Пятистраничный отчет лейтенанта Кицураги

Участки негласно соревновались между собой. Оно и понятно: у кого лучше показатели, у того и больше финансирование. Показатели 41-го участка позволили ему обзаводиться хорошим оружием, улучшениями для мотокарет и неплохим снаряжением — во всяком случае, так судачили в 57-м. Многих разбирало любопытство посмотреть, кого же пришлют на дело-соревнование в Мартинезе. Ким устроил большинство как незаинтересованный и объективный представитель. Он отправился с негласным условием — написать еще один отчет, как проявит себя представитель хваленого 41-го. Сам лейтенант воспринимал это скорее как дополнительную и не слишком почетную задачу. Отказываться, впрочем, не стал. Ему и самому было любопытно, кого же он встретит в «Танцах-в-тряпье». В том, что спустилось со второго этажа, было сложно признать человека. Оно и ходило-то с заметным трудом, на опухшем лице — гримаса, глаза прикрыты ладонью от утреннего света. Запах перегара ощутим издалека. Однако когда существо приблизилось и наконец посмотрело на лейтенанта Кицураги, у того перехватило дух. В оплывших и красных глазах — игольно-острый ум, пытливо разбирающий весь мир на части и собирающий обратно в считанные секунды. И этот ум взирал на него в полной растерянности и немом вопросе. Ким представился первым. «Джемрокская охота» — этот термин всплыл в голове лейтенанта при анализе движений детектива. Именно охота. Тот бегал, рыскал по месту преступления, оглядывал и едва ли не — впрочем, почему едва ли? — обнюхивал каждый уголок. Это действия профессионала, дотошного и способного ухватить любую зацепку. Киму осталось лишь посторониться. В общем и целом, несмотря на мучающее детектива похмелье, тот достойно справлялся со всеми возложенными задачами. Зверским, поразительным контрастом его поведение выступало на фоне того, что мужчина творил здесь последние несколько дней. Надирался в хлам? Разнес номер? Бери выше — орал, что хочет убить себя, потерял удостоверение, личный журнал и заложил пистолет за гроши. Ким верил в искренний шок на лице временного напарника. Но во что он поверить все никак не мог — что детектив полностью потерял память. От слова совсем. Даже представиться не смог, а какое-то время недоверчиво переспрашивал лейтенанта, точно ли является детективом, может, это чья-то злая шутка? Или он на самом деле убийца, переодевшийся в копа и спрятавший настоящего копа? У Кицураги складывалось фантастическое впечатление, что тут было два разных человека. Один — рыдал и надирался, второй — мастерски распутывал все ниточки и ни к алкоголю, ни к наркотикам, ни даже к куреву пальцем не притрагивался. Вот только увы, он видел, как этот самый второй переживает последствия, причиненные первым. Оставалось принять, что пропавшая память облегчила напарнику жизнь и ему больше незачем убивать себя. Однако лейтенант подозревал, что напарник скоро исправит этот нюанс. Безымянный детектив обладал слишком острым умом, чтобы не пытаться покопаться в своем прошлом. Он копался вообще абсолютно везде! Даже в мусорном баке, воняющем как второй труп. Ким только радовался, что грязную работу напарник предпочел взять на себя. А вот чему он не слишком обрадовался — когда детектив, разбираясь с чудесно найденным журналом, нашел в потайном отделении некие бумажки и углубился в их чтение. Впрочем, бог с ними, с бумажками, но вот зрелища, как здоровенный мужик вдруг пошатывается и плашмя грохается в грязь, безжизненно закатив глаза, Ким предпочел бы избежать. Слишком уж это напоминало… разное. Пришедшему в себя детективу Кицураги вручил флягу с водой и напомнил, что обезвоживание — это плохо. Похмелье — тоже плохо. А похмелье с обезвоживанием сочетать тем более не надо. Он не собирался спрашивать, почему напарник теряет сознание от нежного любовного письма, выпавшего из обмякшей руки. Дал достаточно разумное оправдание, чтобы детектив не чувствовал себя неловко. Тот же по молчаливому обоюдному согласию «не заметил», что письмо снова находится в потайном отделении журнала, закрытом на хитроумный замок. Даже после этого напарник не изменил своей страсти докапываться до