***
На улице февраль, покрывающий уже изнасилованные переменой погоды улицы снегом. Наконец-то спокойно и относительно тихо, не считая орущей в соседнем районе сигнализации какого-нибудь старого жигули, да лая бездомных псов под окнами. Соседи через стенку ругаются, выясняя, кто же более тупой в их семье, соседи сверху, судя по шуму, и вовсе трахаются. Заезженная до дыр мелодия очередной программы на нтв разносилась по квартирке, просто затыкая все эти внешние звуки и ядовитую тишину в голове парня. Хёнджин развалился в кресле в странной позе, болтая ногами и ударяясь пятками о корпус мебели. В руках нагретый сяоми с безвкусной наклейкой, закрывающей очень глубокую царапину на крышке. Это чтобы мать не увидела и не разозлилась, ведь купили телефон на последние деньги. В рекомендациях тиктока лишь тупые приколы и иногда парни с накаченными мускулами, томно смотрящие в камеру. С такого его больше кидает в стыд (во дворе будут звать пидором, если узнают о его вкусах), но краем глаза он смотрел на их тела, пуская слюни. Как бы это всё не было интересно, даже высасывающий мозг тикток не мог помочь с мыслями. Они роились вокруг него, словно кошки из соседнего двора на пакетик вискаса. Сожрать были готовы. Хван пытался уловить смысл того, что говорил голос из телевизора. Снова была программа жёлтой прессы о том, кто же из этих старых ублюдков на эстраде муж, отец, брат, сват для ещё одной неизвестной ему женщины. Возможно, что его бабка узнала бы каждого, и даже припомнила бы его концерт, на который она попала в молодости. Только не расскажет, что кидала лифчик на сцену и верещала, как умалишенная. Батя вот любит почесать яйца под программу с Анной Чапман по рентв, а Хёнджин терпеть не может те бредни сумасшедшего, что крутят по ящику. Взрослому мужику плевать на всё, только бы баба красивая была, а что говорит – кристаллически похуй. По голым пяткам дует ветер. Он устроил сквозняк, чтобы выветрить запах сигаретного дыма. Уж слишком лень было выходить на балкон, тем более, что сумасшедшая бабка из дома напротив постоянно в это время следит за прохожими через окно. Боится, что настучит родителям, ведь уже было такое. «Наркоман ваш сынок-то. Вы его контролируйте почаще, ремнём бейте», за что батя после дал ему пару подзатыльников и сидеть заставил дома летом. Хорошо хоть в деревню не отправил. Халупа-то бабкина совсем не для него. Заставят рассаду поливать, да сральню убирать. Он не хотел работать в рабских и адских условиях в глуши под Пензой. Ему хватило детства. С горем и дрожью в ногах он поднялся, чтобы закрыть балконную дверь. Петли ржавые и скрипучие, звук до того противный, что уши вянут. А такое бывает только когда Джисон решает спеть коронную «рюмку водки» после какой-нибудь засратой вписки на хате неизвестного Хвану чела. Тошнотворные фиалки на подоконнике подскакивают в своих горшках, когда он захлопывает тугую дверь. Цветы, когда-то ярко-фиолетовые, дохнут один за другим. Мать удивляется этому, ведь поливает по расписанию и удобрений подсыпает регулярно. А всё дело в том, что Хёнджин по ночам тушит в них бычки, потому что пепельница на кухне, где батя доедает последние остатки горохового супа, от которого потом будет пучить. Экран телефона тускло подсвечивается – там несколько сообщений из беседы класса, которую Хван предпочитает игнорировать большую часть времени, и смска от Чанбина. Тот снова свалил из дома, пока родители цапаются из-за бутылки пива и зарплаты. Хёнджин радуется внезапной компании на остаток дня. Ему было нужно его присутствие рядом. Так хотя бы он сможет рассказать то, что у него в голове последнюю неделю. В школе Чанбин бывает редко. Да и Хёнджину там делать нечего вообще-то. Так, приходит на математику и физику, поплюёт в потолок на информатике, а потом свалит в ближайшую шаурмечную. Там работает его тётя и иногда позволяет постоять за прилавком. Матери они об этом не говорят, чтобы не волновалась, ведь та за образование и полное абстрагирование сыночка от забот. Но вот только Хёнджин уже волком выть готов – затрахало жить так нудно. Здесь хотя бы с водилами автобусов порамситься можно за сдачу или длинный чёрный волос (по их мнению, принадлежащий Хвану) в их шаурме. Парень иногда