Чёрная Молния

Труднее всего Джоанне Аллан было смириться с тем, что на ранчо своего шурина в Новой Мексике она — всего лишь гостья. Богатая знатная гостья, приехавшая вместе с дочерью-подростком из далёкой Австралии, и её удел тут — смирно сидеть за вышиванием, читать, музицировать и предаваться прочим приличествующим леди занятиям. Единственное, что хоть как-то радовало Джоанну — работа в саду, естественно, в платье с длинной юбкой, в перчатках выше локтей и широкополой шляпе, защищающей от солнца. Такая одежда мало что позволяла делать как следует. Разве что букетов нарезать для украшения комнат. Между тем Джоанна была дочерью фермера, женой фермера и в пределах своего австралийского поместья абсолютно всё решала и делала сама. Её тихого кроткого мужа соседи даже поддразнивали подкаблучником, настолько он во всём полагался на мнение жены. А вот теперь она уехала, на целое лето оставила Марка и вынуждена прикидываться тут комнатным чахлым растением, чтобы не шокировать шурина и его друзей, ведь он в местной иерархии ранчеро занимал одно из самых высоких мест, будучи шерифом округа. В очередной раз подсчитав дни до отъезда, Джоанна вздохнула и сердито захлопнула крышку фортепиано. Она просто бессмысленно тратит время. Как же она завидовала друзьям своей дочери Салли — молодому поляку Томеку и его приятелю боцману Новицкому, которые могли взять лошадей из конюшни и отправиться в раскинувшуюся вокруг ранчо прерию, которая после прошедших дождей буйно расцвела. Миссис Аллан такое не пристало. Она ведь была степенной матроной средних лет, с туго стянутыми на затылке светлыми волосами, где проскальзывали уже нити седины, в тёмном унылом платье до пят. Никого не интересовало, хотела ли она быть матроной. А она не хотела! Джоанна вышла на опоясывавшую дом галерею и опёрлась локтями на гладко отполированные, нагретые солнцем перила, задумчиво глядя вниз, в сад. Насколько сильно будет ошарашен её шурин, если она сейчас попросит у Томека его клетчатую рубашку и рабочие штаны и попробует разбить перед крыльцом альпийскую горку? Она боялась, что шериф попросту упадёт в обморок от изумления и негодования. И на кухню ей тоже ходу не было — там царствовала необъятных размеров чернокожая Бетти, которой явно не понравится явление белой «миссус» в её владениях. А ведь Джоанна могла бы показать ей, как сделать булочки с корицей и яблоками ещё более воздушными и пышными. Но… — К чёрту булочки! — свирепо прошептала она, решив про себя, что непременно попросит друзей дочери раздобыть для неё в городе костюм для верховой езды. Пожалуй, ей пора перестать прикидываться милой, бесполезной и бессловесной овечкой. Эта роль совсем её не устраивала. Развернувшись на каблуках, она решительно взяла поднос с посудой из рук появившейся на террасе Бетти и непререкаемым тоном объявила: — Я помогу вам накрыть стол к ужину, Бетти, я не безрукая и скоро завою здесь от скуки. Улыбка её была совершенно безмятежной, но её дочь Салли абсолютно точно могла бы сказать, что, когда мама так вздёргивает подбородок, с ней лучше не спорить. Бетти и не стала. Поджав губы, она отправилась к буфету за другими столовыми приборами. Себе под нос, однако, негритянка пробормотала что-то не совсем лестное о скучающих белых миссус. Они с кухаркой стоили друг друга, подавив смешок, решила Джоанна. Жизнь начинала налаживаться. * * * Вмешалась Джоанна и в беседу мужчин за ужином, хотя обычно предпочитала отмалчиваться. Не вытерпела она, когда шериф Аллан принялся распространяться о деятельности Бюро по делам индейцев, по его мнению, слишком цацкающегося с краснокожими обитателями этих мест — навахами и апачами, ещё совсем недавно терроризировавшими территории целых штатов, в том числе близлежащих Аризоны и Техаса. — Аборигены австралийских бушей, конечно, кротки и никогда не брали в руки оружия для сопротивления, — выпалила Джоанна, сосредоточенно сдвинув брови, а шериф даже поперхнулся, словно бы это заговорила одна из гравюр с изображением отцов-пилигримов, украшавшая стену. — Но они исчезают с лица земли с ещё большей быстротой, чем краснокожие. Возможно, сопротивление племён, о которых вы рассказываете, брат, в какой-то степени спасло их от подобной жалкой участи. Боцман и Томек одобрительно закивали, а Салли с гордостью сообщила: — Мама всегда ходила на стоянки кочевников-аборигенов, когда те оказывались вблизи нашего ранчо, носила им съестные припасы и лекарства. Она не боялась! Но меня с собою не брала, — прибавила она, огорчённо надув губы. Шериф невольно улыбнулся её непосредственности, но тут же снова нахмурился. Столь вольное поведение невестки, о котором он так внезапно узнал, ему не нравилось. И куда только смотрел его брат! — Попробовали бы вы, Джоанна, явиться со своими милосердными деяниями в селение наших апачей мескалеро. Но нет, не пробуйте, вы бы и ног оттуда не унесли, в самом лучшем случае они сделали бы вас своей… — он запнулся, глянув на племянницу, уставившуюся