истины. И когда он с абсолютно невинным взглядом спросил у представительницы «Уайлд Пайнс» про Серость, Ким счел своим долгом его прервать. Не хватало еще с причала нырять за детективом, которого концепция Серости впечатлит, несомненно, до потери сознания. Лейтенант, увы, не мог помешать каждой попытке напарника навредить себе, морально или физически, но он мог попытаться. И, судя по тому, как развивалось дело, у него получалось. Кицураги делал положительные отметки одну за другой. Сняли труп — метко стреляет. Разговорил кривляющегося подростка — умеет обращаться с детьми. В порту опознал титанический «Квалсунд» — разбирается в технике. Последнее обстоятельство прибавило детективу сразу несколько очков в мысленном рейтинге лейтенанта. Он не устоял перед соблазном несколько раз отвлечься на совершенно посторонние разговоры по теме техники. Было и то, что лейтенант не собирался вписывать в отчет. К примеру, какая разница, что он лично думает о чьем-то голосе? Глубоком, звучном, с приятной хрипотцой голосе. У лейтенанта много причин общаться с напарником в процессе расследования, и это — одна из них. Приятный бонус. Личное мнение, не нуждающееся в разглашении. И о том, как приятно екнуло в груди, когда напарник заявил, что голову положит, но споет, тоже не было смысла писать. Некоторые замечания Кицураги дополняет. «Впечатляющая физическая форма», — написал он в отчете, но, подумав, добавил: «имела место». Да, по напарнику заметно, что когда-то он серьезно тренировался. Вот тогда про него не нужно было ничего добавлять. И теперь было на что посмотреть, однако товарищам с участка эти подробности тоже ни к чему. Им достаточно знать, что детектив с 41-го способен неутомимо колесить по Мартинезу целый день, и лишь под вечер заявить, что, кажется, пора бы уже и передохнуть. Когда Кицураги осторожно уточнил, планируют ли они завтра сохранять тот же безумный темп, а детектив бодро это подтвердил — Ким был просто вынужден вычеркнуть приписку из отчета. Если не это впечатляющая физическая форма — то что ей вообще может являться? У амнезии обнаруживаются и забавные стороны. Детектив ужасно трогательно себя ведет в общении с молодым парнишкой на балконе. Кицураги с одного взгляда считал, чем этот студент зарабатывает на жизнь, но вот напарник, казалось, совершенно слеп в этом отношении. И глупый — очевидный — вопрос, который он обратил на следующий день к гомосексуалу, заставил Кима возвести глаза к небу и вычеркнуть пункт из списка интригующих возможностей. Пора закатывать губу, лейтенант, человек явно не в нашем подполье, раз задается такими вопросами. Тут на амнезию скидку не сделаешь. Конечно же, Ким не вносил этого в отчет. Равно как и не записал загадочную утреннюю встречу с не-коллегами из 57-го, но при этом полицейскими. Методом исключения — из 41-го участка. Перепалка детектива с одним из них приобрела опасную остроту. Лейтенант не понял, отчего коллега так агрессивно относится к потерявшему память товарищу. Но в какой-то момент до него дошло — весь яд, которым исходит нелепо замаскированный мужчина, направлен на ту, первую личность, которая наследила по всему Мартинезу и, кажется, нагадила этому человеку лично в душу — тут даже следователем не надо быть, чтобы догадаться. Вторая же личность пребывала в полном недоумении от происходящего. Вторая личность, с которой и работает лейтенант, — другой человек. Мысленная версия досье, которую он не собирался зачитывать участку, понемногу разрасталась. Он решил не упоминать, что детектив утопил мотокарету. Тяжело было видеть, как неутомимо напарник идет по следам загадочного лихача — своим же следам, — а потом кружит у потонувшей «Кинемы», только чтобы узнать ее. То, как полный огня и шокирующих идей мужчина вдруг обмякает и выглядит на свои — сколько он там теоретизировал? Сорок четыре? Нет, на все шестьдесят… Это внушало грусть. Так что Ким записал лишь имя из найденного удостоверения: Гаррье Дюбуа. На этом закончилось все, что он мог бы рассказать коллегам о напарнике из 41-го. Дальше начиналось то, что им было совершенно не нужно — субъективное. Сугубо субъективным было то, что