Тени, что приходят в ночи

      Лили мановением руки заставляет шторы прикрыть окно с виднеющейся полной луной и забирается под одеяло, задув зачарованную свечу.       Подушки мягкие, одеяло теплое, хрустящие простыни пахнут лавандой, но всё равно она не может заснуть. Настырный червячок тревожной мысли грызёт ей мозги, как свежее красное яблоко — не дает забыть о проблеме, об обостряющейся с каждым днем ненависти между Джимом и Севом…       Если бы только они жили в каком то параллельном мире, где эти двое были бы друзьями — они ведь друг друга стоят, и не в одном лишь хорошем, но и в дурном…       И в том, что касается её симпатии…       Лили переворачивается на другой бок, сердито пыхтя. Почему она чувствует себя предательницей за то, что ей нравится Джим? С другой стороны, не слишком ли много Сев на себя берет — с каких пор он вправе ей указывать с кем общаться? И в кого… Влюбляться?       Возможно, с тех самых как она поняла, что ей нравится смотреть на его руки и представлять, как они стискивают до боли крепко её грудь?..       Лишь бы он не догадался об этом.       С другой стороны, почему нет? Что, если он все поймёт, что тогда? Так страшно начать встречаться с кем-то…       Лили с тихим писком зарывается пылающими щеками в подушку.       Ей нужно немедленно перестать думать о глупостях и уснуть.       Она крепко зажмуривается и принимается считать драконов, перелетающих через квиддичные кольца, разноцветных и сверкающих, и мало-помалу её дыхание выравнивается, мысли ползут медленнее.       В детстве она мечтала, что они с Севом будут летать на драконе… Такая смешная мечта, это ведь так опасно… А Джим ведь так клёво летает на метле…       Ночь темна. Луны не видно.       Но слышно дуновение сквозняка, проникшего в дверь её комнаты старосты. Кто-то вошел к ней. Живой или призрак, человек или нечисть…       Она лежит неподвижная, не смея вдохнуть, и ждёт, когда гость явит себя.       Тень делает шаг к её постели.       Тень раздваивается. Тень встает на миг, будто стража у её постели, и ей страшно, и горячее любопытство заставляет её сердце трепетать и жарко отстукивать в груди.       — Прости за поздний визит, Лили.       —…Однако, Эванс, мы не уснём, пока не услышим…       — Твоего приговора.       Знакомые голоса. Знакомые прикосновения рук к её рукам. Её матрас прогибается под весом двух тел. Они не призраки, они существа из плоти и крови, но зачем они здесь?        — Мы не можем принять решение, — сказал правый знакомым низким голосом.        — Не можем доказать, кому из нас ты дороже и нужнее.        — Ты — наше яблоко раздора.        — И аргументы бесполезны.        — Нельзя измерить, чья любовь сильнее.        — Невозможно узнать, с кем тебе будет лучше.       — И кто из нас должен пожертвовать своим сердцем.       — И уступить.       — Ни один из нас не уступит.       Повисшая на миг пауза донесла эхо непримиримого, бешеного спора. Спора без свидетелей и без обмана.       — Потому мы пришли к тебе.       — И хотели узнать, чего хочешь ты.       Тишина наполняется ожиданием, как сердце страстью.       Тишина ждёт её ответа, затаив дыхание. Тишина готова взорваться, поглотить его, едва слова сорвутся с её губ и изменят мир навсегда.       Спросонья её мысли мечутся, как испуганные птицы.       — Я вам не помогу, — отвечает Лили, облизнув пересохшие губы.       — Отчего? — выдохнули тени на два голоса, горячных, нетерпеливых.       Она делает вдох. Не видя их легче набраться храбрости на эти слова.       — Потому что я хочу вас обоих, — признается она, и к щекам бросается румянец, невидимый во тьме. Слово сказано, и его не вернуть. Как девственность. Она сказала и теперь в ужасе ждёт.       А тени склоняются к ней низко.       — А что если…       — Мы будем с тобой вдвоём.       «И ныне, и присно и во веки веков.»       Лили поднимает враз будто налившиеся свинцом руки, нежно обвивает их обоих, прижимает к себе, чувствуя запах сигарет и полироли для метел.       — Так будьте, — выдыхает она.       