на него с живейшим ребячьим любопытством. — Своей рабыней, и вы ежедневно молили бы Господа о спасении или смерти. По мнению Салли, которого никто не спросил, возможно, о спасении молили бы как раз пленители-апачи, но, посмотрев на огорчённое лицо дяди, она благоразумно промолчала. Помог Томек, живо спросивший у шерифа что-то о местных поверьях, а Джоанна, проворно встав, принялась убирать со стола грязную посуду, чем повергла шерифа в ещё большее смятение. Поглядывая на неё так, словно не верил собственным глазам, он с запинкой отвечал на вопросы молодого гостя, а Джоанна тем временем отправилась на кухню, где повязала передник и принялась споро мыть посуду, не обращая внимания на ужас Бетти, которая картинно схватилась за голову. — Миссус Аллан! — взмолилась наконец негритянка с неподдельным отчаянием. Весь привычный ей уклад рушился — белая леди мыла посуду! Слыханное ли дело! — Чего это с вами стряслось? — Я устала лениться, Бетти, — весело пояснила Джоанна. — У себя дома, в Австралии, я выполняла всю работу по дому и во дворе вровень со служанкой Пэтс, а ранчо у нас, поверь, немаленькое. — Ох, миссус, что это там? — вдруг вскрикнула негритянка, указывая за окно кухни, откуда хорошо различалась подъездная дорога к гасиенде. Вечерело, и видны были только силуэты всадников — довольно многочисленного отряда. Когда копыта их лошадей зацокали по мощёному двору, Джоанна будто очнулась, сняла фартук и стремительно вышла из кухни на галерею, где уже стояли Салли, Томек и боцман, с любопытством уставившись на происходившее во дворе. Шериф Аллан спустился к прибывшим и принялся зычным голосом отдавать распоряжения. Внимательно присмотревшись, Джоанна поняла, что чужой отряд — это индейцы, но индейцы, одетые, как ковбои — в матерчатые штаны и куртки, без перьев, бахромы и украшений, в серых шляпах, какие обычно носили американские кавалеристы, с шейными платками, прикрывавшими нижнюю часть лица. Это же индейские полицейские, сообразила Джоанна, воины, поступившие на службу к федеральному правительству, за что соплеменники презирали их и считали предателями. Об этом тоже любил распространяться шериф. Смуглые лица их были замкнутыми и мрачными. Гортанно переговариваясь между собой, они направились к коновязи, ведя своих лошадей под уздцы, а двенадцатилетний Пит, внук кухарки, резво бежал впереди них, показывая дорогу. Двое из них, однако, остались во дворе, возле единственного всадника, который не спешился. Тот сидел, как изваяние, на своём неосёдланном вороном мустанге, спина которого была покрыта лишь попоной. Веки индейца были опущены, лицо походило на каменную маску. Чёрные волосы свободно спадали на широкие плечи из-под красной повязки, охватывавшей голову, а одет он был в традиционные кожаные индейские леггины и кожаный же жилет, оставлявший открытой большую часть груди и мускулистые руки. Его статное тело было будто отлито из красноватой бронзы. Джоанна успела ещё заметить, что правое плечо индейца перевязано заскорузлой от засохшей крови тряпицей, а на груди висит амулет из звериных когтей. Но самое главное, из-за чего индеец сидел неподвижно — его руки были крепко связаны впереди сыромятными ремнями, а ноги — точно так же крепко скручены под брюхом его коня. Двое караульных развязали узел на ремнях, спутывавших лодыжки пленника, и грубо сдернули его наземь. Раненый не проронил ни звука, хотя сильно ударился при падении, а Джоанна только сейчас заметила, что стоит, прикусив костяшки пальцев. Салли ойкнула, схватив за руку вздохнувшего Томека, а боцман коротко буркнул что-то вроде: «Пся крев!» Звякнули принесённые шерифом кандалы, сомкнувшись на лодыжках индейца. Тут же клацнули наручники. Словно полицейские опасались немедленного побега, если руки или ноги их врага будут свободны хоть на мгновение. А это был именно их враг, сомнений не оставалось, слишком уж красноречиво караульные и сам шериф на него смотрели — с торжествующим злорадством. Подхватив пленного под мышки, всё те же двое полицейских отволокли его под сень громадного хлопкового дерева, раскинувшего свои корявые ветви так, что казалось — среди них застряла взошедшая к тому времени луна. Оба часовых уселись невдалеке от пленного, не спуская с него хмурых взглядов и держа на коленях винтовки. Остальные тем временем сноровисто развели костёр на указанном шерифом месте и принялись устраиваться вокруг на скатках из одеял, гортанно переговариваясь. Бетти и её внук поспешили к ним, с некоторой боязливостью раздавая всем кукурузные лепёшки и миски с жареным мясом. Шериф устало поднялся по ступенькам крыльца. С лица его сбежало злорадное выражение, с каким он смотрел на пленника, оно стало просто озабоченным. — Дядя! — тут же нетерпеливо выпалила Салли. — Скажите же, кто этот несчастный раненый человек? Он совсем один, а остальных так много, и они так грубо с ним обращаются! Шериф сердито и вместе с тем растерянно махнул рукой: — Это преступник, девочка, опасный