Up to no good

У Джеймса Поттера есть три верных друга и любящая девушка, раздражающая привычка ерошить себе волосы и играть с ещё в школе стащенным снитчем, домашняя библиотека, куда он ходит искать новые заклинания и где в итоге остаётся отсыпаться после заданий Ордена, и талант переворачивать всё с ног на голову вокруг себя. Чего у Джеймса нет, так это: — ...никакого умения придерживаться разработанного плана, никакого уважения к старшему в отряде, полное непослушание прямых приказов! — шумит Пруэтт. Обстановка в помещении унылая, поэтому Джеймс улыбается как можно развязнее и лениво ерошит волосы почти без перерыва. Они вернулись с задания, они успешно его выполнили, и они живы — и всё же нужно было разбудить весь дом и заставить присутствующих членов Ордена слушать в четыре утра, какой он, Джеймс: — ...садист! — Отвечаю добром на добро, — тут же вставляет Поттер нагло. По комнате проходит недовольный шёпот. Они не раз это уже обсуждали. — Это не было необходимостью!.. — В ситуации, когда либо ты, либо тебя, я не собираюсь ждать, когда противник соберётся с силами, чтобы умереть в честной битве. — О, битва была вполне честной, вот только то, что ты устроил после, было ничем иным, как пыткой! — Они бы сделали с нами то же самое, будь у них возможность! — Джеймс оставляет в покое волосы и поправляет очки. Тонкая дужка покосилась в драке, и они никак не хотят сидеть на носу ровно, поэтому и мир перед глазами слегка искривляется влево. — Это не значит, что мы должны пытать их в ответ! Ты же наслаждаешься тем, что делаешь. Не опускайся до их уровня, Моргана тебя забери! Джеймс щурится, мир становится слишком резким и съезжает ещё немного в сторону. — Да ладно? Только не нужно записывать в благородство занудство, следование правилам, которые соблюдает лишь одна сторона, и страх перед тем, что нужно сделать! — три вещи, которые Джеймс ненавидит больше всего. — Ты называешь меня трусом?! Они спорят и спорят, с кухни пахнет кофе, и Сириус Блэк демонстративно зевает на диване. Всё заканчивается тем, что Джеймса за шкирку и чуть ли не пинком выпроваживают из дома в розоватый весенний рассвет и захлопывают за ним дверь, приказывая больше тут не появляться, потому что, видите ли, с такими союзниками и враги не нужны. Он свободно вдыхает полной грудью и кутается в мантию, не спеша уходя от дома. Сириус и Лили появляются минутой позже. Он смеётся, хлопает Джеймса по плечу и совсем не выглядит сонным, Лили улыбается, как солнышко, и в руках у неё — чашка дымящегося кофе, которую она протягивает Джеймсу. Он греет о чашку руки, пьёт кофе маленькими глотками и думает, что завтра сделает Лили предложение, потому что женщины идеальнее ему не найти. Ещё минутой позже появляется Питер, мелко дрожит от холода и предвкушения. Согревшийся Джеймс отдаёт кофе ему. — Так мы уходим? — спрашивает Питер, парадоксально восторженный. — И куда мы уходим? — добавляет Сириус. Джеймс усмехается, ждёт, когда Питер допьёт, и думает. — Пока пойдём ко мне домой, потом придумаем, что делать. Питер оставляет на земле пустую чашку, и они аппарируют. На самом деле Джеймс совсем не испытывает наслаждения от чужой боли — ну разве что чуть-чуть. Просто страх — это весело, а у него есть чувство юмора. Вывернутый наизнанку человек — это смешно, дать кому-то пощёчину его же оторванной рукой — забавно, а залезть кому-то в голову и заставить пережить худший кошмар наяву — уморительно. В Джеймсе смешиваются злость и веселье, когда он думает обо всей этой войне — о том, что сын маггла придумал себе смешное имя и вещает что-то о чистоте крови, а все эти кретины из древних родов смотрят ему в рот. У Джеймса куда больше прав назваться тёмным лордом, и