***
Трибуны в их огромном спортивном зале пустуют, за исключением нескольких самых дальних мест справа от Марка, на которых скрючились над конспектами чьи-то друзья, ожидающие конца тренировки. Он подходит к небольшой куче рюкзаков ребят из команды, и находит в своём собственном бутылку воды, тут же открывая крышку и выпивая едва ли не половину за раз. Тренер дал им десятиминутный перерыв, поэтому Марк позволяет себе усесться на пол рядом с кучей вещей, чтобы перевести дыхание, и устремляет взгляд, преграждаемый отросшей мокрой чёлкой, в сторону парней из своей команды, которые собрались в небольшую компанию в другом конце зала и о чём-то оживлённо болтают. Джено, как будто почувствовав его взгляд на себе, внезапно смотрит прямо на Марка, улыбается и машет ему рукой, чтобы тот подошёл, но Ли лишь устало улыбается в ответ и качает головой, отмахиваясь от младшего. Джено пожимает плечами и возвращается к разговору с другими ребятами. Конечно, не проходит и трёх минут с начала перерыва, как в зале появляется Он — один из частых посетителей их тренировок. Марк выпускает раздражённый выдох — ну конечно он пришёл, а как по-другому? Не мог же он сегодня остаться дома или в студсовете или на каких-нибудь своих других глупых делах, которыми занимаются примерные студенты, конечно же он пришёл к ним на тренировку, ведь без него мир схлопнется, солнце потухнет, а все звёзды разом свалятся на землю и завалят их университет. Парень грациозно рассекает своим телом воздух, одной только походкой как будто давая всем понять, кто он такой, и это работает — все глаза моментально обращаются на него, даже те ребята на задних рядах трибун, ожидающие, наверное, Джено или Джемина или их обоих, отвлекаются от конспектов. Марк, конечно, не читает мысли, но он почти уверен, что старший бесконечно доволен тем вниманием, которое он получает едва ли не от всего населения Земли вместе взятого. Он идёт гордо и уверенно, контролируя каждый мускул своего идеального лица, и тщательно рассчитывая каждое движение идеального тела в идеальном, будто сшитом специально для него, костюме. Кто вообще носит костюмы в университет? Ли Тэён, судя по всему. Конечно, баскетбольная команда расступается по сторонам, когда парень приближается к ним, и в тот момент, когда Тэён наконец доходит до уже ожидающего его Джехёна, ступает в его объятия, будто его там давно ждут, и едва-едва поднимается на носочки, чтобы поцеловать младшего в щёку, ребята отходят и формируют новую кучку, возвращаясь к прерванному разговору. Марк, как бы сильно он ни старался себя контролировать, всё равно не удерживается и закатывает глаза. Они выглядят так глупо вдвоём — улыбаются во все зубы, довольные, как наевшиеся сметаны коты. Буквально насквозь промокший Джехён, несмотря на то, что выглядит уставшим, всё равно находит в себе силы и наглость на кокетливые улыбки и, судя по реакции Тэёна, какие-то глупые шутки, а старший и рад всем телом прижиматься к нему, смеяться, как в последний раз, и купаться в направленном на него одного внимании младшего. Спустя какое-то время Тэён едва ли не силой отцепляет себя от Джехёна (на что тот совершенно тупейшим образом дуется, как пятилетка, которой не купили мороженое) и подходит к остальным ребятам, с каждым лично здороваясь, потому что он такой идеальный и знает имена всех членов команды своего парня по имени. Он знает, сколько у Джено кошек и как каждую из них зовут, знает, какой кофе Джемин каждый раз по пути на тренировку заказывает в старбаксе, знает, как называется радио, на котором Джонни диджеит по выходным, знает, сколько у Юты пирсингов и татуировок и сколько ещё планируется, знает и может перечислить все языки, на которых говорит Янян, знает, в какую студию ходят танцевать Куньхан, Деджун и Джисон, даже откуда-то знает об аномальной любви Марка к арбузам, хотя младший точно ему бы сам этого никогда не рассказал. Конечно, Тэён помнит про всех них всякие незначительные глупые факты, и люди обожают это — когда про них помнят. Естественно, Джено из тренировочных шорт выпрыгивает, когда Тэён спрашивает у него, выздоровела ли Боншик, а Джонни, сам того не замечая, пускается рассказывать про любимую радиостанцию, едва ли услышав её название из чужих уст, и все обожают Тэёна. И конечно же, ну конечно, оглядывая команду, Тэён моментально замечает недостачу. Убедившись в том, что все им довольны, и что он у каждого что-то спросил, парень окидывает спортивный зал взглядом, и, заметив растянувшегося на полу Марка, тут же идёт в его сторону. Марк призывает все силы добра в своём теле, чтобы не закатить глаза уже который раз за день, и даже улыбается быстро приближающемуся старшему. — Марк! — восклицает тот, сверкая идеальными зубами, когда появляется рядом с Марком, и присаживается на корточки, чтобы быть с ним на одном уровне. — Я как будто сто лет тебя не видел, как дела с тем преподавателем, на которого ты жаловался? Марк мысленно ругает себя за то, что когда-то вообще открыл рот при Тэёне, и клянётся никогда больше не допускать подобных ошибок. — Ха-ха, — выдыхает он какую-то жалкую пародию на смех, — всё нормально закончилось, спасибо. Тэён тепло улыбается и кивает. — А как Юкхей? Он мне рассказывал, что вы подружились недавно, да? — Да? — Марк удивляется настолько, что забывает контролировать искусственную улыбку на лице и его брови взлетают настолько высоко, что оказываются в опасной близости к линии роста волос. Старший тут же замечает моментальную смену настроения и его лицо, до этого расслабленно улыбающееся, приобретает взволнованный вид. Он кладёт ладонь на голую коленку Марка, пытаясь таким образом, видимо, как-то коммуницировать с ним, но мозг младшего этого не замечает, слишком занятый паникой. — Я что-то не так сказал? Марк ещё несколько секунд молчит и то опускает, то поднимает брови, но потом вспоминает о своём актёрском перфомансе и тут же запихивает все свои негативные чувства по отношению к Тэёну куда поглубже, возвращая еле живую улыбку на лицо. — Нет, нет, что ты, — выдыхает он, пытаясь притворяться абсолютно спокойным, — я просто… не знал, что вы общаетесь. Тэён отмахивается от него и смущённо улыбается. — Ну, ты же знаешь меня, друзья Джехёна — мои друзья. Конечно, блять, Марк знает, как же ему не знать. Тэён ещё о чём-то трещит некоторое время, потом прощается, обнимает младшего за плечи, напоследок ослепительно улыбается и покидает зал. Марк наконец-то закатывает глаза, как и хотел с первой секунды нахождения Тэёна в спортзале.***
— Боже, блять, — стонет Марк, прижимая телефон ближе к уху, и поправляет сползающую с плеча шлейку рюкзака. — Как же он заебал меня, ходит весь такой счастливый в своём костюме, ты его видел? Пиджак ровно по талии сидит, как влитой, рубашка накрахмаленная, запонки золотые, конечно же они золотые! Только таблички на лбу не хватает «посмотрите, какой я идеальный и крутой, и посмотрите на моего идеального и крутого парня, потому что мы идеальная пара». Я если ещё раз увижу, как искусственно он мне улыбается, то тресну, Донхёк, я обещаю. — Конечно, треснешь, — хмыкает младший незаинтересованно на том конце провода, — от зависти. — От зависти? — взрывается Марк. — И чему это мне завидовать? Может, я и не похож на греческого бога, но я хотя бы не лицемер. — О, не лицемер, это точно, — комментирует Донхёк голосом, сочящимся сарказмом. — Потому что улыбаться людям в лицо, а потом поносить их за спиной — это не лицемерие. Марк раздражённо качает головой. — Боже, проехали. С тобой вообще в последнее время невозможно разговаривать, — жалуется он и пинает ногой одинокий камешек. — Ну так это потому что в последнее время ты только об одном и говоришь, что ты от меня-то хочешь? — повышает голос Донхёк. — Я тебе уже всё сказал, что я думаю по этому поводу, если тебе надо повторение для особо одарённых, то это я запросто. — Ага, расскажи мне в 25-й раз про то, что я гомофоб, — огрызается Марк. — Я уже устал тебе объяснять, что дело не в этом. — Зато не устал жаловаться на Тэёна, потому что он… Что? Существует? — напоминает младший. — Насколько я знаю, у тебя с этим не было никаких проблем до тех пор, как он не начал встречаться с парнем. Марк округляет глаза и борется с желанием раздражённо фыркнуть. — Донхёк, я бросаю трубку, — предупреждает он и относит телефон от уха, нажимая кнопку прекращения звонка. Глаза всё-таки закатывает, потому что не может этому противостоять, и ускоряет темп.***
— Ну, как прошло твоё свидание с постером Джехёна на стене в коридоре? — спрашивает Юкхей, открывая дверь, и двигает бровями. — По шкале от одного до десяти, насколько напечатанный Джехён джентльмен? Марк не отвечает, только проталкивает рукой Юкхея глубже в квартиру, и следом за ним заходит сам, на ходу разуваясь. Он не успевает полностью сбросить с ноги второй кроссовок, когда старший останавливает его, легко касаясь плеча, и Марк инстинктивно поднимает глаза вверх. Юкхей улыбается и той же рукой чуть толкает младшего к стене. Марк знает, к чему идёт дело, поэтому поддаётся, и то, что он впервые за день улыбается, а не закатывает глаза, никого, кроме Юкхея, не касается. Старший ещё какое-то время просто смотрит на Марка, потом убирает свою руку с его плеча и обнимает за талию, и только после этого наконец наклоняется и целует его. Марк растворяется в поцелуе, как сахар растворяется в кипятке, и тянет руки к шее Юкхея, чтобы тот стал ещё ближе. Кроссовок теряется где-то на полу, и Марк на короткое мгновение убирает сначала одну руку от тела Юкхея, а потом другую, чтобы сбросить с себя куртку. Впрочем, старший отстраняется через какое-то время и пресекает все попытки Марка снова его поцеловать, ещё и имея откуда-то наглость хихикать над ним. — Что такое? — возмущается Марк, но никуда не убирает руки, обвившие шею старшего. — Вообще-то, я еду заказал, — ухмыляется Юкхей и показательно облизывается, — хотел предложить тебе поесть мяса, пока ты ещё меня не сожрал. — Юкхей, фу, блять, — стонет Марк и отлипает от старшего, тут же разворачиваясь и устремляясь на кухню, — посмотрим, поцелую ли я тебя ещё хоть раз в этой жизни. — Куда ты денешься, — хихикает старший и идёт за Марком к столу, на котором в пакетах друг на друге стоят пластиковые боксы с едой. Младший моментально забывает обо всём, о чём он там говорил, и тут же принимается всё распаковывать, избавляя еду от ненужного пластика, и как только заканчивает с этим, тут же приступает к трапезе, даже не притворяясь, что ждёт Юкхея. Парень набрасывается на еду так, будто голодал неделями, и то ли намеренно игнорирует старшего, то ли просто слишком увлечённо ест. Первую половину своей порции он уничтожает за считанные минуты, и только тогда опускает палочки и выдыхает, переводя взгляд с тарелки на Юкхея. — Давай лучше обсудим, почему Тэён у меня сегодня спросил как дела у Юкхея, потому что он слышал, что мы в последнее время «подружились»? — спрашивает он. — А что ты от меня хочешь? — улыбается Юкхей. — Я когда слышу твоё имя в разговоре, то у меня коротит мозг и я не могу молчать, — он сначала склоняет голову набок, чтобы, наверное, казаться милее, но когда видит, что на Марка это не особо действует, то тянется через стол, чтобы поцеловать его в щёку. — Хочу, чтобы ты предупреждал меня, когда рассказываешь людям, что мы «дружим», — объясняет Марк и возвращается к еде, чтобы у Юкхея не было времени обратить внимание на его стремительно краснеющее лицо. — Хорошо, прости, — выдыхает старший, — я ему ничего такого не сказал, только то, что мы общаемся, не переживай. — Не, не, не, — бормочет Марк с полным ртом, отмахиваясь от извинений старшего, — я не злюсь, просто я вообще не ожидал от него таких вопросов, и не знал, что ответить. Юкхей улыбается в ответ абсолютно очаровательно и Марк не может ничего поделать с тем, что на его лице появляется ответная глупая улыбка.***
— Что? — всё-таки выпаливает Марк, снимая с кровати покрывало, и смотрит на Донхёка, который, в свою очередь, не сводит с Марка какого-то странного взгляда. — Ну что, Донхёк? — Где ты был? — наконец спрашивает Донхёк, не сводя со старшего глаз. — А где я мог быть? — спрашивает Марк в ответ, тщательно прослеживая в своём же голосе любые необычные звуки. — Йерим попросила зайти после пар. — И чем вы таким занимались? С Йерим? — не унимается младший. Марк переодевается в домашнюю футболку и залазит в кровать, забирая со стола телефон. — А почему тебя так волнует, чем мы таким занимаемся с Йерим? — в итоге говорит он и смотрит на Донхёка настолько уверенно, насколько может. — А потому что на кону мои деньги, — объясняет Донхёк и улыбается так, будто только что украл из банка миллион долларов и остался незамеченным. — И чем быстрее ты признаешь, что она тебе нравится и предложишь ей быть твоей девушкой, тем больше у меня шансов получить эти деньги назад в утроенном размере. Марк не знает, что на это отвечать, поэтому решает проигнорировать ту часть предложения, из которой он узнал, что Донхёк устраивает из его личной жизни споры на деньги. — Йерим? — переспрашивает он вместо этого. — Мне нравится… Йерим?.. — Ага, — соглашается Донхёк и быстро-быстро кивает. — Донхёк, — настолько терпеливо, насколько получается, проговаривает Марк по слогам. — Я понимаю, что тебе это тяжело принять, но не каждые парень и девушка, поговорившие друг с другом больше трёх раз в жизни, на самом деле в тайне от тебя влюблены друг в друга. — Не каждые, — кивает в ответ Донхёк. — Но вы с Йерим — точно. Или ты можешь как-то по-другому объяснить тот факт, что ты дожил до второго курса, ни разу не испытав счастье моногамных отношений, а сейчас внезапно вспомнил про свою подругу детства, с которой теперь проводишь всё своё свободное время, и у вас друг к другу — ничегошеньки? — Я сейчас повернусь лицом к стене и засну, — предупреждает Марк, — а наутро ты забудешь, что когда-то говорил мне такие глупости, хорошо? Он делает, как сказал, и рассматривает стену, слыша из-за спины чужой тихий смешок. У Марка, вообще-то, сколько хочешь объяснений тому факту, что он всё своё время проводит с Йерим, но всё равно с ней не встречается. В первую очередь то, что он на самом деле видит её дай бог если раз в неделю, а всё остальное время не вылазит из квартиры Юкхея. Во вторую очередь то, что ему вообще-то его парень нравится намного больше и Йерим, и, если честно, всего остального населения Земли. Только Донхёку знать об этом совершенно необязательно, поэтому пускай он пока что ставит деньги на то, когда Марк, которого никогда не интересовали девушки, начнёт встречаться с девушкой.***
