Это отвратительно: скучать за тем, кто совсем не скучает по тебе.
Когда женщина встречается с мужчиной, в которого влюблена, пусть и безответно: он только посмотрит, а она уже побежит за ним перескакивая ступеньки, чтобы поспеть. Он лениво протянет, что сегодня свободен, а она уже бросится к зеркалу, вытряхивая по пути содержимое шкафа, ища что-то что действительно его порадует, что-то что заставит его восхититься. Не заставит. И поймет это она спустя долгие годы. Он никогда не предложит ей руку, не накинет на хрупкие плечи пальто, да что там! Он даже не обратит внимание, что она замерзла. Однако эта влюблённая женщина и не будет требовать подобного, радуясь вскользь брошенному взгляду. Она не будет искать причины, почему он поступает так. Он такой. И она принимает его таким. Таким холодным, но до дрожи любимым. Он смотрит на нее свободно, открыто, иногда холодно, не скрывая своего презрения, а она молча отводит взгляд, думая, что вновь сделала что-то не так.***
Пэнси Паркинсон стояла почти у входа, нервно прижимая клатч к груди, намереваясь в любой момент бежать. Бежать, пока никто не увидел. Не узнал ее. Нет! Ей здесь не место. Глупая! Глупая дура! Боже, как же она ненавидела себя сейчас за безрассудный порыв придти сюда. За решение придти на ежегодный балл Малфоев. «Зачем? Зачем, Пэнси, ты пришла?» — задается она вопросом и делает неловкий шаг назад, упираясь в стену, вздрагивает — «Надо уйти! Немедленно! Прочь!» И только она разворачивается бежать, как глаз цепляется за Его образ. Она замирает столбом. Дыхание ее перехватывает и она жадно впитывает каждую Его черточку. «Боже мой! Как давно я его не видела» Сердце ускоряет свой шаг, а она замечает, что того высокого и худощавого мальчишки больше нет. Перед ней широкоплечий, высокий, статный мужчина, со слегка дерзкой, взлохмаченной прической. Его спина как и раньше прямая, а взгляд такой же колкий, только не навевает больше холода. Он ухмыляется, отчего-то довольно. А Пэнси в эту секунду, в это мгновение, делает глубокий громкий вдох. Будто за те пять лет разлуки она без него не дышала. — Миссис Малфой! — кричит Рита Скитер и сердце Пэнси гулко ударяет о ребра. «Миссис Малфой» — ударяется в сознание и выжигается горькая, едкая истина — не Пэнси Малфой. Нет. Не она стала его женой. Грязнокровка. Чертова Гермиона, мать его, Грейнджер. Ей больно также, как и в тот день, когда в газете «Ежедневный пророк» она увидела новость о их свадьбе. Чертовски больно. До одури. Воспоминания о том дне, о том чертовом, проклятом дне всплыли в голове на автомате. Вот она мимолетно бросает взгляд на сложенную вдвое газету и мельком замечает как его образ исчезает в колдографии. Она тут же потянулась к нему, но пальцы ее, на секунду, в миллиметре замерли. «Не надо» — шепчет разум, но она не может остановить себя. Не хочет. Раскрывает первую полосы и замирает. Он. Красивый. Элегантный. Счастливый. Прижимает к себе не ее. Другую. Крепко. Будто она самое дорогое сокровище. Будто если отпустит — тут же умрет. И она: улыбается искренне, смотрит прямо, уверенно, смело, так, как никогда не смела Пэнси. Она сжимает газету в руках пробегая взглядом по надписи: «Сенсация! Свадьба бывшего Пожирателя Смерти и Героини Войны» И мир вокруг нее в мгновение умирает. Ноги не чувствуют опоры и она падает навзничь. Будто замертво. Будто в нее кинули аваду. Убили. Напрочь. Навсегда. Слезы безмолвно, без ее согласия, покатились по лицу. Паркинсон не ощущает их. Она сейчас не ощущает ничего. Только всепоглощающую пустоту. Ей до этого момента казалось, что она уже достигла дна своей безответной, обреченной любви. Но оказалось видеть его на чертовой колдографии с грязнокровкой, не с ней, счастливым, выше ее сил. Душа ее давно мертвая, казалось, упала еще ниже. Так она и узнала что дно ее боли — бесконечно. Она оборачивает взор на нее и замирает от ощущения горечи на языке. На ее месте должна была быть она. Сколько раз Пэнси представляла это себе? И сколько раз умирала от его презрительно скривившегося рта? Бесконечно. До сих пор. — Встаньте с господином Малфоем! — продолжает Рита. Драко уверенно притягивает жену к себе, а его рука аккуратно, невесомо, по хозяйски, расположилась на ее талии. Он излучал уверенность и спокойствие, в то время как Гермиона была вся натянута как тетива. — Ну, нет же, нет! — Рита всплеснула руками, — Думайте, что нас здесь нет! Гермиона готова была закатить глаза, но единственное, что она сделала это едва заметно, недовольно, поджала губы. Так делал Драко. И она переняла его привычку. Пэнси тоже поджала губы. В глазах невольно защипало. «Так, черт возьми, несправедливо!» Ей, вдруг, вспомнились моменты из прошлого. Когда она могла просидеть подле него час, два, три и он едва ли поощрял её взглядом. Ей вспомнилось, как она ходила за ним попятам: библиотека, тренировки, матчи, Хогсмид, Малфой-Мэнор, Косой переулок и многие другие места, но ни в одной из них он не протянул ей руку. Только скривил рот или закатил глаза или что ещё хуже холодно, равнодушно выплюнул: «Боже, Пэнс, отвали». И она брала паузу, ненадолго. Боялась, что он забудет о ней, уйдёт в чужие объятия, не найдя её под