Некоторые знаменательные события из истории Бакардии

Несмотря на свою открытость новым веяниям и тесные связи со многими государствами Европы, Бакардия и по сей день во многом остается страной-загадкой. Не существует среди историков единого мнения о том, кто такие бакардийцы и когда именно заселили они территорию вокруг Боденского озера, захватывая со временем окрестные земли вплоть до долины Рейна, который стал для них естественной границей на западе; на востоке же им принадлежит почти половина Бакардийского плато, которое называют также Баварским, и часть горной цепи, отделяющей их от австрийских владений. Некоторые ученые высказываются в пользу теории, будто бакардийцы — близкие родственники кельтов, потомки которых ныне населяют Швейцарскую конфедерацию; противники этой версии настаивают на том, что народ этот, подобно мадьярам, переселился некогда в Европу из далеких азиатских степей, но продвинулся на этом пути дальше своих венгерских собратьев, облюбовав для жизни живописные долины у подножия Альпийских гор. Автор этих строк не берется подтверждать или опровергать ни одно из этих утверждений, однако выражает надежду на то, что со временем эта тайна получит свое разрешение, чему поспособствует усердный труд ученых в открытом несколько лет назад милостью Его Величества Юлия I специально для этой цели Институте Археологической Науки. Не подлежит, однако, сомнению, что первые признаки государственности бакардийцы проявляли уже на рубеже VII–VIII веков нашей эры; примерно в то же время на их территорию проникло христианство, чьему распространению способствовал Рудигер I, первый в славной череде бакардийских королей. Его сын Хугольд Благонравный объявил христианскую религию лучшей и милосерднейшей из всех существующих, повелев всем своим подданным принять крещение, и почти не встретил сопротивления этому своему решению — лишь несколько мелких горных кланов продолжали еще какое-то время исповедовать язычество, и по сей день на месте их поселений можно увидеть сохранившиеся в неприкосновенности капища с остатками идолов и следами ритуальных костров. Но и они со временем склонились к тому, чтобы отринуть своих древних богов и обратиться в христианство — примечательно то, что никто не принуждал их к этому силой, и заслуга их обращения лежит на одних лишь миссионерах, которые готовы были рисковать жизнью, чтобы добраться до затерянных в горах деревень и вести там свою проповедь. Так или иначе, Кристиан II в своих посланиях Папе Стефану VIII с полным правом мог назвать своих подданных «вернейшими из слуг Вселенской Церкви». Несмотря на несомненное миролюбие и гостеприимство по отношению к тем, кто приходил к ним с миром, свою свободу и независимость бакардийцы на протяжении всей своей нелегкой истории были готовы отстаивать до последней капли крови. Никто не мог отказать им в мужестве и самоотверженности, с которыми они вставали на защиту своей родины. Когда последний из потомков Рудигера I, Альбрехт II, скончался, не оставив наследников, Габсбурги заявили о своих правах на бакардийский престол, пользуясь тем, что одна из сестер Альбрехта уже несколько лет была замужем за племянником Леопольда III. Бакардийские дворяне встретили эти претензии с единодушным возмущением. «Чужого короля не будет над нами, — заявили они на съезде в Буххорне, — пока не будем все мы, как и дети наши, и внуки, лежать в земле». Начавшаяся война длилась долгих четыре года, пока в решающем сражении у Линдау Габсбурги не оказались разбиты бакардийским войском под предводительством Рудольфа Хайлигенберга, получившего в народе прозвище «Заступник». Этот выдающийся человек не мог похвастаться богатством или большой родовитостью, однако благодаря своим военным талантам, сопряженным с большой отвагой и хладнокровием, выдвинулся на первые роли среди бакардийских дворян; пораженные его способностями, они единодушно избрали его своим командиром, а затем с восторгом приветствовали его решение короноваться в Буххорне под именем Рудольфа I. Он стал основателем новой династии, и потомки его