Идеальный сын

Взрыва он не услышал, услышал звон осыпающегося стекла. Сперва страшно не было. И особенно больно не было тоже. Пятый не стонал, на помощь не звал, промаргивался сквозь оседающую пыль, прислушиваясь к своему телу, оставшемуся с ним целиком, вопреки чаяниям террориста. Никакого провала в памяти, его лицо Пятый хорошо запомнил, особенно, когда оно превратилось в мозаику. Небольшой провал в памяти тут бы не помешал. Губы пересохли, но он никак не мог облизнуться хотя бы, задача пока не казалась посильной. В ушах еще звенело, глухой мир ощущался щекотным, не опасным, кто вообще считает себя смертным в тринадцать лет? Лютер быстро выкопал его из-под обломков, и бегом нес к академии. Да, сперва страшно не было. Раны были явлением обычным, Грейс справлялась с ними нежно, быстро, но вот попасть в руки отцу считалось огромной лажей. Диего, которому досталось меньше, хотя он стонал больше, так и сказал ему – Вот лажа. Ну, ты попал, бро. Вот, когда начало быть страшно. Пятый ощутил небывалый прилив жизненных сил. Он зашевелился, игнорируя открывшиеся глубокие порезы, был готов бежать и энергично выскальзывал из хватки Лютера. - Нет! Боже мой, нет! Только не к отцу! Грейс! Грейс, пожалуйста! Мама! Грейс застыла на месте. Улыбка ее стала беспомощной, уголки красных губ напряженно натянулись, в глазах считывалось замешательство. Она не успела повернуться, как Реджинальд указал ей на вторую медицинскую комнату. - Грейс, займись Вторым номером, твоя помощь мне не нужна. Грейс. Займись им прямо сейчас. Грейс моргнула и ободряюще улыбнулась номеру Пять. - Все будет в порядке, милый. - Не будет! Мама! Реджинальд нетерпеливо нахмурился. Слова номера Пять он расслышал прекрасно, комментировать не собирался. Кивком велел Лютеру внести мальчика в большой медзал, а сам пошел переодеваться. Пятый скреб пальцами по плечам брата. – Не уходи, не оставляй меня с ним! Шум воды стих, раздались обезнадеживающие шлепки плотного латекса о кожу. Хлопки ладоней. Держа руки на весу, Реджинальд в халате и фартуке стремительно вошел в зал сам. - Номер Первый, ты свободен, - Реджинальд не стал дожидаться, пока его наиболее исполнительный сын закроет за собой дверь. Сразу приступил к осмотру. И чтению нотаций. - Номер Пять, это полный провал. Ты слишком полагаешься на свой дар и даже не пытаешься на секунду остановиться и подумать. Нужно голову подключать до того, как что-то делаешь. Мальчик лежал на столе, не очень хорошо изображая умирающего. Срезанные куски окровавленного костюма валялись на полу, беглый осмотр подтвердил версию Реджинальда – летальный исход возможен, его никогда не следует исключать, но в не слишком большой вероятности. Номер Пять демонстрировал обратное и перестал закатывать глаза, только когда остался обнажен. - Невероятная глупость. Ты никогда не слышал о зоне поражения? О зоне. Целое пространство, которое убьет тебя, если ты находишься внутри него. Нет смысла перемещаться внутри зоны поражения, как бы быстро ты того не делал. Иногда лучшее решение - это спрятаться. Номер Пять?! Мальчик держался, пока отец разрезал на нем одежду, хотя от невыносимого холода медзала и ледяных рук Реджинальда его кожа покрылась пупырышками и болела вдобавок к порезам. Злость в голосе отца и бесцеремонные касания переполнили границы его сдержанности и по щекам к ушам потекли слезы. Пятый размазал их по грязному лицу, отпихнул от себя Реджинальда и спустил ноги на пол. Пол был холоднее стола, Пятый вздрогнул, не ожидая, что можно замерзнуть еще сильнее, и тут же был уложен обратно спиной на обжигающий кафельный стол. Больно! Разве так обращаются с теми, кого лечить будут?! - Лежать смирно. - Папа, не надо! Я в порядке. Реджинальд на мгновение переключил внимание от грудной клетки Пятого на его мокрые глаза и раздраженно цокнул языком. - Нонсенс, номер Пять! Получил заряд осколков и не проронил ни слезинки, а сейчас в полной безопасности что устроил? Ноешь, как ребенок! Соберись! Застучали инструменты о поднос. Каждое звяканье, как поминальное. Лютер ушел, Грейс занята с Диего, ему никто не поможет, никто не спасет. Пятый беззвучно плакал, стараясь не хлюпать носом, не бесить отца сильнее. К Реджинальду на стол мечтали не попадать, потому что, хотя и вреда он своим детям не причинял, но спасал воистину безжалостно. Беспощадно. Он накладывал швы идеально, стремительно, забывая про анестезию, забывая, что его раненные сыновья нуждаются в ободрении и поддержке не меньше, чем в антибиотиках и бинтах. Он был чертовски техничный, в этом он обходил Грейс, сдавая ей по очкам в банальнейшем: «Все будет хорошо, милый». Сегодня Реджинальд и так демонстрировал чудеса душевной теплоты. Хотя бы предупреждал, что собирается делать. Хотя лучше бы молчал! - Легкий шок. Сейчас сам ты не сможешь мне сказать, где боль локализована. Но проверить нужно. Номер Пять. Я пропульпирую покровы, на предмет посторонних объектов внутри тела, не дергайся. Пятый