преступник, подстрекавший находящихся в резервациях краснокожих к восстанию против белых поселенцев и федерального правительства. Смутьян, каких, по счастью, осталось мало. — Как его зовут? — живо осведомился Томек, переглянувшись с боцманом. — Из какого он племени? — неожиданно для себя спросила Джоанна. Она понимала, что ей стоит помалкивать — для благовоспитанных леди судьба пленного индейца значила не более, чем пыль под ногами. Но его непримиримый взгляд, гордая осанка и пренебрежение, какое он выказывал своим врагам, держась так, словно их тут и не было, — всё это не могло её не восхищать. — Это апач, — ответил шериф неохотно. — Его имя — Чёрная Молния, и повторю ещё раз — он очень, очень опасен. Совсем как проклятый Джеронимо или Кочиз, из-за которых наши приграничные поселения годами не могли спать спокойно. На руках этих людей было столько невинной крови, что их даже трудно назвать людьми, и Чёрная Молния недалеко от них ушёл. Он тяжело опустился на стул и кивком дал понять робко выглянувшей на террасу Бетти, что пора накрывать стол к десерту. Джоанна решила сейчас не шокировать шурина, предлагая Бетти свою помощь. Она чинно вернулась на своё место, строгим взглядом призвав непоседу-дочь к порядку. На столе появился поднос с лимонными бисквитами и кувшин с имбирным чаем. Но кусок не лез никому в горло, даже боцману, который принёс на террасу большую бутыль своего любимого ямайского рома. Все взгляды волей-неволей обращались к хлопковому дереву, под которым, гордо выпрямившись, сидел пленник. Полицейские у костра продолжали трапезничать, некоторые из них достали трубки из кукурузных початков и закурили. — Как же вам удалось поймать этого смутьяна? Вам повезло! — как ни в чём не бывало поинтересовался боцман под укоризненным взглядом своего молодого друга. Шериф немного помолчал, а потом со вздохом ответил: — Среди индейцев, по счастью, есть люди, понимающие, что действительно полезно их народу. Они помогли схватить этого мятежника. Между прочим, некоторые краснокожие до нынешнего вечера вполне серьёзно верили, что он неуязвим для пуль и может обернуться птицей, чтобы избавиться от преследования. Теперь эта дурацкая выдумка, слава Господу, развеяна. Вот он сидит, в кандалах, наручниках, раненый, и вскоре понесёт заслуженное наказание. — Его повесят? — бесцветным голосом уточнила Джоанна. Она не сомневалась, что караулившие пленника полицейские не откажут себе в удовольствии накинуть петлю ему на шею, чтобы избавиться от такого врага раз и навсегда. — Суд Линча незаконен, — отрезал шериф, нахмурив брови. — Его будут судить военным судом, как только мы доставим его в Форт Бэнкс, а оттуда ему прямая дорога — во Флориду, где в специально отведённых тюрьмах уже находятся его соплеменники-апачи. — Так далеко? — изумился боцман. — Разве здесь нет тюрем? — До такого додумались мудрые головы из правительства, — буркнул шериф, но, заметив, что к нему всё ещё обращены непонимающие взгляды гостей, коротко пояснил: — Болота Флориды весьма отличаются от наших засушливых солнечных пустынь, в которых испокон веку жили апачи и навахи. Малярия и туберкулёз косят их в болотах десятками, в результате их перевозка туда равнозначна смертной казни. И руки у правительственных агентов остаются чисты. — Но это же подло! — вырвалось у Джоанны. — А вы ещё утверждали, что правительство снисходительно к индейцам! Лучше бы вы действительно вешали их здесь! Шериф устало пожал плечами: — Это не я придумал… и тут я, пожалуй, с вами даже соглашусь. Такая мера жестока и не делает чести правительству. Но, прошу вас, пощадим уши маленькой Салли и поговорим о менее тяжёлых вещах. Салли бурно запротестовала, но под взглядом матери с тяжёлым вздохом умолкла. Боцман и Томек тем временем, тихо пошептавшись между собой, поднялись со своих мест. — Разрешите мне, мистер Аллан, — прогудел здоровяк боцман, взмахнув взятой им со стола и едва початой бутылкой, — угостить ваших отважных полицейских своим любимым напитком. Мне кажется, они все заслужили по хорошей порции рома. — М-м… — шериф опять озадаченно пожал плечами. — Я не возражаю. Полагаю, что некоторых из них мучает совесть… именно поэтому они так грубо обращаются с пленным. — Вы знаток человеческих душ, дорогой брат, — искренне похвалила Джоанна удивлённо моргнувшего шурина и тоже вышла из-за стола. — Позвольте и мне спуститься вниз, чтобы взглянуть на этого легендарного вождя. Наши австралийские туземцы совсем непохожи на ваших непокорных апачей. Мне, право, очень интересно. И ещё я бы хотела осмотреть его рану, — прибавила она непринуждённо. — Я кое-что понимаю во врачевании, а вам наверняка выгодно, чтобы он добрался до вашего Форта Бэнкс, не скончавшись от заражения крови. Шериф покачал головой, но разрешение дал. Томек и боцман стали спускаться с крыльца, пока шериф пытался утешить обиженную и раздосадованную Салли, которой мать велела отправляться в спальню и готовиться ко сну. Выходя из своей комнаты, где