У собаки заболи

Реджинальд Харгрейвз ответил отказом. В девятый раз за последние шестнадцать минут. - Папочка, умоляю тебя! – раскрасневшийся растрепанный Номер Пять безобразнейшим образом валялся в его ногах, то обхватывая себя за плечи, то вытирая лицо мокрым и сопливым рукавом пиджака. Если бы не удивляющее его самого чувство удовлетворения от созерцания этой картины, Реджинальд Харгрейвз давно бы ушел. Но он все еще не терял надежды донести причину отказа. Его совершенно не волновало, что думают недозревшие мозгом дети о применяемых к ним методах воспитания, но именно сейчас хотелось, чтоб Номер Пять понял, что это для его же блага. Для его будущих побед. Чтобы предотвратить последующие поражения. Чтоб он попытался думать и просчитывать свои возможности до того, как сломя голову преследовать противников, которые ему не по зубам. - Папочка, пожалуйста! Я все сделаю! Все, все, что ты скажешь! - Номер Пять. Делать, что я говорю, ты и так должен. Ты не послушался, последствия останутся с тобой навсегда. И тогда в следующий раз, когда ты будешь растрачивать дар на веселье, ты вспомнишь, что бывает с неподготовленными мальчиками в руках настоящих преступников. Номер Пять в отчаянии попытался ухватить Реджинальда за руку, но тот увернулся от влажных пальцев. Смотреть на плачущего Пятого было терпимо, но прикасаться к нему Реджинальд все же не желал. - Что именно в слове «нет» не доступно твоему пониманию? Номер Пять вцепился в волосы и тонко заскулил, упершись лбом в свои колени, на что Реджинальд закатил глаза и нетерпеливо прицокнул языком. В эту же секунду Грейс, мучившаяся под его запрещающим взглядом, подбежала к Пятому. - Милый. Детка. Вернись в кровать. Рано вставать, ты еще не поправился. Номер Пять был против ложиться в кровать, но истерика обессилила его, он повиновался материнским рукам, оглохший и ослепший сам от себя, побрел с Грейс. Как ватный стоял в своей комнате, не узнавая ее, но, когда мать бережно начала стягивать с него одежду, он снова завизжал. Оттолкнул ее руки, вырвался, забился в угол, запахиваясь глубже в шерстяной пиджак, заслоняясь от всего мира острыми коленями. Воспаленные от слез глаза и закусанные в кровь губы на болезненно-белой коже выделялись, как дыры в его распаханную душу. Отец предал! Все равно, что он тоже соучастник! Он заодно с теми, ну, людьми! Все равно, будто он сам его держал, пока они… Пока они! Номер Пять отбивался от Грейс с ее участливым курлыканьем, кричал, оскорблял ее и отца. В конце концов, что-то внутри нее велело ей оставить мальчика в покое, и она ушла, притворив за собой дверь. Пятый остался в одиночестве, но это не успокоило его, он плакал, и слезы насквозь промочили воротник застегнутой до самого горла рубашки и тонкие бинты под ней. Какие-то пятна с кожи уже сошли, но следы от пальцев, вминающихся в горло Пятому, который внезапно обнаружил, что лимит перемещений на сегодня исчерпан, все еще были заметны. Как самые глубокие царапины от ремня на ногах, с которых сдирали шорты. И порезы от ножа на бедрах, которые он так пытался стиснуть вместе. Пятый был сильный и проворный, чертовски талантливый, но способность противостоять двум озверевшим взрослым мужикам в его таланты не входила. Они сделали с ним все, что захотели, и никто их не остановил. Никто их даже не поймал, и они гуляли на свободе, зная, что одержали победу над одним из супергероических детишек Амбрелла. Смешно. Смешно, что Реджинальд Харгрейвз нашел его избитым, обнаженным, но в гольфах, при галстуке и маске. Он стал не просто чьей-то забавой, трофеем, но удовлетворением изощренной сексуальной фантазии. Реджинальд принес его в лабораторию, сам осмотрел, зашил. Ситуация казалась идеальной, чтоб донести до Номера Пять неоднократно повторяемый, и так же неоднократно нарушаемый, наказ не совершать скачков в пространстве для удовольствия и чтоб повыпендриваться перед братьями. Несозревшее тело не способно выдерживать нагрузки такого рода, но Номер Пять считал себя непобедимый и неутомимым. Хорошо, что нашелся способ его переубедить. И все бы было прекрасно, но до Номера Пять достучаться оказалось невозможно. Он не принял к сведению свои ошибки, не сделал выводы. Он просто попытался уговорить Номер Три стереть ему неприятные воспоминания. Хорошо, что хоть девочке хватило мозгов обратиться сперва к отцу. Реджинальд Харгрейвз сказал «нет». Он сказал совершенно категоричное «нет» Номеру Три, Номеру Пять и Номеру Пять еще восемь раз. Мальчик держался спокойно, пытался уговорить, прибегал к нелепым причинам, а потом рыдал, хватал его за штаны и сбил Харгрейвза-старшего с толку. Что тут могло быть непонятным? Если бы Реджинальд разрешил ситуацию простым стиранием памяти, это произошло бы снова и опять. Реджинальд снова бы нес на руках худенькое ледяное тело, не уверенный, что успеет донести. Не уверенный, что Номер Пять выдержит наложение швов без наркоза, потому что наркоз он не перенесет точно. И ему пришлось бы еще часы просидеть рядом, наблюдая, как раствор из капельницы перетекает в едва найденную вену тощей руки. Номер Пять снова бы открыл глаза и увидев рядом отца, отвернулся и стал звать Грейс. Реджинальд Харгрейвз спокойно переносил любую боль, но повторения ее не искал и желал бы избежать в дальнейшем. Номер Пять был в физическом порядке, передвигался сам, ему даже хватало сил на длительные истерики. Ситуация взята под контроль. Ожил похрипывающий рупор связи в гостиной. - Номер Три, в мой кабинет. - Здравствуй, Номер Три. Зажмешь кнопку микрофона и повторяй за мной: До меня дошли слухи, что Лютер, Диего, Клаус, Бэн, Элиссон и Ваня забыли о происшествии 17 октября 19… Это был первый и единственный раз, когда отец старательно называл детей по именам.