рукой. Глупая. Он ушёл будучи почти помолвленным с ней. Он ушёл не оборачиваясь, почти бежал и вот он, результат его побега: он женат на грязнокровке Грейнджер. Наставления Риты Скитер не подействовали на Гермиону. Даже спустя пять лет после победы над Волан-де-Мортом, после дикой популярности которая свалилась на «Золотое Трио», Гермиона Грейнджер так и не привыкла к вспышкам камер и вечным сплетням за спиной. Драко тяжело вздохнул: — Гермиона, все, что ты должна сделать, это посмотреть в эту чертову камеру и улыбнуться. Что тут сложного? Она встрепенулась, ее волосы хлестко прошлись по его лицу, когда она обернулась к мужу и прошипела: — Ох, извини, конечно, я же у мамы родилась позируя. Совсем забыла. — Тоже верно. — он кивнул и слегка улыбаясь, лениво добавил. — Ты у мамы родилась недовольная. Гермиона строго посмотрела на него, а после, вдруг, заразительно улыбнулась ему, заставляя уголки губ Драко дрогнуть в полуулыбке и прижать ее к себе сильнее. Она наконец-то расслабляется в его руках. Пэнси помимо воли хмыкнула, а уголки ее губ дернулись в едва уловимой, горькой улыбке. «Между нами так бы не было» — шепчет разум и она принимает эту действительность. Принимает, потому что единственное чего она могла добиться от него — это грубого перепихона в закоулках Хогвартса. Резких, грубых слов. И, наверное, единственное, когда он поговорил с ней боле-менее серьёзно, лояльно — день, когда он почти признался в любви не ей. Грязнокровке. — Будто ничего и не поменялось со времен школы, — шепчет Забини, протягивая Паркинсон бокал. Пэнси замирает на мгновение, а после молча принимает напиток, не оборачиваясь в сторону некогда друга. — Что ты хочешь сказать, Блейз? — молвит непринуждённо, будто и не было пяти лет разлуки с другом, делая короткий глоток. Она знает ответ, но почему-то ей хочется его услышать. Возможно, чтобы сделать себе больнее. — Они вместе, а ты до сих пор преданно, молча, ждешь его. — Это давно не так. — голос предательски надломился и она сильнее сжала ножку бокала. «Какая наглая ложь, Пэнс...» — горькая мысль и понимание, — «Я до сих пор жду... Всегда буду ждать» Забини промолчал. Он все прекрасно понял и ему не нужны были ее слова. Достаточно было взгляда на эти преданные, щенячьи глаза, которые жадно смотрели на мужчину, который ей никогда не принадлежал. На ее бледную кожу, легкую дрожь в руках — она ждала. До сих пор. Всегда. Ждала когда он наконец-то встретиться с ней глазами. Ждала и тряслась в страхе. Блейз знал, будь у нее хоть один шанс из миллиона — Пэнси бы за него боролась. Но этого шанса не было. Никогда не было. Она смотрит на них внимательно. Разрываемая ревностью, ненавистью и обидой. Боже! Эти эмоции не ослабевают. Ни на йоту. Никогда бы в жизни она не подумала, что проиграет его грязнокровке. Что они вместе. — Помнишь, — прошептал Блейз не сводя взгляда с четы Малфой, — когда это началось? — Забини будто подливал масло в огонь, — Тогда, на репетиции, перед Святочным балом... Никто и подумать не мог, что это закончится их свадьбой. Она помнила. Прекрасно все помнила. Только началось это все задолго до Святочного бала. В том гребаном Косом переулке, на первом курсе.***
Мощенная булыжниками извилистая улица встретила одиннадцатилетнюю Пэнси радушно. Солнце светило неприлично ярко, отражаясь в котлах, выставленных перед ближайшим магазином: «Котлы. Все размеры. Медь, бронза, олово, серебро» — гласила висевшая чуть поодаль табличка. Девочка шла под руку с матерью, ощущая трепет и воодушевление. И виной тому было то, что она наконец-то вскоре увидит своего друга Драко. Либо сейчас их семьи пересекутся в Косом переулке, либо вечером, когда семья Паркинсон посетит Малфой-Мэнор. Но не важно, произойдет это здесь, в Косом переулке, или, чуть позже, у них дома. Главное сегодня. Сердце девчонки стучало так быстро, что звон его был в ушах. Малышка приложила ладошку к груди, стараясь успокоится, но помимо воли губы расползлись в глупой, не достойной ее улыбке. Чистокровная волшебница — аристократка и глупые улыбки? Нет. Это не то чему ее учили. Вспомнив это губы Пэнси превратились в тонкую линию. Она недовольно их поджала, точно также как поджимал их Драко. И вспомнив эту деталь, губы ее вновь дернулись в подобии улыбки. Эта малышка еще ничего не понимала. Но сердце уже громыхало о ребра для него. Из-за него. Пэнси любопытно разглядывала витрины, которые были забиты то бочками с селезенками летучих мышей и глазами угрей, то покачивающимися пирамидами из книг с заклинаниями, то птичьими перьями и свитками пергамента, пока ее мать шла четко по списку, покупая девочке все необходимое. Пэнси не слишком интересовалась глазами ища его. Но к успеху она пришла лишь спустя час. Когда покупки были совершены и Пэнси ждала маму в тени магазина девчонка увидела его макушку. Эти платиновые волосы Паркинсон узнала бы из тысячи, она почти крикнула ему «Драко!», как слова застряли в горле. Девочка с густыми каштановыми волосами буквально влетела в Драко сбивая его с ног и падая на него же. Мир вокруг Пэнси замер и она не сразу сообразила, что надо бы подбежать и накричать на эту глупую, страшную дуру! А еще лучше помочь