она взяла сумку с медицинскими принадлежностями, Джоанна услышала их диалог и с улыбкой подумала, что дочь нравом удалась в неё, а значит, непременно что-нибудь выдумает, чтобы обойти материнское распоряжение. Её спутники тем временем уже подошли к костру, вокруг которого расселись индейцы. Те с интересом глянули на приближавшуюся Джоанну, но и не подумали подняться с мест, как это непременно сделали бы белые ковбои или мексиканцы при виде знатной леди. — Хей, храбрецы! — жизнерадостно провозгласил боцман и покрутил в воздухе бутылкой, на которую индейцы воззрились как зачарованные. — Или лучше будет сказать вам «хау»? Значит, хау. Неважно. Шериф Аллан разрешил угостить вас доброй порцией рома! Полицейские мгновенно оживились, загалдели, подталкивая друг друга локтями и протягивая к вожделенному источнику «огненной воды» свои жестяные кружки. Джоанна невольно поморщилась. Это пойло наверняка было куда крепче любого напитка, к которому привыкли индейцы, ром должен был уложить их наповал. Странно, как об этом не подумали Томек и боцман, удивилась Джоанна. Она раскрыла было рот и тут же едва не хлопнула себя по лбу. Ах она глупая курица! Ведь именно в этом наверняка состоял план боцмана, о котором они с Томеком шептались! Свободолюбивые поляки, бежавшие из родной страны из-за угнетения Польши царским правительством, сочувствовали отчаянной борьбе краснокожих за свободу. Ведь даже она, Джоанна, не могла не признать, что её симпатии — всецело на стороне пленного, а не карауливших его полицейских, предателей собственного народа. Итак, Томек и боцман были намерены отвлечь охранников от вождя апачей. Ну а дальше? Ведь он закован в кандалы, а ключ — в кармане у шерифа. Джоанна открыто взглянула в сторону пленника и вдруг встретила его ответный, такой же открытый и острый, полный интереса взгляд. Но ей, очевидно, это показалось, ибо Чёрная Молния тут же опустил тяжёлые веки, обратившись в прежнее подобие каменной статуи. — Эй, боцман, — взволнованно выпалил Томек, тронув Новицкого за локоть и тем прервав раздачу часовым волшебного напитка, — но ведь пленник наверняка хочет пить. Он был ранен, потерял много крови… Губы апача запеклись и потрескались, и он явно страдал от жажды, но, конечно, ни слова об этом его мучители от него не услышали. — Верно, друг, — церемонно изрёк Новицкий и снова взмахнул бутылкой, обращаясь к караульным: — Хау, мои краснокожие братья наверняка не пожалеют доброго глотка рому для того, кого они уже победили? Будьте же великодушны, как истинные сыны своего племени. Томек горячо закивал в знак поддержки. Сумрачные горбоносые лица «краснокожих братьев» преисполнились явного негодования, они не желали делить с апачем ром, но, подталкиваемый приятной просительной улыбкой боцмана, один из них всё же поднялся с места и склонился над пленным, поднеся кружку к его губам. Дальше всё произошло так быстро, что Джоанна не успела даже вздохнуть. Скованный по рукам и ногам пленник распрямился пружиной, плечом сбив полицейского наземь. Кружка со звоном вырвалась у того из пальцев, ром расплескался. И тут же не только вскочивший с земли взбешенный часовой, но и его товарищи, ринувшиеся от костра на шум, накинулись на непокорного апача, нещадно пиная его ногами и мешая друг другу. — Эй, эй! — выкрикнул опомнившийся боцман, уронив бутылку и схватив за шиворот двоих из них — они, как куклы, повисли в его могучих руках. — Не надо так горячиться! Я принесу вам ещё рому взамен пролитого. Признаюсь, это была моя ошибка — я не думал, что пленник так поступит. — Ведь он связан, — звенящим от гнева голосом произнёс Томек, со своей стороны крепко удерживая оскорблённого полицейского. — Вы настолько благородны, что бьёте связанного. — Он опаснее гремучей змеи, — тяжело дыша, негодующе возразил тот, но, видимо, всё-таки устыдился. Наступила тишина, и тут Джоанна решилась наконец вмешаться, взяв с земли опрокинутую кружку. — Есть ли у вас вода? — звонко спросила она, обводя взглядом индейцев, уже отошедших обратно к костру. — Простая вода, не эта отрава? Она кивком головы указала на бутылку, проворно поднятую боцманом, который только крякнул, услышав столь нелестные слова о своём любимом напитке. — Э-э… леди… — нерешительно протянул индеец, удерживаемый до этого Томеком, очевидно, старший отряда, именно его и повалил наземь Чёрная Молния. — Я же говорю вам — он опасен. Джоанна ничего не ответила, лишь посмотрела на него так же, как посмотрела бы на собственную дочь с её ребяческими возражениями, и полицейский наконец отвёл глаза, нашарив на поясе флягу. Вода полилась в подставленную кружку. — Миссис Аллан… — нерешительно начал было боцман, переминаясь с ноги на ногу, но отступил и смирился, удостоившись точно такого же — терпеливого и непреклонного — взгляда. Джоанна спокойно подошла к пленнику, который кое-как устроился на земле, на сей раз привалившись к стволу дерева. Избиение не прошло даром, разбередив рану, с тревогой подумала