по сию пору занимают трон Бакардии. Примечателен и еще один знаменитый эпизод, связанный с битвой при Линдау, но первая роль в нем принадлежит отнюдь не особе королевской крови. В сражении было взято в плен несколько сотен габсбургских солдат; их заперли в подвалах местного замка и ненадолго оставили в покое, однако тем же вечером, празднуя победу, бакардийские воины впали в крайнее исступление и подчинились порыву жестокости, вознамеревшись перебить всех пленных без всякой пощады. Никто не захотел или не решился остановить их, кроме одного из командиров, который опомнился вовремя и встретил кровожадную толпу на ступенях церкви. Угроза быть растерзанным не испугала его; без всякого оружия, с одним лишь распятием в руках он встал возле дверей, именем всех святых заклиная бакардийцев отступиться от своего ужасного решения. Несколько летописцев оставили описания этой сцены, и все они сходятся на том, что голосом этого человека в тот момент говорил сам Господь, а кое-кто из них уверяет даже, что несколько ангелов сошли тогда с небес, чтобы встать за его спиной. Ему удалось усмирить бушующую толпу — тронутые его речами, солдаты бросили оружие на землю, и пленные оказались спасены. Среди них был и злосчастный племянник Леопольда, раненый в сражении — признательность, которую он испытывал к своему избавителю, сильно облегчила последовавшие переговоры о мире. Донесли о случившемся и Рудольфу. Он вызвал своего славного подданного и спросил, какой награды тот считает себя достойным. — Знать, что все эти несчастные смогут вернуться к своим родным — вот лучшая награда для меня, — ответил этот человек, не смущаясь. Рудольф был до глубины души поражен его словами и заметил: — Вот слова истинно благочестивого человека! Как же тебя зовут? — Хуго, сын Гервальда, — ответил тот все так же скромно. — Тебе будут пожалованы земля и титул, — объявил Рудольф под одобрение всех присутствующих, — а также место в моем совете. Хуго, ничуть не возгордившись, сказал лишь, что он будет рад служить своему повелителю. С тех пор он, а затем и его потомки стали верными сподвижниками правящей династии; отпрыски его славного рода живы и по сей день. Сам Хуго был причислен к лику блаженных, а собор Линдау и сейчас украшен поражающей своими размерами фреской, изображающей его подвиг; средства для ее создания предоставили не только сами Гервальдены (со временем их родовое имя несколько изменило свое звучание, и в наши дни представители этого почтенного семейства известны как Джеральдины), но и австрийская императорская семья, не забывшая о великодушии, которое проявил в трудную для них минуту один из их врагов. Следующее примечательное событие в истории Бакардии, которому нам хотелось бы посвятить несколько строк в этом очерке, случилось три столетия спустя после битвы при Линдау и оказалось связано с религиозными войнами, потрясавшими в то время Европу. С распространением учения Лютера многие из бакардийцев приняли его как истинное, хотя большая часть населения оставалась верна католической религии. Сосуществование приверженцев двух ветвей христианства было более или менее мирным до того момента, как король Людвиг II, оставшийся в памяти народа как Отступник, объявил о своем переходе в лютеранство, предписав сделать то же самое и всем своим подданным под угрозой немедленной кары. Это решение, необдуманное и опрометчивое, раскололо страну надвое, положив начало долгой междоусобице, которая продолжалась почти два десятка лет и полностью разорила бакардийские земли. Людвиг был убит в одном из сражений, его сыновья-подростки погибли от рук одного из фанатичных католиков, прокравшегося к ним под видом слуги, а на оставшийся свободным бакардийский трон стали претендовать швабские князья, вероломно вторгнувшиеся в Бакардию, когда стало ясно, что противоборствующие стороны достаточно ослабли, чтобы быть не в состоянии противиться этому. Никогда еще бакардийцы не были столь близки к тому, чтобы навсегда утратить свою независимость, однако Провидение смилостивилось над ними, послав им того, кому