подняться Драко. Она не сообразила так и оставшись стоять как вкопанная, пока эти двоя сами не подскочили с земли. — О, Боже, — закричала девочка, — Прошу прощения, я не хотела! Я бежала, чтобы успеть купить книгу и не заметила, прости! Прости, пожалуйста! — она была шумной, душной, пыталась стряхнуть с Драко грязь, но тот лишь раздраженно одернул свое одеяние и недовольно уставился на нее. — Где твои манеры, — чеканит холодно, надменно и тут же замирает, когда наконец-то встречается с ее темно-карими, большими глазами. Пэнси замерла в ужасе замечая загоревшийся огонек интереса на дне серых глаз в отношении маленькой, несуразной, лохматой, но такой живой девчонки — Гермионы Грейнджер. Огонек, который слишком быстро погас, когда девчонка все-таки представилась ему. Представилась дочерью не знаменитого чистокровного волшебника, а магглорожденной. Грязнокровкой. Малфой нахмурил свои светлые брови и плотно сжал губы. Ему не понравилось, то что он услышал. Ему не понравилось, то кем она представилась. Ему не понравилось то, кем она являлась. Ему не понравилось, что то светлое, что неожиданно возникло в груди к малышке, ему пришлось оборвать презрительным «грязнокровка», надменно стряхнуть с себя пыль и брезгливо уйти прочь. К Пэнси. Тогда этот его поступок утешил Пэнс. Она подумала тогда, какая она дура! Ведь Драко ее лучший друг! И никакой другой девочки в их компании быть не может! Но боже мой! Как же она ошибалась ведь Драко играл искусно. Играл настолько реалистично, что на добрых четыре года Пэнси не придавала ничему значения. Закрывала глаза, когда видела как пристально Малфой следит за Грейнджер, как в скользь уточняет у кого-то о ней. Как с большей яростью брызжет слюной на Уизли, Поттера или любого другого кто так или иначе касался ее, то обнимая, то целуя. Она всегда подмечала эти мелкие детали. Всегда. Просто не сразу осознала то, что откладывалось в сознание. Пэнси всегда видела, этот взгляд которым Драко награждал грязнокровку, замечала едва заметное касание и какое-то глупое желание так или иначе задеть Грейнджер. Паркинсон старалась не придавать этому значение, верить, что он люто ненавидит грязнокровку, но в конце концов его тяга стала заметна. Она стала почти неконтролируема. Он сходил с ума не принимая этих чувств. И сводил с ума всех. Он пользовался Пэнси, чтобы забыть, вычеркнуть, сжечь Грейнджер, но то с каким рвением он старался забыть возвращало его с еще большей силой в объятия Гермионы. — Это началось задолго до него... — прошептала Пэнс и все-таки взглянула в сторону Забини. Блейз выгнул вопросительно бровь: — То есть? Пэнси хмыкнула, но уточнять не стала. — В любом случае тогда, это заметили многие. Это было мгновение. Но такое заметное... А потом Драко стал... Вновь Драко. Пэнси промолчала. Если бы Забини знал, какую боль и унижение в ту ночь ей пришлось пережить. Но... Она бы все равно ничего не меняла.***
— Будьте добры, выслушайте объявление! — гаркает возмущенный голос профессора МакГонагалл, будто ударом кнута рассекая воздух. Она только что вошла в класс и ей явно пришлось не по нраву то, что Гриффиндор и Слизерин так громко и бурно что-то обсуждали. Каждый о чем-то своем. Многие подпрыгнули на месте, оторвавшись от своих дел, которые затеяли еще на перемени, но плавно перешли на начало урока трансфигурации. — Объявление касается всех. — МакГонагалл строго обвела всех взглядом, — Приближается Святочный бал, традиционная часть Турнира Трех Волшебников. На балу мы должны завязать с нашими гостями дружеские и культурные связи. Кто-то во всеуслышание прыснул со смеху и Пэнси недовольно закатила глаза. «Бескультурщина! Никаких манер!». Профессор МакГонагалл же и бровью не повела. — Форма одежды — парадная, — продолжила профессор. — Бал начнется в восемь часов вечера в первый день Рождества в Большом зале. Окончание бала в полночь. И еще несколько слов... — Профессор МакГонагалл окинула класс выразительным взглядом. — На Святочные балы, конечно, приходят с распущенными волосами, — проговорила она с явным неодобрением. Пэнси воодушевилась. Наконец-то она сможет соорудить на своей голове нечто прекрасное! Да настолько, что тут же сведет Драко с ума. Помимо воли, она сама, вдруг, глупо хихикнула. Драко нахмурился, но ничего ей не сказал. — Это, однако, не значит, — профессор строго оглядела класс, — что мы ослабим правила поведения, которые предписаны студентам Хогвартса. Я буду очень, очень недовольна, если кто-нибудь из вас их нарушит! — она замолчала, вспоминая что-то, а после всплеснула рукой, — Ах, и еще! Чемпионы, — она обратила взор на Избранного, — Поттер, и ваш партнер... — Какой партнер? — подскочил он на месте и губы Драко дернулись в ухмылке. Профессор подозрительно глянула на него. — Партнер для Святочного бала, — сказала она строго. — Другими словами, партнер для танца. — Партнёр для танца? — глупо повторил он, краснея до ушей и поспешно прибавил: — Я не танцую. — Придется! — Профессор опять стала сердиться. — В Хогвартсе существует традиция: бал открывают чемпионы в паре с выбранным партнером. — Поверь, Поттер, ни одна живая душа не захочет, чтобы ты истоптал ей ноги, — насмехаясь