже приблизиться к этому месту: остановил бы сторож, повел бы к участковому для разъяснительной беседы, пригрозил бы пальцем - участковый, приятный мужчина средних лет с молодецкими усами, сказал бы благодушно что-то вроде: "Ну, товарищ, ничего! Нечего здесь нос вешать! Прорвемся! Еще повоюем! Иди себе, и больше не дури!" И отпустил бы. Ваня по опыту знает. И пришлось бы вешаться дома. На ремне. Сейчас же все гораздо легче. Охранник давно и тоскливо спился до гробовой доски, участковый застрелен одним из старых криминальных авторитетов, который, отсидев свое "пожизненное" в восемь лет, вышел по амнистии. В доме застрелены и его красавица-жена, и дочь - семилетняя милая бусинка. Его тринадцатилетний сын, попав в приют, быстро пристрастился к клею. Ваня видел его недавно: впалые щеки голодного человека, липкая паутина старческих морщин, треснутые губы грязно-желтого оттенка и мерзкая грубая кожа скрюченных дрожащих пальцев. Он недолго протянет. Такая вот короткая история. Старый недострой бесхозной серой горой высился над угрюмым городом. Все поросло сорной травой и бурьяном - если спрыгнуть, то никто не найдет твоего тела. Ваня вздохнул. Он до смерти устал. Усевшись на край, он свесил ноги и поглядел в серое небо. Последний этаж надежно защищал его от ледяных мелких капель летящих в лицо, но ветер, гулявший по сквозным этажам, иногда доносил их до его лица. Что-то скрипело вдали, ветер свистел в щелях и негромко шелестел листьями деревьев растущих внизу и здесь, прямо на этаже. Это и к лучшему. Это все к лучшему. Он сунул руку во внутренний карман и нащупал пачку сигарет, купленных по дороге в одном из множества ларьков. Рядом лежала и зажигалка. Щелчок - и вот тоненькая струйка серого дыма поднимается к такому же серому хмурому небу. С первой затяжкой он закашлялся. Да, давно не курил... Тянет в последнее время. Будет буря. Дождь все усиливался. Он стучал по крыше его незамысловатого убежища. Кое-где капли уже сливались в тоненькие ручейки, которые ржавыми потеками стекали по серым стенам, питая здешние растения и мох глубокого зеленого цвета и придавая странный мистический флер здешним рисункам на стенах. Пара лет - и вот, молодежная яркая надпись мрачно нависает темным силуэтом с полуобвалившихся стен. Мрачные серые арки темных пустых коридоров, увитые холодными зелеными порослями, странно притягивали взгляд. Темень медленно окутывала это место. С каждым выдохом из него словно потихоньку выходила жизнь. Ваня даже улыбнулся этой избитой метафоре, подавляя гадкий кашель и рвотные позывы: снова вдохнул и попытался состряпать колечко, как в старых мультиках - и снова позорно закашлялся, едва не свистнув вниз. Это было бы даже забавно, если бы не это тоскливое серое небо и не ветер, который с каждой секундой усиливался. Да, какое уж тут колечко... Но это и ничего. Это к лучшему. Все к лучшему. Мрак окутывал этот всеми забытый понурый город. Ветер усиливался. Вдруг снизу что-то обвалилось. Ваня бы списал это все на гулящий ветер, если бы не английские ругательства, которые донеслись вслед за этим. Вот дьявол. - Куда тебя занесло! Черт побери, сумасшедший... Я еле тебя нашел! Усмехнувшись, Иван снова медленно поднес сигарету к губам. Он даже не обернулся на рассерженный охрипший голос. Ну, как же без него. Теперь, если они будут спускаться, придется прыгать. - А зачем? - выдохнул он, наблюдая, как серый дым растворяется в сером небе. - Зачем тебе меня искать, Ал? Свист ветра не позволил ему услышать эти взволнованные шаги - Альфред быстро оказался позади него. Через секунду Иван почувствовал, как его хватают