суждено было не только спасти, но и заново объединить страну. Будущий король Фердинанд V в других обстоятельствах едва ли смог бы претендовать на престол. Он был одним из побочных потомков Рудольфа I, что не помешало ему унаследовать лучшие качества своего прославленного предка: отвагу, рассудительность, горячую любовь к родной земле, но главное — удивительный дар убеждения. С огромным трудом ему удалось созвать предводителей враждующих сторон, чтобы объявить им о той опасности, которая нависла над их родиной. Он предложил им забыть о религиозных разногласиях перед лицом общего врага, который грозил навсегда отобрать их свободу; впервые за много лет на бакардийской земле прозвучали слова о всеобщем равенстве перед Богом, для которого нет никакой разницы, молятся ли ему на латыни или на любом другом языке. После долгих увещеваний Фердинанду удалось призвать своих будущих соратников к здравомыслию и вселить в их сердца воодушевление — результатом стало единодушное сопротивление, которое они оказали баденским захватчикам спустя несколько месяцев. Битва, состоявшаяся на берегу Дуная, стала триумфом бакардийских войск и одновременно окончанием разорительной междоусобной войны. Никто не стал оспаривать стремление Фердинанда занять трон, и первым из законов, вышедших из-под его пера, стал Эдикт о веротерпимости, провозгласивший равенство прав католиков и протестантов. С тех пор, хоть представители бакардийской королевской семьи и остаются католиками, никто из последователей прочих христианских учений не подвергается никакому притеснению; наказанию подлежит лишь насильственное обращение в какую бы то ни было веру, что является прямым нарушением данного нам Богом права на свободу совести. В остальном же можно сказать, что с тех пор в Бакардии царит истинный религиозный мир — именно он, не в последнюю очередь, был залогом того, что Фердинанд и его потомки справились с разрушительными последствиями войны и вновь привели страну к процветанию. Пра-правнук Фердинанда, Виктор III, не зря получил прозвище «Блистательный». Свое пристрастие к пирам и роскоши он соединял с недюжинным государственным умом, который позволил ему провести в кратчайшие сроки несколько весьма благоприятных для страны реформ. Желая запечатлеть свое правление в памяти будущих поколений, он инициировал грандиозное строительство королевского дворца, долженствовавшего стать достойным соперником знаменитому Версалю. Можно сказать, что в своем стремлении Виктор III достиг успеха — пусть резиденция бакардийских королей уступает размерами своему французскому «сопернику», однако может поспорить с ним изяществом и богатством внутреннего убранства. Дата окончания строительства совпала с очередной годовщиной битвы при Линдау, и масштаб устроенного королем праздненства, как говорили, был столь велик, что около двух недель кряду по ночам в Буххорне из-за огней множества факелов и фейерверков было светло, как днем. Отличался король большой любовью к драгоценностям, за что его до сих пор поминают добрым словом в семьях бакардийских ювелиров: за время его правления они создали множество прекрасных изделий, многие из которых заслуживают того, чтобы называться произведениями искусства. Самые замечательные из них — большой королевский венец и брошь «Флорентийская роза», состоящая из нескольких десятков камней разных форм и цветов и заказанная специально ко дню рождения королевы Августины. К сожалению, во время пожара двадцатилетней давности, сильно повредившего крыло дворца, где располагается сокровищница, брошь была утеряна. Мы можем узнать, как она выглядела, лишь взглянув на парадный портрет королевы. Одно омрачало последние годы царствования Блистательного короля — его старший сын Рудигер обладал буйным и несдержанным характером и был более, чем кто-либо, склонен к пьянству, кутежам и бесчинствам, которые не раз делали его имя замешанным в различных скандальных историях. До некоторого времени престарелый король полагал, что наследник образумится и станет уделять больше внимания делам государства, однако