выкрикнул Малфой с задней парты и Паркинсон от чего-то, вдруг, загордилась им. Ей нравилось то, как Драко осаждал их, как унижал. Она испытывала какое-то свое удовлетворение. В поддержку его словам Пэнси глупо захихикала, как и весь факультет Слизерин. — Даже твоя подружка Грейнджер не рискнет своими ногами, — продолжил Драко, с удовольствием отмечая, как ее лохматая голова обернулась к нему. Гермиона зло сверкнула глазами и едко выдавила: — Тебе завидно, Малфой, что у Чемпиона не будет отбоя от дам, а тебе, как всегда, достанется только Паркинсон? Он почти вскочил с места, но голос профессора вовремя вмешался. — Молчать! Я ничего не хочу слышать! — зло гаркает МакГонагалл, — такова традиция, — твердо заявила профессор, давая понять, что тема разговора окончена и обжалованию не подлежит. — И еще, после ужина жду вас на репетиции. Я не позволю ученикам Хогвартса упасть лицом в грязь, показывая, ваши неуклюжие движения. — и только Драко хотел рот раскрыть, — Никаких исключений! Пэнси была счастлива. Он пусть и не приглашал ее, как сделали это другие парни, но она знала! Знала, что автоматически идет с ним. Она выбирала наряд, безумно нервничая, ощущая, что сегодня тот самый день, когда она его покорит. Она стирала помаду и вновь красила, но уже другую. Она меняла один наряд на другой, чтобы после застыть, ощущая, что сердце разбивается, когда Малфой будет прижимать к себе не ее. Она опоздала на репетицию и не знала сути их перепалки, лишь слышала едко брошенные слова: — Грейнджер, тебе не помогут эти уроки. Мне даже не понятно, кого жаль больше: тебя, Уизела или Поттера, два неудачника в паре. Или замутили тройничок? Поттер что-то воскликнул, попытался накинуться, но Гермиона оттянула друга за плечо, вставая вперед, перед Драко. Грейнджер гордо вздернула подбородок и снисходительно ему улыбнулась. Будто знала что-то, чего не знал он, и это было ее козырем: — Малфой, я хочу видеть твое лицо, когда я приду на бал. — Делать мне нечего смотреть на тебя, грязнокровка. — прорычал он, наступая на нее и она не дрейфила ступая на него также грозно как и он на нее. Пэнси замерла. Он мог ответить ей не так. Мог сказать что-то вроде: «не удивлен, что хочешь меня». Но ответил по-другому. Так, будто его уже застали с поличным. — Что здесь происходит? — гаркает голос МакГонагалл и все как по команде оборачиваются. Профессор переводит взгляд с одной на другого и так по кругу, а после елейно молвит: — Как приятно, что вы мистер Малфой и вы миссис Грейнджер, решили показать дружбу между вашими факультетами. — Что? — прошелестела грязнокровка, а у Пэнси в этот момент в ушах стоял абсолютный гул, который перекрикивал собственные мысли. Ведь это должен был быть ее счастливый день с ним. — Насколько я знаю, вы оба неплохо танцуете? Вот и покажите мастер-класс вашим однокурсникам. — Что?! — воскликнул Драко, — Я и гря... — Молодой человек! — брови профессора сошлись на переносице, — Немедленно! Однокурсники молча расступились, окружая их по кругу. Нотт, что-то яростно, недоуменно шептал Пэнси на ухо, совсем не замечая ее бледных губ и пустых глаз. «Он будет танцевать не со мной» — как набат. Она смотрит на них, ощущая как оба они яростно смотрят друг на друга, выказывая этим ненависть. Однако Паркинсон замечает что-то еще, что-то уловимое, но такое ускользающее от ее глаз. Свет в кругу их двоих стал чуть темнее и музыка, такая тягучая, воспламеняющая, будоражащая сознание плавно полилась, пробирая до мурашек. Мурашек зависти, обиды и горечи. Не она. Всегда не она. Они по разные стороны круга, не готовые танцевать. Не готовые показывать что-то тайное для них двоих перед другими. Оба думают, что если будут упорно стоять на месте, МакГонагалл смилостивится. Как бы не так. — Молодые люди, если вы думаете, что я сжалюсь, то нет. Мелодия будет играть до тех пор, пока вы не станцуете. Они сглотнули. Еле кивнули головой друг другу, давая добро. А после, когда мелодия вновь заиграла, размашисто подошли друг к другу, будто готовы были прыгнуть и растерзать. Они не касаясь, смотрят яро в глаза, делая круг вокруг оси. Медленно, чувственно. Совсем не то, чего от них ожидали. Они остановились, замерев в волнении, но кажется будто их тела только этого импульса и ждали. Их руки потянулись друг другу и еле касаясь пальцы прошлись по предплечью, и резко, с надрывом их руки вскинулись к голове партнера. Его рука плавно опускается ей на ключицы, и дальше тягуче-медленно по спине, в то время как ее оборачивает голову Драко в сторону. Это было пламя. Танец ненависти в вихре которого кружатся два бешено бьющихся сердца. Миг, объятый огнем дикой ярости вперемешку с чем-то невинным, но, кажется, непонятным им обоим. Пронзающее сердце отчаяние и нечеловеческая тоска. Начало их истории. Исход не важен. Слова ни к чему. Танец над бездной, на углях солнца. Танец порока и непостоянства. Танец непризнания, некой печали и тайной страсти. Чувства с надрывом. Это больно. И чертовски красиво. Мелодия сошла на нет. Тишина всепоглощающая настигла зал и они оба оглушены эмоциями и непонятными чувствами. Их грудь тяжело вздымается, соприкасается и кровь приливает к коже. Кто-то вдруг