***
Время показало, что Лю Цингэ не ошибся. Поначалу он не заметил особых перемен — они почти не виделись: Шэнь Цинцю на месяц с головой ушёл в расшифровку каких-то древних свитков, а Лю Цингэ раз за разом отправляли на миссии в глухие деревни, одну дальше другой. Стоило заподозрить неладное, но вряд ли Ло Бинхэ мог нажаловаться Юэ Цинъюаню. Простое совпадение, хоть и достаточно неудачное. В редкие часы отдыха Лю Цингэ встречал либо затылок Шэнь Цинцю и скороговорку: "Ещё совсем немного, пара строк осталась", либо бессознательное тело в постели, так что он смирился — свитки рано или поздно должны были кончиться. Когда это наконец случилось, Шэнь Цинцю не выходил из Бамбуковой хижины целых три дня. Адепты шептались — отсыпался. Ло Бинхэ, как верный пёс, с порога отшивал всех просителей и посетителей. На следующий вечер Шэнь Цинцю явился сам. Пришёл с очередным "полезным пособием по изгнанию демонов", остался сначала на чай, а потом и на ночь. Лю Цингэ так соскучился, что уснули они лишь под утро. Днём Лю Цингэ поддался уговорам отобедать на пике Цинцзин. Конечно же, в качестве жеста благодарности за вкуснейший чай и под предлогом восполнения его запасов — как будто Шэнь Цинцю не знал, что эту мерзкую на вкус траву Лю Цингэ держит исключительно для него. Ло Бинхэ встретил их с укором во взгляде. Точнее, на Шэнь Цинцю он смотрел так, словно в ту самую секунду рушился весь его мир, а вот в сторону Лю Цингэ зыркнул столь злобно, что у того рука сама собой дёрнулась к мечу. Готовка Ло Бинхэ славилась на весь Цанцюн. Приглашение на трапезу считалось привилегией и наградой. Все с завистью шептались о том, что счастливчики, среди которых первое место делили Юэ Цинъюань, Шан Цинхуа и с некоторых пор Лю Цингэ, не ценят своего счастья. Они ошибались. Поэтому, когда Лю Цингэ зачерпнул полную ложку даньхуатана и бестрепетно её проглотил, вкус оказался неожиданностью. Неприятной неожиданностью. Чудовищный жар опалил рот, прокатился по глотке и взревел костром в желудке. Лю Цингэ подавился, закашлялся, смаргивая навернувшиеся слёзы, и судорожно зашарил рукой по столу в поисках пиалы с чаем. Схватил, опрокинул одним движением — и словно подбросил дров в бушующее пламя. — Бинхэ, воды! В дрожащую ладонь осторожно вложили прохладный фарфор, Лю Цингэ жадно выпил — выдохнул — и нетерпеливо вырвал из чужих рук полный кувшин. Пил, пока не загасил последние угольки. Больше чая Лю Цингэ ненавидел только красный перец. Которого в даньхуатане и вовсе не должно было быть. Ло Бинхэ застыл в дверном проёме, скрестив руки на груди. Он не улыбался. Но этот взгляд Лю Цингэ узнал бы где угодно — слишком часто ему доводилось видеть подобный на лицах врагов. Тонкий фарфор хрустнул в кулаке. Значит, война.***
Ло Бинхэ начал вечно мешаться под ногами. Стоило Лю Цингэ оказаться подле Шэнь Цинцю, как тут же словно из-под земли вырастала его тень, маленькая, злобная и въедливая. Ло Бинхэ оказался неутомимым пакостником с неуёмной фантазией. Дошло до того, что спокойно провести время вдвоём они могли лишь на пике Байчжань, в личных покоях Лю Цингэ. — Ты преувеличиваешь. — Преувеличиваю? Да он сущий демон! Шэнь Цинцю отчего-то фыркнул. — Он просто ребёнок. И он ревнует. Это скоро пройдёт. — Именно поэтому ты крадёшься на встречи со мной. — Я вовсе не крадусь! — Признай, ты просто боишься, что он примется за тебя. — Вот ещё, — вскинул подбородок Шэнь Цинцю. — Я вовсе не боюсь Бинхэ. И это всего лишь маленькие розыгрыши. — Он залил мои ножны клеем, — монотонно начал вспоминать Лю Цингэ. — Как он вообще пробрался в покои — отдельный вопрос. Мне пришлось отчищать лезвие, а ножны заменить. Сунул рыбные потроха в сапоги. Это были мои любимые сапоги, слышишь, Шэнь Цинцю? Подсыпал зудящий порошок в мою одежду — самое ужасное собрание, на котором мне пришлось сидеть. И вообще, неужели Юэ Цинъюань всегда столько разглагольствует? Не думаю, что сводный отчёт о нуждах пиков должен длиться так долго. Плечи Шэнь Цинцю, отвернувшегося в самом начале обличительной речи, подозрительно подрагивали. — К еде и питью у тебя я уже не прикасаюсь, более того — вынужден проверять всё, что собираюсь съесть и в других местах. Слух о вшах — считаешь, я не знаю, кто его распустил? Му Цинфан лично заявился ко мне. А ведро с помоями? Что он туда добавил? Вонь до сих пор не удалось вывести. Смешно тебе? Шэнь Цинцю обернулся. Губы у него были сжаты в твёрдую линию, но глаза смеялись. — Прости. Но это правда смешно. Обещаю, я с ним поговорю. — Иначе с ним поговорю я. Шэнь Цинцю хихикнул. — Этого мы допустить не можем.***
