Меня зовут Жан де Лоне и я, совершенно точно, не знал того, о ком мне нужно было писать.
Заказ на новую книгу поступил от издательства уже неделю назад, но я так и не выдавил ни строчки. Вполне возможно, сказывается напряжение последних месяцев, за которые я едва успел в срок выдать несчастный детективный рассказик. Да, он мне совсем не нравился. Не то чтобы «устиновский», но и смысловой нагрузкой особо не обладал. Неужели это всё, на что способен мой тускнеющий интеллект? Удручающее зрелище. Открываю глаза, фокусирую зрение через искрящиеся блики переутомления, поджимаю тонкие, искусанные губы. Сначала неуверенные шаги в сторону уборной, постепенно одеревеневшее тело привыкает к движению и становится легче. «Вот сейчас умоюсь и лягу, будет чудно. Тебе нужно больше отдыхать, дружище, загонишь себя в могилу», — ругаюсь сам с собой, поскольку моя квартира на окраине Бостона не особо пригодна для жизни. Да в принципе, мне нет нужды в царственных палатах. Чем больше пространства, тем больше демонов в темноте. Закидываю таблетки в рот. Комом в горле: до чего же мерзкая эта штука — депрессия. Поспешно набираю воды, подцепив дрожащими пальцами стакан, что мирно ждал своего часа у крана, на раковине, запиваю. Рука сама тянется к горлу, тяжело выдыхаю, упираясь свободной в бортики и поднимаю взгляд к зеркалу. Человека в отражении я давно не узнаю: ранее золотистого оттенка волосы выгорели в седину, под серо-голубыми глазами плотно залегли тени, а кожа — серая — как у всплывшего кверху пузом трупа. Очаровательно. Переключаю внимание на дверь, отвлекая свою буйную голову от новой волны загонов, очередной судорожный вздох. Тошнота отпустила, наконец можно и в постель. Утро вечера мудренее, как говорится. Может и тут народная мудрость не подведёт? С этой мыслью падаю на матрас почти бездыханно, веки слипаются. Как же обожаю это ощущение спокойствия, когда в комнате нет никого и ничего, кроме мягкой подушки и уютного одеяла. У него не моё лицо. Кровь стекает по щеке, такая омерзительно яркая на бледной коже, сдерживаю очередной рвотный позыв. Воспоминание или сон? Кошмары снились мне достаточно часто, это вполне мог быть один из тысячи, вот только я чувствую запах травы, а солнечные лучи просвечивают мне веки будто насквозь, хоть я и стою в тени ветвистого дуба. Стою и наблюдаю вместо того, чтобы остановить чокнутую мамашку, чей сын уже рухнул на колени, подобно жалкой дворовой псине, вымаливая прощение. Не могу отвести взгляда. Мальчишка болезненно-худощавый, одежда поношенная, явно от старшего брата. Тот, очевидно, ест гораздо лучше и не славится аккуратностью. Футболка велика в плечах, испачкана чем-то вроде соуса у горловины. Его мать же — полная дама с розовыми щеками, жир буквально блестит на коже, чего я точно не хотел различать. Моё чуткое обоняние уже готово различить в летнем воздухе стойкий «аромат» пота, пропитавший её отвратительное цветастое платье с рюшами. Весь её облик вызывал у меня внутреннее отторжение, а сама сцена казалась будто бы знакомой. Я поднимаюсь с травы, чувствуя болезненное покалывание в онемевших ногах, наступаю на сухую ветку, заботливо подброшенную под ноги, и треск заставляет повинного обернуться ко мне. Короткий взгляд льдисто-голубых глаз, хищная ухмылка, а затем громкий звон в ушах. Сон тут же тускнеет, расползается лоскутами. Подрываюсь на кровати в холодном поту. Взгляд. Животный ужас сковывает всё тело, будто бы темнота ещё рядом, несмотря на свет сквозь стекло и тёмные занавески. Несмотря на то, что шум машин и галдёж за окном явно не напоминают клекотание ядовитых челюстей. Будильник вновь напоминает о себе; едва расправляюсь с ним, и следом прилетает сообщение от Андре.«У тебя сегодня встреча с читателями. Не опаздывай.»
Ну твою мать, опять. Падаю обратно на подушки, чтобы пропялиться в потолок свои честно украденные у суток десять минут, чтобы прийти в себя и разобрать мысли по полкам. Доброе утро, блять. Как и всегда.