Марк пытается сфокусироваться на открытом прямо перед его лицом учебнике, но сделать это на пятом часу беспрерывной учёбы представляется практически невозможным, поэтому он вздыхает, стягивая с переносицы очки, и отодвигает от себя книгу. Поднимая уставшие глаза, он цепляется взглядом за висящий перед ним настенный календарь и застывает на месте — до дня рождения мамы остались считанные недели. Он чувствует, как моментально покрывается мурашками, и сильнее кутается в наброшенный на плечи плед. Продолжать учиться теперь кажется ему бесполезным — не то чтобы он хоть что-то запомнил из того, что прочитал за последние минут пятнадцать, поэтому он захлопывает ту книгу, из которой до этого с переменным успехом пытался черпать знания, а затем все остальные, убирает конспекты в полку и переползает из-за стола на кровать. Одна только идея того, что совсем скоро ему возможно нужно будет разговаривать с родителями, вводит его в экзистенциальный ужас, поэтому ему недолго удаётся держать нормальную частоту дыхания. Парень против своего желания начинает визуализировать разговор, предполагать, на какие вопросы ему придётся выдумывать ответы, и чувствует, как начинает мелко дрожать. Он закрывает глаза и делает глубокий вдох, переворачиваясь с бока на спину. Отвлечься на какие-нибудь бесполезные размышления о завтрашних парах никак не получается, он всё проигрывает свой последний разговор с родителями в голове и от этого начинает переживать ещё сильнее. Ему уже сложно понять, холодно в комнате или жарко, хочет ли он залезть под одеяло прямо в пледе, или распластаться морской звездой на холодном полу. В такие моменты ему так сильно не хватает Юкхея. от кого: Марк кому: Юкхей 20:36 у тебя есть минутка поговорить? Марк смотрит на экран своего телефона, на котором открыт диалог с Юкхеем, и немного зависает, не видя никакого движения на экране. Экран гаснет спустя несколько минут, и Марк не включает его обратно: так и продолжает смотреть на него, ожидая звонок или хотя бы уведомление о сообщении. Хотя бы что-нибудь. Но ничего нет. Проходит пять минут, а за ними ещё пять и ещё пять, но ничего не происходит, пока он смотрит, едва моргая, на потухший экран телефона. Он не помнит, когда засыпает, но прекрасно помнит, когда просыпается — когда его телефон начинает разрываться звонком прямо перед его лицом, и он подпрыгивает, на автомате принимая звонок, даже не увидев, кто звонит, только для того, чтобы остановить неадекватной громкости рингтон. Парень выдавливает из себя сонное сиплое «алло» и закрывает глаза, мысленно радуясь тому, что его барабанные перепонки больше не лопаются. Он одновременно слышит голос Юкхея на другом конце линии и звук открывающейся двери. С одной стороны взволнованный голос Юкхея интересуется, что означало сообщение Марка, отправленное за несколько часов до этого, с другой стороны Донхёк заваливается в комнату, чуть ли не выламывая дверь. — Бля, — выдыхает Марк в трубку, когда Юкхей заканчивает предложение, а Донхёк с разбегу прыгает в кровать, тут же доставая ноутбук, и пытается придумать более-менее приемлимый способ сформулировать предложение так, чтобы Юкхей понял, о чём он говорит, а Донхёк — нет. — Просто я вспомнил, что у мамы скоро день рождения. Юкхей молчит какое-то время. — Хорошо, и что? — спрашивает он осторожно. Марк раздражённо стонет. — И то, что мне придётся звонить ей, — объясняет Марк и злится сам на себя за свой пассивно-агрессивный тон. В любой другой ситуации у него не было бы проблем с тем, чтобы объяснить Юкхею, в чём дело, но он не может позволить себе никаких деталей, когда Донхёк сидит прямо напротив него. Он, конечно, не обращает на Марка особого внимания, листая что-то в ноутбуке, но старший точно знает, что его острый слух запросто зацепится за любое не к месту сказанное слово, и тогда вся его конспирация пойдёт коту под хвост. Юкхей издаёт какой-то неоднозначный звук, который Марк может интерпретировать только как замешательство. — Допустим, в чём конкретно виноват я? — спрашивает он, едва заметно повышая голос в конце предложения. — Потому что, судя по тому, как ты об этом говоришь, я как будто имею к этому личное отношение. — Нет, ты не… — моментально пытается исправить ситуацию Марк, но путается в том, как закончить предложение. — Просто… понимаешь, она знает, и… Он замолкает. Что он может сказать? «Я не могу объяснить тебе, потому что рядом со мной сидит Донхёк»? «Я бы рассказал, в чём дело, но это повлечёт за собой совсем незапланированный и не желанный разговор с Донхёком о вещах, о которых я не хочу с ним разговаривать?». — Марк, в чём дело? — спрашивает Юкхей куда мягче, чем до этого, видимо, догадавшись, в какую сторону идёт разговор. Марк закрывает глаза и трёт висок пальцами. — Ладно, это неважно, я расскажу тебе в другой раз, — в итоге решает он, быстро прощается и сбрасывает звонок. Он всё ещё дико хочет спать, поэтому настрачивание трёхкилометровых сообщений с объяснениями насущной проблемы Юкхею выглядит для него в эту минуту как пытка, поэтому он откладывает телефон на стол и расстилает кровать, тут же забираясь под одеяло. Если что, его эмоциональная травма, связанная с его семьёй, подождёт до завтра. Донхёк ничего не спрашивает ни о странном телефонном разговоре, ни о том, почему Марк так рано ложится спать (хотя Марк и не может быть уверен что сейчас — рано), и старший за это ему бесконечно благодарен. Возможно, наступит день, когда Марку не нужно будет при любом признаке паники звонить Юкхею, возможно, наступит день, когда ему не придётся при разговоре с парнем цензурить собственную речь и тщательно выбирать слова, но сегодня — не этот день, поэтому, вместо того, чтобы просить помощи у кого-то, кто находится с ним в одном помещении, Марк вынужден отварачиваться от него в другую сторону. Не только фигурально, но и вполне буквально.***
Вокруг Марка, наверное, сотни людей, но он чувствует себя таким одиноким, что это даже больно. Он оглядывается вокруг и видит невероятное количество бегающих туда-сюда, как мурашки, людей, одни — только что сошедшие с самолёта, другие — ожидающие первых, третьи — только собирающиеся отправиться в полёт. Марк ковыряет пальцами ручку своего чемодана и ещё раз нервно оглядывается по сторонам, выискивая знакомые лица. «Всё будет нормально, Марк», — говорит он себе шёпотом и расстёгивает несколько верхних пуговиц на пальто, притягивая чемодан ближе. Проходит ещё несколько минут, которые он проводит, растерянно осматривая зал ожидания аэропорта, когда он наконец-то видит лицо своего брата, а рядом с ним — родителей, которые уже бегут в его сторону. Он выдыхает: у него одной проблемой меньше, по крайней мере, он не останется один в аэропорту навсегда. Его мама налетает на него с объятиями, как только оказывается достаточно близко для этого, и он от неожиданности отпускает ручку чемодана, которую за ним тут же подхватывает брат. — Боже, мы так скучали! — восклицает его мама, по-видимому, вполне успешно перетирая его кости в порошок. — Я уже думала, что мы не дождёмся тебя, когда ты вообще в последний раз приезжал? Я даже не помню… Марк поправляет воротник пальто и пытается отвоевать чемодан у брата, но тот, хитро ухмыляясь, ускользает прямо у него из-под носа, выбегая куда-то перед их родителями. — Буквально летом, мам, — отвечает он, наверное, слишком тихо, учитывая, что они находятся в битком набитом аэропорту. — Четыре месяца назад. — Ха! — выдыхает его мама обиженно, надувая губы. — Так что, мне теперь нельзя скучать по сыну? — она не даёт ему ничего сказать, лишь хватает его за руку, чтобы не отставал, и выбегает вперёд — туда, где его брат и отец уже что-то вдвоём оживлённо обсуждают. — Мне так повезло иметь старшего сына под боком, и он всегда рядом, почему же тебя так далеко занесло? Ах, я так рада, что они живут совсем близко, понимаешь, мне иногда становится так одиноко без вас, мои мальчики, и знаешь, что я тогда делаю? Одеваюсь и иду к твоему хёну в гости! И мне моментально становится легче, когда я вижу свою очаровательную внучку, ты даже не представляешь! Как жалко, что ты так редко приезжаешь, она, наверное даже в лицо тебя не помнит, а жаль, Марк, я понимаю, что ты хочешь вернуться к своим корням, и я уважаю это, поверь, правда уважаю, я просто счастлива, что ты учишься в Корее, Бог знает, я так давно там не была… Но иногда нам так не хватает тебя рядом, и тогда я думаю: правильное ли мы сделали решение, когда отпустили тебя так далеко совсем одного? Но потом я вспоминаю о том, как ты счастлив там, и мне сразу становится легче. Она выдыхает, закончив наконец свою речь, и вдруг останавливается на полпути ни с того ни с сего. Марк инстинктивно останавливается за ней, поворачиваясь к ней, чтобы спросить в чём дело, но не успевает, потому что она захватывает его в ещё одни крепкие объятия. — Боже, как же давно я тебя не видела, — выдыхает она, отстраняясь, и с улыбкой смотрит на его лицо. — Идём, а то они уедут без нас! Марк уплетается за ней, когда она начинает быстро-быстро догонять подходящих к выходу из зала ожидания мужчин, и через несколько минут они уже погружаются в машину, пока брат не без труда загружает чемодан Марка в багажник. Он сидит как на иголках первые пять минут поездки, пока его родители переговариваются друг с другом, но в итоге всё же расслабляется. Несмотря на худшие его страхи, воссоединение с семьёй произошло нормально и без происшествий. Он позволяет себе откинуться назад и закрыть глаза — тринадцатичасовые перелёты никогда не давались ему легко, и никогда, наверное, не начнут. У него болит голова и он едва ли чувствует своё тело, но всё равно из последних сил пытается не провалиться в сон: если он заснёт сейчас на те двадцать минут, которые остались до конца пути, то только пожалеет. Он пытается сфокусироваться на том, что говорит его брат, сидящий рядом, но очень быстро теряет нить истории, и уже почти засыпает, когда его хрупкий сон вдруг одномоментно разрушается звуком уведомления. Он подпрыгивает и открывает глаза, тут же вытягивая руку за лежащим рядом на сидении телефоном, и в тот момент, когда на экране появляется новое сообщение с таким же громким звуком, он обращает внимание на то, что и брат, и мама смотрят на него, ожидая, судя по всему, объяснений. — Оу, это… — заминается он на секунду, — это друг. Он тут же блокирует телефон обратно, чтобы брат не успел заглянуть в него. — Ты поэтому так нервничаешь? — спрашивает тот, хитро улыбаясь, и Марк, кажется, бледнеет. — А ну-ка прекрати издеваться над младшим братом! — приказывает мама игриво строгим тоном. — Как будто ты не прикрывался «дружбой» едва ли не до самой свадьбы! Марка, по-моему, тошнит. — Нет, мам, всё вообще не так, — чересчур слабо возражает он, отчасти чтобы не казаться взволнованным, но в большей степени из-за того, что едва ли соображает. Его мозг угрожает сдаться с минуты на минуту, поэтому все эти семейные допросы, которые заставляют все его внутренние органы сворачиваться в тугой бантик, ему совершенно ни к чему сейчас. — Да-да, я всё поняла! — уверяет женщина и разворачивается обратно. — Расскажешь, когда будешь готов. Ну, или когда сделаешь ей предложение. Марк разочарованно выдыхает и качает головой. Вообще-то, он планировал больше не трогать телефон до самого дома, но любопытство берёт над ним верх, поэтому он всё-таки открывает сообщения, выждав минут семь. На экране — контакт Юкхея, который он сам подписал своим именем так, как оно пишется по-китайски, когда тайком выкрал у Марка телефон, а Ли его так и не поменял обратно. Может, из соображений конспирации, может, из-за того, что он на самом деле считает, что это очень мило.от кого: Юкхей кому: Марк 18:54 как ты долетел? знаю, что ты сейчас закатишь глаза, нооооо я уже скучаю по тебе
Марк не успевает улыбнуться, да и вообще почувствовать что-нибудь, потому что его опережает брат. — Мам, она подписана чем-то на китайском и рядом сердечко! И мама, и сидящий за рулём отец тут же заливаются хихиканьем, пока брат сидит, светясь ярче солнца, и Марк терпит это унижение несколько долгих секунд, но в конце концов не выдерживает и поворачивается к брату. — Тебе сколько лет, блять, чем ты занимаешься? — едва ли не кричит он, глядя на брата враждебно, пока его сердце набирает темп. — Марк, что за слова! — тут же встревает мама, моментально прекратив смеяться. — А что это за поведение?! — возмущается парень. — Я же сказал, что это друг, зачем он мои сообщения читает за меня? — Расслабься, мы шутим, — холодно отрезает брат и отворачивается. — Мы это ещё обсудим, — говорит отец и Марк проглатывает слова, которые хотел сказать. Кажется, всё, что можно было, он уже и так сказал.***