хочет специально его туда кинуть – уж больно нравится ему вступать в перепалки с этими мужланами. По феншую и традициям гостеприимства Хёнджин ставит чайник на плиту, а сам идёт переодеваться во что-то более приличное, чем протёртые треники и заляпанная кетчупом футболка. Хочется выглядеть не как заправский алкаш. Он принимает душ впервые за все выходные, расчесывает колтуны на затылке и даже надевает целые носки, которых в доме меньше, чем протёртых. Чайник свистит, а в домофон уже звонит Чанбин. Хёнджин ждёт чуть меньше минуты, пока парень поднимается на лифте до восьмого этажа, а потом идёт открывать, когда слышит через тонкую входную дверь звуки раздвигающихся металлических створок и топот. Ногами он спихивает ботинки, валяющиеся в прихожей, и тянется к замку. Двойной щелчок, небольшой порыв ветерка и тусклый свет лестничной площадки. Перед ним широкая фигура парня. Он снова стоит на пороге его квартирки в жёлтой гандонке, натянутой до самых бровей, и болотном пухане по колено. На ресницах растаявшие снежинки, а на губах привычная полуулыбка. — Проходи. — Приветики, — тот резво стал раздеваться, с лёгкостью расстегивая молнию. После шапки его волосы встали торчком в разные стороны, на что Хёнджин улыбнулся, приглаживая пряди рукой. — Что хочешь: чай или кофе? — Чанбин схватил его запястье, смотря прямо в глаза. Дьяволята плясали там хороводы вокруг костра. — Тебя, — хитрая ухмылка на полрожи, но Хёнджину она нравилась. — Ну и чего тогда медлишь? Чанбин только и успел скинуть обувь, как на него запрыгнул Хван. Он подхватил его под задницу, и когда убедился, что тот не соскользнет, потащился с ним в комнату. По дороге до кресла Чанбин задел мизинцем тумбочку, но как настоящий мужик, сдержал истеричный визг боли, проматерившись в губы Хёнджина. Как только они бухнулись в кресло, Со навалился на парня с грубым и жадным поцелуем. Он кусался и вылизывал чужой рот языком, пока руки шарились по торсу и бедрам Хвана. От него пахло табаком и гранатовым гелем для душа, а ещё совсем немного похотью. Как Чанбин и любил. — Где предки? — сбивчиво спросил Со, спешно стягивая с себя чёрное худи. — На ночной, — запыхавшись, ответил ему Хёнджин. — А теперь перестань болтать и приступай к делу. — Хорошо, зайка. Чанбин опустился сначала к чужим ключицам, игриво укусив парня за выступающие косточки, а потом, мацая влажными от их слюны губами, стал пробираться поцелуями по животу к паху. Хёнджин уже был возбуждён, а такой приятный вид прямо перед ним заставлял его член дёргаться. В последний раз они были близки в конце позапрошлой недели. Ну, почти что близки. Чанбин успел лишь отсосать ему, пока они ждали свой заказ в макдональдсе в час ночи. Потому что работнички эти, как сонные мыши. А чем ещё заняться, пока они ждали свои гамбургеры? Тогда родителей снова не было дома, а им обоим дико захотелось пожрать и потрахаться хоть в кабинке туалета. Стянув штаны с младшего, Со прислонился губами к ляжке, клыками царапая кожу, пока руки медленно тянулись к белью, залезая под ткань. Хёнджин начал скулить в стиснутые зубы и вцепился пальцами в волосы парня, чтобы намекнуть ему, что уже пора предпринять что-то. Чанбин ухмыльнулся, всё же повинуясь чужим желаниям. — Выпрыгивай из трусиков, — Хёнджин, не обращая внимания на ребячества, приподнял бёдра, чтобы помочь стянуть с себя бельё. Чанбин облизнулся, в его глазах были голод и нетерпение. Он наконец-то устроился поудобнее между ног Хвана, положив обе ладони на его бёдра. Кожа была до того горячей и нежной, что кончики пальцев покалывало. Парень томно дышал, опаляя кипящую кожу прохладой, пока губы наконец не опустились на чужое возбуждение. Изо рта младшего вырвался блаженный стон, который разнёсся по маленькой двушке слишком привычно. За год они не успели заняться сексом только в подъезде, но и там почти состоялось. Мать брала ночные из-за доплат, отец часто пропадал в автосервисе и на рыбалке. Вся квартира была в их распоряжении достаточно часто, чтобы опробовать все места и все желания. Хёнджин любил на диване и кухонном столе, а Чанбин любил Хвана, поэтому ему было плевать на всё. В Зажопинске, где они жили большую часть своей жизни, было даже как-то удивительно, что их до