стал хлопать наконец-то разрушая этот момент, кто-то другой подхватил и через мгновения зал взорвался аплодисментами. Они очнулись. Отскочили друг от друга и не слыша слов МакГонагалл, затерялись в толпе своих факультетов. Драко необходимо было затеряться, перестать ощущать эти взгляды, а еще лучше уйти. Он нашел разбитую Пэнси в центре толпы. Ничего не спросил. Ничего не сказал. Молча взял ее за локоть и потащил прочь. Он знал, она пойдет. Пойдет и не будет донимать вопросами. Она ничего не скажет. Она позволит ему все. Лишь бы он был. Спустя года, Пэнси думая об этом моменте, будет уверенна: тогда он и сам не понимал ничего. А если и понимал, то не мог признаться себе в этом. Гнал от себя прочь все чувства, мысли и злился. Неосознанно он цеплялся за Пэнс как за спасательный жилет. Цеплялся утоляя злость, но все также был несчастен. Ведь она не та. А он не понимал. Не признавал. Не мог поверить в это. Но худшее, что Малфой мог сделать это не заметить, как своим потребительским отношением тихо, молча убивал девушку, которая предана была ему как собака. Которая словно слепой пес шла на его запах, тая в душе приступы страха: жить без него. Быть не нужной ему. Надоесть ему. В ту ночь Драко использовал ее, сделав при этом самой счастливой. Он лишил ее невинности, прогоняя прочь наваждение под именем «Грейнджер». Тогда она не поняла этого. Не поняла, что он использует ее. Нет. Она на мгновение расцвела ощущая себя особенной. Ведь еще летом, когда она предложила это — он отказал ей, сказав, что девственницы его не интересуют. Пэнси это до глубины души ранило и был момент, когда она почти решилась переспать с кем-то лишь бы быть лишенной титула «девственница». Но слава Мерлину, она сделала это с человеком, которого любила. Который был правильным для нее. Который был ее Вселенной. Ее Драко. Ей казалось, что эта ночь что-то между ними изменит. Ей казалось, что сейчас, он наконец-то признает её своей девушкой. Будет её. Но ожидания разбились о реальность. Он ушёл. Ушёл, когда она жалко бросилась к его ногам не понимая, что не так? А он лишь презрительно скривил рот, бросая короткое: «Будь проще, Пэнс, это всего лишь секс». Она ненавидела это «проще» всей душой. Но стала. Стала, девочкой «попроще», чтобы в те мимолетные моменты простого животного секса быть уверенной: он её. Принадлежит ей. А то что после он как обычно уйдет ее не пугало — ведь он всегда возвращался.***
«Не всегда» — мелькает ужасная истина от которой никуда не деться. Забини вдруг толкает подругу в плечо вырывая Паркинсон из воспоминаний. Она оборачивается на друга, возмущенно открывая рот, но он перебивает ее: — Идет, Пэнс, — он кивает ей за спину, — натяни улыбку. Она запаниковала. Она не продумала, что скажет ему при встрече. Её мысли были заняты лишь тем, что она чертовски, до ужаса, скучала по нему и хотела увидеть его. Вдохнуть его аромат. Посмотреть в его глаза цвета шторма и пойти на дно. И только сейчас она поняла, что ей хотелось бы не просто увидеть его, а отомстить. Сделать больно. Предстать перед ним с кем-то и видеть в его глазах сожаление хотя бы зато, что был так жесток... Нет! Кого она, черт возьми, обманывает? ! Она хочет видеть в его глазах ненависть обращенную к её спутнику! Хочет видеть сожаление, хочет, чтобы он вернул её. Был её. С ней. Пэнси вцепилась в руку Блейза, подходя к нему непростительно близко: — Помоги мне, — в глазах не простительно защипало, в голосе отчаяние, — Пусть не видит меня такой! Пусть не поймет! Пусть не думает, что я его ещё жду... — она цепляется за него как за спасательный круг, — Помоги мне... — Боже, Блейз, кого я вижу, — его голос. Пэнси слишком резко выпрямляет спину, но не оборачивается, все также взглядом умоляя некогда друга. Забини смотрит на нее, кажется, мучительно долго, а после его взгляд обращается поверх её головы, к Драко. — О! Дорогой друг! Наконец-то ты почтил нас своим присутствием. Смею представить, моя девушка. — Мулат разворачивает Пэнс лицом к Малфою, приобнимает ее за талию и поднимает бокал, — в прочем, вы знакомы. Он был один и этот факт придал ей сил посмотреть на него и едва не сойти с ума. Он не сразу узнал её. Она видела это. Так легко его читала. И это было до скрежета зубов обидно и отвратительно. Будто все те года, что она была рядом с ним даже не заставили его запомнить её лицо. На мгновение Драко нахмурился, а после, вспомнив, удивлённо выдохнул: — Пэнси, — помимо воли она вся замирает, ее имя на его устах — услада. — Не узнал. Совсем другая... — Драко поднял бокал также как Блейз и почтительно склонил голову, — Рад, что ты пришла сюда. Давно ничего не слышал о тебе. — Я... — она запинается, — Я... Уезжала из страны. После... После войны. Драко кивнул, мол понимает причину ее переезда. Но нет. Он небось подумал, что она убежала после тех кровавых битв, что видела. Нет. Причина была в том, что она наконец-то поняла, что в мире Драко Малфоя ей не место. — Кстати, поздравляю вас. — Драко делает глоток, кивая на руку Блейза на ее талии. И ей хочется верить, что где-то глубоко внутри Малфоя это был некий укол ревности. Но конечно же нет. Драко был абсолютно спокоен ничем не выказав