за шиворот пальто и дергают прочь от края. Естественно, наш любимый герой хотел обезопасить несчастного его от страшной участи лежать переломанным в зарослях бурьяна и сквозь шумящую боль слушать, как мирно шуршат листья над головой, а над ними мрачно нависает серое небо. Но, боже, с чего бы это ему подчиняться? Вместо этого он только крепче сжал бетонную плиту, спокойно и невозмутимо, будто так и надо, даже не выпуская изо рта сигарету. Он был готов дернуться вперед: он даже был уверен - у него получится. Хватка тут же несколько ослабла. - Ваня, - предупреждающий голос Альфреда едва заметно дрогнул, - не дури. Слезай. Только теперь тот соизволил обернуться. Он безмятежно улыбнулся. Сигаретный фильтр сильно смялся в его зубах. - Я спрыгну, если ты не отпустишь. На ветру хлопали полы серого пальто. Ветер все сильнее свистел в щелях, обваливая и без того хлипкую штукатурку и гоняя по полу круговороты серой пыли. Джонс поколебался. Через пару минут такого молчания он даже, кажется, благоразумно решил ослабить хватку - но, видимо, памятуя о том, что русские достаточно коварны и действия их часто рознятся со словами, снова решительно сжал измятый ворот. - Иван. Даже если... - Альфред, - он перехватил руку и с улыбкой проникновенно посмотрел в эти голубые обеспокоенные глаза, - я сказал пусти. Подумав несколько времени, Ал все-таки подчинился. Пальцы его нехотя разжали ворот, позволив ткани выскользнуть вниз. Иван благосклонно улыбнулся. - А теперь, будь любезен, оставь меня, - он снова обернулся к серому небу. - Нечего тому, кто счастлив, мешать нашей незавидной судьбе. Хотя, кто здесь несчастлив? Все счастливы. Все к лучшему, поэтому все счастливы. Потоки, стекающие с потолка, становились все сильнее. Вода стекала по стенам, капала с потолка, окрашивая это место в мрачный серый. Капли стучали по пыльным листьям, сливаясь в нестройную печальную мелодию. Джонс все так же молча стоял позади него. - Знаешь что? Нет! - ох, он всегда отличался завидным упрямством, когда это не нужно! - Хочешь сидеть здесь и гнить? Ладно! Я посижу с тобой! Я надеюсь ты не против моей компании? Потому что мне все равно! Я буду сидеть здесь, пока ты не уйдешь! И уйду только вместе с тобой! Ты не посмеешь сделать этого, пока я здесь! О боже, а вот и великолепный чтец громких речей. Ну, что с ним сделаешь? Наученный прошлым опытом, Брагинский не стал спорить - только подвинулся, уступая место и пригласительно хлопнул по холодному бетону, снова безразлично затягиваясь. Что это с ним? Иван не узнавал сам себя. Неужели это старость? Еще пару лет назад он за подобное обхождение был готов набить морду этому несмышленому наглому мальчишке, этой капиталистической выскочке, которая только и умеет, что... Ах, да. Он теперь тоже капиталистическая выскочка. Как он мог забыть об этом. Кажется, не он один был в небольшом замешательстве. Что это, тишина? Да неужели. Боже, неужели это настолько странно для старого дурака Ивана, который нынче проигрался по всем фронтам? Альфред замолчал внезапно. Молчал долго. Это было для него очень странно, очень: его максимум - пара секунд, но сейчас... Споткнувшись о неожиданно долгую тишину, несколько удивленный Иван даже скосил на него глаза. Да, видели бы вы это ошарашенное лицо! Ветер по-идиотски растрепал волосы, даже очки съехали на бок. Ни дать, ни взять, глупый мальчишка. В полной тишине, медленно, будто сам не веря в происходящее, он действительно присел рядом. Не просидев и пары минут, он также медленно поднялся, будто боясь что-то спугнуть, и принялся стягивать куртку. Ну конечно, в этих модных