сих пор не спалили. Гуляли под ручку они только пьяные, трахались дома у Хёнджина, целовались в укромных уголках, а свидания проводили в круглосуточном маке или на фудкорте тц на другом конце города. Больше они конечно находились в компании своих друзей, но и вместе как-то не подозрительно. Они ведь братаны, кореша, закадычные друзья с началки. На курилке как-то раз спалили засос на шее Чанбина, но тот резво оправдался бывшей своего брата, которая «попросила утешения». Возможно, что только Джисон что-то подозревал или делал вид, что подозревает. У брата ведь не было бывшей. По квартире разносились сюрпающие звуки – будь здесь ещё кто-то, то сгорел бы со стыда. Глаза Хвана закатывались при наращивании темпа. Чанбин сжимал его бёдра, чтобы тот держал свой взгляд на нём. Он хотел, чтобы они смотрели друг друга в глаза, хотел увидеть все эмоции на его лице. — Зайка, — Чанбин запускал своим горлом вибрации по члену. — Вытащи хуй изо рта, крошка. А то не слышно, — томно и с насмешкой произнёс парень, поправляя пряди волос. Но действия чужого языка заставили его судорожно выдохнуть и прогнуться. Чанбин ухмыльнулся, насколько это было возможно, и вновь продолжил своё увлекательное занятие. Увидели бы его родители, что здесь происходит, то сдали бы в детдом сразу же. Благо, для этого в запасе есть ещё целый год. В их доме он на птичьих правах и в любой момент может получить пинок под зад. Но это не мешает Чанбину быть здесь и отсасывать своему парню, которого он любит. Он не пожалеет ни о чём. В крайнем случае, будет ночевать в подвалах. Сосед, которого выгнала жена, прожил же как-то целую зиму. Вот и он проживёт. Правда стоит упомянуть, что тот алкаш конченный, и ему всяко лучше, если мозг как у овоща. Хёнджин изгибался в его руках, грудная клетка вздымалась тяжело и часто, а мышцы живота напрягались, пока старший выводил на них круги ногтями. Всё близилось к скорому концу, и это Чанбин уже научился понимать – тот поджимал пальцы ног, и бёдра тряслись в преддверии оргазма. — Милый, быстрее… — бренно шептал задыхающийся Хёнджин. Чанбин поднялся на ноги, что уже успели слегка онеметь. Он прижался губами к приоткрытому рту младшего, помогая кончить уже рукой. — Хороший мальчик, такой молодец, — Чанбин любил говорить что-то приятное своему парню, потому что знал, что тот в этом нуждался. Пацан пацаном, но кто сказал, что настоящие мужчины должны унижать того, кого они любят. — Красивый… Хёнджин замычал в поцелуй, сильнее обвивая шею парня. Рука на его возбуждении двигалась достаточно быстро, чтобы тот увидел звёзды перед глазами. Пальцы на ногах похолодели, тепло скопилось там, где они соприкасались обнажённой кожей – всё в тех местах горело, и он был уверен, что скоро расплавится от глубокого поцелуя и дрочки. Напряжение в животе нарастало с большой скоростью. Фейерверки от наслаждения обжигали крылья бабочек, что жили в нём, но те, словно фениксы, возрождались. Чанбин ловил губами все стоны, пока тело в его руках обмякало после особенно громкого полукрика-полускулежа. Хёнджин отстранился, свесив голову вбок: его тёмные длинные пряди покачивались из-за тяжёлого дыхания, по шее скатывались маленькие капельки пота, а ресницы отбрасывали мягкие тени на щёки, очерчивая изящные линии глаз. Чанбин с восхищением наблюдал за этой картиной, поглаживая большими пальцами чужие плечи. — Зай, всё хорошо? — парня пронял страх, когда в уголках глаз Хвана он увидел слёзы. Одна уже успела скатиться по щеке до подбородка. — Эй, малыш?.. Что случилось? Тебе больно? Я что-то сделал? Прости- — Завались, Чанбин, — шмыгая носом, прорычал парень. — Никогда не видел, чтобы плакали после оргазма? Но Чанбину мало верилось в это – лучший оргазм у него был уж точно не сейчас, не после обычного минета. Он оторвал ладонь Хвана от его лица, заглядывая в глаза. Совсем на секунду там проскочило что-то, похожее на страх, но Хёнджин зажмурился, в следующую секунду уже улыбаясь. — Всё зашибись. Правда. — Уверен? Точно? Я всё-таки что-то сделал? — Да всё чики-пуки, не компассируй себе мозги. Парень потянулся за поцелуем, и Чанбин не был в силах отказать. Это было утешающим жестом, который нужен сейчас обоим, и плевать пока, что старший не знает обо всём, что