Дубровский продолжение

По другим известиям узнали, что Дубровский скрылся за границу… На юге Франции было очень душно и жарко. Сезон дождей намечался не скоро. По голубому небу проплывали незаметные облака. Высоко в небе виднелись птицы, их было трое. Одна из них черная, и пережившая много всего страшного это было видно по ее обгоревшим перьям, которые не как не выпадут, но уже заросли новыми черными как уголь перьями… Владимир сидел на террасе Белова, небольшого дома. Белая кованная мебель красиво сочеталась с балдахином, висевшим над местом для чаепития и посиделок. Из Красивова сервиза тонкой работы, наполненным ароматным кофе, пил Дубровский, он любовался видами, не обыкновенной красоты. Яркое солнце слепило ему глаза и одновременно наполняло синий океан светом и разделяя на тысячи оттенков. Вся эта картина его чем-то задевала он жил в этом доме уже пять лет, а в этой стране семь, но не как не мог забыть родные просторы, на которых он любил скакать на вороном коне. «Ведь обещал себе забыть себе, что было…» — корил он себя. В руки он взял книжонку в красном переплете, подпись на ней гласила французским «Дневник». Пролистав пару страниц с начало, его взгляд привлек эскиз красивой молодой девушки. Вторая птица летела совсем рядом с вороном, она была чуть поменьше и изящнее ее грудка была немножко серая, а красивые перышки украшали холку. Было чувство что она охраняет ворона и помогает лететь… Он улыбнулся, на его лицо упали пару прядей темно каштановая оттенка. С сзади подошла девушка с картины, она обняла его за плечи, и его улыбка стала шире. Ее голубое платье без корсета так сказать «домашние» идеально седело на ней, украшенное белым кружевом оно доходило ей до щиколотки. Темно рыжие волосы упали на плечи Дубровскому, ему нравилось, что жена позволяет себе такую бестактность, хотя их не было видно за балдахином, но вдруг выйдет служанка или еще хуже… Ее голубые очи посмотрели с интересом в книжку, ее лицо озарилось блаженной улыбкой, хотя где-то глубоко в глазах всплыло беспокойство. «Ведь договорились, что не будет больше вести книгу на русском, да и дома почти перестали говорить на нем, не как не может отпустить прошлое, а боли, которые он испытывает по ночам, я думала они ушли…». Она обошла его и присела на корточки. Она полюбила его шесть лет назад, увидев в театре сильного и харизматичного мужчину, она поверила в любовь с первого взгляда, и он ответил ей взаимностью, как во всех историях доставшемся от ее сестры. Правда в нем всегда читалось какая-то подавленность, в глазах читалось усталость и боль. Как-то раз он поведал ей свою историю. Сказал все. Но уже на тот момент его боль утихла. Рядом с его возлюбленной все казалось ярче и лучше. Ведь она его, а он ее. Эти слова он ей тоже сказал, в день, когда просил у нее руки. Преданного у нее почти не было, но для него это было не важно. Отец дал благословление. С тех пор у них нет друг от друга секретов. Владимир улыбнулся Лизе и покачал головой, ее имя уже дарило ему улыбку. Этот жест означал «Не волнуйся, все в порядке». Беспокойство исчезло из ее глаз и из сердца уже навсегда… Тут раздался заливистый, невинный смех. Пара повернулась на звук, от немого разговора не осталось и следа на их лицах, лишь счастье и не поддельная радость осталась на прекрасном лике каждого. Третья птица была самой маленькой, она дополняла оставшихся двух. Она была радостной, задорной и очень красивой, ее белоснежные перья переливались на свету, а чёрные перышки под белыми красиво оттеняли. Кружась вокруг больших птиц, создавалось впечатление что она их радует просто своим присутствием и дарит надежду на будущие… На лужайке сидела девочка лет пяти, на красивом стульчике, почти на таком же, как и сам Дубровский. Перед ней был круглый стол, на одной стороне были книги, а прям перед девочкой чашечка с чаем и блюдце. За этим же столом сидел седой мужчина, читавший девочке книгу, и одна временно дополняя саму книгу или уточняя, до родителей не долетали его слова, их внимание было полностью приковано к девочке, державшей в руках мишку, девчушка была поразительно похожа на Владимира. Темно шоколадные волосы были собраны в обычную косу, украшенной бантиком лавандового цвета в цвет платья. Те же черты лица, но глаза были как у матери и характер вместе с ними. — Марго, успокойся, так уважающие себя дамы не ведут за столом. Ты же знаешь– сказал седой мужчина. Он всегда думал, что имя «Марго» для такой добродушной девчонке слишком жестко, а Маргаритой называть ему совесть не позволяла, хотя родители ее вообще Марго не называли, но так как надо было привыкать к своему красивому имени, иногда приходилось. -Я не могу профессор- отвечала она в перерывах между смехом. — Это ведь так смешно. — и она продолжила смеяться. Ее смех дарил спокойствие в их душе. И теперь они будут спокойны как не когда раньше. Птицы летели в неизвестном направление, но они были все вместе, они знали, что пока весте им не чего не грозит.