именно поэтому он так старательно и не спеша уничтожает его последователей — из чувства собственного превосходства. Это довольно высокомерно, но они не заслужили ничего лучше. — Давай посмотрим, — шепчет он доверительно неподвижно сидящему человеку в серебряной маске, сквозь которую видно только в ужасе бегающие глаза, — насколько чистая у тебя кровь. — Обычная красная, — разочарованно вздыхает Лили, когда Джеймс перерезает лихорадочно бьющуюся артерию и она вытекает прямо к её ногам. У Лили, в отличие от моралистов из Ордена, есть силы, чтобы сделать необходимое. Лили выкрикивает "Круцио!" раньше, чем противник успеет договорить слово "грязнокровка". Лили применяет тёмную магию так хорошо, что, оставляй она пожирателям их грязные языки, они могли бы выразить восхищение. Лили хрупкая, как цветочек, не может разбивать кулаки о лица своих врагов, поэтому однажды приносит ящик с маггловским оружием — чем приводит Сириуса в неописуемый восторг. «Если вы считаете магглов слабыми, повторите это со свинцом в голове», — но только когда у неё есть настроение. Лили тоже не понимает всех его шуток: она называет их ребячеством и говорит, что пора повзрослеть и перестать тратить силы на игры. Впрочем, в том же самом она укоряла членов Ордена. — Пока мы рыцарствуем и соблюдаем законы, Пожиратели будут уничтожать таких, как я, а потом примутся за людей, как мои родители, — говорит она твёрдо и холодно, и кто-то сокрушённо качает головой, мол, где же та милая девочка с Гриффиндора? Джеймс считает, что они слепые. У Лили самая добрая улыбка, что он видел, самые тёплые объятья и нежные руки. Когда Сириус покупает маггловский виниловый проигрыватель, она радуется чему-то, пропадает на день и возвращается с коробкой пластинок. Она учит Сириуса и Питера танцевать, и это совершенно нелепо, потому что первый двигается, как пьяный гиппогриф, второй неуклюж до смешного, но им весело. Лили делает Римусу какао после полнолуний и, собрав волосы в небрежный пучок, варит зелья, всегда следит, чтобы у них было много заживляющих настоек для разных видов ран, и никогда не следует рецепту в точности. — Но тут сказано, сначала добавить кровь саламандры, а потом… — замечает Джеймс, заглядывая в котёл. Лили, сосредоточенно мешая медленно набирающее цвет зелье, дёргает плечом, заставляя отойти назад, — Северус говорил… — Ох, Се-е-еверус!.. — тянет Джеймс и скрещивает руки на груди. — Если бы я не знал, каким жалким он был, я бы начал ревновать. Лили не реагирует, пока не помешивает зелье ещё пять раз по часовой стрелке, и только после этого поворачивается, чтобы демонстративно закатить глаза. — Он был моим другом, — напоминает она, подчёркивая последнее слово. — Он собирался стать Пожирателем Смерти. — Но не успел! — быстро вставляет в разговор Сириус. Лили вздыхает. — И поэтому твоя ревность выглядела бы ещё более нелепой. Он мёртв… — Джеймс хочет возразить, но Лили, всё ещё раздражённо поджимающая губы, бросает на него лукавый взгляд, — а ты живой, и я тебя люблю. Она смазанно целует его губы, ерошит волосы и ловит зависший над ухом снитч. Зелье должно кипеть двадцать минут, поэтому Лили уходит из комнаты, оставляя Джеймса в блаженном ступоре. Снитч заколдован так, чтобы открыться через несколько минут в её руках и выронить в них обручальное кольцо, и мысли у Джеймса мечтательно-нервные. Сириус приподнимается на диване и смеётся над его выражением лица. Сириус вызывает на дуэли всех подряд. — Я буду решать проблемы, как представитель благородного рода Блэков, — заявляет он надменно, рассекая палочкой воздух в дуэльном приветствии. Джеймс каждый раз не успевает ему напомнить, что он ненавидит род Блэков и свою к нему