***
Он помнит, как они впервые подрались из-за причины, схожей с той, по которой его сердце сейчас (в который раз) потеряло привычный ритм. Возможно, это тоже было патрулирование? Да, кажется, после удачно выполненной миссии по устранению очередного злодея-вора. И такой же лунной ночью. Едва ставший двенадцатилетним тогда Джон, взбудораженный поимкой преступника, до ужаса довольный тем, что может вот так разгуливать в такой поздний час — и не просто разгуливать, а заниматься настоящей геройской деятельностью! Взрослая жизнь буквально на носу! — наблюдал за тем, как Дэмиан, грозно сведя брови, мастерски выпытывал у связанного неудачливого вора какую-то нужную им информацию. Честно, Супербой был слишком рад всей этой ситуации, чтобы вслушиваться. Уэйн-младший и без него справится, верно же? Конечно, верно. Бросив какую-то угрозу напоследок, Робин демонстративно развернулся на каблуках к своему напарнику. Почти полная луна освещала наполовину разрушенную, с обшарпанными красными стенами комнату и его лицо, которое всем, чем только можно, выражало немое спокойствие и холодную уверенность. Желто-черный плащ картинно развевался от неожиданно подувшего теплого ветра. Глаза Дэмиана просияли каким-то то ли самодовольным, то ли яростным блеском. Его острые черты лица в свете луны выглядели…изящно? Супербой не привык употреблять такие громкие и кажущиеся взрослыми слова к своему другу, но других попросту не находилось: Дэмиан правда выглядел по-своему, но изящным, собранным и острым, будто лучший из всех в мире клинков. И Джон вдруг осознал, что находит все это удивительно красивым в каком-то новом для себя, хрупком и захватывающем дыхание смысле. А ещё осознал, что засмотрелся на друга, все еще глупо улыбаясь, а тот ничего не говорит. Стало неловко. — Чего уставился? — наконец спросил Робин, пристально глядя в глаза мальчика. — Я закончил. Итак, сейчас мы знаем, что, возможно, он является членом той же банд... — У тебя зеленые глаза, — вдруг ляпнул Джон, не совсем успев понять, зачем и почему это говорит. Дэмиан приподнял бровь. — Правда? — произнес он, подходя к напарнику. — Ты думаешь, я в зеркале себя не вижу? — Правда. — Кенту запоздало стало неловко — снова — из-за своих слов, но что-то в голове продолжало говорить его языком, хоть он и почувствовал, что его друг не настроен на такой странный разговор. — Ты как криптонит, — Джон неожиданно покраснел и выпалил на одном дыхании, — мойкриптонит. Дэмиан смотрел так, что хотелось сейчас же провалиться сквозь землю, даже несмотря на то что он все еще был чуть ниже. Супербой решительно не знал, что и зачем только что сказал, и, пунцовый, уставился на букву R на чужом костюме. Странное хрупкое ощущение не покинуло его — наоборот, только разрослось, обдавая ребра приятным теплом. Что происходит? Кажется, душа мальчика чуть не покинула тело, когда Уэйн больно схватил его за грудки и со всей силы потянул на себя. — Что ты несешь, Кент? — почти зарычал Робин, смотря на него тем же взглядом, что смотрел несколько минут назад на пойманного ими вора. Джон испуганно моргнул. — Мало того, что ты витаешь в облаках на задании, так еще и мелешь какую-то чушь, сравнивая меня с вещью, способной уничтожить тебя! — Нет! Нет, я... — Что «я»? — выплюнул Дэмиан с нажимом на каждое слово, прожигая взглядом дыру в мальчике, каким-то образом способный напирать так, что оппонент не мог связать двух слов. Супербой вдруг разглядел за пылающим гневом взглядом уязвленный, и от этого распереживался еще больше. — Дэми, я совсем другое имел в виду! Я... — Не называй меня так, — холодно и зло сказал Робин, сжимая кулаки