Джоанна, тоже присев возле него на каменистую землю. На его бронзовых скулах проступила испарина, а сквозь грубую повязку виднелось свежее кровавое пятно. Глаза апача, тёмные и непроницаемы, оказались совсем рядом. Джоанна без слов поднесла кружку к его запёкшимся губам, как сделал не так давно сбитый им наземь полицейский. Но она почему-то точно знала, что Чёрная Молния не причинит ей никакого вреда. Боцман же с Томеком, очевидно, не были в этом так уверены, они с тревожными лицами маячили неподалеку, готовые кинуться ей на помощь. Но Джоанна смотрела только в глаза апачу. Наконец тот отвёл взгляд и прильнул губами к кружке, жадно делая глоток за глотком, пока та не опустела. — Позвольте, я осмотрю вашу рану, — тихо попросила Джоанна, продолжая открыто смотреть на него, и коснулась сумки с медицинскими принадлежностями, висевшей у неё на боку. — Ваша рана открылась и кровоточит. Вы наверняка захотите сохранить силы. — «Для возможного побега», — чуть было не добавила она, но вместо этого просто сказала: — Я хочу помочь вам. Я и мои друзья. Мы не американцы, мы чужие в этой стране. Несколько коротких мгновений, несколько ударов сердца Чёрная Молния смотрел ей в лицо, а Джоанна, как ни старалась, не могла скрыть волнения. Наконец вождь еле заметно кивнул, давая ей разрешение, о котором она просила. Переведя дыхание, Джоанна повернулась к боцману и коротко сказала: — Дайте мне на минуту ваше целебное зелье, пожалуйста. Она невольно улыбнулась, увидев, как встрепенулся боцман. Его ром получил индульгенцию! Джоанна смочила в спиртном чистый лоскут, не обращая внимания на протестующий ропот обступавших их индейцев. Прежде всего она обтёрла собственные пальцы, чтобы как-то продезинфицировать их. Потом аккуратно и бережно размотала тряпицу, прикрывавшую рану, и так же осторожно ощупала воспалённую плоть вокруг неё. Чёрной Молнии повезло — пуля прошла насквозь, ниже плечевого сустава правой руки, лишь ненадолго его обездвижив, но не раздробив кости. Вторым смоченным в роме лоскутом она обтёрла края раны и наложила свежую повязку. Всё это время апач не проронил ни звука. Веки его были по-прежнему опущены, но, когда Джоанна проговорила: «Готово», он поднял ресницы и одними губами вымолвил по-английски: — Спасибо. Джоанна только кивнула, поднимаясь и отходя к костру. Больше она и правда ничем не могла помочь вождю. Теперь в дело должны были вступить её друзья. Она понятия не имела об их планах, но всей душой желала, чтобы эти планы осуществились. Вождь апачей не казался ей ни жестоким, ни подлым, что бы там ни утверждал шериф, и Джоанна не сомневалась, что Чёрная Молния никогда не будет убивать слабых и беззащитных. Она вернулась в дом. Как ни странно, её дочь была в своей комнате. С головой завернувшись в одеяло, Салли, казалось, спала, но в неверном свете заглядывавшей в окно луны Джоанна вдруг заметила торчащий из-под одеяла край тёмного подола. Девочка легла спать не в ночной сорочке, а в обычном платье, значит, она намеревалась встать, чтобы помогать Томеку и боцману. Она просто дожидалась, когда мать наконец уляжется в постель. Джоанна решила её не разочаровывать, с улыбкой пожелала спокойной ночи и направилась в свою спальню, где быстро переоделась и легла. Но спать она не собиралась. Тихо лежала, уставившись в потолок с лепниной и напряжённо прислушиваясь к тому, что творилось во дворе и в доме. Вот чьи-то тяжёлые шаги раздались в коридоре, куда выходили двери спален. Скорее всего, это боцман вернулся за новой порцией рома, как обещал караульным. Едва слышно скрипнула дверь комнаты Салли, а почти у самого порога спальни Джоанны раздалось возбуждённое перешёптывание. Потом голос Томека произнёс: «Тс-с, тихо!» — и послышались осторожные быстрые шаги, будто кто-то торопливо удалялся на цыпочках. Джоанна невольно улыбнулась. За дочь, равно как и за её польских друзей, она не волновалась. Томек и боцман присматривали за Салли как наседки за цыплёнком, да и сами старались избегать лишнего риска. Наконец гомон полицейских по дворе окончательно стих, видимо, многие из них действительно быстро очутились под воздействием «огненной воды» боцмана и теперь уснули мёртвым сном. Ходики на стене едва слышно тикали, но и этот умиротворяющий звук не мог убаюкать Джоанну. Она волей-неволей всё-таки начала волноваться. Что предпримут юные сорвиголовы? В чём состоит их план? Не заподозрят ли их? Она рывком села и спустила босые ноги с кровати, но тут во дворе наконец что-то произошло. Раздался изумлённый и негодующий крик, перешедший в галдёж нескольких взволнованных голосов, по двору заметались огни — очевидно, кто-то выхватил головню из костра, чтобы осветить место происшествия. Джоанне показалось, что она различает голос шурина. Снаружи ударил выстрел, и она, как была в ночной рубашке и босиком, выскочила в коридор. И тут же наткнулась на дочь. Салли стояла у двери в кабинет дяди, откуда, видимо, только что вышла, и испуганно смотрела на мать. — Что