принадлежность. Впрочем, заканчивается всё всегда одинаково: Сириус сжигает всё к чертям. Огонь его завораживает — огонь и громкие звуки. Пламя льётся из его палочки, такое же гибкое и обманчиво послушное, как вода. Сириус любит ночные вылазки, потому что тогда всё становится красочнее, рыжие искры разлетаются в чёрном воздухе, и глаза болят и слезятся от жара, но Сириус смотрит, как всё горит, будто не в силах отвести взгляд. Огонь отражается в карей радужке, тени пляшут на бледном лице, вытачивая скулы, и лавой разливаются по заломам на кожаной куртке. Римус рассказывал из маггловских книг, что Сириус — тот, что на небе, — это огромный горящий шар, куда ярче и горячее солнца. Он решает соответствовать. — Маменька мне как-то сказала, — сообщает он Пожирателю, и его голос плавится едким сарказмом, — что сжигать надо всяких уродов. А я очень послушный сын. Сириус ухмыляется криво и зло и толкает противника лицом в огонь. Если Джеймс находит в Тёмном лорде что-то мрачно-смешное, то Сириус его и его последователей — ненавидит. Ненавидит чистой, раскалённой, как ядро звезды, ненавистью — потому что вся его семья верит в эту чушь, и он тоже должен был бы. Сириус ненавидит свою «чистую» кровь и фамилию не меняет, только чтобы как можно сильнее её запачкать. Он не носит мантию, повязывает на запястье гриффиндорский галстук, пользуется маггловским оружием (одно слово «огнестрельный» радует его неимоверно) и уходит пить в маггловские бары, откуда иногда притаскивает новые пластинки, плакаты и — однажды — мотоцикл. Сириус неосторожен. Постоянно обжигается своим огнём, падает с мотоцикла на крутых виражах и путается в ногах, когда внезапно видит Римуса. — Ты мог бы ездить медленнее, — замечает он, когда Сириус приходит в порванных сбоку джинсах в пыльной крови и вытягивает вперёд разодранные ладони. Римус наносит на них заживляющую мазь и укоряет Сириуса, просто чтобы не молчать. Ездить медленнее он всё равно не будет. Ему нравится оглушающая музыка и рёв ветра в ушах, без которых он услышит свои мысли. Внутренний голос, как сломанный, твердит то о самоубийстве (нацепить на себя столько волшебных фейерверков, сколько он сможет поднять, и заявиться в логово Волдеморта), то о том, чтобы поцеловать лучшего друга. Иногда он уходит бродяжничать по городу в своей анимагической форме. Он выглядит совершенно диким, но куда добрее, чем в человеческом облике, и почему-то грустнее. Маленькие дети, к ужасу родителей, его любят. Они гладят его и треплют уши, и он подставляет почесать живот. От предложенных сосисок вежливо отказывается. Пару раз Лили приходится забирать его из маггловского приюта для собак, куда его отправляют ответственные граждане. Сириус, выбегая за ней, радостно машет хвостом и лижет ей руки. — В этих клетках ужасно тесно, — жалуется он после. — Давайте заберём оттуда всех собак? Спрашивает он это почему-то у Римуса. Тот вздыхает и не соглашается даже на одну. Римус появляется на пороге дома Джеймса с истёртым чемоданом, как всегда, непробиваемо спокойный. — Так вас выгнали из Ордена Феникса? — спрашивает он и совсем не выглядит удивлённым. — Джеймса выгнали, — уточняет довольный Питер, — а мы за ним ушли. Будем сами сражаться с этим лордом. — Не боишься, что Министерство сочтёт нас таким же преступниками, как Пожирателей? — Римус бросает на Джеймса проницательный взгляд и улыбается одними глазами. Джеймс громко фыркает. — Если так, то это точно докажет, что у власти сейчас слабоумные придурки. Римус привык быть изгоем. Его исключили из Хогвартса на пятом курсе, незадолго до С.О.