По-видимому, разговор действительно помог, и всё вернулось на круги своя. Лю Цингэ вздохнул с облегчением. Потянулись две прекрасные недели: они вновь начали завтракать и ужинать вместе, вечера посвящая тихим чаепитиям в роще у хижины Шэнь Цинцю. Ло Бинхэ исчез из поля зрения. А потом пришли кошмары. Лю Цингэ вообще редко видел сны. Если и доводилось, он их не запоминал. Стоило открыть глаза, и картины, привидевшиеся ночью, истаивали клочьями тумана, изредка оставляя смутные впечатления. Кошмары ему и вовсе никогда не снились. Первые несколько раз он вырывался из сна с бешено колотящимся сердцем, вспотевшими ладонями и мечущимися от ужаса мыслями в голове. Стоило лечь снова — и до утра его больше ничто не беспокоило. Через несколько ночей кошмары участились. Он подскакивал по нескольку раз и никак не мог отдышаться. Не помогали ни медитации, ни прогулки, ни дурацкий невкусный чай Шэнь Цинцю. Его тянуло куда-то, беспокойство настойчиво зудело под кожей, вынуждая ходить из угла в угол, словно зверя в клетке. Наступила ночь, когда он запомнил каждую деталь, пережитую во сне. Всё казалось настолько реальным — он свалился с постели и в ужасе уставился на свои ладони (чистые и сухие), до сих пор чувствуя запахи, не в силах выбросить из головы истошные вопли, — что он едва сдержал порыв немедленно отправиться к Шэнь Цинцю, удостовериться, что тот в порядке. День ото дня становилось хуже: всё труднее было отличить сон от яви. Спасение было в Шэнь Цинцю — рядом с ним навязчивые видения отступали. До поры до времени. — … проснись! Лю Цингэ вскочил, хватая воздух пересохшим ртом. Кричал? Сердце в груди стучало так, словно готово было пробить клетку рёбер и выскочить на волю. Левая щека горела, в ушах грохотала кровь, а перед глазами всё ещё стояла привычная уже картина — Шэнь Цинцю, искалеченный и окровавленный, испускающий последние хриплые вздохи на его руках. — Цингэ? Он повернул голову так резко, что в шее что-то хрустнуло и на мгновение потемнело в глазах. Шэнь Цинцю, встревоженный, восхитительно живой и невредимый, сидел рядом, придерживая его за плечи, и напряжённо всматривался в его лицо. — Ты не просыпался. Лю Цингэ попытался ответить, но голоса не было. Слова тоже разбегались — сложные, бессмысленные, ненужные сейчас. Важно было только одно — обхватить Шэнь Цинцю руками, прижать как можно ближе, чувствовать, как он дышит, судорожно обнимая в ответ. Лю Цингэ знал одно: здесь замешан Ло Бинхэ. Он мог бы вытрясти из мелкого демона душу, но Шэнь Цинцю… Что ж, им придётся поговорить, и поговорить так, чтобы Ло Бинхэ остался жив. Решено — после Собрания Союза Бессмертных. И лучше бы Ло Бинхэ прекратить, как бы он это ни делал.***
Ло Бинхэ мёртв. Шэнь Цинцю убит горем. Он спрятался ото всех, лелея свою потерю. Забросил своих учеников, свою любимую библиотеку. Он словно превратился в призрака: все о нём знают, рассказывают шёпотом истории, держатся как можно дальше, а при случайных встречах отводят взгляд. Словно он прокажённый. Лю Минъянь сказала, что так другие проявляют почтение к его утрате. Всё это глупость. Лю Цингэ не был силён в сочувствии, но уверен — сейчас Шэнь Цинцю не стоит быть одному. Хватит, и так уже прошёл месяц. Достаточно. Он его знает: дай Шэнь Цинцю волю, тот сам себя похоронит. Шэнь Цинцю его приходу был не слишком рад. Но и не выгнал. Впрочем, словно бы и внимания особо не обратил: сидел на полу у постели (будто свалился без сил и не смог встать), с пустым выражением лица глядя в одну точку на стене. Одежда измята, волосы — тусклые и грязные. Когда Лю Цингэ взял его ладони, вздрогнул от того, какие они ледяные. Но страшнее всего было другое. Шэнь Цинцю молчал. Лю Цингэ его выкупал. Расчесал волосы. Сменил бельё на постели. Уложил в кровать и улёгся сам. Не вместе, но так, чтобы поделиться теплом и разбудить от кошмара, если придётся. Шэнь Цинцю долго лежал рядом, повернувшись спиной. Дышал размеренно, но с каждым вдохом всё более неровно, а потом подкатился боком, вжался лицом в плечо. Лю Цингэ никогда не любил Ло Бинхэ. Да и ни к одному своему ученику он особо не был привязан. Он не понимал и, наверное, никогда не поймёт, но быть рядом с Шэнь Цинцю — это он может. Утром Шэнь Цинцю сказал всего два слова. От обречённости, от какой-то непоколебимой уверенности в его голосе Лю Цингэ пробрало морозом. Два слова. — Он вернётся. Когда это произойдёт, Лю Цингэ будет готов. А пока жизнь продолжается.