копится внутри. Хёнджин хотел провести с ним немного времени в блаженном неведении и наслаждении. — Пошли в спальню? — Уверен? Они редко испытывали судьбу, но в этот раз хотелось оторваться с комфортом. Тем более что у родителей там двуспальная кровать и мягкие подушки. — Понесёшь меня? — Конечно, мой принц. Чанбин предварительно вытащил из чужого рюкзака презерватив и смазку, а затем подхватил Хвана на руки, пока у того светились глаза от радости. Тот любил, когда его носят, ведь сам он был довольно высоким, и никто даже в шутку тащить его на своём горбу не решался. Благо, Чанбин всё лето ходил в качалку, чтобы таскать его куда угодно. — Щас позыришь, какие труселя мне мать купила на рынке. Там мужик какой-то ей за красивые глазки в полцены отдал. — Со СпанчБобом? — Лучше! — Чанбин на секунду остановился, подбрасывая парня в руках, чтобы тот не упал. Хёнджин коротко вскрикнул, продолжая улыбаться. — С Риком и Морти. Там портал в другое измерение прямо на заднице. Хван залился смехом, прикрывая рот рукой. Внутри совсем легко вновь порхали бабочки. Пацанская любовь – она такая.***
Через тонкую стенку было слышно очередное токшоу с разбирательствами между провинциальными простаками. Такими же, как и они, собственно. В квартире темно и тихо, пока двое парней лежали в смятой постели, накрытые одеялом. Чанбин перебирал чужие волосы, стараясь распутать их после того, как они распушились от влаги и метаний по подушке. — У нас скоро годовщина, зай. Что хочешь в подарок? «Чтобы она не была последней». — Ничего особенного. Может быть пожрать за твой счёт наконец-то. И где-нибудь не в маке. Тошнит уже от их котлет. — Я могу приготовить отбивных. — Не… Хочу хинкали или вот прям жирнющие такие чебуреки. И балтику девятку. — Шведский стол получается. — А ты чо хотел? Конечно. Не каждый год первая годовщина. — Тогда может быть сходим в Чайхону? — Вот это да… Собрался ограбить брата? — Нет. Вообще-то…у меня есть немного накопленных денег. Хотел их оставить на аренду хаты, но думаю, можно и потратить чуть-чуть. В любом случае, праздник ведь, — Чанбин смачно поцеловал Хвана в щёку, обнимая ещё крепче. — Тогда я тоже вкинусь, раз общее веселье. Но мы можем ещё подумать. — Лады, как скажешь. Хёнджин смотрел на старшего, что обнимал его за плечи и держался ладошкой за мизинец. Он был красив сейчас – растрёпанный и заспанный, слегка уставший и с зацелованными губами. Хотелось остаться в этом мгновении, уснув с сопящим на ухо Чанбином. Чтобы секунды длились вечно, чтобы утром рассветное солнце не ослепило его, озаряя комнату светом. Это значит, что родители вернуться, это значит, что времени остается совсем мало – на один день меньше – и они скажут собирать вещи. Документы из школы забрали сегодня утром, а завтра придётся паковаться. У них нет времени на празднование одного года. Они не протянули ещё одну блядскую неделю до этого момента. А ведь Хёнджин больше всего хотел провести этот день вместе, и похеру, хоть на последнем этаже падика, где нет жильцов, которые не увидят их поцелуи, хоть на улице в беседке, хоть в злоебучем маке. Где угодно, лишь бы с ним. Но у жизни есть свои планы. Сердце болело, и Хёнджин до дрожи не хотел признаваться. Можно было просто молча проводить его утром, а потом больше не отвечать на телефонные звонки. Очень страшно было как-то объясняться и рушить этот момент. — Чанбин… Я…хотел тебе сказать кое-что, — внутри он рвал и метал, матерясь на то, что успел сказать, не подумав. — Батя получил хорошую работу в Москве. — Оу, круто. Поздравляю. — Он решил переехать туда. — Переехать? — Ненавижу его за это, — на грани плача произнёс Хван. — Они уже собирают вещи. — Хёнджин… — Прости, что так получается, но похоже, что меня они слушать не хотят. — Даже не знаю, что сказать… — Не нужно говорить, — Хёнджин слегка перевернулся, прижимаясь к тёплой груди парня. — Обнимешь меня пожалуйста? Чанбин обнял его так крепко, как мог. Вот только он не знал, что думать обо всём. Пока младший задремал под боком, его мысли витали где-то далеко. Всё было смутным и сумбурным. Теперь он понимал, почему Хёнджин в последнее время такой странный и задумчивый.***
