***
С Сухо получается увидеться только в среду. Он вполне здесь обжился и чувствует себя уверенно — свободно разговаривает на английском, сменил школьную форму на удобный повседневный образ: рубашка летящего кроя, заправленная в черные джинсы и косуха. Он испуганно вскакивает, увидев подходящего к нему Соджуна и оглядывается по сторонам. У того пальцы немеют и язык присыхает к небу — не его тут хотят видеть, он только зря тратит свое время. Джун присаживается, натягивая дежурную усмешку и бренча кольцами в ушах. Рассказывает о Джуген, ее успехах в области визажиста, о своей карьере айдола, об общих знакомых и ни о чем. Сухо смотрит внимательно, стараясь не упустить и слова, а затем внезапно берет чужую ладонь в свою и смаргивает слезы. Джун замолкает, прибитый шквалом эмоций от этого прикосновения, и даже не может вырвать руку, застывая в этом мгновении как можно дольше, но Сухо словно приходит в себя и убирает руку. Они молчат, глядя друг на друга бесконечные минуты, и даже официантка, принесшая заказ, молча удаляется, поспешив оставить их наедине. — Сухо-я, — тянет Джун. — Как отец? — Неплохо. Он почти поправился и наводит здесь бизнес в порядок. Предлагает мне остаться здесь, поступить в местный университет. — И ты согласен? — В чужих глазах Сухо внезапно видит отчаяние, и впервые задается вопросом, почему тот прилетел через весь океан. Рассказать о Джуген? Они списываются. Рассказать о себе? В этом человеке ребусов было больше, чем ответов на все вопросы, и Сухо отчаялся найти выход из этого лабиринта под названием Хан Соджун. — Не знаю. Я никогда не задавался целью уехать из Сеула, но оказавшись здесь, я словно…. Увидел другую сторону жизни? Больше свободы, выбора и меньше этой давки. Но… Здесь все чужое. Люди чужие, менталитет. — Сухо усмехается и смотрит на принесенный официанткой десерт. — Ты даже представить себе не можешь, как я хочу рамен. А затем немного риса и холодного американо. Соджун втягивает воздух, схватившись за живот. — Я тоже этого захотел, хотя еще на той неделе думал, что смогу отказаться от этого. Сухо смеется, как себе Хан и представлял: отросшая челка падает на глаза, но не закрывает их, тот прикрывает глаза от смеха и зубы прикусывают губу. Соджун в панике отворачивается, пытаясь унять свое сердце, что билось как сумасшедшее все это время, пока искал ответы на свои вопросы. Весь ответ укладывался в четыре буквы — Сухо. В нем все вызывало трепет, и если он думал, что такое можно испытывать только к девушкам, то теперь эта иллюзия разбивалось о реальность — его тексты всегда были о нем: холодный и безэмоциональный снаружи, но с горящим сердцем внутри. От чьей улыбки солнце покидало небосвод, но становилось лишь светлее, и сам Хан будто отпускал какую-то часть себя, становясь собой. Это невозможно, если рядом нет Сухо. Они встречаются и на следующий день, и потом, и так до самого отлета. Соджун каждый раз находил предлог не отпускать как можно дольше, заставляя бродить по улицам чужого континента. Наконец они добрались до гостиницы, где остановился Соджун, уставшие за день от переизбытка эмоций. Сухо не вовремя вспомнил свидание с Джуген, когда им было хорошо вместе, и они отключали телефоны, чтобы никто их не беспокоил. Делали фотографии, кормили овец на ферме, были вместе. Сейчас это казалось так далеко, что больше походило на несбыточную мечту, чем реальность. Но сегодняшний день, их прогулка по чужому городу с Ханом словно напомнила как далеко он от дома и от людей, что чертовски близки ему. — Зайдешь? — Нет, прости. — Сухо поправил челку и взглянул на друга. — Сегодняшний день напомнил мне дом. Я, оказывается, сам не подозревал о том, как скучаю. Невысказанное «по мне?» Соджун проглатывает и улыбается. Что-то загорается в глазах напротив, чему нет объяснения, но он хочет думать, что это добрый знак. Хану не важно, сможет ли он открыть эту