тоненьких джинсиках долго на холодном бетоне не посидишь! Неужели он готовился к долгим посиделкам подобного рода? Нет, пожалуй. Серое небо все больше покрывалось тучами, ветер усиливался. В воздухе чувствовалось нечто тревожное, сырое и мрачное. Такое... как бы сказать... По какой-то старой литературной привычке Иван крепко задумался, не обращая внимание на то, как ветер едва не толкает его в спину и снова глубоко затягиваясь. Какая здесь метафора подойдет? Как в поле перед грозой с градом? Как в вечерних сумерках на тихом отдаленном кладбище в дождь? Ах, вот оно! Как светлое будущее. Дьявол, это вышла бы великолепная ирония! В небо снова потянулся черный дым от его сигареты. Впрочем, это и к лучшему. Разве не ясно? Все к лучшему. Мокрый ветер быстро предал его - сигарета засмолила и потухла. Иван грязно ругнулся и с каким-то остервенением швырнул окурок вниз. Кажется, мокрый ветер прибил его где-то на пару этажей ниже. Дьявол! Впрочем, ему ничего не стоило быстро взять себя в руки. Спустя пару минут он снова раскурил сигарету. Усевшись рядом, Ал все же не рискнул подвинуться к самому краю и при каждом движении, то и дело нервно хватал Ивана за рукав, будто несмышленый прохожий какого-то самоубийцу на мосту, на самом деле только усугубляя ситуацию. "Пожалуйста, остановись!", "Ты же не сделаешь этого?", "Это так глупо, так поступают только трусы!", "Подумай о своих родных, им же будет больно, разве тебе их не жалко? Ты будешь во всем виноват!". Иван, глядя на это, не удержался и придвинулся еще ближе к краю, едва не срываясь вниз. - Ваня! - на этот раз Альфред вцепился мертвой хваткой и, наконец, заговорил, быстро и взволнованно, то и дело запинаясь. - Послушай, сам же будешь жалеть! Ты же... да, кхм... Тебе хотелось бы лежать в больнице с переломами? Соберись! Тебе же здесь... Там люди умирают! Там уже около пятидесяти! Брагинский только с улыбкой махнул рукой, опасно свешиваясь - Ал едва удержался, чтобы не дернуть его на себя. - Пятьдесят? Шестьдесят два. А, нет, подожди! - он щелкнул пальцами даже как-то по-детски радостно. - Сейчас... сейчас... Вот! Теперь шестьдесят три. Будто я не знаю. Эта странная веселость угнетала. Черт побери, о чем он вообще думает? Ал даже нервно содрогнулся, только крепче сжимая пальцы. Он не был уверен в том, что если бы Ивану вдруг и правда захотелось спрыгнуть, он не потянул бы Ала за собой. Все пройдет. Все будет хорошо. Все счастливы. Все ведь счастливы! Тот же был беспечен и невозмутим. Он снова затянулся, от удовольствия даже прикрывая глаза. Снова с легкомысленной улыбкой выпустил в черный воздух черную струйку дыма, ребячливо болтая ногами. Небо с каждым мгновением становилось все чернее и безбрежнее. Раскачиваться здесь, на самом краю, было захватывающе. Ваня наполнял легкие этим черным воздухом, наблюдал. Мокрый пепел поднимался вверх и превращался в черные облака. Ветер трепал его волосы, с каждым мгновением грозясь опрокинуть вниз, подхватывал его рукава. Трепал его облачка сигаретного дыма, унося далеко-далеко, к этим пепельным облакам, навстречу буре. Шарф его хлопал на ветру - он был немного похож на посеревший в окопах белый флаг сдающихся. Как прекрасно больше не бояться боли, как чудовищно никогда не умереть! Альфред нервно сглотнул. Ему пока этого не понять. Впрочем, все еще впереди - аж легкое злорадство кольнуло куда-то в голову. - И ты ничего не собираешься делать? - спросил он с волнением. - Это ведь люди! Они же... Это... Это эгоистично! Ваня хмыкнул. Динь! Новая ошибка. Такой большой, пережил Великую депрессию, а все еще такой глупый. - А тебе-то