покрепче. — Ты знатно достал меня за сегодня, Джонатан Кент. Обстановка давила, и Джонатан Кент тогда не нашел ничего лучше, чтобы выразить свое волнение, смущение и болезненную злость от непонимания другом того особенного смысла, что он вложил в эти странные даже для него самого слова, чем довольно сильный удар кулаком в плечо. И вообще, это он его достал! Толчок в грудь в ответ не заставил долго себя ждать, и напарники покатились по полу, злобно шипя, по-детски пихаясь куда попало и начисто забывая, что им не по десять. Но, кажется, никто из них не понимал до конца, почему они начали драться — и поэтому красочная и богатая на удары потасовка закончилась так же быстро, как началась. Уже в штаб-квартире Джон подошел к напряженно молчавшему все время до прибытия Робину, вздохнул, потер ногой пол, набираясь уверенности, и спросил: —Эм… тебе сильно больно? Мы странно подрались. Я сказал что-то странное. Я...В общем, прости, Дэми, ладно? — и подумав, чуть потише добавил, — Пожалуйста. Дэмиан, кажется, занимающийся чем-то за ноутбуком, повернул голову и оглядел его нечитающимся взглядом с ног до головы. Помолчал минуты две, очевидно, абсолютно не испытывая неловкости от происходящего (чего не сказать об извинившемся). — Ты идиот, Джон. — спокойно изрек он и повернулся обратно. — Научись сосредотачиваться на задании, иначе буду обходиться без напарника. Супербой почувствовал, будто с его плеч свалился неподъемный груз. — И протри свои глаза. Мои между зеленым и голубым. А не зеленые. Супербой почему-то улыбнулся, глядя в спину другу.***
Джон улыбается и сейчас. О-о, он долго экспериментальными путями пытался понять это «странное чувство». Пока не решил обратиться к всезнающей сети, заперевшись в своей комнате ночью. Залез под одеяло, и, сгорая от стыда, напечатал в гугле «как понять, что ты влюбился». Мгновенно стер запрос, даже не дав прогрузиться странице, и уткнулся лицом в подушку, чувствуя, как пылают уши. Он дурак! Дурак! Такого не может быть. «Это было мега тупо». Почти воочию увидев, как бы начал ядовито подкалывать увидевший это пятнадцатилетний Робин, Джон сжал зубы. Ну что ему делать? Ему нужно в этом разобраться! Он не такой взрослый, как этот дурацкий Уэйн, но нужно же понимать, что с ним происходит? Конечно, он не думает, что влюбился. Просто нужно проверять все версии, так ведь? Даже Дэм так всегда говорит. Успокоив себя этим, юный Кент все же набрал поисковый запрос заново. Сложно передать, как он себя почувствовал, когда заметил, что едва ли не каждый признак, который он читал на каких-то древних форумах, совпадал с его состоянием. Здесь и про эту смущающую дрожь от прикосновений, и про желание быть рядом во что бы то ни стало, и про странные мечты о будущем (в которых Джон не признавался даже себе и изо всех сил делал вид, что вовсе не хочет стащить футболку своего напарника и видеть его сообщения как можно чаще. А еще обязательно угощать его картошкой фри после тренировок). Спина подростка покрылась потом, а одеяло по ощущениям вдруг навалилось со свинцовой тяжестью. Джон уже пожалел, что принялся выяснять, почему так непривычно себя чувствует и почему вместо математики регулярно ловит себя на самозабвенных мыслях о Робине. Господи. Он действительно влюблен в своего лучшего друга, напарника — и, на минуточку, сына Бэтмена — уже практически год? Вот как это называется? «Джонатан Сэмюэль Кент», — сквозь зубы прошептал он себе, — «ты придурок и облажался по полной программе». Выключил телефон, перекатился на спину и уставился в слабо освещаемый ночной улицей потолок, пытаясь переварить информацию и практически не дыша. О Господи. Как