2p fem Russia/2p Scotland

Смотря на Гордона, Виктория испытывала другие эмоции. Не презрение, как к тому же Стивену, не скептизм, как к тем же немцам, а нечто... Другое. Совершенное другое, чему она не может дать точного обозначения, но лично она бы сказала, что она испытывает некий интерес и даже уважение, ведь не каждый сможет выдержать общество родственников, и своих и чужих, а у него явно очень много пофигизма в крови, даже слишком. Иногда Макинтошь откровенно смешил русскую. Не своим килтом, который скрывал все самое интересное, не ярой любовью ко всему старому, а опять же пофигизмом, ибо наблюдать за тем, как тот же Канада чуть ли не с пеной у рта орал на других, обвиняя вынужденных коллег в непрошибаемой твердолобости, Шотландия спокойно занимался какими-то своими делами, негромко поддакивая или говоря о том, что они все могут подписаться под каждым словом. Единственные причины, по которой Канада в такие моменты не набрасывался на него, так это только потому, что разборки на интернациональном уровне ему не нужны, да и из уважения к Оливеру, который старался саммиты не пропускать. Ну и обижать кого-то из его королевств - опасно для физического здоровья, не обижать - опасно для морального. Это любимое высказывание Италии, точнее северной части, последнее время это ещё стало и дурной привычкой Германии, который раза в два крупнее английской колонии. Чаще всего, любитель килтов молча и с чувством собственного достоинства это выслушивал, устало хмурясь и складывая руки - непозволительно худые для мужчины - на груди, как бы показывая, что в его планы сейчас входит отсидеться на молчках. Пожалуй, именно тут Виктория и чувствовала, что ее уважение к терпеливому шотландцу растет, ведь она, будь на его месте, давно бы уже порезала этих увольней на салат, как было в 45. А иногда его пофигизм даже раздражал, но было это очень редко, в те моменты, когда Богданова пыталась заговорить с ним, а Шотландия равнодушными ответами давал понять, что он не настроен на беседу, и втыкать в побеленную стену, которую словно давно никто не протирал от пыли, было намного веселее, чем тратить свой и без этого скудный словарный запас на русскую, которую он с едкой насмешкой называл "Amaideach" (гэльск. Глупая), но вроде как замыслов по типу "задеть ее самолюбие" или "разозлить и получить на следующий день объявление о войне", как в старые добрые времена средневековья, он не преследовал. Именно по этой причине, одна из советских республик не могла точно определить, как этот чертяга как к ней относится. Вроде исходя из этого прозвища, можно сказать, что он ее не то, чтобы ненавидит - просто недолюбливает, но тогда, она сразу же вспоминала, как кто-то из стран ее оскорбил, уже и не вспомнишь, кто именно, так Гордон с самым невозмутимым видом защитил ее словами, до кулачных боёв тогда не дошло, оставив всех с дурным осадком во рту. Виктория тогда почувствовала доселе неизвестное чувство, словно прям благодарность или смущение - никто о ней никогда не заботился, даже ее родные, и услышать это от государства, которого давно нет на карте, да и вы слишком далеко друг от друга, было неожиданным. Неожиданно, но приятно. Остальная часть собрания прошла в неловкой тишине, кто-то там пытался начать читать доклад, об экологии кажется, но было ясно, что всем все равно, и у них появилась новая новость для обмусоливания. Оставшиеся минуты, все втихую посматривали на спокойного Шотландию ненормальным взглядом, который извлёк из складок килта миниатюрную книгу и мирно читал ее, кажется, даже дышать перестал, и словно спрашивали взглядом "чувак, какого хрена?" После собрания, Богданова пыталась зацепиться за колонию, но у него, как и у Оливера, была дурная привычка - сматываться первее всех, иногда они даже до конца собрания не досиживали, и по этой причине, все британское семейство, в частности Ирландия и Уэльс, мало кто мог отыскать, чтобы что-нибудь обсудить. Чтобы поговорить с Шотландией, обсудить тот случай, разобраться со своими внутренними ощущениями, да и чтобы просто прощупать почву, СССР пошла на хитрость, и очень скоро, все 15 республик гремели о том, что к ним едет иностранный посол из Британии, а точнее, олицетворение колонии шотландской породы, и по этой самой причине, за какой-то короткий отрезок времени, Москва буквально заблестела так, как никогда не блестела. Когда Гордон, в сопровождении КГБ появился в городе, казалось, что все замерло, всем было интересно посмотреть на "клетчатого буржуя", и словно прочувствовав это, Макинтошь изъявил желание пройтись пешком, ибо "ноги затекли, да и тут недолго, you