***
Они находят эту чудовищную пиро-орхидею, жалеют, что оставили Кэйю в Мондштадте на каком-то сверхсекретном задании, и в конечном итоге заливают всё ущелье водой под визги воодушевлённой Паймон, попутно задавливая устрашающее растение огромными булыжниками. Ну, по большей части её булыжниками — Чжун Ли, кажется, играет в какую-то игру, призывая свои колонны в форме чудного орнамента — Люмин спорит с самой собой на сто моры, что с высоты нависавшей над ними скалы она прочитает какую-то умную фразу или увидит красивейший знак на свете. (Эзер бы поставил на «хуй», и это единственная причина, по которой Люмин принимает его отсутствие с ними). Маска Фатуи находится в крайне помятом состоянии, и беспощадно засовывается в самый дальний рюкзак после пристального изучения. Конечно, провести созданной по её подобию подделкой пришельцев из Снежной не удастся, но Паймон неожиданно предлагает самый очевидный вариант шантажа заложником, и все соглашаются, мысленно представляя лица Предвестников, когда им под нос подсунут донельзя потрёпанную вещицу, которой дорожили все их приспешники. Когда Люмин засыпает, то видит то же самое лицо: Синьора парит перед ней, её развевающийся плащ выглядит будто крылья причудливой птицы, и одним щелчком пальцев она разбрызгивает Эзера по площади Мондштадта кровавыми кубиками. Она, наверное, опять кричит — снова видит обеспокоенный взгляд на будто бы спокойном лице, снова увиливает от разговора и давится забившимися в горле соплями. Сквозь её «забор» проникает прохладный лунный свет — протяни руку, и будто схватишь её; совсем рядом шипит и свистит медленно прогораемое дерево. — Здесь очень часто можно увидеть особый вид кабанов, которые встречаются только в Ли Юэ, — начинает говорить Чжун Ли, и Люмин невольно поворачивается в сторону его голоса. — Именно в это время года — на абсолютно противоположном конце года от времени, когда нерестится алая рыба. Многие рыбаки, живущие в деревнях поблизости, меняют профессию раз в год, убирая снасти в сундуки и доставая специальные капканы. Есть даже такая примета, мол, сколько кабанов удалось поймать — рыбы будет точно в двадцать раз больше. — Почему двадцать? — Люмин морщится и проглатывает ком желчи в горле. Противно, но ради глотка воды выбираться из-под одеяла всё равно не хочется. — Оставлю эту деталь на потом, — в его ответе слышится неуловимая усмешка, которую всё-таки удаётся ухватить за хвост. Она не видит его — любезно поставленная колонна загораживает его полностью. Должно быть, Чжун Ли прислонился к ней спиной — иначе как объяснить, что его совсем не видно, — вытянул ноги и смотрел на очередной ночной костёр, продолжая ей открывать тонкости охоты. Нахлынувший ветерок приносит с собой почти утонувший в ночной тишине зов птицы, и следом за ним — ещё один в ответ. «Слишком точная цифра», — лениво замечает про себя она, закрывая глаза. — «Наверное, ты и сам не знаешь...» И даже не замечает, как засыпает.***
На следующую ночь компания, завернув по пути к статуе Анемо Архонта, останавливается в небольшой таверне на границе гор: украденных и поднятых с земли монет хватает только на две комнаты, поэтому девочек — Паймон и Люмин, — сначала отводят в одну, а мальчики под наблюдением Барбары дружно загружаются в другую. После чрезвычайно расточительного обращения с горячей водой, смыв с себя всю грязь, закутавшись в полотенце и повалившись в мягкую — слишком мягкую после камней и травы — кровать, Люмин позволяет усталости накатить плотной волной и опрокинуть её в мёртвый сон. Впрочем, тот не особо спешил — тяжесть в мышцах придавливает её к матрасу, как бабочку к рамке, но слетевшее с колеи перенапряжённое сознание крутит одни и те же картинки, показывая ей, казалось бы, скрытую глубину. Она думает о безымянной богине, думает про то, как они как-то раз облажались в одном из миров: словом, привязывает к своей неудаче всё новые ниточки, будто помогающие распутать этот клубок. Когда она думает об Эзере, то прикусывает губу. Ладони покалывает — она выпрастывает из-под пуховой перины руку и прожигает взглядом пальцы, — чувство, что ей будто управляет кукловод. Сжимает и разжимает руку — вспыхивает маленькая бирюзовая искорка и тут же исчезает. На