Две пары рук обнимают её с двух сторон. Заключают в кольцо объятий. И она больше не принадлежит себе — только им, им двоим, их нетерпеливым прикосновениям, гладящим её, жаждущих скорее познать её тело. Принадлежит горячим губам, по очереди целующим её, заставляя наслаждение цветами расцветать у неё на шее, на груди… И в то время, как один стискивает её грудь, слегка сжимая соски, другой уже скользит рукой по влаге между её ног, лаская настойчивыми торопливыми пальцами.       Её словно несет по течению бурной реки, и сердце бьется отчаянно, она ждёт, что волны её захлестнут, утопят, но они лишь играют с ней, не давая вырваться…       Снейп и Поттер. Что сделала с ними она, эта ночь, если они не раздирают её, и друг друга на части, чтобы только урвать себе лакомый любимый кусочек.       Ей остается только хватать губами воздух, пока они делают с её телом то, что хотят. То, чего она хочет.       Они нежны, но не дают ей и секунды, чтобы опомниться, отдышаться… Она зажата между их телами, даже через одежду источающими жар, в этой ловушке, заставляющей сердце сладко биться в предвкушении.       И она просит их, едва может вспомнить, что губы созданы не для одних лишь поцелуев.       — Раздевайтесь.       Их не надо просить дважды. Ни на секунду не отпуская её, они стаскивают с себя одежду, слышится чей-то смешок, и вот она вновь зажата между ними. Они укладывают её меж друг другом, и вновь одна пара рук охватывает её талию… Другая раздвигает её ноги, подхватив на колени. Спиной она чувствует, как быстро вздымается под ней грудь с твердыми сосками, слышит у уха пахнущее мятой дыхание… и ей стыдно быть в такой распутной позе, пусть даже тьма скрывает её. Но она тут же забывает об этом, когда сразу два члена упираются в её киску, и один из них срывает с неё цвет… Без боли, без сопротивления. И она жалеет лишь о том, что слишком быстро он исчезает, оставив её пустой, но всего на миг, до того как другой, толще и короче, вбивается в её влагалище. Она вскрикивает, и руки на её теле только крепче сжимаются.       «Любимая Лили…» «Сладкая Лили…» Шепчет ей темнота, и она, слыша свое имя, вздрагивает.       Слова звучат вместе с рваными вдохами, когда они по очереди проникают в неё. Её бьет дрожь от желания, которое эти двое распаляют в ней короткими мгновениями обладания её телом.       — Ещё… больше… Не останавливайтесь, пожалуйста… — почти речитативом произносит она, положив руку на их сплетенные на её талии пальцы.       Она течет, обильно обтекая влагой на бедра, на ягодицы. И её слегка жжет стыд за собственное вожделение, но он бессилен и лишь заставляет сильнее пылать её щеки и так горящие от неутомимых поцелуев.       И мягко скользя, они вместе входят в её влагалище.       Она судорожно дергается, закусывает губы, пытаясь вытерпеть это вторжение в её тело, пережить этот миг, когда её натягивают сразу на два твердых члена. Она напряжена до предела, её руки сжимаются на чужих плечах, а мысли сосредоточены на тупой боли глубоко внутри. Лили слышит лишь тихий, едва различимый шепот у самого уха, не думая о смысле слов, лишь цепляясь за этот голос готовым сорваться в паническое буйство умом.       Лили чувствует их нетерпение, жестоко сдерживаемое, и её сводит с ума их желание обладать ею.       Ей почти больно, она растянута до предела и боится сделать вдох, она слушает лишь их нетерпеливое дыхание, обнимает чужое окаменевшее тело, скользя пальцами по выступающим ребрам и чувствует, как застыл тот, что у неё за спиной.       Чувство наполненности, такое глубокое, сладкое, расползается по телу, и ей почти не страшно.       Один из них слегка двигается, осторожно, и она ахает.       — Тебе больно, Лили?       Удовольствие мелькает и гаснет искрой.       — Нет… Ещё… — шепчет она одними губами, и они начинают двигаться, мягко, терпеливо, а она почти до крови кусает губы от того, как хорошо, когда сразу два…       — Ещё… да, ещё, пожалуйста… ещё, ещё!..       Она кричит, когда они продолжают пороть её, толкаясь всё неистовее, всё быстрее.       