это произошло? Что с этим делать теперь? Как скоро это пройдет? Еще сложнее передать, какая горечь пронзила Супербоя, когда он свернулся калачиком, попытавшись было откреститься от всего, что только что понял, и (желательно) заснуть, и вдруг подумал о том, чем сейчас занимается объект его, оказывается, воздыхания. Ага, это же Дэмиан Уэйн! Он уж точно не позорно гуглит, влюблен ли в своего друга. Друга, который еще и младше его на целых три года — пропасть. Друга, который просто Джон Кент, мальчик со сверхспособностями, в джинсах, порванных на коленках, и смешных носках. Горло неприятно обожгло. Который спит, обнимая подушку, любит мультфильмы, не возражает пожениться на лапше, высовывает язык, пока делает домашку, и вполовину не такой крутой. И который не девочка, в конце концов. Давайте честно, у него нет ни одного шанса. Совсем. Джон нагнетал и нагнетал эти мысли, и пропустил момент, когда на глаза невольно навернулись слезы. И почувствовал стыд за свои девчачьи нежности он позже, чем горячая слеза скатилась по еще детской щеке и растворилась на подушке со смешным космическим рисунком. Дэмиан дальше от него, чем Солнце, и кажется, все, что остается — это любоваться им до боли в груди. Потому что, ну честно, он никогда не станет таким же. Таким сообразительным и подчеркнуто умным; статным и, кажется, умеющим абсолютно все; идеально красивым, словно скульптура в каком-нибудь музее; бесстрашно прямолинейным перед кем угодно и всегда точным в битве. Мрачно-загадочным и всегда чуть отдаленным, даже если знаешь его практически три года. Редко улыбающимся, зато заставляющим хранить свою улыбку глубоко в сердце. На самом деле любящим близких себе людей и показывающим это, если оказаться достаточно близко. Таким Дэмианом, каким ему можно простить любую грубость. С — Джон только сейчас понял этот странный эпитет из маминых книжек — глубокими, внимательно считывающими зелеными глазами. «Между зеленым и голубым, а не зеленые», — напомнил сам себе подросток и прикрыл глаза, торопливо смаргивая слезы и прижимая к себе подушку. «И вообще, Дэма даже трудно придать идеализированию, которое, как говорили сайты, свойственно влюбленным — он сам по себе идеален, так что я абсолютно прав», — заключил про себя Кент, грустно шмыгнул носом, как бы подтверждая свои слова, и провалился в сон.***
Да, Джон, на самом деле, часто плачет. Хорошо, не часто (и нет, он вовсе не плакса!), но он точно впечатлительнее и оттого богаче на проявление эмоций, чем свой напарник. Супербой в настоящем слегка хмурится и возится, устраиваясь на чужих коленях поудобнее. Странно, что Робин невозмутимо молчит так долго, и тем более странно, что не спихивает с себя. Наверное, действительно занят. И юноша не собирается отвлекать — если честно, он готов пролежать так всю жизнь.***
Джон правда и не подозревал о том, что впечатлительный. Эй, он же Супербой! И ему не десять. У него под боком Робин (которого по некоторым личным причинам обязательно нужно впечатлить и на которого нужно равняться), S на груди и буйство гормонов, так что он самый сильный на планете. После отца. Джон не подозревал, пока не увидел перед собой целую гору трупов на полу, на свою беду горя пылким адреналиновым желанием поскорее поймать преступника и буквально влетев в квартиру первым. Засохшие багровые пятна покрывали добрую половину деревянного пола и даже часть старой мягкой мебели. Следы борьбы повсюду. С каждой замеченной деталью реальность становилась все хуже, но он почему-то не мог остановиться. Взгляд бегал сам собой. Желтый свет нагнетающе мигал; в нос бросился отвратительный запах. Повсюду раскиданы