***
— Кокаин даже звучит дорого. Эдди цедит джойнт, морщит нос, травка для него, как квашеная капуста, завезенная русскими. — Да. И зависимость от него страшнее героиновой. Стэн стоит рядом. На нем брюки, сшитые по фигуре, синяя рубашка от какого-то английского бренда, чёрное приталенное пальто с испачканными рукавами. Туфли у него тоже в грязи, кажется, это его сильно раздражает. — Дашь попробовать кокс? Урис разбирается в кокаине. Эдди не докуривает, тушит о стену и тихо сплёвывает в сторону. — Тебе уже и без этого до передоза недалеко, Эдс. Урис из них единственный знаком с деньгами. Золотой ребёнок еврейской семьи, выгодно расположившейся среди немецких банкиров. Гитлер был бы в ужасе. — Да кто бы говорил, Стэн-супермэн. Ричи подходит со спины, шлепая кроссовками по мокрому асфальту, машет Эдди и опирается на стену, украшенную граффити с пятнами грязи. — Не с-слушай его, С-стэн. Они стоят справа от входа на станцию, позади парковка, запорошенная окурками с гнилыми листьями. Мальчики ждут Беверли, у неё встреча с клиентом в мужском туалете. — Я слышал, у тебя что-то с тем уродом? Хокстеттером. Ричи выдыхает дым в его сторону, почесывает шею под воротом куртки и скрежещет зубами, когда закрывает рот. Стимуляторы он принял утром. Билл курит последнюю «эконом сигарету», из коричневой бумаги, трёт истончившуюся кожу под глазами и кривит губы. — С ч-чего ты в-взял? Денбро надеется, что у Ричи наркотический бред. Обычное дело, в таком состоянии они чего только не говорили. — Он спрашивал о тебе, когда я узнавал торгует ли Генри со своими дружками. Эдди и Стэн смотрят на них. Билл тушит окурок носком кед, медленно поднимая глаза. — Я с-скорее л-л-ложку себе в г-глаз за-суну, чем с-свяжусь с ним. Беверли выходит, оттягивая юбку из заменителя кожи, розовые колготки порваны на коленях, уголок куртки завернулся, а блузка застегнута неровно. Марш подходит вскидывая руку, туш под нижними ресницами размазалась, а губы припухшие.***
Большинство наркотиков безвкусные на языке, хотя Ричи говорит, что Денбро просто не понимает. Не распробовал. Билли говорит: «Бип-Бип, Ричи» и кладёт таблетку «индапекс» в рот. Тозиер находит, где им зависнуть, а потом смешивает ЛСД с водкой и блюет жижей, напоминающей кровь, в доме знакомого дельца. — Ог-о-о-о, кто это тут? Уже летаешь? Билл не хочет с ним говорить, он двадцать минут помогал Ричи унять рвоту и укладывал его спать на провонявший матрас. Биллу Патрик не нравится, он лапал его, пытался стянуть джинсы, но соль в крови превысила нормативы и его повело. Билл тогда ушёл ночевать на станцию, — в переход —, где парочка бездомных разожгла мусор в железной бочке. — Хочешь паровоза? Билл хочет встать, но ноги разжижаются. Хочет свои семь лет, целые ногтевые пластины и бежать по горячему асфальту в Калифорнии. Калифорния. С золотистыми разводами, солнечная, тёплая. Он хочет, чтобы Патрик ушёл, в идеале к праотцам. — Я с-с т-т-т-обой ни-чего не х-хочу. У Билли тянутся слова и тяжелеет в затылке. Он замолкает, отклоняясь на порезанную тахту. В голове растекается шум. Патрик хочет погреть свой член у него во рту, передать колесико с языка, трахать «малышку» медленно, пока в крови роллит OCB. — Иди сюда, не бойся. Билл не боится у него в организме смешался сироп из псилоцина, буфотенина и Индики. Встать не получается, его размазывает по полу, напоминающему лужу фиолетового. Патрик подползает сам, джо тлеет в его зубах. Хокстеттер садится сверху, тяжелее героина, пальцами поворачивает лицо к себе. — Просто вдыхай. Он забирает тлеющий фитилек в рот, а картонный фильтр даёт Билли. Они тянут одновременно, Хокстеттер смотрит в полумесяцы глаз, ресницы у мальца подрагивают. Он тушит косяк о неровный ламинат, влажно накрывает губы, они кислят на вкус, как самый лучший сорт. Патрик облизывает медленно, посасывая нижнюю губу за особой надобностью. Денбро не сопротивляется, лежит, тонко подрагивая веками, под ними мир рассыпается на тысячи квадратиков. У Хокстеттера наркотический вкус или же Билл принял слишком много. Патрик одной рукой сжимает свой член сквозь джинсу, второй оглаживает худощавую грудь. Денбро прикосновений не чувствует, ощущение «не полёта, но ещё не падения». Когда длинные пальцы поддевают кромку красного свитера в комнате возникает Майк, которому Билл позвонил, когда Ричи чуть все органы не выблевал.***