Она даже не всегда разбирает, кто есть кто, кто из них Джеймс, кто Северус, даже когда её пальцы зарываются то в длинные сальные пакли, то в непослушные короткие волосы, в то время, как один целует её губы, а другой впивается поцелуями в грудь.       Не знает, и не желает знать, кто целует ее в губы, а кто целует в шею.       К чьему телу прижимаются её груди, кто ласкает её пальцами между ног, а кто сжимает её в объятиях, обхватив пальцами за шею. Всё сливается в одно пылающее мгновение.       Два твердых горячих члена, которые наполняют её, до умопомрачения объятую сладким упоительным чувством, невыносимым, терзающим, ищущим выхода, заставляющим забываться, теряя себя, помнить лишь о бешено стучащем в груди сердце, полном нежной боли, пока её насаживают и насаживают…       Кричать, чтобы как-то исторгнуть из себя невыносимое, через край бьющее наслаждение растущее с каждым из их быстрых, прерывистых, яростных толчков. Она кусает губы, кричит, царапается, бьется, чтобы только избыть это сладкое забытье, но они неумолимы. Её запястья, её горло крепко сжимают, всё крепче и крепче стискивая нежную плоть, и в глазах у неё темнеет от сотрясающего все тело экстаза. Она задыхается хватает ртом воздух, и к её припухшим губам прижимаются с глубоким поцелуем. Она может только лежать, все еще переживая то, что только что с ней было, будто в каком-то зачарованном, волшебно-светящемся тумане, растянутое влажное лоно слегка саднит, она полна их семенем, им вымазаны её живот и бедра, но её это не волнует. Охваченная эйфорией, она лениво наблюдает за двумя худощавыми жилистыми телами, жадно, ненасытно целующимися, сплетающимися в объятии — и чувствует, что не ревнует, ей интересно лишь, кто из них двоих, неуступчивых, непримиримых покорится другому. И она смотрит на грубые, быстрые, почти болезненные прикосновения, пока настойчивые руки Сева не скользят между ягодиц Джеймса, и пальцы не проникают в тугую задницу. Глаза Лили приоткрываются, она смотрит, и сердце вдруг срывается на быстрый легкий бег.       Сев на миг затуманенным от желания пьяным взглядом косится на неё — но она лишь лениво улыбается. Джеймс тяжело дышит, кусает губы, нетерпеливо и притягивает Сева к себе, поцеловать, но тот не уступает и, резко притянув чужие бедра к себе, входит. Поттер сжимает зубы и напряженно выгибается, и Лили зачарованно смотрит на его точеную шею, на гладкую грудь, на живот с мягко прорисованными напряженными мышцами, но всё это скрывает тень, когда Сев склоняется к нему, поцеловать, входя глубже, резче, жёстче, чем в неё, и она слышит тихое «да», на два голоса — одно почти молящее и второе, торжествующе, рычащее… В этом нет нежности, только жадность, только неудовлетворенная похоть, неудержимая, неразборчивая… И не смеющая использовать её тело.       Сев двигается сначала тягуче-медленно, но не нежно, и она зачарованно наблюдает сквозь полумрак, как член проникает в растянутое отверстие, как напрягаются под кожей мышцы ног, спины, как сжимаются ягодицы… Как он все быстрее, наращивая темп, проникает в тугую задницу, а Джеймс, тяжело дыша, впивается взглядом в его лицо, искаженное вожделением. Поттер пожирает его взглядом с какой-то изуверской жадностью. Ноздри его трепещут, губы закушены, широко распахнутые карие глаза горят каким-то жестким блеском… Но Сев заставляет и его забыться, сокрушая чужое самообладание, покоряя чужую неуступчивую волю. И она не знает, взгляд на кого из них рождает в душе большее напряжение, глухое и тяжелое, сжимающееся внизу живота, в затвердевших сосках, в припухших губах, которые она вновь облизывает… И, не сдержавшись, накрывает губы Джеймса поцелуем, чувствуя вибрирующие низкие стоны, чувствуя, как подрагивает его тело под чужим натиском. Самозабвенно отдаваясь движению губ, пока её не отрывают, грубо схватив за волосы и оттянув… И тут же припечатав к её губам жесткий, пахнущий табаком поцелуй…       Поттер резко, болезненно вскрикивает, когда её рука находит его конец и быстрыми движениями заставляет изливаться себе в ладонь.       Джеймс скалит зубы, выгибается, как одержимый бесом, твердый, как сжавшаяся до предела пружина, в то время как его пронзают резкими, яростными толчками, и зубы сжимаются в почти болезненном оскале.       