расследование, несмотря на все сложности и неаппетитные части, все больше напоминало лейтенанту отпуск. Напарник, как говорило их поколение, «зажигал». Буквально каждую ерунду он ухитрялся превратить в приключение. Вломиться в заброшенное здание и найти там недоделанную настольную игру? Навандалить стрит-арт по всей стене? Развести дальнобойщика на стихотворный баттл? Во вселенной лейтенанта Кицураги за такое обычно доплачивали, а он смотрел все бесплатно в первых рядах. А где-то и вовсе ухитрился поучаствовать, даже и вынужденно. Вынужденно — потому что такой обескураженности от приглашения на танцы Ким не испытывал давно. Примерно с последнего приглашения на танцы, которого он, как ни пытался, не вспомнил. Но не мог же он отказать тому, кто был выше по званию… Короче говоря, лейтенант бесстыдно наслаждался «дуэлью участков» и в кои-то веки проигрыш не доставлял недовольства, настолько изящно и красиво его обыгрывали по всем фронтам. За бурной деятельностью Ким почти успел забыть, что детектив — Гарри, теперь его можно было звать так, — обожает копаться, в других людях в том числе. И едва он успел расслабиться, как в лоб прилетело простодушное: «И какое же хобби у тебя, Ким?». С трудом увернувшись, лейтенант получил под дых «Окей, обо мне ты секретов наузнавал, расскажи какой-нибудь о себе?». От такого спастись можно было только невозмутимой миной, непроницаемой для любых вопросов, что Кицураги и сделал, поняв, что только так выйдет из-под прицела опасных вопросов. Как будто разгадав коварный план, детектив совершил контрольный — выудил из развалин чудом сохранившуюся кассету и, таинственно ухмыляясь, вечером взошел на сцену в «Танцах-в-тряпье», пока Ким обмякал после очередного дня на ногах у бара с содовой в руке. Было странно, что такой живой и активный человек выбрал грустную и неторопливую песню для выступления. Не пресловутое диско, не яркая и вульгарная песня из современных, но печальная ода ушедшему. Впрочем, об этом Ким заносил заметки в мысленное досье позже. В момент песни он позволил себе без малейшего чувства вины утонуть в чужом голосе и мягкой мелодии. Позволил жалеть, что песня такая короткая. В чувство привели уже после ее окончания: «Посвящаю моему прекрасному напарнику, лейтенанту Кицураги!» Самообладания Кима хватило на вежливую улыбку и медленно отвернуться прочь. Не потому, что это было неприятно. А потому, что ровно наоборот — слишком приятно, что это он оказался в центре внимания детектива. Он, а не какая-то костлявая танцовщица диско или мертвый, слишком мертвый для такого внимания труп. Подобное хотелось бы переживать почаще, но в рамках приличий, потому что это ни разу не законно — иметь настолько пронзительный взгляд в сочетании с сексуальным голосом и быть гетеро. Так и с ума сойти недолго. Гарт, видимо, не в первый раз видел такое выражение лица. Он молча подлил в бокал с содовой градусов. «Отпуск» оборвался, когда они подобрались к убийце. К рыжей твари, собравшей адское устройство, чтобы затормозить полицию на подходе. Что занятно — затормозить, не убить. Будь она на самом деле хладнокровной убийцей, заминировала бы тоннель и дело с концом. Но об этом лейтенант думал позже, а не когда транслируемая Серость разрывала барабанные перепонки. К счастью, это продлилось недолго. Кицураги приходил в себя, держась за голову. Кто-то схватил его за плечи, и лейтенант дернулся за пистолетом, но вовремя открыл глаза — это был напарник, за спиной которого удирала прочь рыжая. Два чувства боролись внутри за первенство. Ярость — они упустили свидетеля, если не самого убийцу. Даже не допросили. И признательность — никакой допрос, никакое задержание не стоили продления той боли. Победила признательность. Да и ярость значительно сдала позиции, когда детектив, светя фонариком, зачитывал забытый второпях дневник. Но основательно и цельно сформулировать, насколько он благодарен, что детектив уничтожил передатчик сразу, а не стал медлить, не дали. В момент, когда Гарри ринулся наперерез трем наемникам, закованным в непробиваемые латы и вооруженным до зубов, Кицураги понял, что может вписать в свой воображаемый отчет еще