фоне щебечут девочки, обсуждая завтрашние планы — тот самый белый шум, к которому она потихоньку привыкла, засыпая, но всё равно чего-то отчаянно не хватает. Ей прекрасно известно, что именно она не слышит, но за стенкой звучит лишь чей-то чужой голос. Не тот, который рассказывал ей про сезонный сбор ляписов до такой степени, что она отрубалась будто по команде. Ей не было скучно — ни в коем случае. Практически наизусть повторить любой кусок из монолога Чжун Ли ей легко — она запоминает всё, это он просто выбирает время, когда она настолько уставшая, что... Люмин вздыхает, когда видит ещё одну слабую вспышку света на кончиках ногтей. Явно измотанная Барбара желает всем спокойной ночи и выключает свет — богатая (по меркам нищих путешественников) комната погружается во мрак, и когда мерные дыхания спутниц синхронизируются, а укрытая тремя одеялами Паймон начинает похрапывать, она по наитию царапает стену, будто на пробу. Деревянную, с маленькими занозами — не каменную. Ещё раз вслушивается в полутишину и только потом решается прижать всю ладонь. И улыбается, когда представляет, что чувствует нежное тепло.***
Как только часы на первом этаже таверны, в которой они остановились на ночь, бьют неслышно три, Люмин открывает глаза будто по команде. За столько десятилетий странствий привычка вставать в одно и то же время больше не кажется каким-то чудом, особенно в сравнении с щелчком пальцев, поднимающим горы. Моментально надоевшее одеяло откидывается прочь, ловким движением она соскакивает на нескрипящую половицу и на цыпочках пробирается к открытому окну, попутно хватая аккуратно сложенную на спинке стула накидку. Барбара простит — Люмин уверена, — Барбара только улыбнётся, если на утро её будут ждать любимые закатники, которые так кстати растут на деревьях, огороженных чужим высоким забором. Если удастся сэкономить на завтраке и поберечь оставшуюся горстку монет, то в довесок лично отпустит все грехи и объявит святой, но Люмин пока больше тяготеет к земле и хорошему куску прожаренного мяса, поэтому решает не увлекаться и скорее просто прогуляться по округе, пока никто не видит. Сбросив полотенце и быстро закутавшись в пахнущую свежими яблоками и горной водой одежду, она надевает на босу ногу туфли и забирается на подоконник. Поправляет безнадёжно растрёпанные волосы, и, будто прыгающий в воду пловец, бросается головой вперёд. Ей точно бы прилетело за такой экстрим от Эзера — наверное, только поэтому она и летит вниз, считая миллисекунды до раскрытия планера и криков про бесценность жизни. Люмин хочется на секунду закрыть глаза, но дар Венти будто сам вырывается из неё и ловит над землёй воздушной подушкой — конечно же, планер в тонкой кофте Барбара точно не держит. Эзер бы запихал его во все вещи, включая собственные трусы. Эзер бы увидел, кто первым завёл опасную привычку экономить силы свободным падением, но он где-то очень далеко, а Кэйя снова болтается в Мондштадте, и Люмин остаётся только морщить нос и потирать ссаженные ладони. На траву уже выпала ночная роса — она отряхивает плащ, на котором, скорее всего, останутся зелёные разводы, срывает невесть откуда взявшуюся глазурную лилию в качестве утешения и шагает вперёд. Куда — неважно, ведь над головой бескрайнее небо, а спящая Паймон осталась под одеялом и не шуршит в её и без того растрёпанных волосах. После высоких пиков Ли Юэ заборы кажутся детской забавой — её теперь ничто не может удержать, кроме, наверное, времени. Она отсчитывает мгновения до встречи с братом, и пусть их будут миллионы, рано или поздно она возьмёт в руку меч и приставит его к горлу неизвестной богини. «Ещё посмотрим, кто кого», — Люмин с силой выдыхает через нос, поправляет раздувшуюся из-за поднявшегося ветра накидку и шагает дальше. Её внимание привлекает слабое мерцание впереди. Между деревьями впереди будто что-то переливается — любопытство берет вверх, и наброшенный капюшон прибавляет ей уверенности высунуть голову подальше. Она видит неподвижно стоящего к ней спиной высокого человека: не видно ни одежды, ни оружия — всё скрыто широким плащом и его раскинутыми руками, вокруг которых лениво порхали кристальные бабочки. «Он будто сделан из кор ляписа», — удивляется