Рудигер не оправдал его ожиданий, и чаша терпения Виктора III оказалась переполнена. На тайном совещании королевского кабинета король объявил о своем решении внести изменения в порядок престолонаследия: специально для этого им был подготовлен специальный эдикт, предусматривавший возможность правящего короля составить так называемое Особое приложение к своему завещанию, отрешить от власти прямого наследника и назначить любого другого из членов королевской семьи, без различия пола и возраста. Рудигер узнал о новом эдикте лишь после смерти отца, когда было объявлено, что на престол взойдет Альбрехт, второй сын Виктора III, человек весьма рассудительный и богобоязненный. Попытка Рудигера оспорить отцовское решение и поднять бунт в войсках окончилась неудачей, опальный принц был арестован и отправлен в отдаленный замок на берегу Дуная, где умер спустя два года от болезни, вызванной его неуемным и распутным образом жизни. Его пример остается печальным уроком всем тем, кто, вовсю пользуясь своими правами, пренебрегает сопряженными с ними обязанностями; печальная судьба Рудигера, в юности демонстрировавшего недюжинные таланты и растратившего их впустую, стала основой для сюжета романа «Все или ничего», опубликованного в 1846 году и ныне выдерживающего третье издание. Царствование Альбрехта было спокойным и лишенным потрясений, несмотря даже на то, что на него пришлась революционная буря в соседней с Бакардией Франции. Известия о казни королевской четы и о разгуле террора в Париже поразили Альбрехта в самое сердце, и до конца своих дней он, некогда планировавший обширные реформы, выказывал недоверие любым новым веяниям и идеям и даже страх перед ними; дошло до того, что он законодательно запретил в Бакардии опыты с электричеством, полагая их исходящими от дьявола. В то же время он распорядился, чтобы в Бакардии оказывали радушный прием французским эмигрантам, вынужденных оставить родину в страхе лишиться жизни; многие из них в то время породились с бакардийскими дворянскими семьями. Альбрехт отказался от идеи уничтожить революцию силой оружия и не присоединился к Пруссии и Австрии в борьбе с Первой Республикой. «Бунтовщики льют достаточно крови, и я не хочу умножать ее количество», — сказал он в беседе с австрийским послом. Кто-то из его приближенных рассказывал, что каждый день, отходя ко сну, король истово молился о ниспослании революционерам здравомыслия, которое открыло бы им глаза на творимую ими жестокость, и милосердия, которое побудило бы их навсегда отказаться от нее; к сожалению, он не дожил до восстановления династии Бурбонов на французском троне, отдав Богу душу вскоре после установления во Франции власти Бонапарта. Бакардийский трон занял единственный сын Альбрехта Винцент, и он, к сожалению, не разделял миролюбивых взглядов своего отца. Он охотно принял предложение вступить в коалицию и объявил Франции войну; к сожалению, перед принятием этого решения он не оценил реальное состояние бакардийской армии, которое было отнюдь не лучшим. Устаревшее вооружение и недостаток личного состава ничуть не умалили той храбрости, которую бакардийцы проявили при Аустерлице — по признанию самого Наполеона, он редко бывал свидетелем подобного бесстрашия. Старший из сыновей короля, Михель, лично повел своих солдат в атаку и получил ранение, которое в итоге стало для него смертельным, но наотрез отказался оставлять поле боя, пока не стало ясно, что поражения не избежать. Разгром войск коалиции предопределил дальнейшую судьбу Бакардии: когда французские войска вступили в Буххорн, Винцент под угрозой собственного низложения подписал союзный договор с Бонапартом. Вплоть до реставрации Бурбонов Бакардия превратилась фактически в провинцию Франции, и бакардийские войска были вынуждены воевать на стороне Наполеона. В последовавших войнах Винцент потерял второго сына, Людвига, погибшего при Ваграме; впрочем, по признанию современников, это известие мало задело короля, в последние годы своей жизни показывавшего явные признаки помешательства. Известно, что он, отец пяти