Broken frames

В кабинете было пыльно, светло и самую малость душно. Огромные деревянные арочные своды нависали над этим местом безликими стражами спокойствия, однако студенты уже давно не обращали на это особого внимания. Профессор читал лекцию достаточно быстро, чтобы можно было позволить себе отвлечься. Пожилой грач терпеть не мог повторяться. — Итогом этого восстания спустя два года стало подписание так называемого Акта об унии 1800 года: британский и ирландский парламенты проголосовали за формальное объединение Ирландии и Британии, ирландский парламент самораспустился, и теперь… Профессор замолчал и окинул аудиторию суровым взглядом. Ему не показалось, по задним партам действительно прокатились тихие смешки, тут же пропавшие, стоило грачу поднять глаза от книги. Мужчина откашлялся, решив, что секундная задержка не должна быть причиной его гнева на только отгулявших каникулы студентов и продолжил читать ровно с той же интонацией. — И теперь ирландские депутаты заседали в Кряндоне. В результате весь XIX век в национальной истории Ирландии был попыткой преодолеть эту потерю политической субъектности и получить полную независимость и суверенитет. Громко хлопнув учебником и ощутимо громыхнув им о столешницу, седой профессор ровным шагом направился к концу кабинета, ритмично стуча каблуками туфель об пол. Студенты притихли, но его целью по большому счёту были вовсе не они. Пройдя последний ряд, грач скрестил руки на груди, хмуро глядя под один из не использующихся столов. — Вылезай немедленно, Хьюберт. Некоторым из учащихся этот маленький утёнок в красной кепке уже даже был знаком. Ребёнок молча закрыл тетрадку, убрал ручку в портфель и покорно поднялся с пола, незаметно отряхивая рукава красной рубашки, которой умудрился собрать всю пыль. Он не смотрел на мужчину, лишь нервно сжимал пальцы на недописанной лекции и шел следом за ним, слыша, как он привлекает к себе внимание несколькими хлопками в ладоши. — На сегодня лекция окончена. Следующие два параграфа остаются вам на самостоятельное изучение, материал из них не будет включён в промежуточные тесты. Мы вернёмся к ним позднее. Все свободны. Профессор дошёл до своего стола и стоял неподвижным истуканом всё то время, пока подростки покидали аудиторию. Идеальная осанка, очень высокий рост и практически всегда сведённые брови. Хьюи знал его именно таким всю свою жизнь. Дождавшись, пока грач соберёт свои вещи, утёнок засеменил следом за ним, не осмеливаясь произнести ни звука. Ребёнок практически ушёл в свои мысли, когда мужчина скосил на него взгляд. Они уже почти вышли из института. — Это уже третья сорванная лекция, Хьюберт МакРурк. Сорванная тобой, юноша. Его спокойный тон ударил по совести сильнее любого крика. Хьюи сник, он и сам прекрасно знал что натворил. Он, собственно, и не планировал прятаться в лекционном зале историка, лишь хотел дождаться конца рабочего дня, но тема оказалась чересчур увлекательной, чтобы не постараться выхватить все её нюансы из первых уст. Он надеялся, что в этот раз студенты не обратят на него внимания. — Простите, профессор МакРурк. — Хьюи сник, убирая тетрадь к своим школьным учебникам. Кажется, сегодня его опекун был не в настроении для просьб о завершении этой лекции. Нервно перебирая ногами, мальчик старался успеть за мужчиной. Профессор был поглощён телефонным разговором, касающимся вопросов института, где тот работал. Хьюи точно знал, кто звонит опекуну и не отвлекал его, всё глубже уходя в свои мысли. Дома его ждал недоделанный школьный проект, который надо было закончить к понедельнику, домашняя работа, поиск книги, которую он задолжал в библиотеку… Хьюи дернулся, когда широкая прохладная ладонь ощутимо легла ему на плечо и слегка сжала. Мальчик мотнул головой, понимая, что профессор остановил его в шаге от оживлённой трассы. Мужчина продолжал разговор как ни в чем не бывало, он даже не смотрел на подопечного, но продолжал держать его, пока перед ними не загорелся зелёный сигнал светофора. В этом был весь Генри МакРурк. Пожилой преподаватель исторического факультета был строг, но всегда заботился о безопасности ребёнка, над которым взял опеку уже много лет назад. После смерти своей жены он стал чуть более отстранённым и закрытым. Хьюи никогда не позволял себе просить от него больше, чем тот давал. В конце концов, не смотря ни на что, пожилой грач был замечательным человеком, подарившим утёнку хороший дом, возможность учиться и познавать новое. Замечательным человеком с полностью отсутствующей способностью проявлять ласку, нежность и заботу о мелочах. Хьюи рос с ним бок о бок почти всю сознательную жизнь и давно привык к характеру мужчины. Свои эмоции он изливал интересом к чтению, с удовольствием глотал новую информацию и абсолютно не тревожился тем фактом, что у него нет ни одного друга. Гложущее чувство одиночества он настолько же давно научился разбивать вдребезги одним чётким и расчётливым ударом. Пусть даже осколки были слишком острыми. *** — А потом вихрь теней поднял рыцаря в воздух! Но знаешь, что было дальше? Полненькая женщина по-доброму хохотнула в кулачок. Ребёнок носился вокруг неё, повисал на воротах, ловко перепрыгивал ограждения и при этом умудрялся не сбиться с мысли, рассказывая очередную историю.  — Может быть заколдованный меч, что рыцарь добыл у русалок? — предложила перепёлка, наблюдая, как глаза племянника просияли азартом. — Да, так даже лучше! Дьюи всегда увлекался, придумывая новые и новые истории.  Его крошечное, но горячее сердце требовало приключений, но в их жизни их уже не могло быть настолько же много, сколько было несколько лет назад. Отважная женщина и её маленький племянник покорили столько легендарных мест, что ни одному пожилому авантюристу и не снилось. Перепелка всегда рвалась вперёд и Дьюи перенял это качество, никогда не опуская руки и пробивая преграды руками и грудью. Возможно, Аманда Патридж никогда бы не засела дома, не случись с ней тот перелом на Ласточкином пике. Серьёзная травма вернула женщину в Дакбург, приковала к постели на месяц и заставила найти работу, для которой не было пьянящей необходимости лезть на отвесные скалы и встречать рассвет на другом конце земного шара. Проведя в родных стенах полгода, она точно осознала, что к приключениям за столько лет уже серьёзно остыла. И пусть Дьюи частенько вспоминал о былом азарте своей тётушки, с её выбором согласился и смирился. — Ты будешь готовить? — Дьюи помог тете занести пакеты из магазина, в который они забрели по пути. Дом был не очень большим, но уютным и тёплым. Аманда любила всякие сувенирные безделушки и украшения, поэтому полка над камином напоминала скорее склад антикварной лавки, чем то, что подразумевалось изначально. Все эти статуэтки были напоминанием о её былых приключениях, в рассказы о которых она с головой уходила каждый раз, когда тут были гости. — Ты же помнишь, сладкий. Сегодня к нам придёт Джим. Пальцы утёнка слегка дрогнули. О визите Джима Старлинга он действительно успел забыть, но постарался не подать вида, продолжая вести себя как обычно. Но уже не поднимал взгляда на тётю, боясь, что она неправильно прочтёт слабую печаль в его глазах. Мужчина прибыл ровно в пять вечера, и к тому моменту Дьюи уже был за дверью заднего двора. Через щель он слышал тёплые приветствия тётушки, мягкий спокойный голос селезня и их смех, однако дальше шпионить не стал, повыше застёгивая синюю куртку. На улице темнело, но мальчик всё равно медленно побрёл вдоль дороги, раздумывая где бы прогуляться. Нет, Джима он не ненавидел и не презирал. Бывшая звезда шоу о Чёрном Плаще был достаточно дружелюбным и при встрече с Дьюи никогда не проявлял к нему враждебности. Однако и без лишних слов утёнок понимал, что взрослым он просто-напросто мешает. Аманда была заботливой и любящей приёмной тётушкой. Детство Дьюи прошло достаточно весело, активно, познавательно и легко. Достаточно, чтобы дать ей теперь пожить собственной жизнью. Дать ей любить кого-то искренне и без лишних препятствий в виде слоняющегося по дому ребёнка. Он лишь старался не обращать внимание на чувство ненужности, которое частенько накидывало свои скользкие холодные щупальца на худые плечи утёнка. Юный Патридж гнал его прочь, отмахивался от любых мыслей по этому поводу, предпочитая думать, что только он сам и создаёт их, размышляя о всякой ерунде. Например о том, что за своей влюблённостью тётя стала отдаляться от него. Отдаляться настолько, что порой забывала предупредить о задержке после работы, а то и о том, что вовсе не придёт, и ночевать ребёнку предстоит в одиночестве.  Он собирал по крупицам каждую минуту, что они с тётей проводили вместе, пока щупальца ненужности продолжали овивать его плечи до боли. Улыбался наперекор всему холоду, что пронизывало его остывающее юное сердечко. *** С приходом сумерек на улице поднялся холодный пронизывающий ветер. Утёнок поёжился и натянул на голову капюшон толстовки, пряча руки в карманы. Паренёк сильно продрог, с этим чувством не помогала справиться даже куртка, накинутая сверху. Значит, вернуться домой придётся раньше, чем он надеялся.  