Биллу Хокстеттер не нравится, но они вместе перелезают через забор городского парка под *«Smack my bitch up» из плеера Патрика, зажевывающего звук. — Смотри. Здесь почти не осталось целых скамеек, по всюду возвышаются электрические столбы. На одном из таких весят кроссовки: красные, белые, синие. Перекинутые через чёрную линию проводов, они выделяются на фоне туманного рассвета. — Каждый, кто потерял девственность в парке должен закинуть свои кроссовки на провода. Билл слушает внимательно, кроссовки плывут в солнечном глазу, цвета тухлого баклажана. Сегодня у него в рационе рыжий гашиш, Хокстеттер угостил. — Я хочу закинуть туда твои кеды. Пат склоняет голову по-птичьи, обводит тупой подбородок большим пальцем с неровно отросшим ногтем. Денбро сегодня сговорчивый, в теле легко, он думает, что скоро от земли оторвётся. Потоки ветра унесут его, как воздушный шарик. Патрик тянет к ближайшему дереву, Билл смеётся. Хихикает, когда под затылком кора, когда Хокстеттер засасывает кожу на его шее и мелкие сосуды щипит. Ему кажется всё безумно весёлым, Патрик подхватывает. Он целует всем ртом, очень мокро. Денбро больше не смешно — голова тяжелеет, и он стонет, хватаясь за чужой капюшон. Патрик сминает его губы снова и снова, мажет по щеке, пальцы тянут джинсы Билла вниз. Он не против, чем меньше одежды, тем меньше земного притяжения. Денбро пальцами трогает ремень с выделяющимися заклепками, находя в них нечто иррационально возбуждающее. Патрик обхватывает его руки, помогая освободить ленту из пряжки. Позвоночник трогает ток, ведь собственные ладони выглядят чертовски большими на фоне. Штаны приспускаются, тот, что младше, задерживает дыхание. Хокстеттер смазывает пальцы, ниточка слюны блестит на его подбородке. Патрик держит Билли на своих руках, джинсы болтаются на худой щиколотке, чуть позже они свалятся в рыхлую листву. Хокстеттер прижимает плотнее, растягивая пальцами, Денбро чувствует не боль, но онемение. Оно длится недолго, ощущение внизу меняется, Билл прикрывает глаза, чувствуя какой Патрик горячий и твёрдый. Он берет быстро, мальчишка не обнимает за талию, но утыкается лицом в шею. Мягко прихватывает венку губами, Патрик прикасается к его уху рвано постанывая. — Блять, ты мне нравишься… Хокстеттер прижимается к лицу, засовывая язык в рот. Билли ощущает падение, когда собственный член дёргается. Перед глазами темнеет, душа вылетает, и Денбро видит: двоих почти одетых людей, под тенями голых деревьев, ветер холодит согревшуюся кожу и тусклый рассвет, перетекает в день. Патрик возвращает Денбро к себе, кусая в местечко под челюстью. Мальчишка недовольно мычит и отклоняет голову, постанывая. Патрик опускает его на свой член, в прямом смысле. Недостаточно быстро, зато может прочувствовать своё движение внутри. От осознания того, что веса на руках почти не чувствуется, Хокстеттера распаляет сильнее. Билли напоминает Лолиту героинового шика.***