ты там делала? — требовательно спросила Джоанна, и Салли, нервно облизнув губы, честно призналась: — Я положила на место ключ от наручников. Я знала, что у дяди в ящике есть запасной, и вытащила его для Томека. А он отдал его вождю. Она умолкла и втянула голову в плечи, ожидая закономерного нагоняя. — Молодец, — спокойно похвалила Джоанна, и на губах Салли расцвела робкая изумлённая улыбка. — Моя девочка. А теперь ступай к себе и немедля переоденься, чтобы ни у кого не возникло лишних вопросов. Подскочив к матери, Салли крепко и благодарно обняла её, а потом метнулась в свою спальню. Послышался стук дверцы платяного шкафа, а буквально через мгновение Салли вылетела наружу вся в белом, как привидение, с растрёпанными волосами, будто только что проснулась. Держась за руки и тщетно пытаясь придать своим лицам выражение ужаса и растерянности, обе они выбежали на галерею, откуда хорошо стало видно происходившее во дворе. Шериф Аллан срывающимся от гнева голосом отдавал какие-то распоряжения, полицейские торопливо седлали у коновязи своих мустангов, а возле хлопкового дерева было совершенно пусто. Будто Чёрная Молния в самом деле превратился в птицу и улетел! — Боже… — пробормотала Джоанна, стиснув руки на груди. — О Боже… Она не знала, кому молиться, чтобы этому человеку удалось уйти от погони. Этому язычнику и смутьяну, который смотрел на неё так, как ни один мужчина не смотрел уже давно. Она ведь долгие годы была и оставалась скромной добропорядочной матроной, женой и матерью. Рачительной хозяйкой. Но не женщиной, нет. Джоанна тряхнула головой, отгоняя эти неуместные мысли, и шёпотом спросила у дочери: — А где Томек и мистер Новицкий? — Они ушли к себе в комнаты, передав вождю ключ, — без запинки ответила Салли, и тут Джоанна спохватилась: — Подожди! Но ключ! Как же он попал обратно к тебе? — Мне его вернул Томек, — полушёпотом объяснила девочка. — Он опустил из окна своей комнаты верёвку, и вождь, освободившись, привязал к ней ключ. Джоанна едва не схватилась за голову: — Он же рисковал всем, только что вырвавшись из плена! — Он сказал Томеку, что не хочет подвести Маленькую Белую Розу. Это я, — с гордостью пояснила Салли, лукаво глядя на неё. — Ну, понятно, не я, — усмехнулась Джоанна. — …И её мать, Белую Лань, — торжествующе закончила Салли и тихо прыснула, глядя на ошеломлённое лицо матери, которому та немедля постаралась придать невозмутимое выражение. Это ей не удалось, судя по тому, что дочь продолжала радостно хихикать. — Пойдём-ка по кроватям, не будем докучать шерифу, — сконфуженно пробормотала Джоанна. — Ему точно сейчас не до нас. Проходя по коридору, они услышали заливистый храп, доносящийся из комнаты боцмана, слишком виртуозный, чтобы быть настоящим, и снова прыснули. На душе у Джоанны было удивительно легко. Белая Лань, надо же! * * * В течение следующего месяца шерифу Аллану действительно было не до своих гостей, он с отрядом полицейских денно и нощно, но безуспешно рыскал по прерии вплоть до мексиканской границы. Все его усилия были ни к чему. Очевидно, Чёрной Молнии удалось пересечь границу, и он бесследно скрылся в горах. Пользуясь отсутствием шурина, Джоанна попросила у Томека рубашку и бриджи. В этом наряде она всё-таки разбила альпийскую горку прямо перед террасой. Боцман и Томек послушно выполняли все её указания: таскали на носилках землю, песок, прилежно искали в предгорьях подходящие по размеру и фактуре камни. Сама же Джоанна выискивала в прерии и в тех же предгорьях необходимые для её замысла местные растения, особенно суккуленты. Далеко за пределы ранчо в одиночестве она старалась не выезжать, всегда находилась в сопровождении боцмана или Томека, но вот через пару недель после побега Чёрной Молнии те отправились на охоту за орлами, взяв с собою Салли. Томек очень подружился с местными навахами, живущими в резервации, те-то и пригласили его с друзьями отправиться в горы. Немудрено, что молодёжь с энтузиазмом согласилась. Джоанна осталась дома с кухаркой, её внуком, несколькими конюхами и горничной Элли. Пару часов после отъезда остальных она добросовестно трудилась в саду, но её почему-то так и подмывало отправиться в прерию. Жара стояла не столь испепеляющая, как обычно, в небе громоздились кучевые облака. Немного подумав, Джоанна надела недавно купленный костюм для верховой езды и направилась в конюшню, где у неё была своя лошадь — серая в яблоках кобыла по кличке Фурия. На самом деле нрав у неё был очень кроткий и смирный, почему она получила такое имя, никто не знал. Старый конюх Майки, заметив, как Джоанна выводит кобылу из стойла, собираясь уехать одна, запротестовал было, но потом только махнул рукой. Он уже знал, что «миссус» не переспоришь. Только летя верхом по прерии, Джоанна чувствовала себя по-настоящему свободной. От мнения и взглядов чужих людей, от осознания собственного долга и обязательств перед родными… вообще от всего. Она летела, как ветер, и ей безумно хотелось кричать во