Хёнджин подорвался на месте из-за холода, который он ощущал в ногах – наверное ворочался во сне и скинул одеяло. Не разлепляя глаза, он стал шарить руками по кровати, пытаясь найти Чанбина, но того нигде не было. Соседняя подушка была влажной. Не такой, как это бывает, если потеешь. Нет. Она была мокрой от слёз. На часах было уже два ночи, и если приглядеться в незашторенное окно, то можно увидеть дым, который вылетал с балкона. Чанбин наверняка не в лучшем состоянии после новости о переезде. Мысли прояснились, и Хёнджин теперь уже с ясной головой метался в раздумьях, как лучше поступить. Или что такого не сделать, чтобы не ухудшить обстановку. Собственная одежда валялась где-то далеко, поэтому Хёнджин напялил огромную для него толстовку Чанбина и отцовские штаны, которые валялись на спинке стула. Он захватил с собой сигареты и одеяло с кровати, обмотавшись им потеплее. После секса и сна было бы намного холоднее на раскрытом балконе. Появиться беззвучно просто невозможно, и поэтому Чанбин ожидаемо повернулся на чересчур громкие звуки. В такой-то халупе не прокатит, как в голливудских фильмах – беззвучно подойти, обхватить талию нежно и прошептать на ухо какие-нибудь нежности. На деле получалось обычно лишь раздавать друг другу пошлые комплименты (или просто пошлости) и шлепки по заднице. А ещё курить на балконе или в падике в открытую форточку, шифроваться от всех знакомых и друзей. Им ни за руку взяться, ни поцеловаться, потому что вокруг одни долбоёбы и моральные уёбки. Чего стоят одни лишь комментарии местных молокососов, которые, между прочим, младше года на три. «Скажи что-нибудь на китайском. О! А ты встречал Джеки Чана??». Хёнджин обычно тушил бычки о руки таких ублюдков за глупые и придурастые вопросы. Бывают комментарии и похуже. Хёнджин считает, сколько раз его уже назвали узкоглазым и велели катиться из этой страны на Родину. Даже взрослые, на вид, люди вели себя словно маленькие дети. Вокруг одно необразованное быдло, а они в центре внимания и всех событий, связанных с жителями «процветающей» страны. Сейчас он понимает, что переезд этот ничему не поможет. Они всё ещё останутся жить в этих загнивающих муравейниках, где на каком-нибудь из этажей повыше засохшие капли крови парня, желавшего быть кем-то большим. Родители будут так же батрачить на светлое будущее, а потом и не заметят, как грыжа прострелит спину, как печень начнёт отказывать из-за интоксикации таблетками против давления, как глаза перестанут видеть лица даже в пяти метрах от них. Когда сын уедет и вовсе пропадёт из их жизни, словно и не было. Это их галлюцинации. От злости хочется скинуть все эти отвратительные фиалки с окна. — Чего стоишь полуголый? — Чанбин одет в треники и футболку, которые притащил в его квартиру ещё давно. Мать всё удивлялась этим вещам, ведь никогда их не видела на сыне, а он врал, что всё-таки его. — Проветриваюсь, — хрипло отвечает Со. Он дрожит от холода, но не показывает этого, хотя по плечам бегают мурашки. — Проветривайся в одежде потеплее. На улице -11. Хёнджин подходит сбоку, обнимает, окутывая их обоих одеялом. Плевать, что оно провоняется – убедит, что батя прокурил хату и раньше не замечал запаха. Чанбин поворачивается к нему, его лицо совсем близко – такое грустное и обречённое, что бесполезно утешающая улыбка сама лезет на губы. Тот волнуется и опечален, а это значит, что сердце болит, и Хёнджин не напридумывал себе их отношения. Это слегка радует. Вернуть время вспять нельзя, а будущее изменить Хвану, к сожалению, не удастся. Они уезжают, чтобы больше не вернуться сюда, и никакие уговоры не помогут остаться. Хёнджин хотел это сделать хотя бы ради своего парня. Тот тоже достоин побывать в столице, пожить немного без страхов и предрассудков. Там тоже опасно, тоже есть нищета и неудачи, но не зря же все едут в Москву. Там можно найти кого-то поумнее хабалки в продуктовом, да гопников под подъездом. Куда-то ведь должны уходить деньги налогоплательщиков, кроме карманов жирных чиновников в запущенных городишках. Лицо Чанбина становится более спокойным, когда парень ластиться к нему. Но всё равно они оба понимают, что всё не так, как было раньше. Скоро их жизни изменятся, и это могут быть их последние такие посиделки в этой квартире, в этом городе. Раньше они