Ошибка

С каждым съеденным пальцем Итадори все больше терял контроль над проклятием внутри себя. Сукуна мог практически в любой момент поменяться с розоволосым. Также влияние демона чувствовалось и в обычных действиях, мыслях, словах. Бывало, Юджи ощутит, как рука двигается не по его воле, как на ум приходят разные идеи, непохожие на его собственные, как фразы, вылетающие из его рта, не соответствуют запланированным. Голос в голове, мерзко хихикающий время от времени, все больше и больше заставлял прислушаться к себе. Из-за этого парень постоянно был сконцентрирован, старался сдержать Двуликого, однако особой пользы это не приносило. Итадори запутался, какой по счету это был палец. Тринадцатый, или нет, пятнадцатый? Вновь он чувствует, как постепенно Рёмен завладевает его телом, снова это ощущение, будто его организм принадлежит уже не ему. Парень уже перестал жалеть, убиваться, плакать или кричать, полностью смирившись со своей участью. Он устал. Сукуна издевался над ним при любой возможности. Во время превращения он чуть ли не уничтожал Юджи бесконечными ранами, травмами. Это в случае, если демон был добрым. А если нет, то отрубленными конечностями, вырванными органами. Конечно, он потом регенерировал все вышеуказанное, так как не хотел смерти уже почти что своей плоти, но кожа розоволосого, усыпанная шрамами всех видов и форм, выглядела так, будто в него вставили тысячи ножей одновременно, что, в какой-то степени, к сожалению, являлось правдой. Эти метки служили напоминанием мага о всех страданиях и мучениях, причиненных проклятием. Он не был способен даже смотреть на себя без отвращения, считая себя до невозможности мерзким. Желая уберечь других от той же участи, он носил одежду, скрывающую чуть ли не каждый сантиметр его тела, например, перчатки. Парень старался оградить себя от созерцания вида в зеркале, разбив все подобные предметы в комнате, также закрывал глаза, когда приходилось мыться или раздеваться. Голос внутри только сильнее усугублял такое состояние, подливая масла в огонь. Он указывал розоволосому на его ничтожность, искусно оскорблял, поддакивал, когда Юджи унижал себя самостоятельно. Рёмен постоянно насмехался над каждым решением шамана, во всех подробностях рассказывая ему, почему тот поступает, как непроглядный идиот. Он мешал парню спать, посылая ему кошмары, напоминал о событиях, которые Итадори навсегда бы хотел забыть, так как одно упоминание о них укрепляло ненависть мага к себе. Если вы думаете, что на этом Двуликий остановился, то вы глубоко ошибаетесь. Сукуна всеми силами пытался заставить всех презирать Юджи, что у него отлично получалось. Сколько раз, возвращаясь в реальность, розоволосый оказывался над окровавленными телами его друзей, знакомых, других проклятий, просто прохожих, пострадавших от его рук, точнее, от рук Рёмена, но Итадори не видел разницы. Он винил себя, винил, что не перевоплотился раньше, винил, что опять потерял контроль. Король умудрялся ущемлять людей обычными словами, простить которые они спокойно не могли. Студенты из магического колледжа старались даже не пересекаться с Юджи и не находиться в его поле зрения, что уже говорить о прежнем общении и разговорах между ними. Они боялись его. Боялись, что шаман снова не удержит Сукуну. Их окутывает леденящий страх вновь увидеть невероятное зло в алых зрачках перед собой, а потом ощутить знакомую физическую или моральную боль. Не самое приятное чувство, не так ли? Начальство совершенно не жалело его, оставляя в живых только потому, что не все пальцы еще съедены. Оно посылало Итадори на особые миссии, используя как живую мишень, без серьёзных на то причин или целей. Ему запрещалось ступить и шагу без присмотра, о развлечениях и выходе на улицу не могло быть и речи. Только нагрузки, только очередные мучения. Юджи сходил с ума. Его организм не мог выдержать такое количество стресса, постоянных травм, в том числе и психических. Розоволосый сидел на таблетках, успокоительных, недалеко было и до наркотиков, если бы не отсутствие какого-либо уединения. Он всего лишь хотел вновь почувствовать счастье, безмятежность, развеять огромное давление на него со всевозможных сторон. Его желания в какой-то мере сбылись. Итадори перестал ощущать вообще что-либо. Ему было абсолютно все равно. Он привык, потеряв последние частички рассудка и здравого смысла. Парня не волновала собственная, да и чья либо жизнь. Он стал куклой, управляемой настоящими демонами. Годжо, казалось, был единственным, кто не изменил своего отношения к Юджи. Он всегда находился рядом, не только потому, что это стало его обязанностью, а потому что сам хотел помочь парню. Учитель видел изменения в его состоянии от начала и до конца. Все страдания, жестокость со стороны других, проблемы, несправедливость — это ломало розоволосого изнутри. Сатору не мог поверить, что столь