Через них с трудом рвется стон, пробирающий её до мозга костей.       Сев прижимает его к себе.       Его руки на миг крепко, до синяков впиваются в чужие бедра, глаза закатываются под полуприкрытыми веками…       Лили тихо всхлипывает.       Жар сжимает её, но в то же время ей холодно… Но не успевает одиночество накатить на неё, как его отгоняет горячая рука, легшая ей на талию и шепот Джеймса: «Иди сюда, крошка.» И вновь она лежит между ними. Ласковые, горячие пальцы гладят её, согревают нежно, осторожно, и она льнет всем телом к ним обоим.        — Я люблю вас…       Обвив их руками за шею и за талию, она утыкается лбом Севу в плечо…       Мягко трется бедром, ягодицами о их опавшие члены.       — Ты хочешь ещё?       — Да, хочу.       — Тебе все мало…       — Я хочу вас.       Жесткая усмешка кривит губы Сева, хитрая улыбка заставляет ямочки проступить на щеках Джеймса, и вновь тьма накрывает их душным пологом, и её снова насаживают на член… А затем второй упирается ей в задницу, настойчиво входя в тугое отверстие дюйм за дюймом, заставляя её метаться и вертеться в предчувствии боли, которая все не наступает.       И снова все повторяется, и вновь она ищет и не находит выхода от сжигающего душу и тело наслаждения.       На этот раз дольше, томительнее… Она вся извелась, и тело ноет, волосы слипаются от струящегося по коже пота, а внизу живота тяжело и сладко сжимается, пока Джеймс и Сев любят её.       Видеть глаза, черные и карие… пока не скрывается луна и не гаснет её луч. Лили стонет в темноте… И тьма отвечает ей хриплыми стонами, тяжелым дыханием…       Пока они сношают её, всё резче и быстрее сбиваясь с ритма, уже не по очереди, а вместе наполняя её, заставляя кричать, а затем, обмякнув, чувствовать, как мягко скользят внутри затихающие движения…       Её груди подпрыгивают, она то повисает на шее у Сева, то, выгибаясь, откидывает голову на плечо Джима. И она чувствует себя любимой, счастливой в каждом их прикосновении, в каждом движении, и тепло в её груди, несравнимо сильнее жара между ног, оно раскатывается по всему телу, которое они вдвоем обнимают, целуют, ласкают…       После того, как второй раз наслаждение сотрясает её и выкручивает, Лили лежит, остывая, откинувшись на подушки, подставив грудь лунному свету, и нежно проводит пальцами по плечам, по спине Сева. Он прижимается губами к центру её ладони, таким невыразимо нежным прикосновением, но она чувствует его дрожь, его легкий страх перед тем что сейчас произойдёт. Руки Джеймса ложатся на талию Севу, скользят ниже…       Сев прячет лицо у неё на груди, когда Джеймс наконец проникает в его тело. Ей передается мягкое, плавное движение их тел, как волны прибоя…       Сев все крепче стискивает её руку, и она осторожно гладит его, жарко целует костяшки пальцев, судорожно сжавшихся…       Его губы подрагивают, руки болезненно выгибаются, переплетаются, словно ему больно, будто он отравлен сладким ядом. Из уст рвется низкий негромкий и протяжный стон… Джеймс нежнее. Он не пользуется чужим телом, грубо вколачиваясь, он почти коварно заставляет Сева чувствовать каждое свое движение каждое прикосновение, каждый поцелуй, принуждает изнывать как под пыткой, наслаждаясь его чувственной слабостью, почти доводя до слез… Заставляя Сева прятать взгляд, искать избавления от непривычной, невыносимой ласки… Лили целует его, ловя темный, масляный, одержимый взгляд. Слышит хриплое, пошлое:       — Сядь на меня.       Руки вновь цепко охватывают её талию, и Лили почти сразу вспыхивает от наслаждения, когда Джеймс засовывает язык ей глубоко в рот, а Сев — в киску…       Лили вздрагивает и садится в постели.       Приснится же такое…       Черт, даже ночнушка намокла!       Она протирает глаза и вздыхает, тяжело откинувшись на подушки. Ну и сон… Жаль, что в жизни такого не будет между ними никогда. Жаль, что они никогда не помирятся — даже ради неё, хоть и твердят на сколь многое готовы ради её любви.       Лили вздыхает и с досадой колотит подушку.       Какие болваны!