У Яняна никогда не закрывается рот — Марк пока не уверен, ему это скорее нравится или нет. Если младший начинает о чём-то говорить, то все знают, что это надолго, и что он не замолчит, пока не приведёт мысль к логическому окончанию. У Марка особенно плохой день — мяч валится из рук, будто облитый маслом, ноги цепляются друг за друга, а мозг буквально работает на одном только утреннем пол-литровом стакане кофе и ни на чём больше, поэтому непрекращаемый трёп Яняна, с одной стороны, только увеличивает уже начинающуюся головную боль, а с другой — отвлекает его от мыслей о том, чтобы разнообразить свою рутину и уйти с тренировки в окно вместо двери. Он трещит так быстро, что Марку не совсем понятно, когда он успевает вдыхать, но ещё ему интересно, понимает ли Яняна вообще кто-нибудь кроме него самого и, собственно, Марка. Парень мешает в одном предложении по три языка (и их комбинация каждый раз меняется), поэтому Марк призывает все имеющиеся у него в наличии клетки мозга, чтобы не забыть родной английский и держать корейский на уровне, при этом тщательно сортируя в голове каждую ситуацию, когда Юкхей забывал, где находится, и ни с того ни с сего начинал говорить с ним на китайском, и те несколько уроков испанского, которые он брал в старшей школе. Обычно этого хватает, если Янян не слишком злой (потому что в этом случае он просто переходит едва ли не полностью на немецкий на хороших несколько минут). — Янян, ближе к делу, — не выдерживает он и перебивает младшего. — Ты хочешь второе свидание или нет? Янян дуется. — Блин, ты вообще слушаешь? В этом вся цель того, что я здесь сейчас нахожусь, понимаешь? Я понятия не имею, Марк! Ага, — Марк кивает, — и ты спрашиваешь у меня, потому что… Почему, напомни? Янян закатывает глаза и цокает языком (они, кажется общаются не так долго, но Марк уже прекрасно видит, как Янян перенимает его привычки). — А у кого мне ещё спросить? У Джонни? — он поднимает брови. — Чтобы он научил меня тупым пикап-фразам, от которых людей будет моментально начинать тошнить? — А хотя бы и так, — Марк пожимает плечами, — у него, по крайней мере, есть девушка, в отличие от некоторых. — Да уж, только я скорее сдохну, чем попрошу у него совета по поводу свиданок, — отрезает Янян и складывает руки на груди. — Я не знаю, разве твой лучший друг не Куньхан? — старший разводит руками. — Почему ты не спросишь у него? — Потому что он мой лучший друг?! — возмущается Янян. — Что ты смотришь, как будто у тебя никогда не было лучших друзей? Он же мне этого не забудет, я буду умирать и делать свой последний вздох, и он даже тогда напомнит мне, что я в девятнадцать лет спрашивал у него любовный совет. — Поэтому ты спрашиваешь… у меня? — Ты производишь впечатление человека, который даёт хорошие советы, — объясняет Янян и улыбается. Марк издаёт полусмешок-полувскрик. — Ты читаешь людей почти так же плохо, как я даю советы, — отвечает он. — Но если тебе так интересно, что я думаю… Ты бы не распинался тут пятнадцать минут без остановки о том, хочешь ты идти на второе свидание или не хочешь, если бы она тебе не нравилась, поэтому мой совет — напиши ей. Янян довольно улыбается и кивает. Как только Марку начинает казаться, что он всё-таки замолчит до конца перерыва, он тут же начинает болтать снова, но уже о чём-то другом. Марк хихикает про себя. Но, конечно, как и всё хорошее в жизни Марка, его веселье не может длиться вечно. Дверь в спортзал открывается где-то в середине очередной глупой истории Яняна о его жизни в общаге. Тэён буквально заплывает внутрь, и запах потных кроссовок в спортзале внезапно растворяется в ароматах весны, котят и всего хорошего. Этого Марк ожидал. Чего Марк не ожидал — это другого человека, входящего внутрь сразу за Тэёном, или, скорее, влезающего, судя по тому, как низко ему приходится наклоняться, чтобы не словить лбом дверной косяк. Он о чём-то переговаривается с Тэёном и с чего-то смеётся, а потом, когда они подходят ближе, Тэён, очевидно, сразу бросается к Джехёну, как замученная голодом бродячая собака, а другой парень направляется к Куньхану. Марк не замечает, что всё это время его глаза раскрыты настолько же широко, насколько и рот. — Эй, ты в порядке? — Янян тычет его бедро пальцем. — Юкхей, конечно, горячий, но не настолько же, чтобы прямо при нём пускать на пол слюни. Марк подпрыгивает, когда слышит имя Юкхея. — Что? При чём тут это? — тут же возражает он, стряхивая цепкие пальцы Яняна со своих ног. — Я просто удивился, что он пришёл, о чём ты говоришь, Янян? — Успокойся, это шутка, — говорит младший, хлопая его по всё тому же бедру, и Марк на секунду замечает, что обычно громкий и заметный голос Яняна как будто меркнет, но у него совершенно нет времени на этом зацикливаться. Юкхей о чём-то говорит с Куньханем целых, наверное, несколько минут, и у младшего из них на лице сосредоточение, он кивает после каждой фразы Юкхея. Марк наблюдает за ними в течение всего этого разговора до тех пор, пока они оба не кивают друг другу и Юкхей не разворачивает голову внезапно в сторону Марка впервые за всё это время. Марк сразу хмурит брови, пытаясь телепатически передать Юкхею всё своё непонимание ситуации, но это оказывается плохой идеей, поскольку старший начинает идти в его сторону, и у Марка останавливается сердце. — Привет, — улыбается он, подходя к парням, и следит за реакцией обоих. Янян с энтузиазмом здоровается в ответ и машет старшему рукой, как детсадовец, которого пришли забирать домой родители, пока Марк всё ещё пытается использовать телепатию и все свои скрытые волшебные силы, если таковые имеются, чтобы каким угодно способом заставить Юкхея прекратить что бы он тут ни делал. — У меня совместный проект с Куньханем, — говорит он им обоим, глядя только на Марка. — Мои искренние соболезнования, Юкхей, — смеётся Янян, и Юкхей поворачивается к нему, буквально затмевая солнце своей улыбкой. — Неужели он настолько плох? — смеётся парень. — О, он намного хуже, — отвечает Янян и смеётся в ответ. — Представь самого худшего партнёра для совместного проекта, знаешь, такого, который игнорирует твои звонки, никогда не делает свою часть задания, бесит преподавателя и предпочитает учёбе нетфликс. Представил? Вот ему бесполезно с Куньханем тягаться. Они о чём-то болтают ещё некоторое время, обмениваясь шутками, после чего Юкхей прощается с ними обоими и, улыбаясь, разворачивается к двери. Марк смотрит ему в спину до тех пор, пока он не оказывается у двери. — Подожди, — просит он у Яняна и встаёт с лавочки, — если тренер закончит перерыв, скажешь, что я в туалете, ладно? Он идёт настолько быстро, насколько это возможно без привлечения внимания каждого человека, находящегося в спортзале. Янян что-то кричит ему вслед, но парень не обращает внимания, фокусируясь на только что закрывшейся двери, и срывается на бег только за несколько метров от неё. Юкхей подходит к выходу из небольшого коридора, отделяющего спортзал и раздевалки от остальной части университета, когда Марк наконец выбегает и хлопает за собой дверью. — Юкхей, стой! — кричит он, пока сокращает между ними дистанцию. Старший тут же оборачивается на знакомый голос и выглядит удивлённым, по-видимому, намереваясь что-то спросить, но Марк не даёт ему этого сделать. — Почему ты пришёл? Он наконец-то догоняет старшего и становится прямо перед ним, переводя дыхание и ожидая ответа. Юкхей смотрит на него в ответ несколько секунд, после чего опускает взгляд и как-то едва заметно кивает головой. — Догадайся, — отвечает он и снова смотрит младшему в глаза, скептически приподнимая брови, — я же сказал, у меня совместный проект с Куньханем, я пришёл, потому что мне нужно было с ним поговорить. — Да, но… — возмущается Марк, несмотря на то, как сильно он старается не устраивать сцену из ничего, — ты же знал, что… что я буду там. Ты знал это. Юкхей выдыхает очень долго и очень разочарованно. — Ну я же специально к тебе подошёл для того, чтобы избежать вот этой конкретной ситуации, боже мой, — он трёт лицо руками. — Какой ситуации? — Марк опускает голос и складывает руки на груди, делая небольшой шаг назад. Последние остатки спокойствия покидают его организм, оставляя место только для режима яростной самозащиты, как только он слышит едва заметные нотки осуждения в голосе старшего. — Вот этой ситуации, Марк, — отвечает Юкхей, выделяя его имя интонацией, и показывает руками на младшего, — вот этой конкретной ситуации, в которой ты опять устраиваешь скандал, потому что не можешь пережить, что весь мир не крутится вокруг тебя! Брови Марка летят вверх, и он издаёт непонятный даже ему самому стон. — О чём ты вообще говоришь? — спорит он, пока его голос неизбежно повышается с каждым произнесённым словом. — Я не считаю, что мир крутится вокруг меня! — Считаешь, Марк, считаешь, — говорит Юкхей тоном, которым объясняют маленькому ребёнку, что есть песок с земли совершенно не обязательно. — Весь этот скандал о том, что я посмел сделать что-то, не убедившись перед этим, что ты на сто процентов находишься в своей зоне комфорта, и тебя это бесит. — Это бред, Юкхей, ты же знаешь, что это бред? — мямлит Марк, не веря своим ушам и не веря, что Юкхей может такое говорить про него. Старший буквально рычит. — Это правда! Ты считаешь, что всё на свете напрямую касается ТЕБЯ, ТЫ для всех всегда должен быть центральной фигурой, кто бы что ни делал, они всегда должны в первую очередь думать о ТВОИХ чувствах и о том, как это влияет на ТЕБЯ, понимаешь?! В ту же секунду, как кто-то перестаёт ставить тебя в центр своей вселенной, ты начинаешь рассыпаться в пыль и делать всё возможное, чтобы всё снова касалось в первую очередь тебя, Марк, и это будет заметно любому, кто поговорит с тобой хотя бы больше десяти минут, и ты единственный, судя по всему, кто этого не понимает. — О чём ты говоришь? — Марк переходит на шёпот, отрицательно качая головой. — Я говорю о том, что самый лёгкий способ разрушить твой день — напомнить тебе о том, что Тэён и Джехён существуют, — объясняет Юкхей и смотрит настолько осуждающе на Марка, что тот делает ещё один шаг назад, обнимая себя руками и пытаясь слиться со стеной. — Почему? Да потому что они забыли проконсультироваться с тобой перед тем, как начали встречаться, и не спросили, будет ли выражение их чувств друг к другу в первую очередь ранить тебя. Марк молчит какое-то время, пока сердце выбивается из его груди, и пытается набрать достаточно воздуха, чтобы говорить. — Ты прекрасно знаешь, какая у меня с ними проблема, — еле слышно напоминает он, опуская глаза в пол. — Да, я знаю, и я только что тебе рассказал всю суть этой проблемы, это не моя вина, что ты сам не видишь, когда ты не прав, — Юкхей переводит дыхание. — Знаешь, я не хотел, чтобы до этого дошло, но… я думаю, для нас обоих будет лучше, если мы возьмём перерыв на какое-то время, чтобы подумать. Марк чувствует, как медленно, но верно лишается рассудка. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает он, поднимая взгляд. — Я имею в виду, что тебе нужно перестать вываливать на всех подряд, кто готов тебя слушать, свои эмоциональные травмы вместо того, чтобы попытаться с ними что-то сделать, — говорит Юкхей куда спокойнее, чем до этого, и смотрит куда-то мимо Марка. — И, по-моему, тебе лучше будет разобраться со всем этим одному, потому что я, очевидно, помочь тебе ничем не могу. У Марка очень мало времени, с минуты на минуту перерыв закончится и ему нужно будет вернуться в зал, хочет он того или нет, и бегать со всеми, пытаясь заставить конечности работать, и самое последнее, что ему сейчас нужно — это истерика со слезами. Очевидно, его тело думает иначе, и как бы он ни пытался заставить слёзы вернуться туда, откуда они пришли, его глаза всё равно неумолимо слезятся. — Кто, ты думаешь, может мне помочь? — спрашивает он, вытирая пальцами лицо. — Может, мои родители, которые со мной через силу разговаривают? Или Донхёк, когда перестанет пытаться излечить мою «гомофобию»? Или, чем чёрт не шутит, Янян? Юкхей вздыхает. — Ты вообще не в ту сторону направляешь свою злость, — он ерошит волосы рукой. — Никто тебе не поможет, если ты сам себе не поможешь, Марк. — И поэтому ты хочешь забрать у меня единственное хорошее, что останавливает меня от того, чтобы не поехать окончательно крышей? — возмущается младший и уже даже не обращает внимания на слёзы. Юкхей смотрит на него какое-то время, а потом отворачивается и сам себе кивает, как будто что-то мысленно подтверждая. — Посмотри, ты даже сейчас думаешь о себе, как это всё скажется на тебе, что ты будешь от этого чувствовать, — он говорит так тихо, что Марку приходится стать ближе. — Подумай хоть раз обо мне. Он разворачивается и быстро уходит, и Марк даже не успевает обработать его последнюю фразу. Он стоит посреди пустого коридора теперь совсем один, зная, что ему уже точно некуда идти после университета, кроме как в свою крысиную нору. Он пытается успокоиться, трёт глаза руками, чтобы они перестали мочить его лицо, но это ему особо не помогает, поэтому он поворачивает в раздевалку почти в тот же самый момент, когда слышит свисток тренера. Марк возвращается спустя, наверное, всего несколько минут, и пытается вести себя так, будто у него всё нормально, и его сердце только что не рассыпалось на миллион кусков, но его выдают предательски красные глаза, которые мгновенно замечает Янян. — Что там такое произошло? — спрашивает он шёпотом, наклоняясь к Марку, чтобы никто, включая тренера, не слышал. — Это из-за линз, — объясняет Марк и сам удивляется тому, насколько отстранённым и чужим звучит его голос. Янян скептически оглядывает его с ног до головы пару раз, но ничего не говорит, и тренер наконец даёт им задание, поэтому они разбегаются по залу.***
Марк буквально забегает в свою комнату и захлопывает дверь, тут же прислоняясь к ней спиной. Его первый инстинкт — вытянуть телефон из заднего кармана джинс и открыть диалог с, кажется, единственным человеком, который может ему помочь. от кого: Марк кому: Юкхей 19:23 всё пошло по пизде намного быстрее, чем я ожидалот кого: Юкхей кому: Марк 19:25 что случилось?
от кого: Марк кому: Юкхей 19:25 я наорал на брата матомот кого: Юкхей кому: Марк 19:26 я смотрю ты там совсем с ума сходишь без меня фэйстайм?