доброго, искреннего, солнечного человека можно довести до такого. Он не отходил от парня ни на шаг. Не позволял последнему долго находиться в одиночестве. Годжо боялся того, что Итадори может с собой сделать, оставшись наедине. Учитель не раз обращался с просьбами насчёт розоволосого к начальству, но если в начале те еще шли на какие-то уступки, то в последнее время даже слушать Сатору не хотят. Беловолосый всеми силами старался хоть немного скрасить жизнь Юджи и заставить его вновь почувствовать давно забытое счастье. Он приносил подарки ученику, развлекал его общением и играми, которые иногда приходили ему в голову, порой разрешал пропускать некоторые задания и отсидеться дома, когда ощущал, что парню это просто необходимо. Годжо как только мог показывал свою любовь к Итадори, давая понять, что не все в мире против него. Выглядеть учитель старался безмятежно, спокойно, так, будто всё под контролем, дабы розоволосый мог расслабиться в его присутствии, однако выходило так себе. Один раз, посмотрев на Юджи, Сатору задумался, зачем он делает это. Почему ему так важны жизнь и состояние этого парня? Из-за просьбы Мегуми не дать ему умереть? Однозначно нет. Но что же в таком случае? В этот момент шаман уставился на беловолосого в ответ. В его взгляде не было такого сильного отчаяния, как обычно, даже проглядывали едва заметные тепло и благодарность. Годжо был уверен, если бы Итадори мог, он бы сейчас улыбался. Это выражение лица давало учителю ответ и надежду. Он дал себе слово обязательно, во что бы то ни стало, спасти парня из этого ада, вновь вернуть того Итадори, которым он был при первой их встрече. Того Юджи, которого он полюбил. Принять данный факт было довольно сложно. Розоволосый ведь почти вдвое младше Годжо! Он пытался оправдать себя, что это всего-навсего любовь учителя к ученику, но в глубине души понимал, что это ложь. Воспоминания, да и любое действие с Итадори, вызывали у беловолосого мужчины нежную улыбку. Сатору осознал, что готов на все ради этого розоволосого парня. Он действительно любит его. Но однажды он совершил летальную ошибку. Которую простить себе никогда не сможет. Это произошло ранним вечером, когда они сидели в комнате Юджи. Парень безэмоционально лежал на кровати, смотря в стену. Годжо попросил его отдохнуть, на что розоволосый, не сказав ни слова, покорно выполнил просьбу. Старший поджал губы, не без сожаления понимая, Итадори уже нет дела до того, чьи и какие приказы слушать. Ему вообще нет дела до чего-либо. — Юджи, может, ты хочешь чего-нибудь? — с надеждой спросил учитель. Обычно младший всегда отказывался или просто молчал, но в этом раз, по едва заметным изменениям на его лице, было видно, что тот задумался. — Я бы поел моти сейчас. — едва слышно ответил шаман. Сатору, не сдержавшись, нежно улыбнулся. Он так давно не видел собственных желаний розоволосого, уже считая, что у него не осталось собственного мнения. Но это дало ему надежду, что не все потеряно, что есть ещё возможность вернуть прежнего Итадори. — Хорошо, я сейчас быстро сбегаю. Будь тут и не скучай. — радостно проговорил Годжо, стремительно выходя из комнаты. — Стойте. — тихо окликнул его Юджи, слегка оборачиваясь к нему, вызывая немалое удивление беловолосого. — Вы делаете меня счастливым. — искренне, от всего сердца слабо улыбнувшись уголками губ, признался ученик. Сердце старшего пропустило удар. Его надежда возросла в разы. Его чувства вспыхнули с новой силой. Вновь он утопает в любви к этому парню. Он навсегда запомнит этот момент. Но надо было идти. Попрощавшись, он скрылся за дверью. От бабочек в животе учитель чуть ли не порхал. Что же все-таки этот парень с ним творит. Дождавшись, когда звук шагов утихнет, Итадори принял сидячее положение на кровати. До ближайшего магазина, в котором продают заказанный им продукт, двадцать минут. Значит, у него есть сорок минут. Он посмотрел в окно. Тёмное дерево с тонкими голыми ветками без единого листа слабо покачивалось на ветру. Вокруг него активно бурлила жизнь, вот только оно, как будто бы особенное, в плохом значение этого слова. Неизвестно, живо ли растение, но оно все еще стоит. В голове возникла до боли знакомая ассоциация. Юджи мягко улыбнулся. Он не спеша, уверенно, но слегка покачиваясь, подошёл к письменному столу, стоящему напротив постели. Достаёт из верхнего шкафчика небольшой листочек и первую попавшуюся ручку, которая оказалась красного цвета. Аккуратно вырисовывает буквы на бумаге, в каждый завиток вкладывает больше смысла, чем в свое существование. Сукуна что-то презрительно язвит в душе, но розоволосый не слышит. Все также нежно улыбается, любуясь на написанное, отдающее теплом внутри, и целует ее, наполняя своими положительными сейчас эмоциями. Взяв небольшую шпильку, он аккуратно прикрепил записку к груди, стараясь, чтобы общий вид был как можно более эстетичным. Поправил ее лёгкими и