не смел больше шевелиться. Ему не хотелось думать о посторонних объектах в покровах. От страха и холода он почти не чувствовал боли, приносимой руками Реджинальда. А она, очевидно, была, потому что отец дотошно прощупывал его кожу сверху вниз, сантиметр за сантиметром, и в кювету регулярно звякали мелкие осколки, найденные им. Осколки звякали все реже. Отец молчал, работал, ничего катастрофического не происходило. И сковывающий страх понемногу отступил. Пятый глубоко и с удовольствием задышал, забывшись, заерзал, получив строгое покашливание отца и его отрезвляющее мимолетное внимание, все равно расслабился. Все было не так и плохо, если отдельно не тот факт, что он лежал без одежды, а отец раздвинул ему ноги, прижал щекой бедро и ковырялся пинцетом глубоко под кожей. Пятый пялился в потолочную лампу с тремя огнями, пока огни не отпечатались на внутренней стороне век, и Пятый не смог, часто моргая, переносить их по потолку и стенам для развлечения. Но затем он глянул вдоль тела и пожелал сгинуть во взрыве, стать мозаикой, остаться под обломками, потому что у него встал, встал член прямо возле лица отца! И не было никакой возможности прикрыться, сдвинуться, хотя бы ноги свести. Отец отложил пинцет и старательно накладывал стежки, совершенно не замечая, что сейчас упрется ему в щеку или лоб. Мальчик в панике подвинулся, мечтая подтянуть к себе колени, свернуться в жалкий комок и исчезнуть, кетгут натянулся, игла в руках отца осталась пустой, а края раны на внутренней стороне бедра нехорошо раскрылись, выпуская кровь. - Не сметь! – Реджинальд прижал Пятого к столу, прижал свежую повязку к его бедру, прижал бровью выскальзывающий монокль, и только убедившись, что ситуация под контролем, яростно развернулся к бледному номеру Пять, призывающему смерть. - Тут же бедренная артерия! Ты совсем спятил?! Убить себя решил?! Только не моими руками, будь любезен! Это же надо! Номер Пять, ты невыносимо, невыразимо… - Реджинальд кричал, но его взгляд профессионально сканировал тело на повреждения, оставленные без внимания, и, конечно он не мог не заметить причину, по которой Пятый так занервничал. Что странно, бешенство в его голосе сразу пропало, будто Реджинальд закрутил внутри себя правильный клапан. Он поджал губы, нахмурился, орать перестал. - Номер Пять, не будь ребенком. Это обычная реакция тела на адреналин. На холод, конечно, не характерная, но хотя ты сильный развитый юноша, не все в себе можно контролировать. Неподвижность на операционном столе – можно. И, ожидая, что его слова Пятого полностью успокоили, и тема обсуждения исчерпана, он вернулся к работе. Спокойно и равнодушно придержав напряженный член ладонью, когда понадобилось. Пятому хотелось кричать. Кричать, орать, швырять предметы, наплевать, что больно! А еще хотелось очутиться в одиночестве с парой салфеток. Вместо этого он лежал, считал время равномерным дыханием отца, и устраивал скандал в рамках своей головы. Внутри нее Реджинальд не был таким незаинтересованным. Его рука не соприкоснулась с членом, она обхватила его, елозила по длине. А так как увлеченный Реджинальд склонился совсем низко над его телом, то номер Пять мысленно перенес его ровные обжигающие выдохи на ладонь левее. Он ждал, что катастрофа произойдет, и она, конечно произошла. Все, что ему оставалось – надеть такую же равнодушную маску, как отец. Делать вид, что это ничего особенного, верить, что не все можно контролировать. Как отец и сказал. Отец давно закончил шить, наложил повязку, зафиксировал ее, включил автоклав для стерилизации пинцетов и прочего, а Пятый лежал и слабо думал, что он согласен навсегда запомнить лицо-мозаику, если отложенный провал в памяти погребет в себе ощущение влажной салфетки, которой Реджинальд протер ему живот, не говоря ни слова. Особенностью гибкой психики и обильного воображения номера Пять была параллельная нравственным мучениям фантазия, что животом дело не ограничилось и, и глядя ему в глаза, Реджинальд стер с щеки и губ белую полосу. Когда фантазия подкинула идею, что Пятый поднимется на локтях и примет пальцы отца горячими губами, наконец-то очухался стыд, и Пятый умирал от смущения, даже лично ощущая, как горят его щеки. - В рамках нормы. Какое-то время не стоит резко шевелиться, Грейс за тобой придет, пока лежи. Душ исключен. Насчет душа она также будет уведомлена. Не совершай никаких глупостей, все раны пустяковые, но рисковать не стоит. Пятый ощутил как запылали уши. - Номер Пять, ты держался молодцом, настоящий герой, я очень горжусь тобой, прости, что забыл про анестезию, - ехидно сказал Реджинальд в голове Пятого, облизывая пальцы. Реджинальд Харгрейвз сосредоточенно располагал в биксе инструменты, чтоб между ними свободно проходил горячий пар, и стерилизация прошла, как полагается, если что и занимало его мысли, так это очередная задержка в поставках индикаторов. Без индикаторов стерилизация проходила недостаточно удовлетворяюще.