тайну, душившую его так долго, или она так и растворится в нем, оседая неровными буквами в блокноте, но он хочет, чтобы Сухо был рядом. — Я должен идти, пока. Напиши, как долетишь. — Хорошо. Береги себя здесь. Соджун смотрит на удаляющийся профиль и сгорает. Ему хочется броситься следом, уговорить уехать, связать и увести насильно, только бы больше не расставаться. На год ли, полгода или навсегда. Может, случайно в туре пересекутся взглядами, а в Джуне будет тлеющая дыра от невысказанности, но смолчит, проглотит все слова до единого, чтобы не обременять, не сводить с ума, не лишать права на свободу. Самолет взлетает, а у Хана три столбца написанных вручную, и в каждом слове невысказанность, потушенная о суровую реальность. Он должен пережить и пойти дальше, как когда-то решил проститься с чувствами к Джуген.***
Эпилог Первый концерт. Небольшой зал, набитый до отказа и ревущая толпа. Пока маленькая, еще толком не оформившаяся фанбаза, но он любит каждого человека, что пришел поддержать и подарить им внимания и любви. Он поет, прикрыв глаза, и рассказывает о чувствах, что так долго томились в нем и наконец, он может вздохнуть спокойно. Он отпускает каждую мысль о человеке, каждую эмоцию и воспоминание. Стирает в подсознании улыбку, от которой заходилось бешено сердце, стирает образ, так впечатлявший его, стирает его голос, — яростно старается забыть, но открывая глаза, видит только его: со слезами в глазах, в старом пальто и дрожащими губами. Образ настолько яркий и не хочет исчезать даже зажмуренными веками, что Хан всхлипывает в микрофон и чуть ли не сбегает со сцены, но вовремя закрывает глаза и запечатывает рвущийся изнутри крик. Он допевает последнюю строчку, ставит последнюю точку и уходит со сцены, сбегая в гримерку, и вытирая слезы рукой. В нем так невыносимо смешалось все, что хотелось рвать на себе волосы, метнуть все расчески и цветы в комнате и спрятаться как можно дальше. Его обхватывают за талию на пути к саморазрушению и сжимают так сильно, что дышать становится невозможно. В легкие сразу вбивается запах, мозг идентифицирует и подает сигналы, заставляющие вздрогнуть всем телом и отшатнуться — в чужих глазах слез порядком, но молчит, поджав губы. На нем та же рубашка, расстегнутая от жары в зале, и чужие ключицы манят к себе провести губами, утопиться в соблазне. — Ты? — Да. — Сухо покусывает губы и бросает взгляд на дверь. — Я долго думал, почему ты приехал тогда. — Долго думал. Шесть месяцев прошло. — Ты тоже столько же думал, разве нет? Соджун пожимает плечами. — Я…. Прилетел насовсем. — Сухо мнется, словно не решаясь, а затем обрушивает: — Я люблю тебя. — Что? — Люблю тебя. Я не знаю, какого черта это происходит, но… Когда мы гуляли тогда, ты был…. Другим? Будто отчаявшимся, а я все гадал, почему ты прилетел. Искал причины и все не мог найти, но когда твой самолет взлетел, мне отчаянно захотелось отправиться следом и остановить тебя. Ты ведь…. Ты ведь чувствовал тоже самое? Соджуну бы сказать «нет». Закончить эту эпопею и начать жизнь заново, как он и обещал себе. Откинуть сомнения, отдаться работе, славе и тысячам фанаток, готовых на все ради его внимания, но лишь кивает устало и стирает грязные от подводки слезы. — У меня контракт и перспективное будущее. Я не знаю, что из этого получится и готов ли ты к этому ритму жизни. Сухо застывает, положив голову на чужое плечо, и улыбается довольно, прикрыв глаза. — У меня работа на удаленке и безумно талантливый бойфренд, ради которого я помчу на все горизонты мира. Просто позволь мне … Соджун изворачивается в кольце любимых рук, обхватывая чужое лицо и разглядывая каждый нюанс. У них целая вечность впереди, и будет бесконечность таких моментов, но этот — самый важный, и день своего первого концерта, успешного начала карьеры он проводит в объятиях самого близкого человека, упиваясь чужими поцелуями и не скрывая счастья.