точными прикосновениями пальцев, доводя до полной симметрии. Довольный результатом, он, ухватившись за спинку стула, передвинул его к середине комнаты. Затем, спокойно подойдя к тумбочке, достал из нее заранее приготовленную верёвку. Взглянул наверх. На потолке висела старенькая лампа, держащаяся на крючке. Это значительно упрощало его работу. Встав на деревянную мебель, его лицо оказалось прямо под светильником. Подняв к нему голову, он засмеялся. Свет неприятно резал глаза, но Юджи показалось, что он так близко к солнцу или же к небесам. В какой-то степени, парень был прав. Он аккуратно снял люстру с крючка, вынужденно разрезав провода карманными ножницами и, с небольшим сожалением, что испортил вещь, так же бережно сложил ее на пол. Проворные руки делали что-то с концом верёвки, придавая ей форму идеального овала. Рёмен, осознав, чем занимается розоволосый, истерически заорал, что для младшего было лишь приглушённым звуком, пытался взять контроль. Но сейчас Итадори был сильнее чем раньше. И увереннее. Вложил все силы, дабы не выпустить демона. Он не чувствовал прежнего отчаяния. Только свободу. Он представил, что страха и боли больше нет, и улыбнулся беспечной, безмятежной улыбкой, играющей на его худом лице, подобно яркой звезде на ночном небе, незаметно перешедшей в весёлый смех. Взгляд упал на бумажку, написанную алыми, подобно крови, чернилами. Одинокая слеза потекла по сухой щеке сквозь усмешку, только Юджи не знал, от счастья ли она, или от печали. Но остановился на первом, так как страдать он больше не желал. Привязав другой конец верёвки к железному крюку на потолке, парень затянул его потуже, чтобы наверняка. Наконец Итадори осторожно просунул голову в петлю, завязанную им ранее. Он, как ребенок, балансировал на стуле, то поднимая одну из ног, то становясь специально к краю, отчего табурет опасно покачивался. Ему было весело. В последний раз взглянул на пейзаж в окне. Он не раздумывал, нет, решение уже принято. Просто наслаждался. То самое дерево выделялось, но Юджи испытывал к нему лишь отвращение. — Лучше бы его срубили. Констатировав факт, ногой розоволосый, надавив на край стула, раздраженно оттолкнул его. Итадори повис. Крючок противно заскрипел, сильнее высовываясь из потолка, но продолжал крепко держаться. Ненавистное самому себе тело парня бешено качалось по кругу, его бросало из стороны в сторону. Веревка натянулась на шее, смертельно сжимая ее. Юджи дергался, как марионетка, казалось, вот-вот голова оторвётся от туловища. Желая ускорить процесс, он задержал дыхание. Постепенно его кожа, начиная от места соприкосновения с собранными в единое целое волокнами, приобретала фиолетово-синий цвет, расползающийся по всему телу, добавляя ему, по-мнению Итадори, еще больше уродства. Сукуна старался применить магию, способную спасти жизнь розоволосого, но тот будто бы безмятежно ее отталкивал, полностью сосредоточившись на этом. Он понимал, что проклятие всего лишь не желает терять свое тело и такое огромное количество пальцев, что стало еще одним стимулом для Итадори отомстить ему. Он ненавидел Рёмена. Но себя ещё сильнее. Юджи неосторожно дёргается, безмолвную тишину прерывает резкий хруст в шее. Это стало его последним звуком. Сердце останавливается. Глаза неторопливо закрываются. Тело обмякает в объятиях верёвки, смерти. По спокойному выражению его лица можно было подумать, что он спит. Он во сне. В желанном, долгожданном сне. Он удачно рассчитал время. Итадори хотел, чтобы Сатору увидел его именно таким, не полностью отвратительным в искажении смерти. Чтобы он был первым, кто увидит его. Ручка двери безмятежно поворачивается, от хлопка парень слегка болтается. — Юджи, как ты ту… Веселая улыбка вмиг пропадает, забытый, никому сейчас ненужный пакет падает на пол, его содержимое хаотично разлетается в разные стороны. Распахнув глаза и раскрыв рот, учитель смотрит в центр комнаты, на висевшее на верёвке тело розоволосого. Крик разодрал воздух. Годжо срывается с места, спотыкается, дрожащими руками берет лежащие на полу ножницы, быстро разрезает веревку. Подхватывает падающий труп. — Юджи! Нет, не умирай! Обхватывает ладонями веревку, бешено рвёт ее на опухшей шее младшего. Он тряс парня за плечи, шлепал по щекам, проверял пульс. Разрушал тишину колледжа криками и слезами о помощи. Не хотел принимать того факта, что розоволосый мертв. — Итадори, я люблю тебя. Прошу, не покидай меня. — сквозь отчаянные рыдания тихо молил Годжо. Слезы истерически лились из голубых глаз. Он смотрел на губы Юджи, надеясь, что вот-вот они раскроются, парень скажет, что жив и все закончится благополучно. Но нет. Только едва заметная улыбка предстала перед ним, полная спокойствия и счастья от долгожданной кончины. Только сейчас он взглянул на непонятную бумажку на груди Итадори. Сатору все же затихает. И, шепча, читает записку. «Я люблю вас, Годжо.»