Люмин. Начатый про себя счёт переваливает уже за минуту, но незнакомец стоит словно статуя — наверное, поэтому его не боятся насекомые, которые её чуют за километр. Она подносит к носу сорванную лилию — закрытый бутон отказывается делиться с ней своим запахом. Гордый цветок просит песен, так пусть получит — тихо протянув пару нот из обычной гаммы, Люмин дожидается, пока лепестки нехотя, но раскрываются, и, сунув нос, полной грудью вдыхает тонкий аромат. Такая приманка обычно срабатывала на простых бабочках — настало время испробовать её на элементальных. Думая о том, сколько дендро-кристаллов она так получит в будущем, она аккуратно делает шаг вперёд, а затем ещё несколько. Отсутствие движения, кроме искрящихся инверсионных следов в воздухе, придаёт смелости, и Люмин выходит на поляну, держа перед собой полураскрытый цветок. Это срабатывает. Надо сказать, совершенно блестяще — бабочки тут же, почуяв чьё-то новое присутствие, тянутся к ней, щедро осыпая всё своей оранжевой пыльцой. Улыбка озаряет её лицо, когда они спокойно садятся на пальцы, забираются внутрь цветка — Люмин даже не сразу замечает, как статуя разворачивается, а когда поднимает глаза, то встречает из-под капюшона изумлённый взгляд Чжун Ли. — Ох, — только и получается выдохнуть. Янтарные блёстки, разбрызганные по его тёмной одежде, не идут ни в какое сравнение со светящимся камнем его галстука и уж тем более с его глазами — настоящим раскалённым металлом. Сил сказать хоть что-нибудь внятное внезапно не находится. — Тоже не спится? Транс заканчивается словно по щелчку пальцев: когда Люмин прочищает горло, пряча тысячу вдруг появившихся вопросов, он моргает пару раз, фокусируя взгляд: — Тоже, — и когда она открывает рот, чтобы задать один из главных терзающих её в эту минуту вопросов, он прикладывает к губам палец и ловко хватает за крыло кружащее вокруг насекомое. Одно движение — и на его раскрытой ладони слабо поблескивает кристальное ядро. Люмин улыбается. Люмин ещё раз нюхает глазурную лилию, от наслаждения прикрывая глаза, и протягивает ему обе ладони — Чжун Ли с тонкой улыбкой принимает «обмен» и берет их в свои. Она понимает, насколько прохладна ночь, когда чувствует прикосновение, и жалеет, что не сорвала больше цветов, когда мгновение заканчивается ещё хранящим его тепло ядром в её руке. "Если миллионы моментов должны были как-то подождать, то сейчас самое подходящее для этого время", думает Люмин, смотря на подарок, и с шумом втягивает воздух. Бабочка влетает ей в нос и наконец заставляет чихнуть, а потом ещё раз. Они будто переходят на другой режим управления и теперь скорее бесятся, атакуя их своими тонкими крыльями: врезаются в лицо, целятся в глаза, и, прежде чем бессильно упасть на траву, оставляют снопы блёсток везде: на щеках, выбивающихся из-под капюшонов волосах, на их тёмных плащах — прикрывая ладонями глаза, она ловит такой же не понимающий взгляд напротив, но с места никто не сдвигается: — Бежим, — не выдерживает она, и, ухватив Чжун Ли за рукав, с хохотом несётся в гущу деревьев, уворачиваясь от готовящихся заехать по переносице веток. Когда дыхание начинает сбиваться, а выносливость тревожно зависает около уровня нуля, она резко тормозит, и, не увидев вздымающийся над землёй корень, спотыкается, но тут же восстанавливает равновесие, внутренне выдохнув и пожалев свои и так израненные ладони. Она хочет обернуться, но не успевает — ещё движущийся по инерции Чжун Ли врезается в неё, и, успев только глотнуть воздуха, Люмин валится на землю. Влажная трава холодит щёку, в носу до сих пор щекочет от пыльцы — ей вдруг становится так смешно, что когда она видит перепачканное мириадами маленьких медово-оранжевых звёздочек лицо напротив, то не выдерживает и смеётся в голос. Он смотрит на неё со странным выражением, словно отчаянно старается не чихнуть — Люмин бессильно всхлипывает, и в ответ на его непонимание легко касается его щёк и показывает блестящие пальцы. Веселье всегда придавало ей уверенности — даже больше, чем серьёзность на пару со зловещим мечом за спиной; её рука будто сама тянется к его лицу и нежными мазками рисует на лбу известный всем узор. Она давно подозревает, что его знания простираются дальше его слов о