один интересный факт, на этот раз, ради разнообразия, о себе. Он сделает все, что угодно, но не даст этому прекрасному безумцу угробить себя. Слишком хорошо лейтенант представлял, как всего одна пуля превращает живое и дышащее тело в кусок мяса, вроде того, что колыхалось у него в багажнике пару дней назад. А значит — он сделает все, чтобы это предотвратить. В перестрелке он перестал думать. Потерял контроль. Дернулся на того, кто стрелял первым. А обнаружив, что напарник лежит на земле и истекает кровью, метнулся к нему. Разное. Вот такое разное он уже видел и не хотел больше видеть. Тем более — не с этим человеком. Из-за такого он повернулся спиной к опасности и едва не поплатился. Отрубающийся от боли Гарри ухитрился спасти его второй раз за день. В последующие тихие дни Ким приводит в порядок напарника и все отчеты. Бумажный — как о деле, так и о детективе. Характеристики вышли в высшей степени лестные, и видит небо, он не лгал. Представитель 41-го участка — сумасшедшая бестия, проницательная и очаровательная. Соревнование прошло великолепно, хоть и безрезультатно. Мысленный отчет превышал разумные объемы. С ним Кицураги пришлось повозиться. Кропотливо, как с любым делом, разобрать по полочкам и собрать в единый образ. Этот человек сам был как настоящее дело. Зашкаливающая трудоспособность, прекрасный ум. С чем он столкнулся, что превратился в пьющую развалину, коей его запомнил весь Мартинез? Что он забыл? У Кима тоже имелась пара-тройка вещей, которые он не отказался бы оставить позади, но он не был готов ради такого сигать на мотокарете через реку. Оставалось сожаление. Прекрасный «отпуск» закончился. Как только детектив придет в себя, они распрощаются. Может, еще пересекутся на подобных делах — ради такого Ким бы выезжал в Мартинез на каждый сигнал, — но риск, что кого-то из них прикончат раньше, слишком велик, чтобы надеяться. Иронично, но, очнувшись, Гарри отказался терять надежду, в отличие от лейтенанта. Он настоял на проверке еще одной точки в окрестностях, хотя Кицураги, если бы смог, отправил бы детектива в больницу, а не на заброшенный островок. Но не смог. Отказаться от последних нескольких часов наедине с человеком, который преображал реальность вокруг в нечто магическое? Не сегодня. К моменту, когда они прибыли на остров, Ким успел пожалеть об этом решении. Детектив бодрился и даже шутил, но выглядел плохо. Лицо серое, повязка и штаны поверх простреленного бедра промокли от крови. Настороженность от явственно жилого убежища на заброшенном острове не смогла побороть тревогу, которую лейтенант испытывал, глядя на шатающегося напарника. Обустроенность бывшего укрепления оказалась даже кстати — присевший отдохнуть детектив тут же вырубился. Как и было обещано, Ким остался сторожить. Стул у бойницы, несколько книжек — место располагало к отдыху. И Кицураги сел отдыхать. Разве что немного не так, как планировал тот, кто обживал это место. Коммунист, натащивший сюда легкой эротики с легкомысленными дамочками, наверняка вообразить бы не мог, что на его стуле обустроится гей, всматривающийся в лицо забывшегося тяжелым сном напарника. Они были в шаге от разгадки дела. Ким же был в шаге от разгадки своего личного, связанного с конкретным человеком. Точнее, он считал, что разгадку уже нашел, и недовольно попрекал себя, что каждый раз — абсолютно каждый, — человек оказывается идеальным, но по какой-либо причине неподходящим. Такое уж у него было хобби — влюбляться безответно. Настоящая же разгадка, как и настоящий убийца, была совсем рядом. В какой-то момент Гарри начал бормотать во сне и хмуриться. Подергивать руками, хватаясь за кого-то. Ему виделось нечто беспокойное и не самое приятное — до недавнего времени спокойное лицо перекосилось. Затем же он издал тихий, надрывный стон на вдохе, словно бы задыхался. Боль, которую выражал этот звук, невозможно было описать словами. Кицураги стряхнул с себя оторопь и потянулся навстречу, будить, но Гарри и сам очнулся — дернулся, едва не упал с кровати и раскрыл мутные глаза. — Она ушла, — всхлипнул он, ничего не видя перед собой. — Улетела. Навсегда… Человек, который был перед