какое дело? - хмыкнул он, наконец, вырываясь из его крепкой хватки и отодвигаясь. В его словах не было ни капли неприязни. Только серое безразличие. Как, собственно и в его глазах, в которых не было ничего, кроме черного неба. И счастливая беззаботная улыбка расцветала на его лице. Он даже не ждал ответа. Он ждал только того, что Альфреду, наконец, опостылеет геройствовать и он уберется восвояси. Но тот даже не думал об этом. Он выдохнул тяжело, глядя на то, как Иван снова глубоко затягивается, закатывая глаза, будто какой-то заядлый курильщик или наркоман. Разве он курил? Нет, точно нет, Ал бы запомнил. Запомнил и подсыпал бы отраву в одну из сигарет - но он же не курил! Все это положение угнетало. Чернеющее небо неумолимо давило на голову. Ветер усиливался. Да и потом, эти времена уже в прошлом, и... - Я думал, - вполголоса произнес он, - я ведь думал, что мы стали... - Кем мы стали? - вдруг вскинул голову Иван. - Кем мы стали, Альфред? Посмотри! Смотри внимательней! Два ополоумевших ублюдка? Две вздорных сволочи, которые только и делают, что всем нервы портят! Речь его была бы горяча, если бы не этот тихий слабый голос. На его лице не дрогнул ни один мускул - он лишь снова прикусил фильтр сигареты чуть сильнее, чем нужно. В безразличных глазах его отражалась черная бездна. Ветер с шелестом сорвал желтеющие листья с деревьев внизу - они взметнулись вверх, заворачиваясь в маленькие круговороты. Такие же круги гуляли и по пыльному полу - они появлялись то тут, то там, и также неожиданно исчезали. Словно призраки прошлых лет, словно мрачные тени... Он махнул головой. Черт, совсем не то! - ...друзьями. Я думал, мы стали друзьями, - сквозь крепко сомкнутые зубы прошептал Альфред. - Хорошими друзьями. Иван посмотрел на него с легкой иронией, приподняв бровь и усмехаясь, и снова поднес сигарету к губам, оставляя ее именно там. - Друзьями? Со мной? - он хмыкнул. - Ты, верно, спятил. Сам-то себя слышишь? Ко врачу обратись, когда вернешься. Друзья, ишь ты. Чувствовать себя маленьким несмышленым ребенком перед этим человеком было паршиво. Альфреда отчетливо передернуло. Да как он смеет! Ведь именно Альфред здесь победитель! Ведь именно он и... Он тут же одернул себя. Сейчас, после всех этих разговоров о дружбе, разве простительно то, о чем он подумал? Разве это не то, в чем он обычно обвинял Ваню? Двуличность. Двуличность - корень современной политики. На секунду Альфред даже испугался, что все его размышления предательски отразятся на его лице и Ваня все поймет - но не было нужды беспокоиться. Тот был чрезвычайно занят созерцанием надвигающейся бури, изредка покачиваясь вперед и грозясь в любую минуту соскользнуть вниз - и не обращал никакого внимания на человека, что сидел рядом с ним. Сигарета его догорела почти до фильтра. Цокнув, Иван потушил окурок о бетонную плиту и с усталым вздохом закрыл лицо руками. Он устал. До смерти устал. - Знаешь, Ал... Лучше б я сдох тогда, - произнес он после некоторого молчания. Альфред вздрогнул. Ошарашенный взгляд его уперся в усталую сгорбленную фигуру в поисках проклевывающегося сумасшествия. Он болен! Ваня был тих и спокоен. Через некоторое время отведя руки от лица, он закурил третью сигарету. Теперь на его лице не было даже безмятежной улыбки - только страшная усталость. Она была настолько сильна, что не позволяла ему расслабиться. Его члены не слушались его - он не мог встать: только курить в тяжелую затяжку. Его голос был слаб, его язык едва ворочался. Он мог закрыть глаза - и соскользнуть. И иногда казалось, что так было бы лучше. Все к лучшему. Если повторять это, как