плевались с балкона на прохожих, курили втихаря дорогущие сигареты старшего брата Чанбина, гуляли летом до утра за городом, занимались сексом на даче родственников. Они ели самые дешёвые чипсы, запивая это всё минералкой, пока сидели на крыше соседнего дома, отходя от недельной пьянки. Хёнджин планировал бросить пить к девятнадцати и устроиться на работу после школы, чтобы они вместе снимали квартиру как можно дальше от своих родителей на другом конце города. Раньше они, в конце концов, строили планы, лёжа на траве соседнего двора, пока августовские звёзды светились над ними. — Смотришь так туда, — Хёнджин указывает подбородком на распахнутое окно. — Хочешь сигануть? — Нет. — А я да, — Чанбин без слов нежно берёт его запястье в руку и целует костяшки. Он и правда чертовски нежный. Этого незаметно поначалу, просто воспитали так, что каждое неправильное слово или действие каралось наказанием. Чанбину вбили установку «Мужчины не плачут, мужчины должны быть сильными и холодными. Они не любят сопливо. Они не показывают чувств». Оттого-то он и любил его так страстно и пылко, нежно прикасаясь, когда этого было можно. Хёнджин так удивлялся, когда старший просил у него разрешения на поцелуи, на ласки. Тот ведь уже показал, что вот он весь его – делай, что хочешь. Он думал, что его даже не будут спрашивать, ведь все, кто встречались до этого, были жестокими и резкими. — Я загуглил тут… — Чанбин, прижимая руку Хвана к своей груди, полез другой в задний карман штанов за телефоном. — От Новосибирска до Москвы ехать всего лишь двое суток. Он показал вкладки браузера с информацией о билетах на поезд, цены которых вызывали приступ скупердяйства. — Всего лишь? Чанбин, это плохая идея. Тебе эти деньги нужны… — Поднакоплю. Буду приезжать к тебе, если получится это сделать. Или ты сюда. — Тут же две пересадки… — Это ведь немного, если всё будет ради тебя, — Со как будто не слышал его. — Думаю, тебе стоит подумать ещё. — Я делаю хотя бы что-то ради сохранения наших отношений! Хёнджин опешил от шока, смотря на парня поражённо. В нём закрадывалась обида. — Ты не знаешь, как мне тяжело. Не смей говорить, что мне поебать! Моя жизнь рушится из-за этого переезда!.. — глаза жгло от ярости и слёз. В них была вся горечь его состояния. — Я не хотел говорить тебе, чтобы наши последние дни не были переполнены скорбью и сожалениями. Нужно было просто свалить и всё. — Прости… — Чанбин опустил голову, глубоко вздыхая. — Я не хотел говорить этого. — Да какая уже разница. — Я правда не хочу, чтобы ты уезжал. А Хёнджин-то как не хотел… Мысли грызли его пару недель, но казалось, будто всю жизнь. Он жалел, что рассказал всё, но не отметить лёгкости после сказанного не мог. Всё же Чанбин заслуживал знать это, как бы больно им обоим не было. — Ма уже нашла новую работу там. Будет нормальным врачом, а не мусором в глазах начальства… Меня запихнут в какую-нибудь школу доучиваться до одиннадцатого. Я наконец буду работать, и никто это не будет контролировать. — Я рад хотя бы этому. Всё шло к такому исходу. Нужно было лишь сделать первый шаг. — Давай расстанемся? — Ч-чего? — теперь была очередь старшего удивляться. Он резко обернулся и сузил глаза, ища хоть какой-то намёк на шутку. — Ты хочешь быть связанным со мной отношениями? Даже если между нами будет три тысячи километров и разница во времени в четыре часа? Ты хочешь быть тем, кто ждёт ответов на каждое сообщение? Между нами, блять, не будет ничего, кроме переписки и звонков. У нас нет столько денег, чтобы позволить мотаться туда-сюда. — Мне всё равно, что не смогу видеть тебя вживую. — А мне нет. Не хочу узнать потом от каких-нибудь знакомых, что ты обрюхатишь какую-нибудь девушку и попадёшь в отрезвитель к следующему году, как это делает твой отец. Я знаю, что он тебя спаивает, — Со отстранился и вырвался из объятий окончательно. Стало холодно. Хёнджин правда волновался за него. Отец Чанбина смог затащить в это жену, а потом принялся и за сыновей. Чанбин сопротивлялся ради Хёнджина. Но что случится, если его не будет рядом? Родитель является примером для подражания, но в их случае – отравитель всего разумного и чистого. — Ну и что. Тебе разве я не нужен? Или любовь пройдёт так быстро? С глаз долой – из сердца вон?! Тон парня повышался с каждым сказанным словом, а это Хёнджин не любил больше всего – когда на него кричали. Он сам начинал закипать. — Нет, Чанбин, — Хван вскинул руками. — Ты мне дорог настолько, что я не хочу потом понять, что не нужен тебе! Все отношения на расстоянии невозможны. Или чувства перегорят, или кто-то из нас окажется в постели другого человека. — Я не стану изменять. Ты мне не веришь?! — Сейчас я тебе верю. Но потом может произойти всё, что угодно! Кто знал, что я перееду? Кто, блять, знал?! — Разве ты не хочешь попытаться сделать это ради нас? — Не дави на мои чувства! — Тогда и ты пойми меня! Я не хочу терять ничего из-за каких-то жизненных обстоятельств. — Так не теряй. Отпустим это. Через пару лет напиши мне со словами, что ничего не изменилось, и я оставлю всё. А сейчас дай нашим жизням стать лучше. Это стоило произнести вслух кому-нибудь. У них были проблемы. Кроме всех хороших моментов была гора проблем, решать которые было невозможно в сегодняшних реалиях этой страны. Страх – вот что не давало вздохнуть спокойно. Как бы они ни любили друг друга, какими бы ни были чувства, каждый боялся одного. Ведь с детства заложено, что можно делать мальчикам и девочкам, а что нельзя. Что нужно говорить, кого нужно любить, как нужно вести себя. Нет ничего, что бы показало им сначала, как правильно. Всё здравое вырвется наружу когда-нибудь, но не сейчас. Им нельзя будет даже дышать, если всё станет известно. Искать выход в данный момент бесполезно – возможно потом, когда каждый из них повзрослеет, примет всё окончательно. А пока что даже в мыслях есть пробоины, шепотки чёрной гнилой стороны, что всё неправда, что на самом деле никто не любит взаправду, а в любую минуту с ног собьёт реальность. — Ты поступаешь так по-блятски уёбищно сейчас. Им точно нужен перерыв. Чтобы принять себя, чтобы не бояться следующего дня. С детства у Хёнджина остались воспоминания об отцовских пощёчинах, о криках родителей, об острых словах матери о том, что он бездарность, если не может ничего добиться в учёбе. Просто их воспитали неправильно, не дали выбрать, какими людьми они хотят быть потом. И поэтому страдать придётся всю жизнь, но как же повезло, что он сам остался человеком со своими взглядами. Он чувствовал тоже самое в Чанбине, ведь тот сопротивлялся этому миру. Им просто нужно совсем чуть-чуть подождать, и возможно, что потом они изменятся в лучшую сторону. — Можешь винить меня, но так правильно. Сейчас я так считаю. Давай дадим друг другу вздохнуть. Ты ведь сам давно всё понимаешь. — Сукин ты сын… — Чанбин отстранился ещё дальше, будто бы ему было противно. Это приносило боль, совсем непохожую ни на что, доселе знакомое Хвану. — Пиши мне, если хочешь, — Хёнджин протянул руку, чтобы прикоснуться к чужой ладони, но взгляд старшего его остановил. Он так и оставил руку в воздухе. — Мне будет приятно узнать о каких-нибудь мелочах или хороших новостях. Поживи свободно и без бремени страха. Нас может ждать что-то ужасное, если мы не повременим со всем. — Хорошо, мы расстаёмся. Слышать это правда ужасно. Понимание всего разбивало сердце. — Только не говори мне потом, что ты всё-таки пожалел, — Чанбин нервно затушил сигарету в пепельнице. Перед выходом он слегка замешкался, а потом резким дерганым движением запахнул на младшем слегка спавшее с плеч одеяло. В темноте квартиры он принялся по памяти искать одежду, долго не мог найти свою толстовку, но понял, что она сейчас была на Хёнджине, который всё ещё стоял на балконе у открытого окна и курил. Чанбин без претензий смирился с этим и продолжил собираться дальше. Хорошо хоть на нём под худи была водолазка (его тело до сих пор помнит, как он полуголым бежал по морозам домой, потому что родители Хвана пришли раньше, чем это ожидалось). Балконная дверь скрипнула, Хёнджин зашёл в гостиную, принося с собой запах сигарет и мороза. Довольно длинные тёмные волосы были растрёпаны, спадая на плечи смешными завитками. Теперь можно было попрощаться со всеми бесчисленными приятными мелочами подобной той, как Чанбин заплетал ему хвостики и всякие другие нелепые причёски, на которые был способен. Такого разочарования во всём у Со не было уже давно. Широкие плечи в