всю глотку, просто кричать без слов… однако этого она не смела делать, опасаясь, что даже в пустыне кто-то сможет её услышать. Но сердце у неё так и пело. Вдруг она заметила впереди, в отрогах предгорий, силуэт всадника. Сомнений быть не могло, ей не показалось, хотя расстояние до первых отрогов было довольно солидным. Но в прериях воздух очень чистый, все предметы видны чётче и кажутся ближе. Вздрогнув не от испуга, а от неожиданности, Джоанна натянула поводья, принуждая лошадь замедлить бег, а потом и вовсе остановиться. Кобыла недовольно фыркнула, но повиновалась. Сидя в седле и заслоняя ладонью глаза от солнца, Джоанна с беспокойством размышляла, не следует ли ей повернуть Фурию и умчаться обратно к ранчо шерифа. Но всадник тем временем приблизился настолько, что она смогла хорошо его разглядеть. Сердце у неё ёкнуло, а потом отчаянно заколотилось. Это был Чёрная Молния. Она узнала его огромного вороного мустанга, мчавшегося по прерии, как ураган, узнала гордую осанку вождя, его статную фигуру, пронзительный взгляд из-под красной головной повязки. Всадник приближался так стремительно, что у неё захватило дух. Чуть ли не в мгновение ока он очутился рядом с ней и осадил всхрапнувшего жеребца, вымолвив только: — Не бойся. — Мне здесь некого бояться, — спокойно сказала в ответ Джоанна и с облегчением улыбнулась, открыто разглядывая его. Никаких следов хвори от перенесённого ранения заметно не было, суровое лицо вождя не казалось измождённым, напротив — тёмные глаза его сверкали, в уголках рта пряталась едва заметная, но искренняя улыбка. — Это вы должны опасаться, что вас схватят, — озабоченно упрекнула Джоанна, но всё-таки не могла не улыбнуться в ответ. — Мой шурин и его люди повсюду вас ищут. — Я на своей земле, — легко отозвался апач. — И я могу обернуться вороном в любой миг. Джоанна почувствовала, что у неё округляются глаза, и вождь, заметив это, рассмеялся тёплым гортанным смехом. — Вы дразните меня, — укорила его Джоанна. — Вы же забрали своего коня, а не улетели на крыльях. Птицы не ездят верхом. — А как бы я тогда привязал к верёвке ключ, чтобы Маленькая Белая Роза могла его получить? — лукаво осведомился индеец, склоняя голову к плечу, совсем как ворон. — Я улетел, а мой конь просто ускакал следом за мной, к известному нам тайному месту. — Да нет же, вы шутите, — озадаченно пробормотала Джоанна, и он снова гортанно рассмеялся. Да он просто флиртовал с нею, поняла она, но это не оскорбило и не испугало её. Она чувствовала себя счастливой и абсолютно защищённой. Хотя перед нею был мятежник, отступник, изгой, чьим именем пугали детей на ранчо вдоль всей мексиканской границы. — Я искал тебя и вот нашёл, — серьёзно проговорил индеец, перестав улыбаться, и она невольно вздрогнула. Искал её? — У меня есть что тебе сказать, Белая Лань. — О, — только и выдохнула Джоанна, чувствуя, что краснеет под его внимательным взглядом, и машинально поправила волосы, выбившиеся из причёски во время скачки. — Что ж, я слушаю. — Не здесь, — кратко проронил индеец. — Вон там, в расселине между скалами, где течёт ручей, под утёсом. Там нас никто не увидит и не услышит. В самом деле, ему следовало быть осторожным. Помедлив, Джоанна кивнула и направила свою лошадь вслед за мустангом индейца, которого тот уже повернул к указанной скале, уверенный, что женщина следует за ним. Джоанне вдруг пришло в голову, что за много лет это первый мужчина, которому она повинуется безо всякого внутреннего протеста. Чуть улыбнувшись этой мысли, она догнала вождя, придержавшего мустанга. Они спешились и вошли в расселину, ведя лошадей в поводу. Конь апача, как и раньше, был не осёдлан и не взнуздан, но Фурию Джоанна привязала к кусту. Умиротворённо журчал ручей, полный воды после недавно прошедшего дождя. Оглядевшись, Чёрная Молния снял попону со спины своего жеребца и бросил её на землю в тени утёса. Присел на неё сам, скрестив ноги и жестом предложил Джоанне сделать то же самое. Она опустилась на угол этой полосатой попоны, поджав ноги и чувствуя себя неловко. Он глядел на неё, не отрываясь, и она снова машинально поправила волосы. — Что ты хотел сказать мне, вождь? — наконец вымолвила она, видя, что он молчит и только откровенно любуется ею. — Знаешь ли ты, — помолчав ещё немного, начал Чёрная Молния, — о судьбе некоторых бледнолицых женщин, силой увезённых в плен апачами? Джоанна едва не ахнула от такого вопроса, но взяла себя в руки, хотя почувствовала, что бледнеет. Но она по-прежнему не испытывала страха перед сидевшим рядом грозным воином, который был в несколько раз сильнее её и мог сделать с нею что угодно. — Мой шурин… шериф Аллан, предупреждал, — неспешно проговорила она, — что меня могут превратить в рабыню, если я пойду со своими благотворительными делами в резервацию мескалеро, как привыкла делать это у себя дома, в Австралии. Далеко отсюда, — пояснила она, отвечая на недоумённый взгляд вождя, — на моей родине, где тоже есть коренные жители