understand, right (англ. Вы ведь понимаете, да)?" Телохранители не стали препятствовать этому, и поэтому, люд имел честь наблюдать за человеком, которого вполне можно окрестить как "нехриста" и сумасшедшего. Да и было, на что посмотреть - кожа бледная, хотя Шотландия вроде солнечная, волосы окрашены в кислотный баклажан, радужка - до того темна, что кажется, что и вовсе отсутствует, и белок окрашен одним лишь зрачком. Из одежды - темное пальто до щиколоток, не застегнуто от середины бедра, руки скрыты черными перчатками, обувь - сапоги до колена, такие же, как и все, может показаться, что у шотландца траур, но волосы и килт - изумрудно-желтый, слишком яркий - выбивается из этого образа. Сосредоточенное на каких-то своих мыслях лицо, со строгим изломом черных аки смоль бровей, обременное особой думой тоже не очень сочеталось со всем этим, и по этому, простому советскому народу, такая личность кажется одной сплошной сумасшедшей фигурой. Старые бабки крестятся и плюются, приговаривая какие-то молитвы, деды тихо ругаются на этого "напомаженного буржуя", а родители закрывают детям глаза, словно пытаясь спрятать Гордона от детского разума. Выглядело это до нелепого смешно, но понять, знает ли об этом гордый шотландец, было нельзя. - И так... Зачем звала? - с ужасным акцентом спрашивает виновник торжества, который даже сейчас выглядит слишком непоколебимым и гордым, а также спокойным, складывая пальцы в домик под подбородком, тонким и точеным, словно как у принца из старых сказок, смотря на Викторию свои глазами, и Богданова сама не знала почему, но ей было необходимо узнать, какого цвета радужка у шотландца. Русская на вопрос лишь неожиданно пожимает плечами, а потом, сразу в лоб спрашивает: - Зачем ты тогда вступился за меня? Какая тебе от этого выгода? Чувство уважения к этой колонии возрастает ещё сильнее, он не пытается придумать какую-нибудь отговорку или перевести тему, не игнорирует вопрос, а прямо даёт ответ: - Просто он не был прав, и я подал слово. Ничего плохого или постыдного в этом нет. Богданова на это улыбнулась той самой улыбкой, от которой у других начинается изжога, но не у Шотландии, у которого желудок атрафировался на жратве Оливера. Если честно, то вопросов меньше не стало, но и словно из того самого уважения к сидящей на против колонии, СССР не озвучила их, ибо что-то мешала. Мешала трезвость, определенно. - Let's drink (англ. Выпьем)? - вежливо напоминает о себе Макинтошь, и извлекает из сумки, такой же черной, которая весела через плечо, но по каким-то причинам, Виктория ее раньше не замечала, а может она просто материализовалась из воздуха, но это именно то, что нужно этим двоим в данный момент. Россия с минуты рассматривает бутылку хорошенько вискаря, а потом молча достает из стола водку, как бы молча соглашаясь. Когда они оба, набуханные в хламину, целуются, Виктория всё ещё понимает, что она не получила точного ответа на свои вопросы. Вот только с мыслей ее сбивают обескровленные губы, которые обжигали, как костер, костистые руки, очень цепкие, и стойкий запах не самой лучшей краски, которая уже третий год не может сойти с шотландской головы, а также кислотный цвет этой самой головы, который для советского народа был какой-то дикостью и пошлостью, а в других странах, это - норма. - Отстаете от жизни, Товарищ Богданова, - фыркает Гордон, акцент царапает чувствительный слух, и Виктория не выдерживает и морщится, сейчас это звучит буквально больно. - Вам кажется, Мистер Макинтошь, - хмыкает русская и тянется за бутылкой, уже отпивая из горлышка, наплевав на весь этикет. Виски с водкой - чертовски вкусная штучка. Ответ следует в виде забористого поцелуя, который перерастает в грубый укус, словно Гордон хочет зубами вырвать из нее кусок мяса, тем самым рискуя испачкать свою слишком белую, накрахмаленную до скрипучести, блузку, а чёрное пальтишко в это время валялось где-то на полу, и русская вместе с шотландцем рискует его затоптать, если положение дел улучшится. Или рискуют испачкать, если дела примут непредвиденный поворот, но оба надеяться, что все сложится на 5+. В прочем, жалеть они об этом будут потом, когда настанет следующее утро, а за ним - дикое похмелье. - Так зачем звала? - прерывает всю интимную атмосферу колония и немного отодвигается, давая им обоим передышку. - Хотелось мне узнать... - интригующе тянет русская, теребя собственный подол, сминая его в женственные руки, а потом она склоняется к уху Шотландии, и задаёт каверзный вопрос, который звучит на ухо Макинтошу интимным шепотом. Если другие страны узнают ответ, у них будет истерика.