множестве прочитанных книг, скрывая под собой бесчисленные года, проведённые в этом мире. Она даже по-доброму завидует: никогда не оставаясь так долго в одном мире, количество пройденных ею остановок превышает подразумеваемое качество — ну а кто мог знать свои владения лучше, чем тот, кто их самостоятельно создал. Люмин с улыбкой смотрит на горящий на его коже знак гео, словно забывая убрать из-под его щеки руку, и не может не вздрогнуть — совсем чуть-чуть, когда Чжун Ли, в свою очередь, проводит по её носу своим большим пальцем и с величайшей аккуратностью — она мысленно запечатлевает каждое движение, — выписывает какой-то неизвестный ей знак. — Что это? — спрашивает она, даже не пытаясь приручить рвущиеся вверх уголки губ. Он зеркально повторяет её движение, и Люмин довольно прикрывает глаза, больше не чувствуя влажную траву, а только сухое тепло ладони. — Это на удачу, — лишь коротко отвечает он. «Божественное благословение?», просится наружу вопрос, но она только удобнее устраивается и смотрит в его глаза: — Так было раньше принято? — Да. — Ух, понятно. Прежняя разговорчивость куда-то испаряется без следа — наживка на очередную легенду остаётся проигнорированной, но Люмин жаловаться совершенно не собирается. В тягучей ночной тишине она слушает звуки дыхания и думает о том, что хотела бы рассказать сама — обменять кусочек своей истории на тот, что хоть и открыла совершенно самостоятельно, но всё равно был скрыт для всех под слоями выдуманной и прожитой жизни. Равный обмен — закон, существовавший абсолютно во всех мирах и действовавший для каждого, даже для богов. — Ты замерзаешь, — мягко подмечает Чжун Ли, и теперь была очередь Люмин выныривать из своих мыслей. — Если простудишься, то наше путешествие придётся отложить. — Я не болела уже очень давно, — она морщит нос и, как будто по часам, чихает.— Как видишь, я не лгу. — Не желаю отдавать судьбу в руки не до конца правдивого совпадения. Вставай. В его тоне несгибаемым металлом звенит желание повиновения, пусть и скрытое за шёлковой вежливостью — она опять с совершенно довольным выражением корчит рожицу — мол, посмотри, что за чудо вот-вот сейчас закончится, — и нехотя отрывается от земли. Он поднимается следом за ней, и рассеивает волшебство вынутым из кармана жилета платком. Протягивает его сначала ей — всё ещё сидящая на земле Люмин с улыбкой отказывает, говоря, что ей следы от битвы с геобабочками нисколечки не мешают. Чжун Ли лишь пожимает плечами — она успевает уловить ту секунду одобрения, пронёсшуюся во взгляде, — и протирает своё лицо. Когда он оборачивается к ней, то Люмин лишь прикусывает щёку: блёстки на его лице исчезли — перед ней стоит совершенно серьезный «Консультант», которым он представился ей в их первую встречу, но сквозь пряди его чёлки продолжает светиться знак его родной стихии. — Значит, не спится, — он легко сдувает пыльцу с платка и убирает тот в карман. — Ага, — Люмин переводит взгляд на вдруг ставшие интересными носки своих туфель, ударяя ими друг о друга. — Лучше уж так, чем спать и постоянно просыпаться. — Снова кошмары? — Скорее воспоминания, — изображение рассыпавшегося в кроваво-красные кубики Эзера снова вспыхивает перед глазами. Такое давится в себе до конца, но всегда вырывается наружу с той же самой силой — тот самый закон равного обмена во всей своей красе. — Хочешь об этом поговорить? — предлагает Чжун Ли, поправляя перекошенный от падения плащ. «Хочу», собирается ответить Люмин. — Хочу, — мысль наконец облачается во фразу, но терпкую на языке до горечи, — но портить такую чудесную ночь своими кошмарами, криками и прочими... неприятностями совершенно нет желания. — Откровенный разговор никогда ничего не портил, даже скорее наоборот. Куда только не посмотри: после того, как делишься своими переживаниями с друзьями, жизнь становится только лучше. То же самое могу сказать и о снах. — Друзьями? — эхом отозвалась она, задумчиво склоняя голову. — Я более чем счастлив назвать тебя другом, Путешественница, — положа руку на сердце, Чжун Ли повторяет её движение и улыбается. Разлившееся в груди нежное тепло отзывается в ней его зеркальным отражением. — Тогда обещаю, что поделюсь сначала с тобой. — В таком случае