и белые поселенцы. Апач кивнул в знак понимания и продолжал: — Да, такое бывало, и не раз. Но шериф наверняка не рассказывал тебе, что нашлись женщины, которые не пожелали потом вернуться от апачей к себе домой, хотя родные и заплатили за них большой выкуп. Но они сами не пожелали, они остались с пленившими их мужчинами… и ушли с ними за Рио-Гранде, в горы. Это правда, — он ещё раз энергично кивнул в ответ на отразившееся на её лице изумление. — Очевидно, — поколебавшись, всё-таки выпалила Джоанна то, что сразу же пришло ей на ум, — они полюбили тех, кто их похитил. Она прямо поглядела в глаза Чёрной Молнии, которые запылали так, что и всё её тело, казалось, охватил огонь. — А ты, — почти шёпотом спросил он, — могла бы ты точно так же полюбить меня и уехать со мной за Рио-Гранде? Джоанне показалось, что время остановилось, что между ударами её сердца протекает целая вечность, пока она продолжала смотреть в расширившиеся зрачки апача. — Полюбить — да, — так же тихо и твёрдо произнесла она наконец. — Уехать — нет Сердце её закричало: «Я уже люблю тебя!». Но она не смела сказать это вслух. — Почему же? — одними губами спросил Чёрная Молния, продолжая обжигать её красноречивым взглядом. — Я замужем, — просто, без колебаний, объяснила Джоанна. — У меня есть муж, дочь, которую ты называешь Маленькой Белой Розой… дом, семья и обязательства перед нею. Я произнесла в церкви священные клятвы и не отступлюсь от них, иначе перестану быть собой. Выговорив всё это единым духом, она продолжала смотреть Чёрной Молнии в глаза, зная, что сказала чистую правду… и что он это чувствует. — Ты перестанешь быть собой, — повторил тот с ударением на каждом слове, и Джоанна кивнула: — Да. Он отвёл свой пронизывающий, горящий взгляд от её лица, опустил глаза. — О, женщина, — выдохнул он, и она со смятением услышала в его гортанном голосе неподдельную боль, — но ты нужна мне такой, какая ты есть, а ты не можешь принадлежать мне, потому что ты — такая, какая есть. — Да, — снова хрипло повторила Джоанна и беззвучно заплакала, тоже склонив голову. Только её чувство долга, а вовсе не боязнь тяжёлой кочевой жизни или страх перед людской молвой не позволяло ей откликнуться на его призыв. Он не мешал ей плакать, не протягивал руку, чтобы утешить её, вообще ничего больше не говорил. Просто сидел молча и ждал, пока она утрёт слёзы. — Но если бы ты была одна, — мягко спросил он, и его смуглые пальцы всё же коснулись её влажной щеки, а Джоанна затаила дыхание, — ты бы ушла со мной, Белая Лань? — Да, — без колебаний в третий раз подтвердила она. — Хорошо, — хрипло выговорил он и нехотя отстранился. — Тогда пообещай мне… пообещай, что, если в твоей жизни что-то изменится, ты вернёшься сюда и дашь мне знать. — Обещаю, — без колебаний произнесла Джоанна, испытывая целую бурю эмоций — гордость, смятение, страх перед неизвестностью… Словно все духи этой пустыни стояли сейчас у неё за спиной и слышали её клятву. Но она не представляла, как такое могло осуществиться. Она не желала потерять своего Марка, с которым прожила почти двадцать лет! И… как же её дочь? Вот только она по-прежнему ощущала чьё-то необъяснимое присутствие позади себя. — Я тоже обещаю, — проговорил Чёрная Молния, поднимаясь с одеяла и протягивая ей руку, чтобы помочь встать. Его ладонь была твёрдой и тёплой. — Обещаю, что я останусь в живых и не попадусь больше людям шерифа, — его губы тронула лёгкая усмешка. — Чтобы дождаться тебя, а я терпелив, Белая Лань, можешь мне поверить. — Даже если нам обоим будет по сто лет? — грустно пошутила Джоанна, мягко отнимая руку. — Даже и так, — кивнул вождь уже безо всякой усмешки, хотя это, право, было смешно — представить, как она возвращается из Австралии спустя шесть десятков лет, чтобы отыскать в горах такого же дряхлого, как она, старца. Нет, Чёрная Молния не может одряхлеть, мелькнуло у неё в голове, он же ворон! — Дай мне руку, — вдруг властно произнёс он, снова заглянув ей в глаза, и Джоанна повиновалась. В его пальцах вдруг блеснуло острое лезвие ножа. Джоанна ошеломлённо и завороженно наблюдала, как он наискось делает надрез на ребре своей левой ладони, а потом осторожно и крепко берёт её руку. Мгновенная вспышка острой боли — и их кровь, смешавшись, закапала на бурую землю, на жухлую траву, пятная её алым. Кровь. Древняя клятва. Древние духи за спиной. — Я уеду первым, — сдержанно проронил Чёрная Молния, отпуская её руку, и Джоанна застыла, глядя, как он снова накидывает попону на спину своего мустанга, птицей взлетает следом и направляет вороного к выходу из расселины, даже не оборачиваясь. Нет! Нет! Он всё-таки не выдержал и обернулся, и сердце Джоанны торжествующе и горестно запело. Она прижала ладонь к губам, чувствуя на них соль собственной крови. Постояв так немного, она медленно отвязала лошадь, села в седло и поехала к ранчо шерифа Аллана. Через несколько дней им с дочерью предстояло отправиться в Нью-Йорк, оттуда — в Европу, а потом — на родину.