Смородина

Бывают события, которые сначала кажутся незначительными, но потом ты осознаёшь, что они повлияли на всю твою жизнь, возможно, в чём-то изменили её. Например, зажгли огонь в сердце или… надломили что-то в голове. Несильно, даже незаметно на первый взгляд, но только на первый. Это как с кружкой — наливал однажды крутой кипяток, и она треснула, а из-за расцветки или собственной невнимательности ты не обратил на это внимания. Пьёшь из неё, пьёшь… День, два, неделю, месяц… А потом она лопается прямо у тебя в руках, обдавая горячей красящей жижей. Испорчены брюки и скатерть, пальцы обожжены… Ничего приятного. А, главное, если бы ты был внимательнее, ничего этого бы не случилось. Когда я думаю о том, что происходит со мной сейчас, я всегда вспоминаю один странный случай. Это было очень давно, мне только исполнилось девять. Начало сентября в Заковии прекрасно — деревья еще не собираются расставаться с листьями, но дыхание осени уже чувствуется, природа становиться какой-то умиротворённой и тихой. Замирает в преддверье упадка. Одним таким сентябрьским деньком мы с Пьетро вернулись из школы раньше обычного, и он, не теряя времени, понёсся играть с приятелями, а я решила немного подремать. Но перед этим выполнила маленькую мамину просьбу — вытащила из морозилки пакет малины. Мама готовила чудесный малиновый кисель, именно он должен был стать нашим нехитрым ужином в тот день. Я не развязала пакет, просто положила его на блюдце, и легла спать. Проснулась я в странном состоянии — очень долго не могла открыть глаза, веки были тяжелыми, словно налитыми свинцом. С трудом встала с дивана и пошла на кухню. Не смотря на стол с малиной, подошла к окну и плотно закрыла форточку — на улице поднялся такой ветер, что нашу ситцевую занавеску выдувало на улицу. Хотела было вернуться и снова прилечь, но краем глаза заметила, что ягода растаяла, причём так неудачно, что красный сок залил всю столешницу и уже активно капал на пол. Я кинулась вытирать его, и чем быстрее тёрла, тем быстрее он подтекал снова. Сейчас думаю, что даже салфетки «Лагос» тут бы не помогли. Не понимая, что происходит, я развернула кулёк, и увидела там… смородину. Перепутать её с малиной я не могла — смородина всегда была моей самой нелюбимой ягодой, я вечно уговаривала родителей не растить её, а они только смеялись, приговаривая: «Какая же ты заковианка, если не любишь смородину?» Что правда, то правда — эта кислая ягода — почти что национальное достояние моей родной страны. Я смотрела на неё, смотрела, смотрела, а потом поняла… что всё вокруг не то, не только одна лишь смородина. И ветер за окном, и ситцевые занавески, которые мы поменяли на обычные тюлевые пару месяцев назад, и цвет губки для мытья посуды. Я испугалась, позвала Пьетро, но он, понятное дело, не ответил, поэтому я постаралась просто не паниковать, а спокойно вернуться на диван, уснуть и проснуться по-настоящему. Это сработало — через пару минут я зашла на кухню снова, и ненавистная смородина сменилась на вполне приятную малину, занавески стали тюлевыми, а губка — красной. Тогда я не понимала, что со мной произошло, да и кто в девять лет задумывается об альтернативных реальностях и осознанных сновидениях? Хотя все странности я про себя стала называть «смородиной», так плотно тот случай засел у меня в подсознании. Через год после сна случилось ужасное — бомбёжка, потеря родителей, и этой самой «смородины» в мой жизни стало больше. Временами злосчастные губки для мытья посуды меняли цвет с красного на жёлтый, а потом на синий по нескольку раз на дню, обои превращались из розовых в чёрно-белые и обратно, а йогурт на ужин становился не клубничным, а персиковым. Эксперименты с Камнем разума подарили мне не только красные сгустки энергии в руках, но и возможность управлять «смородиной». Больше всего я любила, да и, наверное, люблю менять цвета — в хорошем настроении я одним движением пальчика могу перекрасить одежду всех окружающих в мой любимый алый, в плохом — в серый. Тогда мне кажется, что я контролирую не только людей вокруг, но и себя, свою жизнь. А это для меня важнее всего, ведь со мной постоянно происходит что-то… что-то случайно-ужасно-бесконтрольное. Жуткое чувство — у меня столько сил, а я не могу уберечь самых близких мне людей. Смерть родителей, брата, Вижна… В такие моменты я, умываясь слезами злости, думала: «Почему я не могу обратить время вспять? Почему я не могу жить так, как мне хочется? Почему я не могу создать идеальный мир, где не будет никаких сбоев, никакой чёртовой "смородины"?» Я ведь могу. Могу. И я создала. До сих пор не знаю, как, но у меня вышло. Только вот… «Смородина» всё равно лезет из всех щелей. Я её игнорирую. Вертолётик, похожий раскраской на костюм Старка — прочь. Тостер, не звенящий, а пищащий, словно бомба, готовая к взрыву — в рекламу, не в мою жизнь, не в моё шоу. Какая-то девчонка в смешных штанах, возомнившая, что может произносить имя моего брата и слово «убит» в одном предложении — вон, вон из моего дома, вон из моей головы. Я не желаю этого слышать, видеть, знать, чувствовать. В моём мире «смородины» не существует. Если Вижн продолжит портить мне «малину», я не стану этого терпеть. Я держу под контролем почти четыре тысячи человек — неужели не справлюсь с одним взбунтовавшимся андроидом? И если Пьетро не прекратит… Если Пьетро не… Я перевожу взгляд на него и чувствую, как сердце бьётся всё чаще и чаще, а к горлу подступает ком. Это не просто слёзы, это — страх. Пьетро — не мой. Не тот. Я такого не хотела, я его не звала. Заглядываю ему в глаза — они тёмные, как две спелые черешни, смотрят с насмешкой или даже с издёвкой. У моего Пьетро глаза не такие, у него они голубые, чистые, словно хрусталь, в них тонны льда, а где-то в глубине скрыта буйная горная река. И я не понимаю, откуда взялся этот Пьетро, но мне он не нравится. Всё, что мне не нравится, здесь быть не должно. Ещё пара его подколов, болезненных, едких, и он отправляется в тюки сена и бутафорские могилы. Повезло ему, что не в настоящую, я ведь могу это устроить на раз-два. Просто пока у меня больше вопросов, чем ответов, а он — единственный, кто может их дать. Он — не та девчонка в штанах с рыбками, он — нечто большее. И я этого так не оставлю. Отворачиваюсь от Пьетро и вижу у ног вместо тыквы корзину смородины. Из неё течёт алый сок, а рядом лежит упаковка салфеток «Лагос». Сажусь на корточки и начинаю инстинктивно тереть асфальт салфетками. Они великолепно впитывают, вот только сок не кончается. Израсходовав целую пачку, встаю и вижу, что теперь все тыквы — корзины смородины, все конфеты — её гроздья, а все лампочки в гирляндах — её ягодки. Пьетро же, очнувшись, сидит, облокотившись на надгробный камень с надписью «1989-2015», и ест эту самую ягоду. Я не знаю, что мне делать. Я не знаю, что происходит. Я ненавижу смородину.