сыновей, вслух высказывал сожаления о том, что у него нет ни одной дочери, дабы предложить ее в жены Бонапарту и тем самым задобрить тирана; по свидетельству вице-канцлера Леонарда фон Равенсбурга, в беседе с новым наследником трона, Фердинандом, король поставил ему в упрек, что тот не родился девочкой. Несмотря на ужас, который Винцент до конца своих дней испытывал перед персоной Наполеона, поражение и ссылка последнего стала для него потрясением, словно погиб его близкий друг. После окончательного восстановления монархии во Франции несчастный король прожил недолго, оставив престол Фердинанду, который на тот момент был совсем юн — он едва перешагнул установленную законом грань совершеннолетия монарха, равнявшуюся в то время шестнадцати годам. Но возраст отнюдь не стал Фердинанду помехой в его начинаниях, и его правление, пусть недолгое, стало временем расцвета Бакардии. Фердинанд отличался большой любовью к античной эпохе и неоднократно повторял, что созерцание греческих и римских скульптур помогает ему прийти к внутренней гармонии даже в минуты смятения и неистовства. Его заветной мечтой было привнести эту гармонию и в государственное устройство; со всем возможным пылом он взялся менять уклад жизни в стране, не обделяя вниманием ни материальную, ни духовную его сторону. При нем была построена первая в Бакардии железная дорога, учреждены торговые и акционерные общества; была пополнена коллекция Галереи Искусств, впервые открытой для посещения широкой публикой; реформирован государственный совет и система министерств, дабы уменьшить бюрократию и, по выражению самого короля, «привести наше правительство к служению общественному благу». Разумеется, он не мог делать все это в одиночку, хоть и говорил неоднократно, что спит иногда по часу или два в сутки; с его именем неразрывно связано и другое имя, принадлежавшее его верному соратнику и фавориту — имя Франца (или, как он сам себя называл на английский манер, Франсиса) Джеральдина. Далеким предком Франца был тот самый Хуго Гервальден, спасший пленных австрийцев после битвы при Линдау; но если выдающиеся качества Хуго никем не подвергаются сомнению, то вокруг персоны Франца до сих пор ведутся ожесточенные споры. Консервативно настроенные историки склонны считать его авантюристом, пользовавшимся доверием и расположением короля для удовлетворения собственных корыстных интересов, однако мы не можем не заметить, что состояние семьи Джеральдинов не претерпело больших изменений во время правления Фердинанда, а стремительно богатела в эти годы лишь сама Бакардия. Сейчас мы можем прийти к выводу, что персона Франца была излишне демонизирована его противниками, которых у него было немало; именно от этих людей исходили скабрезные слухи об отношениях короля и его сподвижника, которые, конечно же, не находили никакого подтверждения, но изрядно подпортили репутацию Франца в глазах жены Фердинанда, королевы Агнессы. Она стала инициатором его падения после внезапной смерти короля от воспаления легких — только чудом избежав обвинения в отравлении монарха, Франц был снят со всех постов и отправлен в свое поместье без права появляться в столице. На его детей, впрочем, опала не распространилась — когда его сыновья один за другим изъявили желание поступить в королевскую гвардию, никто не стал чинить им препятствий. Они живы и по сию пору, но, к сожалению, не предпринимают никаких попыток очистить имя своего отца, умершего в безвестности. Фердинанд умер рано, когда его единственному сыну, Поликсену (король ввел при дворе недолгую моду называть детей в античном духе), было всего семь лет. Поликсен был коронован десять лет спустя, до того времени страной на правах регента управляла его мать. Она высказывала желание идти дальше по тому благоприятному пути, что наметил ее муж, однако свернула самые амбициозные из его проектов — например, была остановлена масштабная реконструкция королевского дворца, который был частично перестроен в более скромном духе уже в царствование ее сына. Нельзя не отметить, что Агнесса пользовалась в