протеста или собственнических ноток. Нет. — О, друг, я думал ты будешь пищать от восторга увидев нас, как пищал когда-то я, а ты... Сухарь! Она смотрит на него, будто в замедленной съемке, отпечатывая в памяти каждое его мгновение. Вот его взмах ресниц, легкий прищур, губы в привычной ухмылке, едва заметные морщинки. Вот он откидывает назад непослушную прядь волос. Вот отводит указательный палец от бокала и она находит в этом что-то ужасно привлекательное. Пэнси запоминает его в деталях, чтобы после, в ночной тиши рисовать с ним свою реальность. — Я правда рад, что вы вместе. — его голос отрезвляет ее. Она встрепенулась: — Мы что? — вылетело с ее рта неожиданно, а рука Забини вмиг потяжелела на ее талии, — О, да, мы... Просто относительно недавно вместе... И впервые так, на публике. — она неловко улыбается. — То есть завтра в Пророке можно будет увидеть новость о вас? Перед глазами встала газета с новостью о их свадьбе и она не смогла смолчать. — Ну, что ты, мы точно не будем на первой полосе, Драко, — вылетает ядовито, горько и каждый понимает к чему эта отсылка. Они неловко смолкли, пока Блейз не воскликнул: — А вот и твоя жена! Драко оборачивает взор в сторону жены и жадно впитывает каждую ее черточку. Ревность больно заколола, но Паркинсон стиснув зубы заставила себя держать лицо. Заставила себя оторвать взгляд от его взора направленного не на нее. Заставила себя улыбнуться и с треском провалится, когда память услужливо подкинула момент из прошлого. Она видела как он следил за ней украдкой. С далека внимательно смотрел как та прижимает к груди книгу, сидя на трибуне, пока два ее друга тренировались. Он следил за ней так пристально совсем позабыв о бдительности. И Пэнси этим воспользовалась. — Я спрошу один раз, — прошептала та ему на ухо и он бы вздрогнул если бы годами не был натренирован на сохранение своих эмоций. — Спросишь о чем? — шепот. — Ты смотришь на нее, — выдыхает тихо, не в силах скрыть своей боли. — Тебе... — она запинается, не может найти слов, не может произнести, но все же, — тебе... нравится, грязнокровка? Он затаил на мгновение дыхание. Прикрыл веки, контролируя себя и после обернулся слишком резко. — Большей глупости я от тебя не ждал. — выплюнул холодно, пробирая этим холодом ее душу, — поставить меня и ее на одну ступень? Ты жалкая в своей ревности. — он проходит мимо, специально задевая ее плечом, но оборачивает голову на полпути, — Умерь пыл, Пэнс. Мы не вместе. — Миссис Малфой, мне приятно, что вы почтили нас, слизеринцев, своим вниманием! — мимо левитировал поднос с бокалами, и Забини грациозно взяв бокал с подноса, протянул его Гермионе, — Драко, тебе не стыдно, твоя жена без бокала в руке! — мулат закатил глаза, — Ты совсем потерял свои манеры, дружище. Гермиона мило улыбнулась ему: — Благодарю, Блейз, ты явно обходительней своего друга. — она протянула руку к бокалу, но Драко мягко перехватил его с рук жены. — Не стоит, женушка моя, — ласково молвит Малфой. И Пэнси готова взвыть. Паркинсон поднимает взор наверх, силясь не заплакать, а потом резко обращает взор на Гермиону. — Я знаю, — она улыбается, беря мужа за руку, — просто некрасиво отказывать. — Ты на зельях? — глупо уточняет Забини, а потом замирает в догадке, — А, о... И если Забини пришлось подумать чуть дольше, то Пэнси все поняла сразу. Паркинсон, опуская взгляд ниже, почти сразу заметила ее слегка округлившийся живот. «Она беременна» — мелькает в ужасе догадка. От понимания этого в горле встал ком. Она покачнулась и если бы не твердая рука Забини, рухнула бы прям как тогда, когда узнала о их свадьбе. — Ох ты черт! — вылетает шипением с ее рта и Забини больно щипает ее за бок. — То есть... Боже мой! — она всплескивает руками, вырывается из рук Блейза и неловко, вдруг, обнимает Гермиону, — поздравляю! Боже! Вы... — О, — Гермиона не ожидавшая такой реакции, неловко приобняла Паркинсон в ответ, — Мы не говорили об этом толком никому, поэтому, пожалуйста... — О! Конечно! Конечно, — она кивает и в порыве, вдруг, льнет к нему, сама от себя этого не ожидая — я тебя, — она запинается, — тоже поздравляю, — шепчет, вдыхая грудью такой знакомый аромат. Драко неловко хлопает ее по спине: — Да, спасибо, Пэнс. — он не дает ей насладиться моментом, отстраняет аккуратно и она молча кивает, понимая, что переборщила. Они какое-то время ещё неловко болтают друг с другом, так, чисто из вежливости, и расходятся. — Боже, Пэнси, дорогая, только слепой не увидел бы твоей зависти, твоего отчаяния и... любви. — шепчет Забини оттаскивая подругу в сторону. Она прячет лицо в ладонях, понимая как выглядела со стороны. — Я... Мне нужно в дамскую комнату... Мулат берет ее за плечи, невесомо, легко касается её, а Пэнси усилием воли поднимает взгляд своих серых глаз на него: — Пэнси, — он шепчет хмуро, одним тоном передавая свое беспокойство за неё, — твоя любовь больная... — Я знаю, — шепот, — я столько раз пыталась забыть... Столько раз! Не получается, Забини. Всегда перед глазами он. Я всегда сравниваю. Всегда возвращаюсь к нему. — Пэнси, он никогда ничего тебе не обещал, никогда ничего не делал для тебя, он... — Я знаю. — кивает, — Он никогда не любил