контракт заключён. Люмин мягко фыркает и вскакивает на ноги. Прохлада всё-таки забирается ей под накидку — забрезжившие на горизонте слабые розовые блики предвещают наступление самого холодного часа. Зевота подкрадывается совсем незаметно: похоже, если она скоро вернётся в комнату, то уснёт мёртвым сном. — Я обещала собрать закатников по пути обратно, — шаркает ногой Люмин, поплотнее запутываясь в накидку. Она озирается по сторонам, выискивая нужное дерево, но на деле пытается сообразить, откуда они вообще пришли — точнее, прибежали. Чжун Ли же спокойно начинает шагать в выбранном им направлении, придерживая густые ветки за собой. — Хорошо, — просто отвечает он, и спустя её несколько тёплых выдохов в подмёрзшие руки, он открывает перед ней дерево, усыпанное желанными плодами. — Закатники помогают лучше заснуть, — замечает он, скрещивая на груди руки и, прищурившись, изучает развесистую крону. — Из них делают или настои, или варенье к вечернему чаю — оно получается более вкусным, если собирать фрукты в конце дня. — Думаю, на меня не обидятся, если их будут есть просто так, — пожимает плечами Люмин и выставляет наготове руку. Дар Венти искоркой мчится по пальцам, с нетерпением готовясь высвободиться. — И сколько ты хочешь собрать? — Штук... десять? — прикинула она, разглядывая чересчур высоко выросшие плоды. — Поэтому снесёшь всю закатницу ветром? Люмин разводит руками: — Впрочем, если посчитать меня, то все сто, я голодна, как волк. Рэйзор может мной гордиться. Она слышит смешок и только проводит взглядом поднимающегося вверх Чжун Ли. Геоколонна, казалось, могла бы поцарапать пол Нефритового замка, но, дрогнув, останавливается ровно так, чтобы можно было дотянуться рукой. — Не стоит устраивать ураган там, где будешь ещё несколько дней. Местные жители могут связать это с нашим приездом, а нам ни к чему сейчас лишние уши. И да. Сто так сто, — разводит он руками и бросает ей первый фрукт. Затем второй. Изловчившись поймать те самые десять штук их в подол накидки, она машет свободной рукой, уворачиваясь от снайперских «выстрелов»: — Стоп! Хватит! Дальше я хочу сама, — и, сгрудив все плоды на траву, отряхивает ладони. И тут скрывается задача, потому что с царапинами на ладонях, анемо силами и обувью на босу ногу вскарабкаться на каменную колонну возможностей никаких не представляется. Явно уловивший её затруднения Чжун Ли, уже усевшийся на краю, наклоняется вниз: — Тогда залезай. — Мои гео силы, — она нервно хихикает, вытягивая вперёд мерцающие бирюзой руки, — сейчас не работают в Мондштадте. Если подождёшь час, то я могу смотаться в Ли Юэ к статуе... — Это долго, — протягивает он, покачивая ногой. Янтарные глаза вспыхивают ярким огнём, заметным даже снизу. — И вообще лишнее. Скажи мне: ты действительно хочешь сейчас расстаться со своей силой ветра? Даже если бы в этой фразе, сказанной так вкрадчиво и так одновременно властно, крылось значение «навсегда», то Люмин всё равно бы не смогла бы ответить нет. Кто бы вообще смог это сделать. Она кивает головой и силой давит в себе желание упасть на колени, какое испытывала лишь в присутствии величественных статуй Архонтов. Каменные фигуры внушают ей благоговение, что грозило сломать, но всегда окутывало воздушными объятиями, когда восстанавливало ей и команде силы и благосклонно принимало подношения. Чжун Ли же в своём плаще и натянутом капюшоне, вертя в руке закатник, словно символ своей власти — гео куб, — словно умеет то же самое, и когда он отвечает: «Тогда контракт заключён», то потоки света, окутавшие его, ослепляют и её — на востоке сквозь горизонт пробиваются первые солнечные лучи. Люмин моргает, прогоняя мушек перед глазами и ощущает неуловимые изменения: напряжённым движением кисти, аккуратно пробуя, машет — вместо урагана из-под земли появляется массивная каменная платформа. Она пристально всматривается в свои руки, будто не веря. Поднимает взгляд наверх — из-под капюшона на неё продолжают смотреть глаза цвета расплавленного металла. Чжун Ли — «Моракс», шепчут про себя её губы, — невозмутимо сидит на колонне, скрестив ноги, и жуёт свежесорванный плод. Из-за высоты колонны Люмин не видит, что рядом с ним лежит ещё один такой же, но полностью окаменевший.