Марка хватает ненадолго — он и сам понимает, что не прав, поэтому быстро отвязывается от нравоучений Юкхея обещанием извиниться перед братом (и перед родителями, по-хорошему, тоже). С этой частью ему и так всё понятно. Непонятно, что делать после этого извинения, но, судя по всему, это будет проблема для будущего Марка, а у нынешнего Марка своих дел навалом. Он бросает на кровать ту сумку, которая всё это время висела у него на плече, и смотрит на неё разочарованным взглядом, потому что большой чемодан должен был забрать брат. Забрал ли он его после того, как Марк в ярости облил его слюнями, или оставил ночевать в багажнике — хороший вопрос. Если всё-таки оставил, тогда Марку, наверное, придётся штудировать шкаф в поисках какой-нибудь пижамы, которую он носил в средней школе, или, что, конечно, ещё лучше — спускаться вниз в домашних тапочках и пальто и самому лезть в машину за чемоданом, а потом в гордом одиночестве тянуть его внутрь. Он неловко вытирает ладошки о джинсы, оглядывая свою старую комнату. В ней всё лежит по-старому — точно так же, как он и оставлял, уезжая летом на осенний семестр обратно в Корею, и это не может, конечно, не радовать, потому что он наконец может с облегчением выдохнуть и затолкать все кошмары о его маме, роющейся в его вещах, куда-нибудь на задворки своего сознания. Парень разворачивается к двери ухом так, чтобы послушать, что происходит в доме, и спустя несколько минут шпионажа заключает, что абсолютно ничего не слышит, поэтому собирает в кулак все остатки своих чести и достоинства и приоткрывает дверь, выходя в небольшой неосвещённый коридор. Теперь он слышит приглушённые разговоры откуда-то, наверное, из гостиной, поэтому, несколько раз на всякий случай вдохнув и выдохнув, он идёт к лестнице, и спускается вниз. Совершенно неудивительно, что родители и брат сидят вместе за столом и что-то пьют из высоких стеклянных стаканов, негромко переговариваясь. Марк стоит прямо за углом, наблюдая за ними исподтишка, поэтому они не ещё не знают, что он там, и это даёт ему несколько минут подумать. Вообще-то Марк никогда не любил никакие виды конфронтации, ему всегда было намного приятнее игнорировать проблемы, а не разрешать их. Он придерживался этого правила во всех ситуациях, и предпочитал избегать всё, что не приносило ему положительных эмоций настолько, насколько это получалось. Родители снова спрашивают, есть ли у него девушка? Он уклоняется от вопроса. Закончилось подсолнечное масло? Значит, он теперь не ест жареное. Кто-то нравится? Типичная стратегия — притвориться, что его этот человек вообще не интересует. До сих пор эта система редко давала сбои, в основном, когда жареного всё же хотелось, или когда оказывалось, что человек, который ему нравится, нравится ему взаимно. Но за девятнадцать лет своей жизни он пока ни разу не терял над собой всякий контроль от самого привычного родительского вопроса о его отношениях. Потому что, на самом деле, если бы они спросили о погоде, он бы удивился куда больше. И дело ведь было не только в отношениях с родителями, Марк, по-моему, терял контроль в целом, и весь этот скандал с братом при родителях, кажется, был только началом. Он заходит в комнату. Конечно, он замечает, как быстро сходит улыбка с лица его отца, как только он появляется внутри. — Я надеюсь, ты пришёл, потому что подумал над своим поведением и теперь собираешься извиниться? — укоризненным тоном спрашивает мама и приподнимает тонкую бровь. Будь он в другой ситуации — непременно бы закатил глаза, услышав тон своей матери. Может быть, все его проблемы — от того, что родители в его девятнадцать лет говорят с ним так, будто ему снова восемь и его старший брат свалил всю вину за разбитую стеклянную вазу на него. Но, к сожалению, он не в другой ситуации, поэтому он кивает, униженно поджав губы. — Да, я… — выдыхает он. — Мне жаль, что так получилось, я очень устал после перелёта и выместил всю эту усталость на вас, я не должен был этого делать. Прости, хён, я знаю, что ты не имел в виду ничего такого и не хотел меня задеть. Он рассматривает узоры на ковре, не поднимая глаз, и перебирает пальцами край футболки — делает что угодно, чтобы отвлечься от бесконечной липкой неловкости ситуации. Брат начинает говорить только спустя несколько мгновений. — Ты тоже меня прости, — Марк всё ещё не смеет поднять головы, но всё равно слышит в голосе старшего слабую улыбку. — Ты не любишь, когда мы лезем в твои личные дела, но ты же нас знаешь, — он хихикает и за ним улыбается мама, — нам просто интересно. — Иди сюда, садись, — мама хлопает ладонью по стулу, который стоит рядом с ней. — Расскажешь, что у тебя такое случилось, что заставило тебя разговаривать со старшими такими словами. Марк улыбается маме в ответ и садится за стол. Заткнув все мысли о Юкхее куда подальше, чтобы ни одна деталь не озвучилась совершенно случайно, как озвучилось ранее в машине всё его возмущение, и начинает пятнадцатиминутную жалобу на препода, который устраивает контрольные каждую пару.***
Донхёк сидит на кровати и, наверное, смотрит на телефоне очередной сериал, когда Марк возвращается с тренировки. Он машет старшему рукой, не отрываясь от экрана, и тянет в рот очередную порцию попкорна из небольшой стеклянной миски, которая стоит на столе рядом с ним. Марк бросает рюкзак на стул и разувается, заталкивая обувь на нижнюю полку шкафа ногой, а потом падает на кровать лицом вниз. Он этого не хочет, очень не хочет, но те слёзы, которые он в раздевалке едва ли не силой запихивал обратно внутрь, теперь выходят наружу безостановочно, что бы он ни делал. Вообще-то он не из тех людей, которые легко плачут. Не то чтобы с этим что-то было не так — нет, он ничего не имеет против плакс. Донхёк плачет после каждого мультика, который они смотрят вместе, и после каждой третьей грустной песни, и Марка это особо не смущает. Но сам он настолько привык игнорировать свои чувства и притворяться, что у него нет эмоций, что совершенно забыл, каково это — на самом деле выпускать всё наружу. В этой ситуации у него, конечно, не сказать что был выбор, но если бы был, то он скорее сожрал бы огромную пиццу и посмотрел сериал, чем оказался в ситуации, в которой ему ничего не остаётся кроме как лежать лицом в подушку и пытаться не шуметь. Наверное, всё дело в Юкхее. Точнее, конечно, дело в Юкхее, не будь всей этой глупой ссоры с ним — не было бы и всего того, что за ней последовало, но не то чтобы Марк был известен тем, что плачет из-за парней. Будь это любой другой парень — Марк бы скачивал новую игру на ноутбук, чтобы чем-то занять вечер, но Юкхей — не любой другой парень, поэтому у Марка нет сил даже на то, чтобы встать, не то что скачивать какие-то игры, и то, что он сумел почти без происшествий закончить тренировку — это чудо сродни воскрешению Иисуса Христа. Может быть, всё это потому, что Юкхей — единственный человек из тех, с кем Марк встречался, кто ему правда очень важен, может быть, потому, что он — его самый лучший способ успокоения и отключения всех внешних фоновых шумов, может быть, просто потому, что Юкхей такой, какой он есть, и если влюбишься в него, то пути назад нет. Может быть, дело в том, что за те несколько месяцев, что они вместе, Марк ни разу не позволял себе представлять, что когда-то может быть иначе. Юкхей настолько быстро и безболезненно вписался в его жизнь, настолько незаметно сумел заставить Марка перестать думать про всё на свете, что его тревожило, сам того не замечая, что Марк и думать забыл, что Юкхей — не продолжение его самого, что так, как у них было, будет не всегда, что настанет момент, когда старшему наскучат постоянные проблемы Марка, его негативные эмоции, все его неуверенности в себе и глупые страхи, с которыми он не знает, как справляться иначе как вываливать их на всех подряд вокруг него. Юкхей заставил его думать, что он всё это принимает, что он всегда готов его выслушать и подставить своё плечо, поэтому то, что он забрал это всё у Марка так резко и неожиданно, ударило по нему как тонна кирпичей из ниоткуда в тёплый солнечный день. — Эй, стоп, в чём дело? — он слышит взволнованный голос Донхёка и стук наушников по столу, а потом быстрые шаги в сторону его кровати. Вот этого только не хватало. — Марк, ты плачешь или мне кажется? Марк молчит несколько минут, пока Донхёк водит рукой по его спине, и ему удаётся каким-то образом немного успокоиться, поэтому он садится на кровати и смотрит на младшего. — Тебе кажется. Донхёк смотрит на него в ответ скептически, но, кажется, с сочувствием. — Что-то случилось? — спрашивает он, и, когда Марк не отвечает, совершенно неожиданно обнимает его так, что старший, кажется, начинает задыхаться. Против всех его желаний именно этот жест — молчаливое понимание, отсутствие попыток силой выбить из него объяснения, отсутствие шуток, подколок, просто… объятие? Именно этот жест — то, что разрушает напускное минутное спокойствие Марка. Он закрывает глаза буквально на секунду и сразу чувствует на щеках слёзы. — Если не хочешь рассказывать — не надо, — шепчет ему на ухо Донхёк. И, конечно, именно эта фраза — то, что заставляет его говорить. — Донхёк, — зовёт он голосом, который сам не узнаёт, — мне нужно тебе в чём-то признаться. Донхёк отстраняется, хотя его руки не покидают плеч старшего. — В чём дело? Это касается меня? — он указывает рукой на заплаканное лицо Марка. — Нет, это касается меня, — говорит он и опускает глаза, чтобы не видеть выражения лица младшего, — я… кое о чём врал тебе. Вот оно — Марк чувствует это. Чувствует тревогу, которая душит его и перекрывает дыхательные пути, чувствует, как начинают трястись руки, чувствует панику, желание скрыться, убежать, забыть об этом разговоре, и где-то на задворках сознания вспоминает о родителях. Он думает о них, о своём брате, его жене и ребёнке, о своих школьных друзьях, о людях, с которыми он вырос, обо всех дальних родственниках — обо всех, кому он врал и продолжает врать до сих пор, точно так же, как и Донхёку, и хочет вырвать себе сердце из груди, чтобы оно перестало так быстро биться, чтобы перестало мучить его и чтобы… больше не чувствовать ничего. Ничего из того, что он чувствует сейчас, ничего из того, что заставляет его чувствовать Юкхей. Если бы он только мог собрать все эти чувства в один большой чемодан, положить его на землю, переступить, и никогда больше не видеть. Если бы он только мог изменить себя, ту часть себя, которая портит всё хорошее в его жизни — отношения с семьёй, родителями, друзьями — скомкать её и выбросить, никогда больше не вспоминать о ней и не думать, притвориться, что её никогда и не было… Но он не может. Эта часть его — и есть он весь, эта часть его — в каждой его клетке, во всём, о чём он думает и что делает. Чтобы избавиться от этой части, ему, кажется, придётся избавиться от всего себя. — Врал… о чём? — спрашивает Донхёк настороженно, но негромко, по-видимому, пытаясь не испортить ту хрупкую тёплую атмосферу, которая появилась между ними. — Да почти обо всём, — Марк нервно смеётся и отсаживается чуть дальше от Донхёка, от чего руки парня падают с его плеч. — Прости, я хотел тебе обо всём этом рассказать, но… у меня были причины. — Марк, ты не можешь просто так сбросить на меня эту бомбу и ничего не объяснить, — просит Донхёк, но не двигается ближе, оставаясь на расстоянии. Марк молчит ещё какое-то время, и с каждой секундой ожидания неизбежного его пульс только ускоряется (хотя казалось бы — куда уже), а руки трясутся всё заметнее, и ему без шуток тяжело дышать. Может, если он задохнётся прямо сейчас, то ему не придётся ничего объяснять Донхёку. — Насчёт Йерим, — он начинает, как обычно, с конца. — Я с ней, на самом деле, очень редко общаюсь. Младший молчит, обрабатывая информацию. — Тогда с кем ты проводишь столько времени, если не с ней?.. — С Юкхеем, — Марк отрывает пластырь одним резким движением. Сейчас будет больно, но потом, наверное, станет легче. По крайней мере, ему не на что больше надеяться, кроме этого. — Почему с ним? — Донхёк хмурится, очевидно, не совсем понимая, к чему идёт этот разговор. — Я даже не знал, что вы знакомы. — Потому что… — начинает Марк и резко останавливается, не способный закончить. Он втягивает носом воздух и чувствует новую волну слёз, но очевидно, что сейчас ему уже не повернуть назад — он сказал половину фразы, осталась вторая, самая сложная. Донхёк смотрит на него в ожидании, и Марк хлопает себя по груди ладонью, чтобы быстрее успокоиться, но это не работает, как никогда ничего не работает, поэтому… — Мы встречаемся.***
Баскетбольные тренировки легче совсем не становятся, скорее наоборот — Марк теперь плохо спит, потому что день рождения мамы уже опасно близко, а он ещё не понял, как с ней разговаривать после всего того фиаско, которым был его последний визит домой. Конечно, весь этот «перерыв» в отношениях с Юкхеем совершенно ничем не помогает, и Марк не может сказать, что хорошо с ним справляется. Для него его парень — едва ли не единственный источник жизненной энергии, позитивных эмоций и вообще всего хорошего в его жизни, и сейчас он, получается, вынужден притворяться, будто его не существует. Сказать, что это заставляет его чувствовать себя пожёванной старой жвачкой, прилепленной снизу к столешнице парты в средней школе — ничего не сказать. Он искренне пытается прятать своё отсутствие желания жить, и получается, по-моему, неплохо. Ему даже хватает сил улыбнуться всем ребятам из команды при встрече, пожать им руки и посмеяться вместе с ними с тупых шуток Джонни про то, как сложно встречаться с девушками. Марку не смешно — он с девушками никогда не встречался (если не считать тех трёх свиданий с разными девочками из своей старшей школы, на которые он сходил, чтобы его родители не начали, не дай бог, подозревать его в чём-нибудь) и не собирается, но из уважения к старшему выпускает несколько смешков. Янян находится в середине своего ну просто неприлично длинного пересказа того второго свидания, на которое он, очевидно, всё-таки сходил, когда Джехён выпускает длинный усталый стон и закрывает ему рот рукой. — Боже, Янян, имей уважение, не все из нас готовы слушать твои многочасовые истории про свиданки с девушками, — умоляет он и, убирая руки от младшего, начинает усердно тереть виски пальцами. — Да, точно, — ухмыляется Джонни, — удивительно, но факт: у нас, оказывается, теперь не вся команда состоит из натуралов. Джехён закатывает глаза, у Марка по спине проходит неприятный холодок. — Боже, все бы давно об этом забыли, если бы ты не напоминал нам каждый божий день, — жалуется Сяоджун, завязывая шнурки, и раздражённо цокает языком. — Потому что ты хотел бы забыть, да? — огрызается капитан и обстановка в раздевалке моментально накаляется настолько, что Марку становится жарко. Он думает, что не смог бы забыть об этом, даже если бы захотел. Сяоджун смотрит на старшего, нахмурив густые брови. — Ну, точно не хотел бы думать об этом каждый день. — Чего, блять?! — внезапно взрывается Янян, когда Джехён молчит, очевидно, слишком удивлённый, чтобы что-то ответить. — У тебя какие-то проблемы с этим? — У меня нет «с этим» никаких проблем, — цедит Сяо сквозь зубы. — Но это не значит, что я хочу постоянно без остановки это обсуждать. — Так, ребята, давайте все расслабимся, — Джонни встаёт с лавочки, на которой сидел до этого, и оглядывает всю команду. — Дже, прости, шутка была тупая и неудачная. Сяоджун, Янян, хотите выйти и пообщаться наедине — так и сделайте, не вносите смуту в команду. Джехён кивает и хлопает Джонни по плечу, после чего покидает