sweet talker

— Взмах меча — и все слова погасли в звяканье изысканных лезвий, — изнеженно-шёлковый, по-ребячьи воодушевлённый голос ласково кусает за уши. — На рукояти её меча неровно высечена «преданность», а в глазах сияют десятью солнцами гордость и отвага. Син Цю выдыхает восторженно, выедая глазами драгоценные письмена: рыцарская доблесть танцует перед его глазами чернильными мазками. Он мечтательно хлопает ресницами и, не давя в себе кроткой улыбки, воображает сказочно-изящный бой — с горячим воздухом и звонким лязгом стали. — Чем-то похоже на нашу Странницу, — почти шёпотом доносится снизу. Подмечает Чун Юнь как нельзя точно. Син Цю согласно кивает, не опуская взгляда, и возвращается к книге. Чун Юнь замолкает и прикрывает глаза. Пахнет сахаром и смолой. Они лежат на деревянном полу одинокой, скрытой просторами каменных лесов беседки. Син Цю — с книгой в руке, облокотившись на пыльные деревянные ящики у стен и бесцеремонно вытянув ноги. Чун Юнь — скромно свернувшись клубком рядом, с головой на острых, полупрозрачных коленях, с полуприкрытыми глазами и сквозной улыбкой на губах. Син Цю читает — с миндально гладкой страстью на кончике языка. Чун Юнь внимает каждому слову, как безоблачной колыбели. Голос Син Цю он готов слушать часами. Геройская сила и романная мудрость поют горными колокольчиками; Чун Юнь устраивается поудобнее на коленях Син Цю и вдыхает полной грудью нагретый воздух и его бесшумную балладу. Слепо чувствует на себе чужую блаженную улыбку. Син Цю осторожно откладывает книгу в сторону, едва ощутимо кладёт руку на его светлую макушку и легонько ерошит его мягкие волосы. Улыбается бархатно-сладко, когда Чун Юнь только невнятно мычит в ответ, елозит чуть-чуть и утыкается носом ему в живот. Син Цю гладит его по голове, играет с маленькими, непослушными прядками у розовых ушей, невесомо скользит ногтями по нежной коже у затылка. И Чун Юню, кажется, совсем немного теплее, чем положено его аномально ледяному телу: он льнёт домашней кошкой к тонким, фарфорово-белым пальцам, родным и мягким, и чувствует, как палящий зной расцеловывает ярко-красным его щёки. Син Цю смеётся — негромко, но звонко и по-мальчишески озорно, как мирные ручьи далеко-далеко от шумной гавани Ли Юэ. Чун Юнь млеет горячим воском от его эфирной чистоты. Янтарный свет приятно дышит в шею. Весь мир будто бы сужается до маленькой старой беседки в глухом безлюдье. Син Цю медленно наклоняется к Чун Юню и тыльной стороной ладони гладит его по румяной щеке. Останавливается совсем-совсем близко, тепло выдыхает и всматривается в сапфирово-озёрные глаза — блестящие; как тающий лёд и роса на скромных незабудках. У Чун Юня сердце замирает и голова идёт кругом. Син Цю умилительно цокает и слабо стукает его пальцем по носу. Улыбается широко-широко — и наконец целует. Сначала — всё в тот же нос. Потом в подбородок. После — в уголок губ, словно случайно промахиваясь. И, уже нанежившись, прислоняется губами к губам — бережно и легко, совсем немного неуклюже и почти что робко. И Чун Юнь обмякает в этой безмятежной ласке. Вздрагивает, когда волосы Син Цю падают ему на скулу и мягким шёлком щекочут кожу, и заправляет непослушную прядь ему за ухо. Син Цю алеет и отстраняется, чтобы вдохнуть. А потом снова заливается ягодно-сладким смехом. Вокруг всё так же тихо и безбурно. Но в ушах отчего-то звенит. Син Цю берёт Чун Юня за руку и пушистым пером переплетает пальцы. Два молодых сердца стучат молотком практически в унисон.