Знакомый район встретил его приглушенным криком и подозрительным шумом из подворотни. Луи постарался пройти мимо как можно быстрее, вжимая голову в плечи и привычно пряча подбородок за высоким горлом толстовки. Глаза устремлены в пол, ценные вещи спрятаны как можно глубже, а слух настроен на любой шорох рядом с собой. В этом месте передвигаться можно было только лишь таким способом. Покосившаяся калитка тихо скрипнула, когда он медленно отодвинул её. Возможно когда-то их двор выглядел лучше, чем дикий пустырь, с которого зачем-то порой выдёргивают сорняки, но это было, скорее всего, ещё до рождения утёнка. Под ногами шуршала прошлогодняя трава, ветер срывал последнее с чахлых деревьев, разнося сухие листья по округе. Луи надеялся, что его шаги утонут в этом звуке. Дверь была не заперта. Парень сомневался, что его ждали, скорее забыли закрыть или просто замок опять сломался. Проверять не хотелось. Тихо ступая по ссохшимся доскам пола, Луи медленно прошёл вглубь дома. Он задержался около кухни, голод уже давно давал о себе знать, но даже издалека мальчик видел, что родители были там. Значит, ужинать ему предстоит либо поздней ночью, либо утром. Попадаться им на глаза, в особенности сейчас, ему совершенно не хотелось. Спал он на чердаке. Утёнок самостоятельно разгреб здесь хлам, после того как однажды отец объявил, что для оплаты счетов им придётся сдавать комнату Луи в аренду. Мальчик не посмел возразить. Рука Дерика Блакрейвена порой была достаточно тяжёлой. Утро встретило юного селезня стуком веток по окну, пасмурным небом и неожиданной тишиной в доме. Луи собирался быстро. Голод лишь усилился с ночи, вечером мальчик так и не спустился, побоявшись крутиться около родителей и их друзей, громко разговаривающих полночи. Был шанс, что сейчас они ещё спят. — Ллуэллин. — Утёнок вздрогнул, чуть не выронив из рук кусочки подсушенного хлеба, из которых собирался сделать бутерброд. — Д-Доброе утро… мама. Женщина стояла в проходе, как-то не совсем естественно навалившись на косяк. Она была ещё молодой, но выраженные уродливые синяки под глазами, оплывшее лицо и затуманенный взгляд прибавлял ей лет эдак десять. — Я скучала по тебе, где ты был вчера вечером? Она подошла и провела пальцами по щеке мальчика. Утёнок старался не обращать внимания, что её острые ногти царапали его кожу. От женщины за версту разило алкоголем. — Мне надо собираться в школу. — Луи с облегчением отстранился от неё, когда понял, что она просто отпустила его в ответ на это заявление. — Не задерживайся завтра, Ллуэллин. — Она довольно ухмыльнулась, когда ребёнок проскочил мимо её ног, на ходу хватая портфель. Хлеб сиротливо остался лежать на столе. — Ты будешь мне нужен. Луи нахмурился, но просто кивнул. Чего-то такого он и ожидал. Мать всегда называла его так, когда ей было что-то он него нужно. За это он просто ненавидел своё полное имя. По дороге мальчику пришлось забежать в магазин, чтобы элементарно не уснуть на занятиях от голода. Денег на какие-то нужды родители ему никогда не давали, на необходимое утёнку часто приходилось зарабатывать самостоятельно разовыми и тайными подработками у сердобольных или не особо осведомленных граждан Дакбурга. Так или иначе, если деньги были нужны уже родителям, Луи всегда вовлекался с ними в работу, гораздо более тяжёлую и часто опасную. По большому счёту, родителям мальчик нужен был только для этого. Или не только. Они не всегда были такими. Луи прекрасно помнил моменты из детства, когда он и его приёмные мама с папой были счастливы, пусть даже сейчас это и казалось сном глупого мечтателя. Глаза Барбары и Дерика светились заботой и любовью, но очень быстро погасли, стоило отцу увлечься тем, чем не следовало. Из дома очень быстро пропали все ценные вещи, а по вечерам всё чаще стали слышны крики и грохот, из-за которых крошечный утёнок прятался под кроватью до самой ночи. Мать нашла утешение на дне бутылки и Луи казалось, что с тех пор ясности в её взгляде он больше никогда не видел. Через какое-то время очень многие, если не все домашние обязанности свалились на плечи юного Блакрейвена. Барбара не желала заниматься хозяйством и Луи довольно часто приходилось в одиночку поддерживать дом хотя бы в относительной чистоте и готовить элементарные, но съедобные блюда. Родителям становилось всё удобнее, присутствие сына всё необходимее, а сам мальчик не сразу заметил, что болото, куда он отчаянно заходил, не даёт ему сделать шаг назад. Он не мог сбежать. Трясина была густой и держала крепко — уже не вытянешь. Мальчик понятия не имел насколько огромной была сеть связей его отца и матери, но точно знал, что даже попроси он помощи у всех знакомых, завязнет ещё сильнее. Мать не пустит, он нужен ей. Нужен настолько, что его отлавливали на незнакомых улицах, перехватывали в школе, кафе, даже библиотеке и боль после таких попыток была достаточной, чтобы он заткнулся. И отцу он нужен. Гораздо сильнее страха убить любого, кто посмеет встать на защиту мальчика. Настоящими были угрозы или нет Луи не знал. Но боялся чужой крови на собственных руках.  Он был в ловушке. И прекрасно понимал, насколько глубоко запутался в её колючих и ранящих путах.