меня. Он держит её ещё мгновение, чтобы после отпустить коротко бросая: — Иди, умойся. Воровато входя в дамскую комнату она медленно прислониться к двери. Сердце её бешено стучит, а слезы невыносимо душат. Она закрывает рот рукой, безмолвно выкрикивая свою боль. Отчаяние. Обиду. Горечь. Потерю. Любовь. «Так не должно быть!» — отчаянный всхлип прорезал тишину уборной. — Хватит... — безумный шёпот, — Хватит! Хватит! — она в отчаянии зарывается руками в красиво уложенные волосы, — Я устала! — с силой тянет себя за локоны, будто хочет с корнем вырвать, но не выходит. Не получается. Пэнси бросает взгляд в зеркало и замирает. Чёрное, элегантное платье не спасает её от разбитого вида. Не скрывает её красных глаз, бледной кожи, подрагивающих губ. Она замирает вспоминая, что когда-то уже видела что-то похожее.***
— Ты не понимаешь! — шепот, полный боли и его палочка взметнулась в верх нацеленная прямо на отца, — Не понимаешь! — ярость, неподвластная, неконтролируемая, леденящая душу. Как Пэнси стала свидетелем этой сцены она не знала. Обе семьи спокойно трапезничали, обсуждая их с Драко будущее после победы Воландеморта, которая по словам старшего Малфоя не за горами. Как вдруг Люциус обмолвился, что егеря прислали сову, что в лесу, словили кого-то и, кажется, это «Золотое Трио». И все. Маски сняты. Спектакль окончен. — Щенок! — цедит Люциус, но поделать ничего не может — обезоружен. — Драко... Сынок... — тихий шепот непонимания Нарциссы. — Клянусь, папа, я стану, — он смотрит прямо, пробираемый дрожью, — стану сыном, которого ты хотел. Я сделаю все, что ты, черт возьми, хочешь, вместе со своей ебанутой на голову компанией! Но взамен... — он давит кончиком палочки отцу на горло, — взамен, — шаг ближе, глаза в глаза, — ты вытащишь ее отсюда. Не дашь ей умереть. Не дашь ни одной ублюдочной душе и пальцем к ней прикоснуться. — Драко... — шепот ужаса, настиг Нарциссу и она приложила ладони ко рту. — Ты слышишь, что говоришь...? — шепот ярости и непонимания. — Поклянись мне, папа, что защитишь ее. Поклянись! — Ты этим занимался в школе? — крик её отца, наполненный презрением, кажется, эхом отозвался по гостиной. — Ублажался с грязнокровкой?! — Мистер Паркинсон достал палочку направляя её на Драко. — Папа! — воскликнула Пэнси, хватая отца за руку и оттягивая назад, чтобы он не вмешивался. — Опусти палочку, Джуд! — шипит Нарцисса направляя свою на Паркинсона. Драко и глазом не повёл, будто и не слышал за спиной перепалки. Он лишь яро смотрит в глаза отца. Люциус едва склоняет голову на бок: — Ты был с ней? Ты пачкал себя... — Не смей, — кончик палочки давит сильнее, царапая кожу отца и пуская тонкой струйкой его кровь. Чистокровную. — Её кровь чище твоей, папа. — едко, ядовито, как умеет только Малфой. Люциус скривился: — Я не этому тебя учил! — Ты учил меня глупостям! — закричал Драко, — Глупостям, которые годами вдалбливал мне в голову и это не позволило мне принять долбанные чувства к ней! Люциус задохнулся возмущением: — Не смей, Драко! Только не мой сын! — Замолчи! — Драко толкнул отца в плечи и Люциус пал на мраморный пол, — Я предал её ради семьи, ты должен мне! Он почти произнёс это. Почти сказал всем в этой гостиной, что любит гребаную грязнокровку. — Нет! — Люциус встал, схватил сына за ворот рубашки и затряс, — Скажи, черт возьми, что это не то что я думаю! Драко дрожит, его голос с надрывом шепчет отцу истину: — Я готов был впустить ее в свою душу... — Драко вновь толкает отца в плечи, все также целясь палочкой, — А я никого туда не впускаю! — он кричит и слезы стекают по его лицу, — Из-за тебя! — ненависть, — Я сломленный! Неправильный! Из-за тебя! Ты должен мне, — шипит, — должен! У нее в груди вакуум. Она только что слышала то, к чему не была готова. Пэнси отпускает руку отца и делает шаг назад. Ее разрывает от чувства унижения, что она будучи почти его невестой слышит подобное. И некой жалости к нему зато кем он считает себя и что чувствует. — Да ты шутишь... — слетел с её уст шёпот потрясения. Он на мгновение обернул голову в её сторону: — Пэнс... — шепот жалости и сожаления, почти раскаяния, — Когда ты уже поймешь? Я никогда не лю... — Замолчи! Закрой рот! — она бросилась к нему, готовая ударить его, но отец вовремя схватил её за руку, притягивая в объятия, пока Пэнси брыкалась и кричала. — Ты не можешь! Не можешь так поступить со мной! — Пойми! — крикнул он, — Я не люблю тебя! — он коротко выдохнул, перевёл дыхание, — Мне жаль. Она догадывалась. Но догадываться и знать о его чувствах к другой — разные вещи. Он любил её. Гермиону Грейнджер. Он так сильно любил её, что готов был пожертвовать всем и спасти её. Если бы кто-то в этой гостиной знал, что она готова была отдать зато, чтобы Драко Люциус Малфой хоть раз в жизни показал подобные эмоции в её сторону. Но нет. Пэнси Паркинсон была героиней не его романа. — Ты влюблен в неё. — это не вопрос, констатация факта, которую она должна была произнести. Пэнси не замечает как её трясёт от разбившихся вдребезги чувств. Не замечает как эта её фраза ударила каждого, навевая на присутствующих статичный холод. Чистокровный полюбил грязнокровку. Немыслимо! — Но это невозможно! — она