лейтенантом, хотел умереть. Это было видно по тому, как он закрывает лицо ладонями, по тому, как горбится, медленно сев. В конце концов, это было слышно в его бессвязных словах. Дрожащие пальцы сами зашарили по карманам пиджака и вынули друамин. Любовное письмо. Отрывистые слова. Алкогольная кома до полного забвения. И не только алкогольная, судя по тому, как одна за другой вываливались в дрожащую ладонь таблетки обезболивающего. Ким знал, насколько жестоки бывают чувства, но этого человека они просто растоптали и размазали. Полшага до разгадки. — Детектив? — нашел в себе силы окликнуть Кицураги. В неровных движениях, негромком бормотании было нечто глубоко личное, но он не мог больше смотреть на блеклую и сломленную тень. С ней нужно было что-то сделать, что угодно, лишь бы вернуть обратно человека с острым взглядом. Его голос что-то изменил. Ладонь с таблетками резко сжалась — будто в попытке спрятать или не дать отнять. Но потом расслабилась, и белые крошки запрыгали по полу, закатываясь в трещины. Бормотание прекратилось, а детектив, глубоко дыша, провел тыльной стороной ладони по глазам, утер лицо. — Вы ворочались во сне, — Кицураги не решился говорить дальше. Он хотел помочь напарнику сохранить остатки достоинства. — Кошмары? Притвориться, что ничего не видел, не слышал, захлопнуть не начатую книгу на первой странице и подойти, пока Гарри резко давит каблуком одну из оставшихся на виду таблеток. Промолчать об этом. — Да. Бывшая, — выдавил детектив. Боль, которую не изгнать друамином, до сих пор звучала в его словах. — Бывает, — эта реплика была достаточно общей и сочувствующей, чтобы не допускать продолжения. — Давайте пойдем дальше. И пока Гарри поднимался, разгадка открылась его спутнику. Он был единственным, что удерживало напарника от провала обратно. К чему весь блеск, все расследование, зачем щеголять перед теми, кто вчера видел, как ты суешь себе в рот ствол? С чего так железно избегать алкоголя, когда тебя мучает похмелье? Может, все бы сложилось чуть иначе, будь рядом коллеги из 41-го. Но их не было. Точнее, они были, но держались поодаль и не желали вмешиваться. Может, потому что их присутствие бы не помогло, и они решили попробовать отсутствие? А вот коллега-конкурент, перед которым не хочется упасть в грязь лицом и уронить с собой заодно весь участок — ради такого Гарри был готов держаться. Почему? Это была уже следующая тайна, до которой он пока не добрался. Разгадка оказалась такова. Либо он остается рядом, и этот феномен живет дальше. Либо по разрешении дела садится в «Кинему», а спустя год-два видит заголовок о том, как в прошлом блестящий детектив ужрался наркотой до окончательного забвения. Скрепя сердце, Кицураги принял решение. Не ради себя, его симпатии можно отставить в сторону и прикопать поглубже. Ради тех двухсот с лишним дел, которые раскрыл этот человек, ради тех, кому он сможет помочь, если будет жив и трезв. Придется найти способ остаться рядом. По возвращении на материк он не удивлен «теплой» встрече из 41-го участка. Но сердце наполняется отстраненной гордостью, так как детективу есть, чем парировать все выпады. Удостоверение? Вот оно! Пистолет? Конфисковал. Убийца? Нет, сбежала, и женщина вообще не убийца. Преступник сидит на острове и умирает от передозировки гормонами редчайшего криптида… которого, мы, к слову, запечатлели на камеру. Отличная работа, дай пять, напарник. Отпуск кончился, впереди ждала работа — попытка пробиться в 41-й участок и желательно сразу к Гарри. Лейтенант еще не мог оценить, что из этого будет сложнее. Он надеялся, что окажется там не слишком поздно. — Слушай, Ким, — обратился к нему уже бывший напарник, — а переходи к нам? Кицураги мог лишь похвалить свою выдержку, что та не позволила мгновенно выпалить «С радостью!», а отфильтровала эмоции в сдержанное согласие. Расставаясь, они пожали друг другу руки, и Кицураги в последний — нет, далеко не в последний, — раз посмотрел в глаза человеку, которого никогда, ни при каких условиях не сможет забыть. Этим фактом он завершил разросшийся, верно, страниц до пяти мысленный отчет о детективе из 41-го участка, Гарри Дюбуа.