Билли любит нирвану, Патрик любит дед-металл и новомодную электронику. Музыку без души. Ещё он любит ритмичность, подобную тахикардии, сто ударов в минуту, и называть Денбро «Remy». — Это мое личное определение для «девчонки». Самый сок, высшая проба. Патрик улыбается, крутит кислый на приборной панели, облизывает ризлу и липко смотрит. Они сидят на передних сидениях его машины, на парковке, где шприцы валяются под колёсами, рядом дорога со светящимися фарами машин. Официально станция Зоо закрылась час назад, но истинные обитатели выползают на поверхность к полуночи. — Я т-тебе не д-д-девчонка. Билли считает электронную музыку бездушной. Достаточно пугающей. С Хокстеттером так же, но не тогда, когда его глаза сужаются и краснеют. Он раскуривает, огонек теплится на конце, дым плывет вверх и ударяется о крышу. — Затянешься, Реми? Денбро уверен, что подобная кличка родилась из-за того, что по радио всё чаще стали крутить хип-хоп композиции. Прошедшие от гето мемфиса и добравшиеся до европейского. Хокстеттеру они нравятся, потому что все песни на родном американском-английском. Билл тянется к тлеющей ганджи, Патрик наблюдает сквозь смог и кормит «малышку» дымом. Возможно, причина всему была в том, что они оба — выкидыши новой Англии. С акцентом в немецком и смешанным культурным наследием, которое они растеряли. — Черт, ты такой бледный, мне нравится. Когда Патрик сидит вот так —откинувшись, а самокрутка зажата между губ —, Биллу колит под ребрами и хочется залезть к нему на колени. — Ну, Реми, иди ко мне. Денбро сверху, затягивается из его рук. Расстегивает чужие джинсы, размазывает пальчиками секрет. Опускается, направляя головку члена внутрь. Патрик наблюдает, не отрываясь, поощрительно улыбается, когда член входит дюйм за дюймом. Билл опускается медленно, Хокстеттер не торопит, трава замедляет его, открывая Денбро больше возможностей для действий. Мальчишка двигается с небольшой амплитудой, рисует бёдрами полукруг, наблюдая, как Патрик пускает колечки, сладко улыбается в дыму, придерживая одной рукой за поясницу. Хокстеттер знакомо зажимает джо в зубах, толкается бёдрами, дабы член терся сильнее. Длинные пальцы открывают бледно-розовый рот, Денбро курит ядовитые растения. Патрик двигается навстречу, Билли объезжает его быстрее, чтобы член касался чувствительной точки. Билл упирается рукой в крышу машины, а второй держится за острое плечо. Патрик по-прежнему курит, но смотрит только на «Реми». — П-патрик… — Скажи это ещё раз. Билли стонет, как малолетняя шлюха, любой может разглядеть с кем он сквозь лобовое окно. Бев и остальные расстроятся, когда обо всем узнают. Салон от фар красный, будто они в крови. Хокстеттер хватает за шею, Денбро оседает в его руках.***
Заика тащит на концерт неизвестной панк группы, которая играет нирвану. Это 1999, Кобейн умер пять лет назад. Билл танцует угловато, Патрик обвивает из-за спины под «rape me». Они качаются в подобие танца и Денбро улетает сильнее, чем от крека, который они выкурили в туалете. — Иди к папочке, Реми. Пат лапает его в темном проулке у клуба, ночь холодная, как и любая другая в Берлине. Денбро вот-вот отпустит, поэтому он пальцами сжимает чужой стояк сквозь штанину. — Я т-те-бе не Р-реми. Хокстеттер подбирается ближе к его лицу, выдыхая *”Jein». Денбро качает головой на манер китайского болванчика и смеётся. Вдвоём они говорили на английском, нервируя непрошенных слушателей. Биллу не нравилось примешивать в родной язык чужеродное, хотя годы прожитые в Германии сказывались. Иногда он мог вспомнить фразу только на немецком. Патрик же любил вставлять словечки по типу: *”Scheiss», *“Fotze» или *”Fick». Последнее особенно. — Ты моя маленькая лисичка Реми. Облака с заводов на юге сбиваются в кучу, раскрашивая черноту в серый. Патрик берет его на руки, на улице слышен кашель. В Берлине не видно звёзд, но Билли в них тает. — Я достал метамфетамин, хочешь его заслужить? Денбро не отвечает, в голове светлеет, и он тянется за влажным поцелуем. Бен как-то говорил, что эти синие кристаллики — самое страшное, что придумало человечество. Кажется, ты сгниешь заживо за год. Мет называют наркотиком-каннибалом. Билл думает, что Патрику он подходит.