чьи-то вещи. Тарелка с заплесневелыми остатками макарон на столе. Носовой платок. Визитная карточка. Увесистая книга. Он раскрыл чистые голубые глаза, в оцепенении пялясь на этот кошмар наяву и теряя остатки ровного дыхания, когда вдруг заметил тряпичную куклу рядом со сравнительно маленькой рукой. Перед глазами резко поплыло, и его буквально согнуло пополам от боли в животе. Все, что Джон помнит потом — то, как он невидяще смотрит сквозь Робина, который стоит на коленях рядом с ним, крепко держа за плечи, и отстраненно чувствует, как тяжело дышать. —Джон, слышишь? Эй! — доносится будто из-под толщи воды, и неожиданно он узнает свое имя и выныривает, не без труда фокусируя зрение на напарнике. — Дэм, они… Это...— голос некрасиво ломается, потому что он хватает воздух так, будто действительно тонул. — Я знаю, Джон, знаю, это ужасно, но… Эй, смотри на меня, — быстро сменяет тактику Робин, подмечая вновь расфокусировавшийся взгляд, обхватывает лицо напарника руками и придвигается настолько, чтобы занять собой все зрительное пространство. Джон паникующе оглядывает лицо напротив. Рвотные позывы все еще атакуют его желудок, а эмоции с бешеной скоростью сталкиваются и путаются в голове, наседая железным клубком. Ему страшно и плохо, потому что этот чертов урод убивал даже детей, и Джон не может никого спасти, и эта тряпичная кукла больше никогда и никому не будет нужна. Он чувствует себя так, будто все силы оставили его, и от этого еще противнее. Пятна крови на полу встают перед глазами. Да, он уже видел такое, но не в таких масштабах. Кружится голова. Он хочет домой к маме; хочет испепелить этого человека лично; хочет просто взять и раствориться. И еще хочет — вздох получается рваным — хочет, чтобы Дэмиан не отпускал своих рук, потому что в его взгляде сейчас — такое редкое неприкрытое волнение, и он смотрит своими пронзающими между-голубыми-и-зелеными глазами только на него, он так действительно близко и уделяет внимание только ему, и переживает, и знает, что делать, и держит его лицо, и Джон чувствует себя рвущимся на миллиард кусочков и умирающим в плохом и хорошем смысле одновременно, и… Этого слишком много. Он резко бросается вперед, обвивает руками Робина за крепкую талию в красно-желтой тунике, пряча лицо куда-то в острую ключицу, и начинает рыдать, шумно всхлипывая на всю комнату и забывая делать вдохи. Он не в силах справиться со всем этим, просто не в силах; ему плохо в тысяче разных смыслов этого слова, поэтому подросток просто прижимается всем телом и чувствует, как мокрые дорожки стремительно очерчивают щеки. Джону плевать, насколько ребенком он себя выставляет и сколько насмешек он наслушается потом — лишь бы Дэм не оттолкнул, лишь бы… защитил, потому что он так сильно нужен ему сейчас; и Супербой остатками сил отчаянно вцепляется еще капельку крепче и загнанно дышит, забыв про стыд и старание быть таким же невозмутимым. И действительно заскулит «Пожалуйста, не уходи», если Робин попытается отпихнуть. Но Дэмиан — такой взрослый в глазах Супербоя, шестнадцатилетний, серьезный, нетактильный и далекий, как Солнце — Дэмиан лишь выдыхает от неожиданного напора сдавливающих его рук — возможно, Кент бредил в тот момент, но ему действительно показалось, что в этом выдохе было едва различимое его имя — и обнимает дрожащие плечи в синей куртке своей рукой; второй накрывает его голову, будто бы скрывая от всего мира и кровавого ужаса, которого не посчастливилось увидеть Кенту. Дает выплакаться в себя. Безмолвно защищает, словно прочитав его мысли. Кажется, позже Джон ощущает, как на его спину аккуратно приземляется что-то практически