мантру, то обязательно так и будет. Счастье впереди, счастье близко. Счастье на горизонте. Кстати, вы никогда не замечали, что в антиутопиях в большинстве своем все, все, кроме главного героя, счастливы? Один он все портит. Лишний, видите ли! Да-а, в его время таких недовольных расстреливали. Здесь не место бездарному несчастливому главному герою. Здесь все счастливы! Он наклонился над обрывом и тяжело оперся на колени, беспомощно глядя в пустоту. Вот и он счастлив. Счастлив, как никто никогда не был счастлив. Счастлив. Счастлив! СЧАСТЛИВ! - Когда? - дрожащим голосом осмелился спросить американец после некоторого молчания. - Ты уже пытался покончить с собой? Ваня неопределенно махнул рукой. - Когда? Когда-нибудь. Мне обязательно кончать с собой? Что, мало было подходящих моментов? - немного погодя, он снова закурил. - Знал бы - не хватался так за жизнь. Под ними было как минимум этажей семь. Говорят, пьяные и после чего похуже выживают без царапины - но он сегодня не взял в рот ни капли. Как знал! Если ему сигануть отсюда вниз головой, то ее размозжит. Альфред вызовет полицию и врачей, те приедут часа через четыре, когда потихоньку все будет заживать. У него будут примерно сутки для того, чтобы отдохнуть, не просыпаясь. Спросят, почему сердце наружу, почему нашедший его американец просил ждать, даже несмотря на то, что тело уже давно мертво... Ничего же не произойдет за сутки его отсутствия? А может ли быть такое, что он, наконец, умрет?.. Кажется, эта мысль промелькнула у него в глазах, потому что Альфред снова вцепился в него и на этот раз гораздо сильнее дернул назад. - Совсем съехал уже? - прошипел он, упрямо утаскивая упирающегося Ивана. - Даже думать об этом не смей! Не смей, слышишь? Придурок! Динь-динь-динь! Новая ошибка. Эхе, это уже не звоночек, это уже чертовы куранты! Был бы здесь другой самоубийца, он бы уже давно шлепнулся. Иван надрывно и заливисто рассмеялся, крепко сжимая локоть Альфреда на своей шее. С потолка закапало. - Пусти, сказал! Ха-ха-ха! Да пошел ты... кха... сволочь! - он уже хрипел, извиваясь в попытках выбраться. - Чтоб тебя... В напряженных пальцах его все еще горела сигарета. Ветер разбушевался не на шутку. За своей борьбой, они не заметили, как растрепалась их одежда, как шарф Ивана, затягивавший ему горло, со свистом скользнул на пыльный пол. Легкая ткань была плевым препятствием для ураганного ветра - потоки воздуха медленно подняли ее высоко над борющимися. Шарф потащило к краю. Ваня спохватился слишком поздно. Сереющая ткань уже реяла высоко, там, где начинался обрыв. Все произошло в один момент. - Нет! Он вырвался вдруг и, с силой оттолкнув Альфреда, бросился вслед за улетающей тканью. Пара шагов. Нога его соскользнула с края арматуры. Когда он уже опомнился, под ним не было опоры. Он начинал свой страшный полет вниз, на встречу смерти. Ветер засвистел в ушах. Его пальцы дрожат, сердце пропустило удар... - Ваня! Альфред в последний момент зацепился за полу пальто. Ивана резко дернуло вверх, едва не выдрав с корнем из оков ткани - теперь он висел на высоте около двадцати метров над острым железным каркасом и бетонным фундаментом, нервно сжимая в руках свой шарф. - Придурок! - со злостью прошипел Джонс, из последних сил цепляясь за выступы в полу и медленно подтягивая неудавшегося самоубийцу. - Придурок! Ваня висел внизу, как мертвый груз. Он не шевелился. Взгляд его глаз остановился где-то впереди, на точке у горизонта, затянутой черными тучами, он хватал воздух ртом и задыхался. Проклиная всех и вся, Альфред, наконец, затащил это намокшее, будто тряпка, нервное