В. Сириус, помогая ему собирать вещи, всё сокрушался, как же Римусу повезло, ведь теперь ему не придётся сдавать экзамены. Римус натянуто улыбался и заворачивал в одежду тайком унесённые из библиотеки книги с продвинутыми заклинаниями, которые собирался взять с собой в качестве сувенира. Ярость мадам Пинс была его прощальным подарком, но самого Римуса, после того как ему чудом сохранили палочку и не отправили в Азкабан, это волновало в последнюю очередь. Римус кажется тихоней. Постоянно что-то читает: то маггловские сказки, то исследование по астрофизике, то книгу с древними проклятиями — и носит старые выцветшие свитера, пропахшие лавандой. Он почти всегда спокоен — отчасти потому, что не может спать и слишком устаёт, чтобы открыто злиться. Римус терпеливо чинит очки Джеймса раз за разом, потому что сам Джеймс слишком быстро привыкает к любым искажениям пространства перед глазами, и лечит ожоги Сириуса, которые тот по неосторожности получает в своих же пожарах. Сириус при этом так млеет, что, кажется, он специально лезет в огонь ради этих нескольких минут. Однажды они узнают, что появилось зелье, позволяющее оборотням контролировать себя во время превращения, и радостно делятся этой новостью с Люпином. Оно сложное в изготовлении, и ингредиенты дорогие, но это ерунда, деньги у них есть, и Лили отлично варит зелья, и если что, они хоть само Министерство разнесут, чтобы его достать… Римус выслушивает их, потом качает головой. — Спасибо, что подумали об этом, но не нужно. — Но мы могли бы… — Сириус бросается возражать. Мысленно он уже, кажется, ограбил, захватил и возглавил Министерство Магии, чтобы только у него была возможность получить это зелье для Лунатика. Римус чуть улыбается и качает головой снова. — Я всегда очень боялся потерять контроль, — отвечает он задумчиво. — Боялся, что причиню вред кому-либо, старался всё держать в себе и трясся из-за каждого подозрения, но потом, когда я очнулся в то утро и рядом со мной лежал труп Снейпа с вырванным сердцем, я понял, что это совсем не страшно. — Он пожимает плечами. — На одну ночь ты просто выпускаешь все нити из рук и даёшь делу идти своим чередом — утром ты ничего не помнишь, а рядом тела твоих врагов. Это даже удобно. Полнолуния Римус, несмотря на это, недолюбливает: превращение, как ни крути, болезненное. Зато их обожает Сириус и ждёт с детским нетерпением. — Ты прекрасен, — шепчет он, когда огромный волк, серебряный в лунном свете, приближается к нему. Если он попытается его коснуться, тот отгрызёт ему руку, но Сириус всё равно ждёт, чтобы волк подошёл как можно ближе, скаля зубы и утробно рыча, готовый броситься. В последнее мгновение он оборачивается лохматым чёрным псом. Его забавляет, как волк в недоумении останавливается, присев на задние лапы перед прыжком, а потом узнаёт его, и они несутся вместе на запах чужой крови. — Ты прекрасен, — шепчет Сириус наутро, держа усталое заострившееся лицо Римуса в ладонях, гладит большим пальцем его шрамы и, опомнившись, отпускает и протягивает приготовленное Лили какао. Римус машинально кутается в наброшенную на плечи куртку Сириуса, с усмешкой смотрит на чужую кровь, засыхающую на его лице, и думает, что это далеко не самый плохой рассвет в его жизни. Если так на это посмотреть, полнолуния — это даже приятно. — Он был великолепен, — делится потом Сириус подробностями ночи, — и неудержим, и… — И снимите уже комнату, — бурчит Питер и благоразумно исчезает под шкафом. Про Питера вообще все вечно забывают. Не сами мародёры, конечно, а те идиоты, что их окружили. Они думают, что поймали всех, потому что сложно заметить, как что-то бесшумно проскочило между ними и выросло в невысокую тень за спиной. — Что бы ты ни делал, — говорит Джеймс Пожирателю, и губы непроизвольно растягиваются в ухмылке, — не оборачивайся. Разумеется, он