тёмном и прямая осанка привлекали к себе внимание младшего, навевая воспоминания. Они впервые по пьяни засосались в подземке ночью, когда свалили с чьей-то новогодней вписки. Ещё там Чанбин приманивал его всем собой, разговаривал как-то странно и трогал около паха под столом, пока все были заняты. Он прижал тогда Хёнджина так решительно и уверенно, будто бы Со был профи в этом, будто бы делал это каждый день. И Хёнджин любил эту властность в нём, но сейчас было обидно за то, что тот сдался ему. Где-то глубоко в душе он надеялся, что Чанбин всё же настоит на своём, что откажется от всего. Ждать, что свернут горы, когда этого вообще невозможно – очень глупо. Он понимал это, но… — Подожди пожалуйста, — Хёнджин быстро скрылся на кухне, когда Чанбин уже был готов переступить порог. Когда парень вернулся, в его руках были пакеты со всякими мясными остатками и сухим кошачьим кормом. — Покорми Лаврушку у подъезда, — он протянул шелестящие пакетики. — Может быть ты заберёшь её? Она очень добрая и ласковая. Ты же знаешь, её никто не кормит кроме меня. Она совсем пропадёт тогда. Чанбин сжал руки в кулаки, но всё же забрал пакетики. Он ждал, что тот скажет хоть что-то. Превратит всё в шутку. Что никуда он вовсе не уезжает, и что не придётся ему зализывать раны ещё как минимум полгода. Любил же ведь, так почему говорит о каких-то бездомных кошках, когда решается вопрос об их отношениях. Ладони падают на плечи, материал болотного пуховика шуршит, когда Хёнджин тянется к его губам. Это поцелуй, наполненный страхом, сожалением и болью. Он наполнен всеми трепетными чувствами, которые, возможно, они до этого не успели высказать. Чанбин чувствует влагу на чужих щеках – его бесчувственный, как считали многие, возлюбленный плакал, пока курил на балконе и собирал еду для бездомной кошки, живущей в подвале их подъезда. Чанбин, перед тем, как разорвать поцелуй, проводит языком по губам и резко отстраняется. Он злится и негодует, вымещая это на двери, которую захлопывает со всей силы. Чанбин уже не расслышит, но Хван зовёт его по имени и извиняется, заходясь в рыданиях на полу прихожей. На лестничной клетке прохладно и воняет перегаром с шестого этажа от пьяниц, которые не просыхают уже третью неделю. Чанбин решает спуститься пешком, попутно закуривая. Замечает в кармане зажигалку отца Хвана, которую стащил нечаянно. Думает вернуться, чтобы отдать, но плюёт на всё и спускается ниже. На третьем этаже слышны крики замужней пары. Парень тот раньше учился в их школе и к двадцати уже обзавёлся женой и ребёнком, а сейчас бьёт её и кричит гадости. Ублюдок, что растит своими грязными руками такого же потерянного в этом мире человека. Чанбин останавливается у двери и стучит ногой по ней с криками «Заткнись, уёбок, спать мешаешь», а потом уходит. На улице холодно и совсем не умиротворённо. Тошнит от привычного вида (или от того, что в скором времени ему здесь будет делать нечего). На его звучное «кыс-кыс-кыс» из маленького подвального окошка выбегает рыжая миниатюрная кошечка. Она мурлычет и держит хвост торчком, словно он плавник акулы, пока вьётся вокруг ног и трётся о них. Чанбин до последнего хочет просто наплевать на всё и уйти поскорее. Но вместо этого держит за пазухой уснувшую в тепле кошку, пока идёт длинными изрезанными путями к себе домой. Если ему повезёт, то родители свалили к своим друзьям-собутыльникам на пробу самодельного самогона. Если нет, то он просто проскользнет в свою комнату и будет спать до самого утра, пока у бока будет мурчать Лаврушка, всем своим существом напоминающая Хёнджина. иломило ты не придёшь попрощаться? [19:11] у тебя ещё есть возможность [19:43] ладно. я понял [19:59] ну и пошёл ты [19:59] (удалено) я люблю тебя [20:02] Чанбин поставил переписку на игнорирование и заметил сообщения лишь через два часа после отправки последнего из них. Он преодолел пару десятков районов пешком так быстро, как только смог. Знал в глубине души, что поздно, но надеялся на что-то. Через пару лет ему могут забросить в почтовый ящик открытку из столицы. Там будет адрес, написанный знакомым почерком. А пока что по его лицу текут слёзы отчаяния, потому что квартира восемьдесят восемь на восьмом этаже пуста уже как пару часов.