дрожащее тело. Он постарался отодвинуться как можно дальше от края - но Иван при желании мог спрыгнуть в любом случае. Впрочем, сейчас он, кажется, совершенно не был готов к этому. Он был словно парализован - только пальцы, как сумасшедшие, сжимали эту чертову тряпку. Нет, Ал и раньше знал, что Ваня - сумасшедший, но на этот раз его заскоки зашли слишком далеко! - Ха-а... Какого черта?... - шипел он, стараясь отдышаться. - За каким дьяволом ты полез туда, ублюдок слабоумный? О, как он готов был ругаться! Как он готов был костерить этого дурного русского, проклинать на чем свет стоит! Но стоило ему поднять глаза и посмотреть на него, как эта злость куда-то улетучилась. Иван лежал, скрючившись, на полу. Он не предпринимал никаких попыток подняться. Глаза его уставились куда-то вперед, взгляд был какой-то мутный. Он болезненно скрипел зубами, сжимая свой шарф. В воздухе пахло молнией и мокрой пылью. Мокрые листья редких деревьев медленно опадали на тоскливый мох, неловко перекатываясь по полу и шелестя. Небо становилось все чернее. От него веяло одиночеством. И страхом. - Эй. Альфред осторожно приподнял его за ссутуленные напряженные плечи. Осторожно потер их, стараясь расслабить - у него ничего не вышло. Иван смотрел четко вперед - совсем не на него. Ваня прекрасно помнил, как тогда, много-много лет назад, они все были вместе. Они все были вместе. Они были друзьями, родственниками, добрыми знакомыми. Тогда не было ненависти и злости, тогда не было идеологии, религии, границы, политики, войны... Все улыбались, и во всем мире светило солнце. Куда же делось это все?.. Да, нам всегда запоминается только самое лучшее о детстве. Солнце, доброта, любовь. Вот только он сам уже давно не помнил, что одиночество появилось одновременно с ним. Как и страх этого одиночества. Он не помнил, как замерзал в снегах, одинокий, не в силах подняться. Он уже не помнил, как он тонул в крови и горел в огне. Он не помнил, как бился в горячке после чудовищной раны, безнадежный, всеми оставленный на поле брани. Он не помнил того, что никогда не был счастлив. - Эй, ну, - все еще пытался достучаться до него Альфред. - Вань, посмотри на меня. Ты меня пугаешь. Поколебавшись немного, Ал все-таки осмелился несильно постучать его по мокрым щекам. Кожа под его руками была холодной, как будто у мертвеца. Кажется, это возымело свой эффект - взгляд Ивана медленно фокусировался, а затем медленно-медленно двинулся к лицу американца. Глаза Ивана смотрели так беззащитно, так отчаянно, как смотрят только конченые самоубийцы. Холодное отчаяние навеки поселилось в них. Пальцы его только крепче сжали промокший шарф. - В следующий раз не останавливай меня, - прошептал он. И тут Альфред не выдержал. Он взвился, словно коршун. Сначала изо всех сил залепил пощечину по мокрой щеке, а потом крепко прижал к себе, заставляя Ивана едва ли не задыхаться. - Ты поехавший! - крикнул он, что было мочи. - Я никогда, слышишь, никогда не позволю тебе этого сделать, придурок! Я ноги тебе переломаю, и руки, чтоб ты из больницы не вылез, коммунист поганый! Ты только освободился! Вы все теперь свободны! Вы больше не зависите друг от друга, будто сиамские близнецы! Вы все можете быть счастливы, почему теперь?.. - Ты называешь это освобождением? - зарычал со всей своей яростью Иван ему в плечо, впрочем, подозрительно не предпринимая попыток отстраниться. - У меня была семья! У меня были люди, которые ждали меня дома! Которые помогали мне! Которым помогал я! У меня было все, о чем я когда-либо мог мечтать! И после этого ты хочешь называться моим другом?! И после этого ты