оборачивается, будто специально хочет получить взрывающим заклинаниям в лицо, а не в затылок. Питера не воспринимают всерьёз, он кажется маленьким, совсем не страшным и даже не очень смешным. Ему не нравится пытать людей: он считает, ему недостаёт элегантности и фантазии, но обожает смотреть, как это делает Джеймс. Он любит подслушивать и подсматривать, собирать сплетни и делиться ими с друзьями, ориентируется в канализации Лондона лучше, чем в самом городе, и знает, куда и когда нужно отступать. Питеру нравится, когда его хвалят, нравится чувствовать, что он, знающий примерно двадцать заклинаний и пользующийся тремя, нужен своим сильным друзьям. Они красиво сражаются, играют, танцуют — он неизменно нападает со спины. Подло, неоригинально, зато действенно. Питеру не нужны власть и слава — он бы всё равно не знал, что с ними делать, — но нужно внимание и быть кому-то нужным. Он постоянно предлагает свою помощь, и Лили поручает ему придумать что-нибудь на ужин. Так выясняется, что Питер неплохо готовит. Ещё, хотя у него не получается придумывать смешных розыгрышей, он забавно шутит и умеет слушать. Когда не хочется жалости и советов, а говорить со стеной слишком глупо, они идут к нему. — Ты ничтожество, - смеются его противники, — если ты исчезнешь, твои друзья даже не хватятся. Питер пожимает плечами. Они не могут сказать ему ничего такого, что он уже не сказал себе сам. Что он слабый, глупый, что они с ним только из жалости и терпят его, пока он не доставляет хлопот, что если он вдруг пропадет из их жизни, они и не подумают искать. У Питера появляется случай проверить это, когда он попадается — даже у него не всегда получается сбежать вовремя. Когда в голове на мгновение проясняется между Круциатусом и ударом ногой по рёбрам, гадкие крысиные мысли скребутся и ехидно шепчут, что никто ему теперь не поможет, а у него нет сил даже попытаться защитить себя. Все готовятся к свадьбе Лили и Джеймса, его отсутствия попросту не заметят, и можно попытаться договориться, ведь кому какое… Когда он снова начинает кричать, кажется, что-то взрывается. В следующую секунду — Римус склоняется над ним и протягивает руку, помогает подняться и почти выволакивает на себе, пока Джеймс и Сириус выкрикивают заклинания и даже, против обыкновения, не смеются. Лили подхватывает его за руку с другой стороны, хмурится на его стон, потому что нужно одновременно спешить домой и быть осторожнее, и кричит Джеймсу, чтобы они заканчивали. Всё вспыхивает ярко до рези в глазах, прежде чем они аппатируют. В гостиной Джеймса мягкий диван, и свет от маггловских светильников Сириуса приглушённый и тёплый. Пахнет чабрецом. Питер заталкивает крысиные мысли так глубоко, чтобы они никто больше не появились. Никогда. Никогда! — Здорово, что ты очнулся, — Джеймс нависает над ним, растрёпанный, со съезжающими на кончик носа очками. — Сириус пытался приготовить поесть, но без тебя мы беспомощны. Но ты всё равно поешь. Он оставляет тарелку рядом, и теперь пахнет тушёным луком и курицей. «Беспомощны», — Питеру смешно, стыдно и радостно, и, кажется, он сейчас расплачется. Он пытается затолкать слёзы к крысиным мыслям, потому что крутой и непробиваемый Джеймс не простит ему истерики. Тот усмехается. — Да ладно тебе. — Питер не выдерживает, хлюпает носом и бормочет какие-то спутанные, самоуничижительно-благодарные извинения. — Реветь из-за того, что у тебя хорошие друзья — это нормально. Сам так иногда делаю. Джеймс подмигивает, и его голова исчезает из поля зрения. У Джеймса Поттера есть три верных друга и любимая невеста, его выгнали из Ордена Феникса, и он станет либо спасением магического мира, либо его ночным кошмаром. На меньшее он не согласен.