народе большой любовью, так как неоднократно подчеркивала свою обеспокоенность судьбой простых подданных и вкладывала большие средства в благотворительность. Многие опасались, что она не пожелает уступать престол сыну, когда тот войдет в возраст, но она проявила редкостное благоразумие и, по словам очевидцев, в день совершеннолетия Поликсена лично подвела его к трону, дождалась, пока тот сядет, а затем безмолвно заняла положенное ей место за его плечом. Новый король, впрочем, не забывал о заслугах своей матери и выказывал ей свое почтение и уважение до самой ее смерти. Будучи правителем, Поликсен неоднократно демонстрировал и политическую хватку, и государственный ум, и, что немаловажно для любого монарха, умение находить компромисс между желаемым и действительным. События 1848 года не обошли стороной и Бакардию, однако король, поняв, к чему может привести как излишнее попустительство, так и излишняя жестокость, согласился уступить некоторым требованиям волнующегося народа: частично снизить налоги и созвать первый бакардийский сейм, собираемый на основе достаточно либерального ценза. Решения этого сейма носили исключительно консультативный характер, однако король неоднократно показывал, что прислушивается к ним — эти меры, в сочетании с принятой амнистией для бунтовщиков (кроме выданных ими самими семерых зачинщиков, которые вскоре были приговорены к смерти и повешены), помогли королю восстановить доверие своего народа. Революционные потрясения обошли Бакардию стороной, дали ей возможность жить в мире и спокойствии, но это вовсе не способствовало смягчению неуступчивого бакардийского характера, не делало страну легкой добычей для тех, кто намеревался прибрать ее к рукам. Спустя несколько лет после того, как объединенная Германия одержала победу в войне с Францией, князь Бисмарк лично явился ко двору Поликсена, дабы убедить его, что лучший путь для Бакардии — вхождение в состав новой империи. Он рассыпался в любезностях, уверяя, что чаяния всех немцев устремлены лишь к созданию Германского государства; несомненно, бакардийцев он также относил к немцам, ошибочно полагая, что некоторое родство языков (хотя точное происхождение бакардийского не установлено до сих пор) дает ему на это право. За своего отца ответила единственная дочь короля, всегда отличавшаяся гордым нравом и острым языком: — Я не сомневаюсь, князь, что чаяния немцев известны вам лучше, чем кому-либо из живущих. Но знание о чаяниях бакардийцев я оставляю за собой. Никогда они не желали быть частью чего бы то ни было, и свою суверенность были готовы защищать, пока последнего из них не убьют. Боюсь, бакардийцы никогда не перестанут быть бакардийцами, а Бакардия никогда не станет провинцией Германии. После такого ответа Бисмарку ничего не оставалось, кроме как уехать ни с чем; может быть, он готов был начать войну, но в числе близких союзников Бакардии в то время числилась Австро-Венгерская империя, вступать в противоречия с которой ему в то сложное время было отнюдь не с руки. Пришлось ограничиться подписанием союзного договора, который накладывал на Бакардию определенные обязательства в случае начала войны, но благодаря ловкости бакардийских дипломатов все его формулировки были составлены так расплывчато, что королевство и по сей день считается страной, придерживающейся строгого нейтралитета в противостоянии великих держав. Многие полагали, что Поликсен воспользуется своим правом составить Особое приложение, дабы в обход существующей традиции престолонаследия возвести свою дочь на трон, однако этому помешало ее слабое здоровье, не так давно вынудившее ее покинуть Бакардию и отправиться на продолжительное лечение. Оглашение королевского завещания после смерти Поликсена не принесло стране никаких сюрпризов — на трон взошел его двоюродный брат Юлий, сын младшего брата Фердинанда. Он правит страной и ныне, пользуясь всеобщей любовью и уважением; в заключение своего очерка автор этих строк изъявляет надежду, что правление его будет столь же долгим и счастливым, как правление его предшественника.