раздевалку. Янян смотрит на Сяоджуна с таким отвращением, что даже Марку становится жутко, после чего бормочет себе что-то под нос на китайском и вылетает из помещения вслед за капитаном. Вполне предсказуемо, тренировка начинается в очень напряжённой обстановке. Джехён ведёт себя как настоящий профессионал и, как всегда, помогает тренеру направлять ребят и организовывать тренировку, но это не значит, что Сяоджун не получает несколько неоднозначных взглядов со стороны Яняна, а потом и Джонни. Марку, конечно, не хватало для полного счастья только рассорившейся в пух и прах из-за нескольких неудачных фраз команды. Джехён вылетает из зала как только тренер объявляет перерыв — наверное, для того, чтобы встретить Тэёна, который непременно снова придёт, в коридоре, а не внутри. Марк садится на пол и жадно тянет воду из бутылки. Он запихивает все свои негативные чувства по поводу отношений капитана куда поглубже и с сочувствием думает о том, насколько он, наверное, чувствует себя по-идиотски сейчас. Вот поэтому Марк и не распространяется никому о своей ориентации — сколько ещё таких Сяоджунов, которые, может, и без злых намерений, но всё же будут рассказывать ему в лицо о том, как бы сильно они хотели про всё это забыть. Он почти опустошает свою бутылку к тому моменту, когда рядом с ним на пол падает Янян и делает длинный тяжёлый выдох. — Мне ещё никогда не было так некомфортно на тренировке, — жалуется он и хнычет, как ребёнок, у которого отобрали соску. — То ли ещё будет, — хихикает Марк в ответ и ерошит волосы младшего, — это ещё только твой первый год в команде. — Как ты думаешь, я там не переборщил в раздевалке? — спрашивает он, абсолютно игнорируя слова Марка. — Может, нужно было как-то спокойнее реагировать? А то мне кажется, что меня теперь все ненавидят. — Ну, — выдыхает Марк и делает небольшую паузу, — мне лично кажется, что Сяоджун ничего плохого не имел в виду, просто сказал глупость, не подумав. — Я понимаю, — стонет младший и трёт руками лицо (Марк ужасается — он же только что этими руками отбивал от пола мяч), — просто это ужасно звучало, понимаешь? Может, он и не хотел ничего такого сказать, но звучало подозрительно похоже на то, что всё-таки хотел. Марк не может спорить с этим, поэтому не спорит. Будь он в другой ситуации (или, скорее, в другой вселенной), тоже бы возразил Сяоджуну, но он, к своему сожалению, всё ещё в той ситуации, в которой он будет выглядеть подозрительно, если это сделает. Кстати, об этом. — Меня только удивило то, что тебя это так напрягло, — замечает Марк неуверенно. — Я бы ожидал такой реакции от Джехёна, но… не от тебя. Янян поворачивает лицо к старшему и смотрит на него какое-то время, после чего отводит взгляд и качает головой. — Ну, как тебе сказать, — мямлит он, глядя в противоположную от Марка сторону, — мне, вообще-то, не только девушки нравятся. Челюсть Марка падает вниз настолько резко, что слышно щелчок, и он застывает с таким выражением лица на хороших несколько секунд, пока Янян всё ещё не смотрит на него. — Блин, не реагируй так, — просит он, поворачиваясь к старшему. — А то вдруг я снова не выдержу и распсихуюсь, — шутит парень, выпуская нервный смешок. Марк молча моргает. — Нет, прости, я просто этого не ожидал, — бормочет Марк после того, как наконец успешно захлопывает челюсть. — Просто это иногда так надоедает, — едва ли не шепчет Янян, опустив голову, и вырисовывает на полу какие-то узоры. — То, как все говорят об этом, будто это как-то… неправильно, что ли. Как будто я какой-то неправильный. Я не могу молчать, когда люди при мне закатывают глаза, говоря об отношениях двух парней. У Марка в животе что-то сворачивается в калачик и трагически погибает. Он чувствует, как ему становится жарко и неудобно, как будто его поймали на лжи, хотя он молчал, и ёрзает по полу, пытаясь усесться так, чтобы не чувствовать под собой огонь. Янян, видимо, замечает, насколько ему некомфортно, поэтому неловко смеётся. — Прости, что я так вываливаю это на тебя, тебе, наверное, это всё вообще не интересно, — говорит он и грустно улыбается. Марк хочет что-то ответить, чтобы успокоить нервы младшего, но отвлекается на Джехёна, только что вернувшегося в зал, и момент пропадает: Янян снова бросается пересказывать своё свидание, как будто Марк не слышал в первый раз, но уже как будто с меньшим энтузиазмом.***
Марк скучает по Юкхею настолько, что ему ломит кости. Это самый длинный период, на который они расставались с тех пор, как начали встречаться, и самое ужасное — этот период длится всего 14 дней. Марк улетает обратно в Корею сегодня вечером, и одна только мысль о том, как скоро он увидит Юкхея, заставляет его дрожать в ожидании и постоянно забывать, где он находится, застревая в мыслях. Но Марк бы нагло и неприкрыто солгал, если бы сказал, что это — единственная причина того, что он не может сфокусироваться даже на том, чтобы помыть посуду после ужина. Тарелки валятся из рук и падают на дно раковины с ужасным звенящим звуком, ложки неловким движением локтя отправляются на пол, небольшая башенка из чашек почти что рассыпается на мелкие кусочки от слишком резкого взмаха руки. Брат, который теперь стал приходить в дом родителей едва ли не через день, чтобы успеть как следует надоесть Марку до его следующего визита, мягко отталкивает его подальше от раковины несколькими лёгкими постукиваниями по бедру, и занимает его место. — Волнуешься? — спрашивает он, собирая валяющуюся кругом посуду в одну кучу. «Ещё как» — ответил бы Марк, если бы он был честным, но быть честным он собирается как можно позже вечером, допустим, часа за два до самолёта, просто на всякий случай. Сейчас — нет, поэтому: — Просто не выспался, — отмахивается он от вопроса, выглядывая в окно. — Ну конечно, — усмехается брат, намыливая какую-то чашку, — ты поэтому с самого утра залипаешь в никуда и не слышишь, когда с тобой разговаривают? Ясное дело — не поэтому, но у Марка в этот конкретный момент нет сил ни моральных, ни физических, чтобы об этом разговаривать. Появятся ли они к вечеру — тогда, когда Марк пообещал себе, что будет об этом разговаривать? Не факт, но он привык держать свои обещания. — Марк, рассказывай, ты все каникулы как на иголках, — не умолкает брат. — Ты должен был отдохнуть и расслабиться, но, по-моему, уедешь ещё более напряжённым, чем приехал. — Ничего я не на иголках, хён, просто… — Марк пытается быстро придумать какую-то более-менее похожую на правду отговорку, но его мозг отключился ещё с самого утра, когда он увидел на экране телефона сегодняшнюю дату, и с тех пор так и не включался, поэтому, вместо того, чтобы сейчас убеждать брата в том, что он видит то, чего нет, Марк, кажется, сам видит то, чего нет в узорах плитки на полу, и молчит. — Я так и понял, — комментирует старший, домывая последнюю тарелку, и разворачивается к Марку. — Ладно, если не хочешь по-хорошему, то я тебе помогу: тебя что-то мучает, поэтому ты хочешь этим поделиться, но не можешь, поэтому сходишь с ума и страшно тупишь целый день, я прав? Марк поднимает на него глаза. — Чего? Ты откуда это вообще взял? — спрашивает он, поднимая одну бровь. Марк не в курсе, какая такая муха укусила его брата, но пока что ему эта муха не особо нравится. — Просто догадка, — улыбается он. — Ну так что, я прав? — Хён, ты говоришь глупости, — Марк тоже улыбается, но скорее от абсурдности разговора. — Я же тебе сказал, что не выспался, а у меня впереди тринадцатичасовой полёт, если что. — Или?.. — брат всё не унимается, подходя всё ближе к Марку. — Может, ты всё-таки хочешь что-то рассказать? — По-моему, это ты хочешь что-то рассказать, — спорит Марк, отъезжая на стуле чуть-чуть назад, и хмурит брови. Старший останавливается и задумывается на секунду, после чего кивает утвердительно. — Хорошо, можем и с этого начать, — говорит он и садится на стул рядом с младшим. — Помнишь, о чём мы говорили позавчера, когда ты приходил к нам с Сохён? Марк хмурится, оживляя эти воспоминания в памяти. Несмотря на то, что ему кажется, будто это было целую вечность назад, он всё же помнит этот разговор с братом и его женой. — В основном, конечно, о том, как ты недоволен моими оценками, — усмехается он. — Ну, и что-то про твою стажировку в Китае. — Да, Марк, про мою стажировку в Китае, — кивает он младшему, как бы подталкивая его к какому-то выводу, но когда тот молчит, совершенно не понимая, к чему идёт разговор, то добавляет: — Марк, я поеду стажироваться в Китай через два месяца. По работе. На целый год. Это долго. Марк смотрит на старшего так, будто он только что без трусов и в присядку станцевал под гимн Папуа-Новой Гвинеи. — Так я тебя уже поздравил, хён, чего ты ещё от меня хочешь? — Боже, как с тобой тяжело, — стонет старший и закрывает лицо руками, ставя локти на колени. — Я целый год буду работать в Китае, Марк, я сейчас экстренно учу китайский, понимаешь, что это значит? — Да, — отвечает Марк, — удачи? Брат поднимает голову, хлопает ресницами несколько секунд, но понимает, что просветление так и не настигает Марка, поэтому опускает голову обратно в ладони. — Это значит, что я могу читать не только рабочие переписки, а ещё и названия контактов, которые шлют тебе сердечки и пишут, что скучают, — говорит он еле слышно, а потом добавляет ещё тише: — Ты так внезапно слетел с катушек, когда услышал, что я прочитал это имя, поэтому я поискал кого-нибудь, кого так зовут, в твоих подписках, и оказалось, что это парень. Марк застывает так, как сидел. Целую, наверное, минуту он не чувствует вообще ничего, кроме стойкого ощущения уходящей из-под ног земли. Весь его мир такой, каким он его знал, в одну секунду растворяется в воздухе, а на его месте появляется какая-то иллюзия, больше в данную минуту похожая на страшный сон, чем на реальную жизнь. Его сознание пытается справиться с тем, как резко и неожиданно перед ним реальность переворачивается в противоположную сторону, и когда это у него получается, на него сваливаются огромным комом все его эмоции, которые он так пытался не чувствовать, и которые сейчас душат его. Перед ним весь спектр — ужас, тревога, паника, граничащая с истерикой, почти непреодолимое желание стереть себя с лица Земли, всё это падает на него, как старое пианино с высоты тринадцатого этажа, и он не может вылезть из-под обломков. Он не двигается всё это время, смотрит на брата с совершенно неприкрытым страхом в глазах, и не знает, что сказать или сделать. Кажется, это — та ситуация, которую он уже никак не может исправить. — Марк, не паникуй, — говорит брат, наблюдая за тем, как стремительно краска покидает лицо младшего. — Это же был… твой парень? — Что ты хочешь, чтобы я на это ответил? — спрашивает Марк едва слышно, так, что сам удивляется тому, куда пропал его голос, и закрывает глаза. К сожалению, когда он их открывает, картина перед ним никак не меняется. Брат всё ещё смотрит на него с выражением лица, которое Марк не может расшифровать то ли потому, что его брат странно показывает эмоции, то ли потому, что он совершенно не соображает, что происходит и как ему себя вести. — Да или нет? — помогает брат. — Это был общий вопрос, Марк. — Да, — выдыхает он и опускает голову на стол, потому что больше не в состоянии держать её. Она кажется такой тяжёлой сейчас, и этот разговор совершенно ему не помогает. — Понятно, — секунда тишины, — сколько встречаетесь? Марк поднимает глаза. — Зачем ты это спрашиваешь? Какое это имеет значение? — он позволяет себе повысить голос. — Разве ты сейчас не должен мне объяснять, как сильно я позорю семью и что я должен подумать над своим поведением? Разве сейчас не самое время вспоминать всякие обидные оскорбления и перечислять их мне в лицо? Или, я не знаю, что-нибудь ещё такое вместо этого цирка с конями. Он рвано выдыхает и встаёт со стула, но не успевает даже развернуться, как старший хватает его за запястье и едва ли не силой усаживает обратно. — Успокойся на секунду и послушай меня, ладно? — просит он таким тоном, которым маленьких детей просят скушать таблетку, даже если она горькая. — Ты не позоришь семью и я не собираюсь говорить тебе думать над своим поведением, понятно? Я спрашиваю, потому что мне интересно. И, ну… Марк не знает, как на это реагировать. Он много раз представлял себе разные сценарии того, как он расскажет своей семье именно эту часть информации о себе, но ни один из этих сценариев не был похож на то, что прямо сейчас происходило перед ним. Ни в одном из этих сценариев его брат не задавал ему никаких вопросов касаемо его парня, ни в одном из этих сценариев он не говорил с Марком так спокойно, будто они обсуждают погоду, а не факты о нём, которые могут разрушить его отношения с семьёй навсегда. — Правда?.. Правда интересно? — спрашивает он и чувствует себя шестиклассником, чьи родители узнали про его первый детский краш. — Ага, — коротко отвечает брат и улыбается. — Два месяца, — Марк выдыхает так, будто пианино, летящее с высоты тринадцатого этажа, упало в десяти сантиметрах, миновав его.***
Донхёк какое-то время молчит, видимо, собираясь с мыслями, пока Марк купается в жалости к себе. Он так, наверное, глупо выглядит, сидя тут перед лицом младшего в слезах, еле вдыхая, выдумывая какие-то объяснения для человека, которому он, вроде как, не должен ничего объяснять. Он смотрит на друга — у того нечитаемое выражение лица и видно, как шевелятся шестерёнки в голове. Чем это всё может закончиться, Марк прекрасно понимает, потому что уже видел этот взгляд и видел это выражение лица. Об этом он предпочитает не думать. Получается плохо, потому что он думает; думает каждый раз, когда просыпается в общажной кровати и смотрит на белый потолок, и думает каждый раз, когда засыпает там же, думает, когда сидит на парах, и когда забивает мяч в кольцо, как будто ему больше не о чем думать. — Ну отлично, — возмущается Донхёк, видимо, достаточно надумавшись, — плакали мои денежки теперь. Марк тратит хороших несколько минут на то, чтобы сообразить, о чём вообще говорит Донхёк, и какое отношение его деньги могут иметь к отношениям Марка. А потом вспоминает. — Боже мой, блять, Донхёк, ты сейчас говоришь о том споре про Йерим? — рыкает Марк, и выглядит, наверное, невероятно комично. Ну, весь в слезах и всё такое. — А о чём я ещё могу говорить? — стонет младший. — Мало того, что я не выиграл, так у меня, оказывается, изначально не было никаких шансов… Я надеюсь, ты понимаешь, какой это удар для моей репутации. Марк громко шмыгает носом вместо ответа и вытирает рукавом глаза, пока Донхёк дуется, как дошкольник, и картинно вздыхает, видимо, оплакивая свои несчастные деньги. Марк закатывает глаза, но, по крайней мере, всё это его успокаивает, и он понимает, что ему не нужно ожидать повторения всяких травматичных ситуаций, которые и привели его туда, где он находится. Внезапно младший успокаивается и поворачивает лицо к Марку, расширяя глаза до размеров обеденных тарелок. Вот это, конечно, заставляет Марка паниковать. — Что, что? Что такое, Донхёк, не пугай меня, — мямлит он, отодвигаясь от младшего подальше, пока тот, наоборот, сокращает расстояние между ними, совершенно не меняя выражения лица. — Подожди, ты что, врёшь? — спрашивает он пугающе низким голосом, нависая над Марком. — Чего? — старший едва ли не визжит. — Зачем бы я о таком врал? Донхёк в подозрении сужает глаза до тех пор, пока Марк не начинает думать, что он совсем уже ничего не видит, и чешет подбородок пальцами, будто бы сканируя старшего с ног до головы. — Не знаю, Марк, не знаю, расскажи-ка мне ты об этом, — тянет он