говоришь мне, что я "свободен"?! "Свободен"?! Комок жестко подступал к горлу. Уже теряя голос, Иван больно закашлялся. Он никогда бы не хотел, чтобы кто-то услышал, как он всхлипывает - вот, что присуще только трусу! - Друзья? - Иван с силой скрипнул зубами, стараясь сдержать свой дрожащий хриплый голос. - Я сдохну в одиночестве. С этим холодным мокрым ветром умереть будет легче от менингита. Всего-то подождать немного. Эх, ветер... Какой же ты, к черту, добрый, какой, к дьяволу, ласковый?.. Он тяжело сглотнул, крепче сжав ткань шарфа, словно именно в нем и была заключена его тяжкая жизнь. Он ведь не хотел бы исчезнуть... ну, хотя бы не так. Он хотел бы тихо потухнуть в кругу своих родных и друзей, чувствовать рядом хоть кого-нибудь! Подсознание ехидно проскрипело откуда-то из темного угла: но разве на этот раз рядом с ним не кто-то? Альфред? Когда просишь об осуществлении своих желаний, нужно быть более конкретным, ай-яй-яй! Но он быстро сам ответил на этот вопрос - Ал едва ли когда-либо был ему хорошим другом, близким человеком. Скорее, родным врагом. Зачем ему вообще спасать этого отчаявшегося всеми покинутого самоубийцу? - Убери руки. Едва Альфред услышал это тихое, но отчетливое требование, внутри него что-то вздрогнуло. Часть его хотела воспротивиться этому командному тону, сказать, что прямо сейчас они оба поедут домой, а наутро вызовут психиатра; она опасалась, что, стоило бы ему отпустить этого ублюдка от себя, он тут же снова попробует совершить этот трусливый маневр. А часть... Он даже объяснить не мог этого чувства. Какая-то ужасная боль поселилась в его душе, словно зараженной одиночеством от Ивана. Но разомкнуть руки было выше его сил. Иван терпеливо ждал. - Послушай, Вань... - Альфред сглотнул, стараясь собраться с мыслями. - Выслушай. Знаешь, мы... нет - я. Я бы никогда не хотел, чтобы... чтобы ты... ты понимаешь. Ты прав, я счастлив. И, поверь, все это я делал только для того, чтобы и ты!.. Нет, не так. Вы, вы все вместе. Чтобы вы тоже были счастливы. Он почувствовал, как вздрогнули плечи под его руками. Черт! Это совсем не то, что нужно сказать! Но что? Некоторое время слышался только усиливающийся дождь. Возможно ли, что он прибьет к земле черный дым? Возможно ли, что ветер сможет унести далеко-далеко эти чернильные облака, навсегда заслонившие солнце? Да и было ли когда-то в этом мире солнце? Ал вдохнул. Собрал свою волю в кулак. Стоит ли вообще это говорить? Разве он виноват? - Мне очень жаль, что так вышло, - произнес он, сквозь зубы. - Поверь, я не хотел... - Не бреши, - Иван с усталым вздохом оттолкнул его и отвернулся, сгорбившись. - Собака. Стало холодней. Вся его фигура поблекла, даже почернела, будто от времени и беспробудной тоски. Окурок, затушенный дождем, медленно поднимался куда-то вверх, к черному небу. Дождь лил с новой силой, кажется, не собираясь останавливаться ближайшие дня три, а может, и четыре - или целую вечность. Возможно, что после этого выйдет солнце? Пожалуй, нет. Ваня больше не смотрел на него. Он смотрел на черную бурю, разыгравшуюся сегодня так некстати. Она сметала все на своем пути: все, что было привычно, все, что он дорожил, все, к чему стремился. Что-то больное распирало грудь изнутри. В усталых глазах его было черное отчаяние. Они еще долго сидели здесь, в старой заброшке на предпоследнем этаже, окруженные черной пылью, хилыми проросшими здесь тоскливыми деревцами и мхом, посреди бушующего дождя. Они молчали. Счастлив? А кто из них счастлив? Ведь даже самый сильный ветер не мог разогнать все эти черные тучи, покрывшие мрачное серое небо. Шел 93-й.