брыкается, вырывается из цепких рук отца и бежит к нему, чтобы влепить пощёчину. И звон этой пощечины отрезвляет их. Звон этой пощечины становится для них точкой. Он смотрит холодно, как смотрел и всегда, да кажется только сейчас розовые очки слетели и она узрела истину. — Ты всегда была в проигрыше, Пэнс, — его тихий шёпот. И её тайфун: — Я в любом случае в проигрыше! — она отчаянно закричала не замечая как сотрясается рыданиями, — Я, черт возьми, люблю тебя! — она взывала, толкнула его в плечи, а после не получив реакции, швырнула в стену ближайшую вазу и не вздрогнула, когда осколок прилетел ей в щеку. — Боже мой, — безумный шепот ее руки трясутся, — как же я тебя ненавижу! Ты разрушаешь мою жизнь! — она ударила себя кулаком по груди, там, где сердце, — Не хочу ничего чувствовать! — удар, — Не хочу знать тебя! — удар, — Не хочу помнить! — удар, — Не хочу волноваться о тебе! Убей! Убей меня! — она схватила его за ворот рубашки притягивая к себе смотря умоляюще, слёзно. Но... Пусто. В его глазах пусто. Он отстраняет её от себя, выдавая сухое: — Прости, Пэнс.***
Пэнси помнит, как рыдала в ту ночь, в том красивом серебристом платье, которое выбирала неделю, просто чтобы понравится своему почти жениху. Помнит, как готова была убить грязнокровку и радовалась тому, что чёртова Беллатриса пытала её на глазах Драко. Она радовалась, что пусть Люциус и поклялся оставить её в живых, но дал ощутить грязнокровке всю ненависть чистокровных. Радовалась, что Драко, сдерживаемый обещанием, не мог вклинится. Она была так рада и так несчастна... Паркинсон смотрит в зеркало, утирая слезы ладонью. Включает кран, умывается и смотрит в отражение свое ещё раз. Она внимательно, проходится взглядом по себе, а потом брызжет остатками воды на зеркало, заставляя себя улыбнуться. Настроиться на ложь. Дверь в туалет открывается. Это была Грейнджер. Бледная словно сама смерть, она вошла в туалет. — О, — шепчет та неловко, — ты здесь, Пэнси, — грязнокровка натянуто улыбается, обходит ее стороной, чтобы подойти к умывальнику рядом и включить его. Паркинсон внимательно смотрит, как та набирая в ладонь воды, ополаскивает лицо, прикрывая глаза. Она смотрит и вспоминает каждый чертов раз, когда проиграла ей. Представляет как Гермиона, засыпает на его груди, в то время как ее выкидывали за порог, будто нашкодившего пса. Представляет как с утра, он торопливо пьет кофе, мягко целуя ее в висок, убегая прочь, на работу. В то время как Пэнси протягивала ему свои любимые яблоки, свой кусок пирога, а он лишь отмахивался от нее, как от назойливой. Она ненавидит ее. Ненавидит видеть на ее пальце их фамильное кольцо, которое Драко не позволил бы надеть Пэнс. И это не ее догадки, он говорил это открыто. Говорил: «Наша будущая помолвка прихоть родителей. Будь это моим решением я бы никогда не женился на тебе. Более того никогда не надену кольцо своей матери на твою руку». Она ненавидит думать о том, как он целует ее, как улыбается, как гладит ее живот, зная, что в ее грязной утробе его ребенок. Почему не она? Она недостаточно красива? Умна? В чем причина его любви к ней? Почему ее он выбрал своей женой? Почему в те мрачные дни он готов был обнажить чувства, готов был дать обет, только чтобы она жила? Почему? Ненависть переполняет ее. Пэнси не отдавая себе отчет достаёт свою палочку, направляя её на Грейнджер. Ее рука предательски дрожит и, кажется, она даже всхлипывает. Гермиона открывает глаза и смотрит на Пэнси через зеркало. Смотрит прямо, уверенно, она совсем не дрожит, в то время как Паркинсон задыхается от своей никчемности. — Почему... — молвит тихо, дрожа, — Почему ты? Почему я проиграла тебе? Она не хотела знать ответа, это были риторические вопросы и Гермиона это понимала. Мисс Малфой склонила голову чуть на бок. — Если ты хочешь меня убить, Пэнси, то держи палочку крепче и не дрейфь, кидая в меня непростительное. Сделай это сейчас, потому что после я не дам тебе шанса. — Если бы ты знала, как я тебя ненавижу... — она плачет, — Я бы убила тебя не моргнув и глазом... Но он никогда меня не простит. Я навсегда лишусь его. Гермиона молчит, но Пэнси видит в ее взгляде снисхождение и фразу: «Он никогда и не был твоим». Пэнси вспоминает тот кровавый рассвет, когда она впервые увидела их. Окровавленных, грязных, почти сломленных, бросившихся друг к другу. То с каким отчаянием, он искал ее во время последней битвы, то как Пэнси цеплялась за него, пытаясь убедить его бросить поиски и бежать: все было пустое. Ее любящее и израненное сердце приняло поражение, когда их тела врезались друг в друга. В тот момент, то с какой тоской, горечью и любовью они обнимали друг друга заставило Пэнс понять: даже если Драко когда-нибудь решит быть с ней, по указке родителей или сам, то она никогда в жизни не увидит ту любовь, что плескалась на дне серых глаз обращенных к карим. Паркинсон дрожит, но опускает палочку. Они обе молчат, смотрят друг на друга пристально, но Пэнси не выдерживает. Разворачивается, чтобы уйти и почти у двери молвит: — Береги его, Грейнджер. И она уходит, закрыв за собой дверь так и не услышав как Гермиона поправляет ее: — Малфой. Не Грейнджер. Больше нет.