медленно-медленно, после чего встаёт с кровати и начинает ходить туда-сюда, как злодей в диснеевском мультике, не сводя глаз с Марка. Старший молится, чтобы прямо под ним в земле открылась дыра и засосала его внутрь. — Я и мои невероятные способности к дедукции заметили некоторые сюжетные дыры в твоей истории, — говорит он нараспев так, будто читает Марку лекцию, — и исходя из этого, нами была выявлена необходимость проведения как можно более подробного допроса. Марк поднимает брови и разглядывает его с наиглупейшим выражением лица. — Сюжетные дыры? — уточняет он. — Сюжетные дыры в одном предложении, которое я тебе сказал? — Не-а, — Донхёк машет перед ним пальцем, — опытные детективы учитывают также и предыдущие показания подозреваемых. — Подозреваемых в чём, Донхёк?! — руки Марка взлетают в воздух. — Я здесь, кажется, не единственный, кто сходит с ума. — Подозреваемых во лжи! — заявляет младший. — Я не знаю, как мне тебе так в этом признаться, чтобы ты понял, Донхёк, — цедит Марк сквозь зубы, — но я только что пережил такое количество стресса, которого мне вполне хватит на несколько лет, и я не вижу вообще буквально никакой причины врать тебе о вещах, которые имеют для меня такой эффект. Если ты что-то хочешь спросить — спроси, но я уже устал от обвинений во всяких глупостях, если честно. Донхёк щурится. — Вот и я говорю про обвинения, — мурлычет он. — Я сколько ни думаю, всё не могу понять, чем тебе так не нравится Тэён? Раньше мне казалось, что ты, ну… Ну, ты понимаешь. Марк закатывает глаза так далеко, что начинает кружиться голова, стонет и валится на спину, как будто вернулся домой после длинного дня неблагодарной работы грузчика. За последнюю неделю с ним произошло столько всего, что он и думать забыл о Тэёне — и это, конечно, о многом говорит. Конечно, теперь ему было совершенно не до того, чтобы ныть о парне Джехёна, когда у него были проблемы с собственным (о которых, кстати, ещё нужно было рассказать Донхёку, ну, раз уж начал). — Ну вот смотри, — объясняет он, вырисовывая непонятные жесты руками, — у тебя в руках теперь все кусочки паззла, и ты всё равно не можешь их составить в одну картинку? — Как раз наоборот? — удивляется Донхёк. — До этого у меня всё отлично сходилось — ну, знаешь, Тэён гей, а у тебя консервативная семья, ты сам говорил. Разве не логично? — Нет, Донхёк, не логично! — спорит Марк, усаживаясь обратно, и только было начинает объяснять, как замолкает и опускает руки. Донхёк поглядывает на него в ожидании, и приподнимает одну бровь, а Марк снова выдыхает и громко шмыгает носом. — Знаешь, это интересно, что ты не понимаешь, в чём дело. Ты же теперь, получается, всё знаешь, что нужно знать: меня бесит, когда мне напоминают о Тэёне и Джехёне, у меня есть парень, о котором никто не знает, я из строгой семьи. Неужели никакие звоночки не звенят? Младший кивает головой отрицательно и выглядит при этом очень виновато, как брошенный на улице замёрзший мокрый щенок. — А если я скажу тебе, что в старшей школе ходил на свидания с девочками? — добавляет Марк уже тише. — Просто чтобы никто ничего не подумал. А знаешь, чем я ещё стал заниматься, чтобы никто ничего не подумал? Донхёк снова кивает непонимающе, ещё больше втягивая шею в тело. — Баскетболом, — смеётся Марк невесело. — Ну, знаешь, потому что про спортсменов никто никогда такого не предполагает. И чтобы не быть тощим тоже, на всякий случай. И вот я четвёртый год занимаюсь баскетболом и сбрасываю половину звонков из дома, чтобы что? Чтобы наблюдать, как легко все приняли Джехёна, и как быстро подружились с Тэёном, как будто он тоже член команды, чтобы он приходил постоянно и… прямо при всех показывал, что они встречаются? Все мои усилия — для этого, Донхёк? — он промаргивается несколько раз, чтобы не начать плакать снова. — Юкхей… сказал, что я думаю, будто весь мир крутится вокруг меня, раз подобное меня задевает, и обычно, когда Юкхей что-то говорит, он оказывается прав. Марк настолько устал от этого разговора, что не уверен, может ли продолжать плакать. — Ты бы тоже этого хотел? — спрашивает младший чуть ли не шёпотом спустя какое-то время. — С Юкхеем. — Не совсем, — отвечает Марк, ковыряя пальцами одеяло, — меня всё ещё не особо прикалывает вся эта ситуация с публичным проявлением чувств. Что-то есть странное в том, чтобы целоваться на глазах пары десятков человек — неважно с кем. Но, может, не сходить с ума, просчитывая каждое своё движение, и не переживать, что кто-нибудь о чём-нибудь догадается, было бы круто. Я-то не знаю. — Может быть, это потому, что ты мой друг, но мне кажется, что в этот раз Юкхей не прав, — говорит Донхёк и кладёт руку на плечо старшему, — твоя реакция на них, конечно, не самая рациональная, но… думаю, я понимаю тебя. — Донхёк, — Марк аккуратно убирает руку младшего, — он не мой психотерапевт. Он не заслужил 24/7 выслушивать меня, тем более что половину этого времени я несу чушь. Если бы я с собой встречался, мне бы тоже хотелось взять перерыв. — Что за перерыв? — переспрашивает Донхёк. Марк грустно усмехается. — Причина всего… вот этого, — отвечает он, указывая на себя и Донхёка. — Мы сегодня… поссорились. — Ничего себе, — присвистывает младший, — одна ссора с ним — и ты в слезах признаёшься мне, что ты гей? Неужели вы раньше не ссорились? — Камин-аут был вопросом времени, — отмахивается Марк. — А по поводу этого… ну, так сильно — не ссорились. По крайней мере, он никогда не предлагал взять «перерыв», так что… — И что ты планируешь с этим делать? — А разве ты ещё не понял? — Марк хмыкает. — Изначальный план был в том, чтобы проплакать весь вечер, а потом притворяться, будто ничего не произошло. Донхёк выпускает разочарованный выдох и неодобрительно причмокивает губами.***
Марк не смог бы точно описать свои чувства касаемо всей складывающейся в раздевалке ситуации, даже если бы сильно захотел. С одной стороны, по коже пробегал холодок, когда он оглядывал команду, разделённую на небольшие группки по два-три человека, разговаривающие вполголоса, когда обычно все они сидели одной большой кучей и наперебой рассказывали всякую чушь, перекрикивая друг друга. С другой стороны, была в нём сторона, которая бесконечно наслаждалась разворачивающимися перед его глазами драмой и хаосом. Конечно, в основном он предпочитал, чтобы его лично никакая драма не касалась, но, говоря начистоту, это был как раз тот случай — несмотря на то, что это был его второй год в команде, нельзя сказать, что он прямо-таки близко со всеми дружил. Он был со всеми в хороших отношениях, особенно с первокурсниками, которых он взял под своё крыло, и Ютой и Джонни, которые, в свою очередь, взяли его под своё крыло в прошлом году, когда он сам был первокурсником, но не то чтобы он с кем-то из них общался вне университета. Кроме того, в самом «конфликте» участвовали только Джехён, Сяоджун и немного Янян, и, хотя это не остановило неизбежного бардака во всей команде, Марк всё же по большей мере считал себя непричастным. Был во всём этом какой-то комичный эффект — как быстро внесла смуту во всю команду быстрая перепалка нескольких участников по поводу, который, казалось бы, вообще никого кроме них и не должен больше касаться. По крайней мере, если бы Марк судил по собственному опыту, то обычно чем более гетеросексуальным был человек, тем меньше его интересовало, какие шутки считаются и не считаются гомофобными, но вот их баскетбольная команда — куча потных маскулинных гетеросексуальных парней, и среди них один несчастный Джехён, получается рецепт настоящего бедлама. Себя и Яняна он не считал как минимум из соображений собственного нервного спокойствия, и ещё потому, что про него, насколько ему было известно, никто из команды не должен был знать (и он собирался так это и оставить), а про Яняна, судя по всему, знал только он и, вероятно, Куньхан. С другой стороны, то, как команда справлялась со всей этой ситуацией, о многом говорило. С тех пор, как Джехён рассказал им всем о своих отношениях с Тэёном, все как-то пытались игнорировать эту информацию, насколько было возможно. Это было в самом начале сентября, когда тренер, капитан и ещё несколько старших ребят устроили небольшую вечеринку, чтобы поприветствовать в команду первокурсников. Ну, вечеринкой это было назвать тяжело — скорее командным ужином. Вечер проходил спокойно и весело, до тех пор, пока Джехён, краснея, бледнея и задыхаясь, не попросил минутку внимания, и не рассказал, выпаливая по двадцать слов за секунду, о том, что в июле он начал встречаться с председателем студсовета. Первые несколько секунд реакция была нулевая — старшие пытались вспомнить, кто же сейчас председатель студсовета, а первокурсники хлопали ресницами и переглядывались, переспрашивая друг у друга, знал ли кто-нибудь о существовании в их университете студсовета. А потом, почти одновременно, до всех дошло (по крайней мере, до старших дошло, первокурсники всё ещё сидели с очаровательными выражениями лиц рыбок-капель), и ребята обменялись тихими взглядами. Даже Юта, который, насколько Марк знал, был неплохо знаком с Джехёном, сидел с открытым ртом. Янян, который сидел рядом с Марком (верьте или нет, Марк умел быстро заводить друзей) наклонился к уху старшего и прошептал: «Почему все так реагируют?». Честно говоря, Марк сам отреагировал не лучше других. По очевидным причинам, лично у него не было никаких проблем с признанием старшего, но он определённо его не ожидал. Тем более, от Джехёна. Старший, конечно, был бесконечно добрым и приятным, но Марку за год их знакомства так и не перестало казаться, что он один в один похож на тех самых одноклассников из старшей школы Марка, которые заливались смехом, стоило им увидеть на каком-нибудь парне предмет одежды розового цвета или, не дай бог, немного консилера на лице. Марк, выросший в консервативной семье, всегда внимательно следил, чтобы ни одна деталь его внешности или поведения никаким образом его не выдавала, поэтому едва ли в его гардеробе можно было найти что-нибудь не чёрное, не серое или не синее, а его скудные запасы браслетов, колец и, господи прости, серёжек хранились настолько далеко под кроватью, насколько это было возможно. На косметику он даже смотреть боялся и всегда в магазинах проходил мимо неё быстрым шагом. Некоторые же парни росли в более либеральных семьях, и поэтому могли себе позволить сотворить какой-нибудь страшный грех — например, уложить волосы гелем, или вообще покрасить их, и тогда по классу быстро расползались всякие слухи о них. Даже если у большинства из них были девушки. Конечно, теперь было очевидно, что Марк сильно ошибался насчёт Джехёна. В итоге Джонни приподнимает брови, окидывает команду быстрым взглядом, и говорит: — А что все рты пооткрывали? Сейчас муха влетит, вы тогда задохнётесь и умрёте, а нам придётся снова устраивать пробы в команду. По столу проходится смешок и атмосфера моментально разряжается, поэтому все начинают с улыбками поздравлять Джехёна, Юта даже делает этот мерзкий громкий свист и комментирует тот факт, что до некоторых пор Тэён считался едва ли не самым популярным свободным парнем в университете. Марк добавляет, что Джехён, вообще-то, тоже. Старший краснеет и благодарит всех, а потом быстро переводит тему, видимо, чтобы не портить так рано своё впечатление крутого и строгого капитана перед первокурсниками. Незакрывающийся рот Яняна под ухом Марка убеждает его, что это бесполезно и уже поздно. Марк тогда вернулся в общагу в состоянии, больше напоминающем овоща, и решил, что лучше проведёт вечер в компании Йерим, а не его нового соседа Донхёка, с которым они на тот момент не особо ладили. Даже сейчас, спустя шесть или семь месяцев, Марк бы предпочёл не вспоминать о том, сколько он конкретно провёл времени, едва ли не залезая на стену квартиры Йерим и жалуясь на то, как быстро все приняли отношения Джехёна, и по десятому кругу рассказывая, как он большую часть своей жизни пытался спрятать от всего живого на свете тот факт, что он гей, а такие, как Джехён, просто рассказывают за ужином целой баскетбольной команде (!) и все кивают и улыбаются. Йерим не стеснялась закатывать глаза (привычка, которую он перенял у неё) и по тому же десятому кругу объяснять ему, что он выдумывает себе проблемы так, как будто она что-то об этом знает. Что ж, судя по всему, Марк был прав. Сегодня, глядя на крошечные кучки людей, разбросанные по залу перед началом тренировки, Марк мог ответственно предположить, что не вся команда легко приняла отношения Джехёна, даже если на то, чтобы узнать об этом, понадобились месяцы. Нет уж, спасибо, Марк предпочтёт, чтобы о его отношениях никто не знал, чем чтобы ему в лицо улыбались и поздравляли, а за спиной закатывали глаза. Не-а. Марк поправляет рукава длинной худи, бесстыдно украденной из он уже даже не помнил чьего гардероба (судя по размеру, вероятнее всего, конечно, из Юкхеевского, но Марк в целом не был самым принципиальным человеком, и не стеснялся отбирать, иногда силой, вещи кого угодно вокруг него, в том числе — самого большого фаната оверсайза Донхёка), и направляется в сторону о чём-то щебечущих друг с другом Яняна и Джено. Ли машет ему рукой в знак приветствия, когда Марк наконец оказывается рядом с ними, и тут же возвращается к тому, что он там рассказывал Яняну. — Вообще, знаешь, сложно так сразу сказать, — задумчиво мурлычет он, пока Янян смотрит на него, как на познавшего истину мудреца, и едва ли не записывает с его слов конспекты, — у всех разные предпочтения. Еын, например, когда я ей предложил встречаться, спросила, почему я так долго думал, — он хихикает и Янян следует за ним, — но у меня было и наоборот. Когда, знаешь, ты предлагаешь девушке встречаться, а она смотрит на тебя большими глазами и говорит, что у вас всё слишком быстро и она не готова. Так что это зависит от конкретной девушки, понимаешь, типа, как она себя ведёт и какой у неё характер. Но, наверное, попробовать не навредит, ты ей вроде нравишься, судя по тому, что ты рассказываешь. Янян втягивает голову в шею и бесстыдно краснеет, а потом смотрит на Марка и ещё больше краснеет, по какой-то причине. — Так ты всё-таки нашёл, у кого брать любовные советы? — усмехается Марк, наблюдая за максимально неловким Яняном. — Ага, и по-моему он жалеет, — улыбается Джено. — Ну я не ожидал такой прямолинейности, — бормочет младший, — вот эту… последнюю фразу не обязательно было вслух говорить. Марк приподнимает одну бровь. — О том, что ты ей нравишься? — младший не отвечает, но зашивается ещё глубже в себя, поэтому Марк понимает, что прав. — Так это здравый смысл, Янян, мы все это уже поняли. — Кстати, это интересно, — Джено вдруг вытягивает шею и смотрит на Марка, будто пытаясь что-то там выглядеть у него в лице, — я вот никогда не видел, чтобы ты с кем-то встречался. Марк напрягается, но старается этого не показывать. Получается или нет — он не в курсе. — А ещё ты не видел, где я живу и что ем на завтрак, — отвечает он, едва-едва приподнимая брови. — Это же не значит, что я живу в коробке из-под холодильника и на завтрак ем людей. — Тоже верно, — улыбается Джено. — Но мне интересно, потому что я теперь уже, наверное, про всех из команды знаю, кому какие девушки нравятся, кроме тебя. Ну, и Джехёна, конечно, по очевидным причинам. Да уж. Марку для полного счастья не хватало только того, чтобы его в контексте отношений ставили в один ряд с Джехёном. Ну просто бог конспирации, ничего не скажешь. — Ну тогда тебе придётся продолжать гадать, — Марк хитро улыбается (фэйково — тоже хорошее слово), — я, к твоему сожалению, не из тех