невесомое (вероятно, часть желто-черного плаща), и он еще неизвестно сколько вот так плачет; Уэйн-младший не произносит ни одного колкого слова. Втайне исполняя одну из своих давних мечт и слушая бодрое сердцебиение Робина, чтобы успокоиться, Супербой судорожно всхлипывал уже от того, что в результате такой терапии болезненные спазмы в его желудке активно сменяются теплыми бабочками. Он безнадежно влюблен в Дэмиана Уэйна. За мелькнувшую в пережившем какой-то эмоциональный коллапс и еще размытом сознании мысль «Мы поженимся, и я смогу провести так всю свою жизнь» Джону еще долго было неловко. Это все девчачьи форумы.***
Вот только Джону уже шестнадцать с небольшим, и весенними бессонными ночами он все еще мечтает об этом, задыхаясь. И все еще спит, обнимая подушку, но в украдкой стащенной из чинного шкафа мятой футболке Робина — она же не была его любимой, значит, ничего страшного, верно? Джону нужнее. И он давно не пытается подавить ворох мурашек, пробегающих по позвоночнику, когда смотрит на сильные смуглые руки и практически всегда чуть нахмуренные ровные брови. А еще Супербой действительно пропустил момент, когда Робин перестал грозиться прирезать его за «отвлекание от задания и нарушение личных границ, если тебе вообще знакомо такое словосочетание, дубина с фермы», позволяя вот так лежать на своих коленях. А еще завел привычку молча гладить Джона по голове, занимаясь чем-то другим — и юноша предпочитал не спрашивать об этом, принимая все без вопросов и млея от неожиданной ласки; запоминая ощущения, надеясь, что взбудораженный стук его сердца не слышно обыкновенным слухом и в тысячный раз обещая себе хоть собственным телом защищать Уэйна в будущем сражении, даже если тот искренне думает, что ему с его уровнем натренированности это не нужно. И если бы Супербой был чуть более наблюдательным и чуть менее до звездочек влюбленным уже несколько лет, он бы обязательно оказался готов к тому, что его вдруг обеими руками поднимут в сидячее положение и придвинут к себе, мгновенно и нещадно отрезая любые пути к отступлению. Но Джон в любом случае не был бы готов к горячему и напористому поцелую, вышибающему мысли из головы, и ко все тем же рукам в зеленых перчатках, прижимающих его за талию. Казалось, мир вокруг поплыл и рассыпался на искры. Это ощущалось в тысячу раз лучше, чем в любой из его самых ярких фантазий — и даже лучше сна о том ужасном дне с тряпичной куклой, в котором Дэмиан пылко целовал-целовал-целовал его, накрыв их головы своим плащом. Все внутри со сладкой болью ухнуло куда-то вниз. И боже, да, Дэмиан Уэйн и вправду не любил делиться — бросил неодобряющий, долгий и жгучий взгляд из-под длинных ресниц, заставив юношу почувствовать горячий тугой узел в животе, когда тот отстранился (на самом деле, всего лишь чтобы просто набраться дыхания и поцеловать снова). Поэтому был незамедлительно укушен за губу и так же крепко обнят за шею. Пусть не думает, что он здесь такой один, хоть юноша и практически не умеет целоваться. Джонатан Кент слишком долго ждал, пока недосягаемое Солнце спустится прямо к нему в руки, и все равно не успел научиться не дрожать от прикосновений. Внутри все с грохотом и треском сгорало, отдаваясь пламенем румянца на скулах, и он правда перестал считать каждый раз, когда влюбляется в это до боли красивое воплощение самого смертоносного из клинков заново, еще полгода назад. Он до сих не научился намертво сосредотачиваться на задании, но, кажется, Дэмиан не собирается недовольно щуриться и многозначительно цыкать в этот раз, и Джон любит все это так до одурения сильно, что улыбается в долгий и жадный поцелуй.