Вопросы ответственности

… правосудие и земная казнь даже облегчают казнь природы, даже необходимы душе преступника в эти моменты как спасение ее от отчаяния Ф. М. Достоевский «Братья Карамазовы»

      — Коллегиальные решения на поле боя, разумеется, принимать невозможно, — говорит Мальвин, и Ройшу чудятся в его голосе нотки разочарования. — Таким образом, существенно изменять армейскую иерархию и структуру в данный момент нецелесообразно. Однако, подход к подготовке личного состава и сроки службы — другое дело…       Ройш слушает молча, сплетя пальцы. Доклад Мальвина превосходно подготовлен: безупречная логика, изложены все существенные моменты, ни одна проблема не осталась без внимания.       И всё-таки Андрея что-то беспокоит. Его взгляд то и дело останавливается на пальцах Ройша, а потом снова устремляется в окно за его спиной.       Золотце разобрался бы с этим быстро, в неподражаемой своей манере, но Золотце в Европах. Придётся Ройшу прикладывать свою логику к чужой душе, а этого он терпеть не мог и по возможности избегал.       Однако не водку же с Мальвиным пить.       — Прекрасная работа, Андрей Миронович, — говорит он. — Постоянная ротация кадров и мне представляется наилучшим вариантом. Но каждый ли рядовой потенциально способен стать командиром?       Они обсуждали этот вопрос множество раз и раньше, но сейчас Ройша интересует не ответ по сути, а тень, которая снова ложится на лицо Мальвина.       Вот оно.       Нервные срывы, как утверждает Приблев, могут принимать разные формы.       — Умение принимать ответственность за свои решения, — глухо произносит Мальвин, — это вопрос подготовки и воспитания.       — Разумеется, — Ройш встаёт и подхватывает свою трость. — Равно как и умение эту ответственность разделять.       Мальвин смотрит на трость с недоумением.       — Не понимаю, к чему вы клоните, Константий Константьевич.       — Хочу вам кое-что показать.       Ройши живут в Петерберге очень давно, особняк их выстроен с уважением к местным традициям и готов принять аристократических гостей с любыми причудами. В частности, есть в нем маленькие глухие комнатки с толстыми дубовыми дверями, узкими оконцами под самым потолком и практически без мебели.       — Вы хотели показать мне кладовую? — удивляется Мальвин.       — В некоторых кругах, — невозмутимо сообщает Ройш, запирая изнутри тяжёлую дверь, — любимое развлечение — грешить до утраты человеческого облика, а потом раскаиваться. Раскаиваться принято в специальных условиях, в тишине и наедине с собой.       Он садится на единственный стул у дальней стены и кладет трость поперёк колен, нежно поглаживая навершие.       — Это что же, пресловутая аскезная? — а Мальвин всё-таки отличник и наслышан о некоторых вещах, далёких от купеческой среды.       С брезгливым интересом рассматривает он второй имеющийся в комнате предмет мебели — узкую скамью с кожаной обивкой и двумя крепкими ремнями.       — Именно так, — подтверждает Ройш. — В этом доме её предпочитают называть комнатой для уединённых размышлений.       Мальвин хмыкает. Ройшу интересно, знает ли он о предназначении скамьи — слишком уж невозмутимое выражение лица заставляет подозревать, что догадывается.       — Хотите предложить мне поразмышлять о новом уставе здесь? Благодарю, Константий Константьевич.       Мальвин язвит и повышает голос. Мальвин волнуется.       Мальвин смотрит на покачивающуюся в руках Ройша трость и облизывает губы.       — Я предлагаю, — Ройшу тоже хочется провести языком по губам, но он сдерживается. — Поразмышлять здесь вместе. О том, что именно значит принимать на себя ответственность. О том, что у каждого дурного поступка должны быть определённые последствия, даже если совершён он во благо многих.       Мальвин сглатывает и делает шаг вперед.       — Нет никакой необходимости…       — Есть, друг мой, — негромко говорит Ройш, и трость хлопает по ладони. — И вы это прекрасно понимаете. Ваш проект превосходен. С принципами, которые лежат в основе его положений трудно спорить. Однако я вижу противоречие, рождённое этими же принципами. И вы его видите, Андрей.       — Это противоречие в данный момент неразрешимо, — мрачно отзывается Мальвин. В слабом свете единственного оконца правильное его лицо с высокими скулами кажется бледнее обычного. И ясные глаза потемнели.       Человек, склонный к романному мышлению, уже подобрал бы подходящую метафору — так, чтобы в одном ярком образе совместить эстетические впечатление и эмоциональную глубину происходящего с Мальвиным.       Ройш к романному мышлению не склонен, Ройш поглаживает тонкими пальцами полированное дерево.       — Позвольте с вами не согласиться.       Обитый металлом конец трости стукает в пол перед Мальвиным. Ройш встает и протягивает руку ладонью вверх.       — Я её приму       — Что?       — Ответственность за тебя. На время.       Мальвин смотрит на протянутую ладонь, такую тонкую и хрупкую в сравнении с его собственной рукой. Поднимает взгляд выше — не кривятся ли губы Ройша в язвительной улыбке.       Ройш серьёзен.       — Это же бред… это совершенно необязательно, — громко говорит Мальвин.       Но попытка отказаться звучит как лепет, да и выглядит весьма неубедительно: на бледных скулах появился румянец, дыхание участилось.       Ройш ждёт. Уговаривать он не собирается. Сейчас важнее не отвести взгляд, не показать даже каплю неуверенности.       — Но это останется между нами, — предупреждает Мальвин хрипло и хватается за протянутую руку, стискивает её в быстром крепком пожатии.       — Разумеется, — Ройш по-птичьи склоняет голову набок. — Доверься мне, Андрей.       Мальвин глубоко вздыхает.       Ройш перехватывает трость за шафт. Змеиная морда на набалдашнике лукаво улыбается, мерцают драгоценные камни-глаза, раздувается бронзовый капюшон.       Металлическая змея пересчитывает носом пуговицы на груди Мальвина.       — Расстегни.       Пальцы Мальвина подрагивают, но он покорно разоблачается, слой за слоем, снимает свою обычную броню — сюртук, жилет, рубашка. Руки ложатся на пряжку ремня.       — Довольно, — останавливает его Ройш, и наконечник трости снова стукает в пол, — На колени.       Пол холодный и жёсткий, дубовый паркет потускнел и поскрипывает. Мальвин расставляет ноги для устойчивости, упирается в колени руками, опускает голову. Он не знает, что именно выберет для него Ройш, это и не имеет значения.       Ничего не имеет значения, кроме вины, которая требует наказания.       Потому что безнаказанность приводит к хаосу. А хаос рождает отчаяние.       Боль обрушивается на плечи, заставляя рефлекторно согнуться, съёжиться, спрятаться от следующего удара.       Мальвин глубоко дышит и выпрямляет спину.       Он ожидал, что Ройш использует трость, но ударили его чем-то легким, хлёстким и колючим. Розга — обидно и унизительно, это для нашкодивших школяров, сам Андрей никогда бы не выбрал, и бьёт Ройш вполсилы, щадит его… второй удар чуть-чуть сильнее первого, но вышибает все мысли мгновенно.       Напоминая Мальвину, что здесь решает и выбирает не он.       Судорожный вдох, выдох.       Третий удар сильнее второго, и пауза между ними меньше, Мальвин не успевает собраться, постыдно стонет и закусывает губу.       Боль прочертила спину раскалёнными полосами, и всё же она не соотносима с тяжестью его проступков. Не соотносима, но непонятным образом проясняет сознание, переплавляет сомнения и отчаяние в физические ощущения, в свершившийся акт искупления вины.       — Древнегреческая богиня справедливости, — говорит Ройш после четвёртого удара, — была слепа и весы у неё неисправны.       Бронзовая змейка тычется носом в подбородок Мальвина, заставляя его поднять голову, рука ложится на затылок.       — Я… должен, — хрипло отзывается Мальвин, — должен… что-то чувствовать… чтобы не… увлечься. Должен?       Ройш ерошит его волосы, тянет вниз, от этого голова Мальвина запрокидывается, солнечный луч из окна падает на лицо. И Ройш наклоняется и очень нежно, почти целомудренно целует искусанные губы Андрея, а потом бережно вытирает пальцами слёзы с его щёк.