людей, которые всем объявляют о своих отношениях. Джено согласно хмыкает, а вот Янян делает какое-то странное движение, будто дёргается, и отводит взгляд в сторону, закусывая губу. Джено, по-моему, не обращает внимания, потому что отвлекается на Джисона, Куньхана и Сяоджуна, которые начинают импровизированное соревнование по забиванию мяча в корзину, и тут же убегает, чтобы к ним присоединиться. Янян, увидев, что Джено уже не стоит с ними, делает какую-то уж больно резкую попытку скрыться, но Марк хватает его за руку. — Подожди, Янян, — окликает он. — Что с тобой сегодня? Младший останавливается и возвращается на своё место, но выпускает какой-то странный раздражённый звук, которого Марк раньше не слышал от него, тем более в свою сторону. — Всё в порядке, — отвечает он, не поднимая глаз с пола. — Ну да, я так и понял, — Марк начинает злиться, — всё настолько в порядке, что ты даже не поздоровался со мной, и сейчас притворяешься, будто мы не знакомы. Что случилось? Неужели я что-то сделал не так, и даже не заметил? Янян поднимает лицо и округляет глаза, но не в удивлении, а как будто… в презрении, что ли. — Блин, да ладно тебе строить из себя дурака, Марк, — шипит он обиженно. — Я, конечно, понимаю, что я сам на тебя всё вывалил, и всё такое, но знаешь, это больно — видеть такую реакцию, как твоя, на камин аут. Брови Марка взлетают ближе к небесам. — Какую «такую»? — спрашивает он осторожно, стремительно теряя веру в себя и в человечество. — Ну, ты бы мог хоть что-то сказать, — говорит Янян уже куда тише, и снова опускает глаза, — чтобы, знаешь, я ничего такого не подумал. И эта фраза несколько разрушает Марка изнутри. Что ж, у него было несколько неудачных камин-аутов в его жизни, и он понимает, что чувствует Янян. Но это не всё. В большей степени, конечно, его ранит эта уже привычная необходимость объясняться и оправдываться — серьёзно, никому другому, наверное, не приходилось столько раз убеждать людей в том, что он не гомофоб. — Нет, Янян, ты вообще всё не так понял, — говорит он и выдыхает, пока его пульс медленно, но верно, начинает набирать скорость. Совершенно не так он планировал провести этот день. — А как я должен был это понять, блин? — спрашивает младший, делая небольшой шаг назад. — Особенно после Сяоджуна. — Ты вообще-вообще всё не так понял, блин, — Марк едва ли не хнычет, когда понимает, что у него есть только один способ заставить Яняна перестать думать про него всякие глупости, и этот способ ему очень сильно не нравится. Настолько сильно, что он чувствует все эти ужасные чувства, которые в последнее время посещают его слишком часто. — Ну блять, ну почему. Он устало выдыхает и садится на корточки, чтобы привести дыхание в порядок. Янян, слава богу, стоит на месте и никуда не уходит, поэтому Марк позволяет себе несколько секунд относительной тишины, после чего встаёт и оглядывает зал, убеждаясь, что все остальные стоят достаточно далеко от них. — Марк, что такое? — спрашивает Янян, глядя теперь на Марка скорее с волнением (и, что ж, Марк может понять, почему). — Послушай меня внимательно, — просит Марк, хватая младшего за плечи и глядя ему в глаза, — я вообще не гомофоб, понимаешь, ты думаешь не в ту сторону. Янян как-то странно усмехается и на его лицо возвращается та самая раздражённая гримаса. — Я тебя пока ни в чём не обвинял, но, знаешь, в это тяжело поверить, когда— — Я гей, Янян, — перебивает его Марк и выдыхает так, как будто не выдыхал несколько лет. Он убирает руки с плеч младшего и отходит немного назад, потупливая взгляд в пол и желая сквозь него провалиться. — Что?.. — выпискивает Янян спустя несколько секунд тишины. Марк трёт лицо всё ещё трясущимися руками и жалеет о том, что появился на свет. — Подожди, но как? Что, ты же… Подожди, стой, что… — бормочет Янян сам себе под нос. — Теперь ты понимаешь мою реакцию? — спрашивает он, поднимая глаза. Он видит, как крутятся шестерёнки в голове у младшего, и тот подпрыгивает на месте. — Боже, блин, прости, — мямлит он, сначала укладывая руки старшему на плечи, а потом обнимает его, и… ну, Марку становится легче, это точно. — А они?.. — спрашивает он, отстраняясь и окидывая взглядом зал. — Не знают, и я не хочу, чтобы знали, — заканчивает за него Марк, — Юкхей — мой парень. У Яняна загораются глаза. — А, ну теперь всё стало на свои места, — улыбается он, — ты так странно отреагировал, когда он пришёл, как будто ты его хотел сожрать, только я так и не понял, в хорошем это было смысле или нет. Он смеётся со своей же шутки, но быстро перестаёт смеяться, когда на его лице внезапно появляется осознание. — Подожди, вот в чём дело, вы тогда поссорились, когда ты ушёл за ним, да? — и, когда Марк едва заметно ему кивает, он добавляет: — Ну да, и ты вернулся… такой отстранённый. И с красными глазами… Я надеюсь, всё потом хорошо закончилось, да?.. Конечно, Марк сейчас меньше всего на свете хотел очередное напоминание о том, как всё плохо с Юкхеем. Но он сам виноват, поэтому: — Нет, — выдыхает он, и на лице Яняна тут же проявляется сочувствие, — у нас, типа, перерыв. Не знаю, на сколько это, и чем закончится. — Блин, какая жесть, Марк, я бы даже подумать об этом всём не мог, офигеть, — говорит младший. — Расскажешь? — О нет, — усмехается старший, — ничего личного, но я уже об этом настолько нарассказывал, что тошно. Янян в ответ кивает, и ещё раз обнимает старшего. Потом они очень неловко переводят тему, и говорят о всяких глупостях до самого прихода тренера и Джехёна (который, судя по всему, решил избежать лишних неловких полчаса с командой), когда Марк заставляет все мысли о разговоре с Яняном покинуть его систему, и приступает к тренировке вместе с остальными.***
На самом деле, Марк ко всему этому страшно привык. Привык никому не рассказывать о себе ничего лишнего, держать свои переживания в себе, на любые вопросы отвечать «всё в порядке». Привык к тому, чтобы держать друзей на расстоянии вытянутой руки, а семью — на расстоянии, эквивалентному расстоянию между Канадой и Кореей. Привык анализировать каждое своё слово и говорить как можно меньше. Он ко всему этому привык, для него делать это — то же самое, что дышать, так же привычно и понятно, так же близко и знакомо. Поэтому ему сложно было объяснить даже самому себе, почему и зачем он сидит в коридоре на своём чемодане, глядя большими глазами на родителей и неловко топчущегося на одном месте брата. Может быть, в этом виноват, как и во всём, что с ним происходит в последнее время, Юкхей. По крайней мере, обвинить его — самая лёгкая стратегия для Марка, и самая понятная, а Марк любит, когда всё легко и понятно. Он никогда не был так серьёзно настроен по отношению к парням, как он настроен по отношению к Юкхею, и у него никогда не было таких долгих отношений (что, конечно, звучало достаточно грустно, поскольку они с Юкхеем едва ли провстречались два месяца). Может, в этом причина — Марку настолько нравится Юкхей, что скрывать это становится всё сложнее и сложнее. Он раньше не часто думал о камин-ауте и никогда не рассматривал эту идею всерьёз, но теперь, когда у него был Юкхей… Это глупо, насколько сильно он повлиял на Марка за такое короткое время, но отрицать это — ещё глупее. За эти несколько месяцев, что они знакомы, столькое успело измениться в жизни младшего — он начал общаться со своим соседом, на которого мог разве что бросать странные взгляды в начале учебного года, он перестал постоянно переживать о том, что подумает его семья (теперь он переживал примерно на пятнадцать процентов меньше), он даже стал очень осторожно, но прощупывать почву для того, чтобы рассказать команде (хотя вот этого делать он точно не собирался). Единственное, что не менялось — его устойчивое нежелание рассказывать семье. Он успел подумать о разном — о том, как бы отреагировал Донхёк, как отреагировали бы Джехён с Тэёном и ребята из команды, что бы про него начали говорить в университете. Вот только всё снова упиралось в родителей, и как только он представлял себе этот разговор, сразу понимал, насколько большой ошибкой было бы на самом деле… сделать это. Рассказать им. Он потратил столько лет на то, чтобы создать и поддерживать ту версию своей личности, которую он показывал родителям, что сейчас вот так разрушить её было бы то же самое, что разрушить все эти потраченные годы. Тем более, Марку не нужно было становиться перед родителями и говорить им, что он гей, чтобы знать, как они отреагируют. Он всегда это знал — с самого того момента, как понял, что он гей. У него никогда не было на этот счёт никаких пустых надежд или мечтаний, он знал, что увидит в глазах родителей. В лучшем случае — разочарование, печаль, желание повернуть время вспять, в худшем — злость, отвращение… может, слёзы. Ему не нужно было портить родительскую фантазию об идеальном сыне, чтобы всё это знать, но. Но. Но впервые в своей жизни, сидя в самолёте во время тринадцатичасового перелёта и выживая на двух стаканах кофе и четырёх часах сна, он подумал об этом — что, если бы он рассказал им. Это глупый вопрос — «что если», потому что он знает на него ответ, но всё равно им задаётся. Может быть, он смотрит в одну точку и не совсем помнит, как его зовут, но всё равно думает об этом, и думает так, как ещё никогда не думал. Впервые в жизни он думает — «что если это именно то, что нужно сделать», «что если пластырь лучше сорвать прямо сейчас одним резким движением», «что если они узнают сейчас и спустя какое-то время смогут это принять». Он знает, что не смогут, но всё равно думает. И когда выходит из самолёта более мёртвый, чем живой, и смотрит в одну точку, и не совсем хорошо понимает, где он находится, он думает об этом. И он думает об этом сейчас. Буквально через несколько часов он будет сидеть в самолёте и морально готовиться к очередному тринадцатичасовому полёту, но сейчас он думает не об этом, а о том, как так получилось, что он смог сказать родителям, что хочет с ними поговорить, и как так получилось, что они, тепло улыбаясь, согласились, и теперь стоят перед ним, готовые слушать. Он поджимает губы и рвано выдыхает, не способный начать разговор, ради которого всех и собрал. — В чём дело? — спрашивает мама, разглядывая его, сидящего на чемодане. — Ты меня немного пугаешь. — Просто… — Марк запинается куда раньше, чем он думал, что начнёт запинаться. Что ж, это его первый раз, он может себе позволить немного неловкости. — Есть кое-что, о чём я хотел вам рассказать. Ну, это, конечно, не совсем правда. Чего он хотел — так это того, чтобы его родители никогда не узнали, но сейчас, когда начало уже положено, было поздно об этом думать. Он сам себе обрубил путь назад, единственное, что ему теперь оставалось — закончить начатое, воплотить все свои самые страшные ночные кошмары в реальность. — И ты не мог сделать этого за две недели, и вынужден держать нас в прихожей в куртках? — смеётся отец, пытаясь разрядить обстановку, но Марк не смеётся в ответ. — Да, я… это на случай, если вы, ну… плохо отреагируете на это, — бормочет он вместо этого. — Ну, чтобы не было никаких… неловких ситуаций. Он слышит, как его брат выпускает длинный выдох, всё никак не переставая топтаться за спинами родителей. Он вполне очевидно нервничает — Марк это понимает и пересекается с братом глазами, пытаясь как-нибудь телепатически успокоить его. Это, вроде, не совсем работает — старший отводит взгляд. — О чём это ты? — мама хмурит брови. — Я сейчас встречаюсь кое с кем, — говорит он и закрывает глаза. Самое сложное ещё впереди, поэтому он мысленно готовится к той части, когда окончательно и бесповоротно разобьёт родителям сердца, а заодно образ идеального сына в их головах. — Окей, — он слышит улыбку в голосе мамы, — Марк, тебе не 14, не обязательно устраивать такую драматичную сцену для того, чтобы рассказать нам о своих отношениях. Я ценю, что ты нам это рассказываешь, но, если честно, мы уже догадались. Такие вещи тяжело спрятать, когда бегаешь на улицу по ночам, чтобы поговорить по телефону, и подпрыгиваешь, когда слышишь звук уведомлений. Я очень рада за тебя. Она подходит к нему ближе и ерошит ему волосы, очаровательно улыбаясь, а у него сердце крошится на миллион кусочков. Он всё никак не может набраться смелости открыть глаза, держа голову опущенной. — Я понимаю, что это проблематично, — добавляет отец, — потому что у нас с Кореей разные часовые пояса, и это так далеко… Но я надеюсь познакомиться с ней когда-нибудь, даже если это будет конференция в зуме. Марк вполне мог бы остановиться здесь. Мог бы поднять голову, улыбнуться родителям в ответ, неловко пожать плечами в ответ на странный взгляд со стороны брата и забыть даже думать о подобных глупостях ещё на полгода — до самых летних каникул, когда ему, хочет он или нет, но придётся снова ехать домой. Но что-то в этом предложении ранит его настолько глубоко… одна та мысль о том, что они никогда не сказали бы ничего такого, знай они всю картину, заставляет его глаза слезиться. То, как они говорят об этих отношениях, которые сами себе для него выдумали — с такой теплотой и радостью, это заставляет костяшки его пальцев белеть в сжатом кулаке. То, как они хихикают и переглядываются, пытаются что-то сказать друг другу глазами… Может, пластырь действительно имеет смысл сорвать резким движением. — Нет, — говорит он, поднимая на родителей глаза, и откуда-то берёт целую волну смелости, — этого не случится. — Почему ты так говоришь? — с лица его матери сходит улыбка. — Я понимаю, может, у вас всё пока что не очень серьёзно, но однажды, когда придёт подходящее время, тебе всё-таки придётся познакомить девушку со своими родителями. — Не придётся, — отрезает он, — и, вообще-то, всё уже серьёзно. Просто… я встречаюсь не с девушкой. Он видит, как рука его брата взлетает к плечу мамы в жесте поддержки. Это было бы даже комично, как брат ведёт себя так, будто Марк только что рассказал родителям худшие новости в их жизни, но, судя по их лицам, это не настолько далеко от правды. Как говорится, от комедии до трагедии один шаг. — Что ты имеешь в виду? — мама едва ли не вышёптывает это, хватая мужа за руку, и… Марк мог сколько угодно думать, что он был готов к этому, но он не был. Он не был готов к тому, что лицо его матери одновременно выглядело точно так же, как и во всех его самых страшных фантазиях и хуже, не был готов к тому, как быстро нахмурился отец и как они оба отряпнули от него, как от чумного. В комнате повисает неловкая тишина, когда родители пытаются отогнать от себя предположения, которые точно верны, а брат пытается одновременно поддержать и их, и Марка (но только скользящими взглядами). — Я гей, — выдыхает он наконец. Его мать закрывает рот рукой и смотрит на Марка несколько секунд, после чего наспех стягивает с себя куртку и убегает куда-то вглубь дома. — Ты знал об этом? — спрашивает отец, очевидно, у брата, на что тот кивает. — И ты не мог с ним поговорить? Какой ты ему тогда старший брат, если не смог объяснить, какие он несёт глупости? — Пап, — выдыхает брат, но не успевает закончить. — Что «пап»? Ты вообще слышал, что только что сказал твой младший брат? — рыкает отец. — Или, может, ты, как и он, считаешь, что это нормально — даже думать о таких вещах? Вот и вырастил сыновей на свою голову. Он раздражённо выдыхает и бросает ключи от машины на невысокий столик рядом с ним, потом тоже снимает куртку и уходит за женой, оставляя братьев в полной тишине. Они какое-то время молчат, брат — не двигаясь с места, на котором всё это время стоял, Марк — на своём чемодане, и не смотрят друг на друга. — Да уж, — выдыхает брат, — я… этого не ожидал. — А я ожидал, — Марк ковыряет пальцем рукав рубашки. Старший переводит взгляд на него, выгибая бровь. — Почему ты такой спокойный? — спрашивает он, положив ладонь Марку на плечо. — Думаю, адреналин ещё не выветрился, — выдыхает тот в ответ. — И я думал об этом все каникулы. Теперь можно вычеркнуть это из бакет-листа, я так понимаю. И всё остальное, что там касалось семьи, наверное, тоже. Я бы на твоём месте сейчас пошёл за ними — не дай бог ещё подумают, что ты… нормально ко мне относишься даже после всего этого. Брат хлопает его по бедру, чтобы сесть рядом с ним на чемодан, как будто в комнате больше не на чем сидеть, и обнимает. — Они… это займёт какое-то время, но они поймут. Марк устало кивает и смотрит на часы. — Если не выедем прямо сейчас, то опоздаем на самолёт, и мне придётся остаться здесь. Ты знаешь, чем это закончится.***
