Чувства и чувствительность

      Золотце сочинял письмо. Творческий процесс был в самом разгаре — изящные тонкие брови хмурились, взлетали ко лбу кружевные манжеты, кривились теребящие кончик пера губы.       Очень красиво.       И невыносимо бесполезно, совершенно бесплодно — слова упорно не желали складываться и настроение было ни коим образом не эпистолярное.       Золотце обтёр перо и критически оглядел острый металлический кончик, раздумывая, получится ли его метнуть. С некоторых пор Жоржа весьма увлекал нераскрытый потенциал совершенно обыденных предметов, возможность использовать их не по прямому назначению, а в ином качестве, как оружие или инструмент.       Для потенциального дротика перо было определенно тяжеловато и неудачно сбалансировано. Золотце взвесил его в руке, перехватил так и эдак и разочарованно вздохнул. Нет, не метательное оружие, зато точно можно защекотать противника до смерти.       Дверь несмело приоткрылась, и уже по одному её положению стало ясно, кто сейчас заглянет в комнату с извиняющимся видом.       — Входите, входите, господин Скопцов, — обрадовался Золотце и спрыгнул с облюбованного им для эпистолярных упражнений подоконника. — Вы мне никоим образом не помешаете.       В руках у Скопцова была тетрадочка для записей и перо — гораздо более практичное, с простой деревянной ручкой.       — Мне, право, неловко, — дверь за собой Скопцов притворил плотно, чем немало Жоржа заинтриговал. — Я к вам, господин Золотце, по личному вопросу, не по официальному делу, и ежели … можно назначить на другое время.       Он запутался в своих построениях и отчаянно покраснел.       — Я совершенно свободен в данный момент, — Золотце приветливо взмахнул рукой. — И готов уделить вашему затруднению столько времени, сколько потребуется.       Тонкая белая шея над строгим воротником покрылась алыми пятнами, краснота поползла вверх, хлынула на щеки. Стараясь скрыть неловкость, Скопцов примостился на краешке кресла, руки сложил на сдвинутых вместе коленях.       — Ну почему же затруднение? Впрочем, да, вы правы, это слово подходит как нельзя лучше. Мне требуется ваш совет…       — Пикантного характера? — Золотце упал в соседнее кресло, раскинул широкие шелковые рукава.       — Отчего же вы так решили? — теперь заалели и кончики ушей.       — Интуитивно, — Золотце провел пером по губам и улыбнулся Скопцову. — Неужели вам назначили свидание, друг мой?       Скопцов мучительно вздохнул.       — Я… п-предпочел бы сохранить это в тайне, если возможно. Но совет… практического свойства… я только вас могу попросить о таком, господин Золотце.       Жорж очень живо представил себе удивленного Мальвина и переплетенные пальцы Ройша: «Вот и не надо попадать в пикантные ситуации». И с трудом удержавшись от неуместного веселья, он со всей возможной деликатностью осведомился:       — И что же именно вас интересует? Даю вам слово — всё, что вы мне поведаете, останется между нами.       И подался вперёд, заглядывая в глаза.       — Те-техническая сторона, — прошептал Скопцов, — Я, видите ли, исключительно теоретически… и совершенно не представляю, с чего начинать, например. Не могли бы вы меня проинструктировать, какие-то общие рекомендации…       Леший и шельмы, подумал Золотце, Господи Боже и Святой Патрик.       Ясные глаза, прозрачная берилловая зелень, смотрели на него с надеждой.       — Технически, — промурлыкал Золотце, — начинать следует с самых простых вещей.       Возьмите объект вашего интереса за руку, например, вот так.       Пальцы Скопцова были холодные и в руке Жоржа слегка подрагивали.       — К слову, объект этот женского полу или мужского? Впрочем, на данном этапе это не имеет ровно никакого значения.       Кончик пера нежно огладил хрупкие костяшки, прошелся по фалангам длинных пальцев.       — Руки, глаза и уши — то, о чем мы должны думать в первую очередь. Только затем — губы, — Золотце улыбнулся, склонился ниже, так чтобы его дыхание касалось бледной кожи.       Рука вздрогнула, попыталась высвободиться, а вторая судорожно схватилась за тетрадь.       — Я… вы не будете возражать, господин Золотце, если я буду записывать? Боюсь упустить что-нибудь важное.       Жорж ринувшиеся прочь пальцы удержал.       — Отчего же, — сказал он весело и лукаво. — Записывайте, Дмитрий Ригорьевич. Но прежде практическая часть. А потом, если будет на то ваше желание, я даже вам надиктую и растолкую все неясности.       — Но, — нерешительно возразил Скопцов, — не будет ли это слишком …       Будет, мысленно согласился Золотце, скорее всего, это будет слишком, — и совершенно некстати вспомнились наставления батюшки и его собственная практическая часть — с ямочками на щеках и россыпью веснушек на пышной груди.       — Мы могли бы пригласить для практики кого-нибудь из знакомых хэра Ройша, но в нынешней ситуации это было бы совершенно не идеологично и недостаточно последовательно, — сказал он вслух и задумчиво провел пером по своим губам. — И никак нельзя забывать о моральном аспекте.       — Ах, что вы такое говорите, господин Золотце, — расстроился Скопцов, к моральному аспекту неравнодушный. — Но разве это вообще так уж обязательно?       — Обязательно. В противном случае и солдат не обязательно было бы тренировать физически, достаточно лишь прочитать лекцию. Ежели речь о вещах телесных, без подготовки никак нельзя, разум растеряется в самый неподходящий момент. А тело … Золотце поднес руку Скопцова к своему лицу, ловко развернул запястье внутренней стороной вверх, припал губами к голубой жилке пульса, лизнул языком.       — … тело, господин Скопцов, запомнит.       Тетрадь упала на пол, беспомощно распластала чистые страницы.       — Ваши аргументы, — слабым голосом произнес Скопцов, — выглядят очень убедительными. Но без чувств определенного рода … разве можно так? Ж-жорж?       Пульс под губами Золотца бился часто-часто, и его собственная кровь отзывалась на это биение. И на разговор о чувствах кровь отзывалась — словно ожившая страница из романа. Пусть неестественно, преувеличенно, драматично, но как же красиво.       — А вы разве совершенно никаких чувств ко мне не испытываете? — спросил Жорж лукаво, заглядывая в глаза и ресницами взмахивая для закрепления эффекта.       — Но ведь это же совершенно другое, — возразил Скопцов, прижимая свободную руку к сердцу.       — А в чем же, в сущности разница? — Золотце подался вперед, встал на одно колено. — Ежели разложить наши чувства на составляющие, где проляжет граница между дружбой и романтической страстью?       — Это сложный вопрос, дискуссионный, — жёсткий воротничок отчего-то вдруг показался Скопцову тесен, и он уцепился за него, оттянул так, что пуговка выскочила из петли.       — Теоретический, — согласился Золотце и расстегнул следующую пуговицу. — Уговоримся так: ежели вы ощутите, что практические изыскания входят в противоречия с вашими чувствами, мы немедленно остановимся.       — В тот же момент, — пальцы Скопцова скользнули вниз, задели руку Жоржа, словно собирались остановить его уже сейчас, но лишь помедлили мгновение, а потом нерешительно коснулись пуговицы ниже.       Золотце поднялся на ноги и потянул Скопцова из кресла.       — Важно правильно выбрать место действия, — сказал он, устремляясь к кушетке, — удобное для всех участников, по возможности не ограничивающее движения. Хотя иногда ограничения лишь пробуждают фантазию.       — Дислокация определяет ход сражения? — на кушетку Скопцов посмотрел с сомнением, но смирно сел и руку было зажал между колен, но спохватился и положил сверху.       Золотце опустился рядом и хихикнул, прикрывшись манжетом:       — Военные метафоры в романтической ситуации?       — П-простите, — Скопцов потупился. — Это непроизвольно вырвалось, всё-таки некоторые вещи…       Невесомый кончик пера лег на его губы.       — Тссс, — шепнул Жорж над его ухом, — Не стоит извиняться, это, право, даже очаровательно.       — Не разрушает атмосферу? — спросил Скопцов и глубоко вздохнул, когда пёрышко скользнуло по щеке и вниз, под линию челюсти.       Вздохнул, но голову запрокинул, подставляя шею под ласковые, почти невесомые касания пера, и губы пересохшие облизнул.       — Нисколько, — Золотце привлёк его к себе, обнимая за плечи, — Однако же от того, кто изъясняется подобным образом, ждут и поведения соответствующего, смелости, проявления инициативы.       — Смелости, — шепотом отозвался Скопцов, откидываясь назад и голову поворачивая, нерешительно касаясь губами щеки Жоржа. — А ежели … на кавалерийский наскок по природе своей неспособен?       Пёрышко погладило ямку между ключицами и замерло.       — Тогда, Дмитрий Ригорьевич, — Золотце улыбнулся, — планируйте осаду — с пробными вылазками, упорством и методичной нежностью.       И нежно коснулся его губ своими.       Целоваться Скопцов не умел совершенно, однако учиться привык прилежно, и потому новые навыки осваивал старательно. А Золотце, до сих пор предпочитавший любовников опытных и искушенных, вдруг открыл для себя всю прелесть обучения невинного существа всем чувственным тонкостям. Непривычное к ласкам тело Скопцова отзывалось на любое прикосновение, искреннее его удивление и неприкрытое возбуждение кружило голову не хуже вина.       И Золотце, намеревавшийся сохранять ясную голову и полный контроль над ситуацией, в конце концов позволил себе увлечься.       Белое перо — полезный инструмент, опаснейшее оружие — скользило по светлой коже, изучая, исследуя, отыскивая самые чувствительные места. Хрупкие ключицы. Розовые соски. Родинка-зёрнышко на солнечном сплетении. Золотистые полупрозрачные волоски тонкой полоской — вниз по плоскому животу.       Мягкий пушистый кончик выписывал причудливые знаки, словно оставляя на теле Скопцова невидимое послание.       За пёрышком неторопливо следовали губы и язык, и пальцы — и дыхание сбивалось, вздохи превращались в стоны, в бессвязный шепот.       — Ж-жорж…       — Остановиться?       — Ах… нет…       — А твои чувства, Дима?       — П-пожалуйста… не … останавливайся…