Марк сидит на полу в куче одежды, растерянно оглядываясь вокруг себя, когда в комнату заходит Донхёк. — Что это за жесть? — ужасается он, застывая в проходе. — Марк, ты же понимаешь, что это всё придётся запихивать обратно? Марк поднимает на младшего полные страха глаза. Он это понимает, но у него совершенно нет времени об этом думать. Он вытягивает откуда-то изнутри кучи утёпленную джинсовку и смотрит на неё так, будто она виновна во всех его бедах, а потом переползает на участок пола, не заваленный одеждой, и кладёт её рядом с собой. Затем он возвращается обратно в центр кучи и крутит головой вокруг себя, очевидно, выискивая ещё что-то. — Марк, я тебя люблю, но ты сейчас похож на животное. Это будет гнездо? — Донхёк осторожно шагает внутрь комнаты, обходя небольшие горки вещей, разбросанных вокруг. — Я даже не знал, что у тебя есть столько одежды. — Это не смешно, — выдыхает Марк растерянно, — и я собираю аутфит, пожалуйста, не мешай, если не можешь помочь. — Боже, я никогда не видел, чтобы ты так переживал за свой внешний вид, — Донхёк ещё раз оглядывает всю комнату, останавливаясь в центре и бросая сумку на кровать. — Подожди, неужели Юкхей всё-таки бросил тебя и ты теперь пытаешься найти ему замену? Марк поднимает на младшего глаза, буквально стреляющие молниями. — Даже не шути так, Донхёк, — выговаривает он едва ли не по слогам, тут же возвращаясь к вещам. — Нет, и я пытаюсь свести вероятность этого к минимуму. — Ага, — младший смеётся, — я не помню, чтобы ты за эту неделю хоть раз вышел на улицу не в универ и не на тренировку. — Блять, Донхёк, — Марк швыряет в него толстовку на кнопках, и Донхёк как человек, которому никогда в жизни ни с чем не везло, получает кнопками прямо в лицо, — я не знаю, общая ли это черта для всех гетеро парней, или лично твоя проблема, но ты вообще не можешь собрать целую картинку, даже когда все кусочки лежат прямо перед тобой. — О чём ты вообще? И при чём тут то, что я гетеро?! — Давай я тебе помогу, — Марк вытаскивает две абсолютно идентичные водолазки — белую и чёрную — раскладывает их на полу и переводит глаза с одной на другую и обратно, — я в истерике выбираю, что надеть, я сказал, что пытаюсь минимизировать шанс того, что Юкхей со мной расстанется, у меня сегодня нет тренировки, но я куда-то собираюсь. Легче? Он комкает белую водолазку и бросает её в одну из куч одежды, а чёрную аккуратно укладывает на джинсовку. Донхёк растерянно качает головой. Марк закатывает глаза, собирает всю одежду в один большой ком и пихает в шкаф, вытаскивая с единственной заполненной полки несколько стопок одежды и бросает их на пол. — Не легче, — дуется младший. — У тебя отдельная полка для джинсов? — Да, — отвечает Марк, выбирая между несколькими парами чёрных дырявых джинс, между которыми Донхёк не видит совершенно никакой разницы. — Я написал Юкхею сегодня, он ждёт меня через час. Пока Донхёк по-идиотски хихикает в ответ и говорит какие-то неразборчивые глупости, Марк наконец-то выбирает джинсы и начинает одеваться. — Стой, а куда это ты? — спрашивает он, когда Марк наспех натягивает на ноги кроссовки и забрасывает в рюкзак какой-то хлам со стола. — Ты же сказал, что ещё целый час? — Донхёк, если я сейчас сяду и буду сидеть, то я этот час чисто по-человечески не переживу, — он закрывает рюкзак и закидывает его на плечо. — Мне до него пешком полчаса, но я функционирую на литре кофе, поэтому двадцать минут, добавь пятнадцать минут быстрой истерики где-то по дороге, ещё десять на пол-литра кофе просто на всякий случай, и вот я вежливо пришёл пораньше. Это если я обойдусь сегодня без инфаркта. Это немного неловко, что Марк звонит в дверь ровно через двадцать три минуты. Он даже проходил мимо старбакса, но его нервы не дали ему зайти внутрь. Парень дышит через раз, надавливая на звонок, и перетаптывается с ноги на ногу, ожидая Юкхея. Конечно, грустно наблюдать за тем, как быстро Марк сдался и пришёл сюда. Особенно как для человека, который не считал себя ни в чём виноватым — очень быстро, и всё равно как будто бы поздно. Он стоит перед входной дверью, думая обо всех этих днях, которые прошли без Юкхея, и от того, как он отвык от дней без Юкхея. У Марка золотое правило — на всякий случай ни к кому слишком сильно не привязываться, и Юкхей не первый, кто заставил его идти наперекор этому правилу, но точно первый, ради кого Марк про это правило даже не вспомнил. Теперь, когда он в ретроспективе вспоминает момент их встречи, то понимает, что прыгнул в омут с головой, не оглянувшись назад, и понимает, что… Что, может быть, Юкхей ни в чём не виноват. Не виноват в том, что Марк откуда-то придумал, что ему обязательно нужно рассказать семье о том, что он гей, не виноват в том, что он не ограничился семьёй. Может быть, в этом виноват сам Марк, может быть, он принял это решение ещё в тот самый первый день, который он провёл с Юкхеем. Он выбрал Юкхея, а вместе с ним выбрал весь этот бардак, который появился в его жизни с появлением Вона. Может быть, Юкхей был прав, когда говорил, что Марк винит в своих проблемах всех на свете кроме себя, и, может быть, он был прав, когда говорил, что ему никто не поможет, если он не поможет себе сам. Марк бы не удивился — Юкхей редко бывает не прав. Юкхей открывает дверь куда быстрее, чем Марк ожидал, учитывая, что он пришёл раньше едва ли не на сорок минут. Младший абсолютно по-идиотски почти что падает в обморок при виде Вона — от волнения или просто от шока. — Привет, Юкхей, — чуть ли не выкашливает он, нервно поправляя лямку рюкзака, — прости, что я рано, я хотел… Старший перебивает его кивком головы и Марк замолкает как по команде. Он облизывает губу и неловко поправляет вторую лямку, глядя на старшего. Тот на секунду позволяет себе полуулыбку и кивает Марку внутрь квартиры, чтобы он заходил, и младший так и делает. Он едва ли успевает переступить порог, как Юкхей закрывает за ним дверь и становится ближе, притягивая младшего к себе за плечи. Тело Марка реагирует моментально и скорее на автопилоте, чем осознанно. Он обхватывает талию старшего руками и инстинктивно вжимается в него, выпуская длинный выдох. Все его проблемы не испаряются одномоментно и никуда не деваются, с его плеч не падает груз, но он впервые чувствует, что может его вынести. — Как дела? — старший спрашивает с улыбкой, немного отстраняясь, и целует его в ответ на рваный выдох. Марк растворяется, как масло на сковородке, и прижимается ближе, привычно поднимаясь на носочки. — Ты не злишься? — шепчет он, утыкаясь лбом старшему в плечо. Юкхей целует его в макушку и обнимает крепче. — Уже нет, — он помогает Марку сбросить с плеч рюкзак, а потом принимает его обратно в свои объятия. — Тогда почему не написал? — дуется младший, на что Юкхей тихо смеётся. — Ты никогда первый не пишешь, если мы ссоримся, — он проводит рукой Марку по спине, и младший боится, что он чувствует следующий за рукой табун мурашек. — Мне было интересно, напишешь ли в этот раз. — Садист, — Марк пихает его рукой, но не даёт старшему отойти даже на миллиметр. — Неправда, — Юкхей улыбается и, видимо для убедительности ещё раз его целует. — Просто весь этот перерыв… Я этого не планировал, оно само вырвалось, правда. Но мне кажется, тебе это нужно было. Хотя бы для того, чтобы решить, что тебе важнее — всё то, что тебя тянет на дно, или наши отношения. — Ты мог бы просто спросить, и я бы честно тебе ответил, — бормочет Марк в плечо старшему. — Весь этот стресс был не обязателен. — Да? — Юкхей улыбается. — Тогда расскажи мне, почему твой сосед на прошлой неделе весь обеденный перерыв дырявил меня взглядом и притворялся, что не смотрит, когда я к нему поворачивался? Марк смеётся. — Не используй это против меня, я бы и так ему рассказал. — Но я подтолкнул тебя к этому, разве нет? — старший хихикает, довольный собой. — Нет, Юкхей, ты не понимаешь! — фыркает Марк, не переставая улыбаться. — Он теперь знает не только что я гей, но ещё и что я умею рыдать взахлёб так, будто на моих глазах кто-то только что умер. — Ты так умеешь? — Юкхей теперь тоже смеётся. — Да уж, я приложу все усилия к тому, чтобы никогда не дать тебе увидеть это, — Марк содрогается. — Это страшная картина. — Ну, тогда, — Юкхей замолкает на секунду, и Марк поднимает голову, чтобы посмотреть ему в глаза, — я приложу все усилия к тому, чтобы это больше никогда не случалось из-за меня. Все его чувства к Юкхею внезапно врезаются в него и сбивают с ног, как многотонный грузовик. — Нет, нет, нет, Юкхей, успокойся, — Марк выпутывается из рук старшего, безбожно краснея, — мы уже встречаемся, тебе не нужно больше пытаться влюбить меня в себя. Он хватает смеющегося парня за руку и утаскивает в зал, где падает на диван. Юкхей ещё смеётся какое-то время с надувшегося Марка, а потом умолкает, поворачиваясь к сидящему рядом парню. — Прости меня, — говорит он, забирая пальцы Марка в свои. — Чего, о чём ты? — Марк поворачивается к старшему лицом и сжимает его руку. — Ты прав, весь этот стресс был не обязателен, — говорит Юкхей, слабо улыбаясь. — Я все эти глупости наговорил тебе импульсивно, я так не думаю о тебе. Желание начать реветь очень сильно́, но Марк сильнее. Юкхей кладёт ладонь ему на щёку и наклоняется ближе. — Всё то, что я сказал по поводу того, как тебе кажется, что весь мир крутится вокруг тебя — я так не думаю, — он снова целует Марка и отстраняется, глядя ему в глаза. — Прости меня. — Юкхей, — хнычет младший и тянет Вона ближе к себе за футболку, — я понимаю, что ты так не думаешь. Дело в том, что я полагаюсь на тебя, когда мне нужно, чтобы меня поддержали. Ты единственный, кто знает всё: и про родителей, и про Тэёна с Джехёном, про баскетбол… Поэтому каждый раз, когда у меня какие-то проблемы — я иду к тебе. Конечно, тебя это утомляет — я себя знаю, я мёртвому могу надоесть. То, что случилось, должно было случиться рано или поздно, поэтому это мне тут нужно извиняться, — он обнимает старшего за шею и кладёт голову ему на плечо. — Я сам виноват. — Если ты так настаиваешь, — Юкхей улыбается. — Я думаю, мы придумаем способ помириться. — Юкхей, фу, блять, — Марк смеётся, но страшно противоречит себе, забираясь старшему на колени. — Ты всегда был таким мерзким? — Ага, — ухмыляется он, укладывая ладони Марку на бёдра, — тебе это нравится.***
— Юкхей, это серьёзно, — говорит Марк, отпихивая лицо парня от своего, и глупо хихикает. Ужас, во что он превратился. Юкхею, судя по всему, не кажется, что это серьёзно. Он ластится к младшему, как кот, и лезет целоваться, даже когда Марк (не особо удачно) пытается спихнуть его с кровати. — Не будь занудой, — ухмыляется он довольно, — это же круто, нам надо праздновать! — Но не так! — притворно возмущается Марк, когда ему наконец удаётся спастись из цепких лап Юкхея, и слазит с кровати. — И не здесь! Он семенит к шкафу, чтобы найти что-нибудь приличное из одежды. — Как это — не так? — Юкхей выгибает бровь, пока уголки его губ тянутся вверх. — О чём ты думаешь, Марк Ли? Марк поворачивается к нему лицом специально для того, чтобы окинуть его самым скептическим взглядом на свете и демонстративно закатить глаза. — Нет уж, я не дам тебе выставить меня извращенцем, ещё и в сравнении с тобой, — фыркает он и возвращается к перебиранию вещей в шкафу, хотя перебирание — это конечно громко сказано, учитывая, как конкретно он это делает (роется в шкафу как бешеная собака в поисках кости). Юкхей смеётся и Марк как только может пытается не показывать, насколько ему нравится этот звук (и насколько ему нравится быть его причиной). Он выуживает наконец-то из шкафа те джинсы, которые всё это время пытался найти, и, подходя назад к кровати, пихает Юкхея ногой, чтобы тот подвинулся. — Даже не скажешь мне отвернуться? — старший просто отвратительно шевелит бровями, по-лисьи улыбаясь. — Как будто ты послушаешь, — смеётся Марк. Он едва ли успевает натянуть джинсы, как Донхёк, с ноги открывая дверь, становится посередине прохода и облокачивается на дверной косяк. Марк разглядывает его с головы до ног, пока тот точно так же разглядывает Юкхея. — А что это вы тут делаете? — шепчет он заговорщически. — Это ты тут что делаешь? — спрашивает Марк, бросая взгляд на наручные часы. — Ты обещал вернуться не раньше четырёх, а сейчас без десяти два. — Я ушёл с последней пары, — улыбается он и едва ли не подпрыгивает от счастья. — Это большое событие для тебя? — спрашивает Юкхей, и осторожно переводит взгляд на Марка. — Тшш, — шипит Марк когда ловит на себе его взгляд, — даже не думай рассказывать ему, сколько пар мы прогуливаем, ты же его испортишь. Юкхей кивает и отдает младшему салют. — Хорошая попытка уйти от темы, — ухмыляется Донхёк, — но вы не ответили. Что вы тут вдвоём делаете? — Уже уходим, — мурлычет Марк, застёгивая последнюю пуговицу на рубашке и, хватая в одну руку рюкзак, а в другую — руку Юкхея, тут же сматывается за дверь под обиженные возмущения Донхёка. Юкхей едва ли успевает за ним, спотыкаясь и матерясь под нос, и, когда они наконец перестают бежать, спрашивает: — Нет, правда, куда ты собрался? Марк улыбается и поднимает глаза на Юкхея. — Ты же хотел праздновать? — он сжимает руку старшего в своей прежде чем отпустить. — У меня есть некоторые мысли по этому поводу. — Так мы всё-таки празднуем? — улыбается Юкхей, когда они наконец выходят из общаги на улицу. — Конечно, — Марк улыбается в ответ. — Это, наверное, глупо с моей стороны — обращать внимание на такие мелочи, но… Я даже не думал, что мама поднимет трубку, если честно. Может, это и был пятиминутный разговор, но, по крайней мере, я знаю, что она не ненавидит меня настолько, чтобы сбрасывать звонки. Парень жмёт плечами и его улыбка грустнеет. — Это не глупо, — уверяет Юкхей, приобнимая младшего за плечи. — Это прогресс. Дай им ещё немного времени, они поймут, я обещаю. Марк качает головой. — Не давай обещаний, которые не сможешь сдержать, — он опускает глаза на какое-то время, но потом снова смотрит на Юкхея. — Знаешь, что мне брат недавно рассказал? Юкхей жестом показывает Марку продолжать. — Что она попросила его показать ей твою фотку. Брови старшего взлетают до неба. — Серьёзно? — переспрашивает он громче, чем это было бы социально приемлемо. — Ага, — Марк кивает, — говорит, она рассматривала фотку несколько минут, потом сказала «он красивый», отдала брату телефон и ушла. Юкхей смеётся. — Ещё бы, — он запускает руку в волосы, растрепывая их. — Я даже не удивлён, что моя неземная красота лечит не только раненых, больных и несчастных, но и гомофобию. — Дурак, — Марк закатывает глаза, но всё-таки оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, и поцеловать старшего, притянув к себе поближе за воротник футболки.