Одна пугающая легенда

Прекрасная атмосфера волшебства и зимы, такой красотой наслаждаться можно вечно: с неба падают пушистые хлопья снега, подхватываемые ветром, верхушки высоких сосен покрыты белыми теплыми шапками. Черепицу на крышах факультетских башен замело и теперь они похожи на большие одуванчики, зонтики которых уже вот-вот готовы полететь куда-то. На небе уже постепенно расцветают розовые и желтые краски, а за ними из-за горизонта появится яркое утреннее солнце. В одной из просторных спален, находящихся на самом верху гриффиндорской башни, сейчас очень тихо; гробовая тишина наступила около полуночи, когда ребята решили вздремнуть наконец, так как их уже давненько клонило в сон, а царивший в комнате приятный полумрак только добавлял очки к этому желанию. Пока из всего что можно было услышать было лишь тихое сопение и редкое бормотание кого-то из спящих. На пяти предоставленных кроватях спали всего трое: зимние каникулы, наступившие для всех очень внезапно, стоило ученикам моргнуть пару раз, заставили разъехаться многих волшебников по домам, праздновать праздники в окружении родных и близких. Беззаботно спящие шестикурсники продолжали свой сон, не обращая внимания на четко слышные громкие голоса и вопли, доносившиеся из общей гостиной гордого и храброго факультета. Когда в комнате более-менее все успокоилось, по коридору стали приближаться уверенные шаги, а после того, как их обладатель остановился напротив двери, то требовательно постучал по деревяшке, призывая если не проснуться находящимся там внутри парням, то хотя бы намекнуть на то, что скоро им обязательно нужно будет встать, только вот тогда сдерживаться никто не будет — сразу выбьет дверь нахер и как в армейке по стойке смирно. После еще одной безрезультатной попытки достучаться до сокурсников, посчитав это бестолковой тратой времени, человек ушел обратно, возвратив и в коридоре, и в спальнях благословенную тишину. Вот только все нарушил какой-то новый стук — по стеклу, скорее всего. Единственный у кого в списке привозимых какой год подряд вещей неизменной оставалась галочка около ручного животного — совы — был Дмитрий, что сейчас лежал лицом в подушку, обняв ту со всех сторон. Так как спохватиться, чтобы впустить надоедливую птицу, никто не решился — все продолжали дрыхнуть — та начала стучать настойчивее, барабаня и лапками и клювом по стеклу. Пробурчав что-то неразборчивое, явно не пожелание доброго утра, парень медленно приоткрывает один глаз, разочарованно уставившись на мельтешащую за окном сову; она вздыбилась и часто махала огромными крыльями, сверкая ярко-желтыми глазами в ответ. Недовольный стон разнесся по комнате, прозвучав скорее как протяжное недовольное мычание. Бросив короткий взгляд направо, где мирно посапывал хозяин взбунтовавшейся птицы, гриффиндорец с размаха нацеливается на друга, сфокусироваться дается с трудом, и кидает в того тяжелую подушку, попав точно в цель с первой, между прочим, попытки. — Дима! Эй, тут опять твоя швабра пытается проникнуть к нам с утра пораньше. — Комната наполняется громким ором пострадавшего, который едва услышав свое имя, понял, что за этим последует что-то незамедлительно и был прав: в голову прилетает бордовая подушка — трех очковый с дальней линии. — И тебе доброе утро, — произнес слегка хрипловатым ото сна голосом Данил, улыбающийся так, будто выиграл какую-то маленькую войну между ними обоими: да, выиграл. — Какого лешего.. Тебе, блять, заняться нечем? — злобно выругался парень, метая сначала невидимые разряды молний, а потом и орудие преступления, переадресовав его обратно на соседнюю кровать. Увернуться от нелепой попытки отомстить было проще простого, поэтому старшему понадобилось всего одно легкое движение в бок, как слева от лица с характерным свистом пролетела подушка и приземлилась на пол позади Дани. — А тебя, — обратился Дмитрий к сове, угрожая той кулаком, — я бы никогда в жизни бы не купил! Только вот жаль, что Бакса с собой взять было нельзя, с радостью променял бы одно на второе… По комнате разносится искренний смех всех трех гриффиндорцев, даже Александр, дрыхнувший до этого момента, истерически угарал с насупившейся птицы и похожего на нее саму в данный момент хозяина: слегка торчащие отросшие волосы и такие же горящие глаза, да вообще как две капли воды — интересно они об этом в курсе? Утро хоть и началось не с той ноги, поднявшееся в комнате настроение задало курс, по которому сегодня и пройдет второй день зимних каникул. Успокоившись лишь спустя пару минут, когда от смеха уже текли слезы, а ребра ломило от недостатка кислорода, младший четко и холодно бросил: — А вообще-то, Гаврилов, смерть близко, жди ее. — Не, так не работает, не погадал на кофейной гуще, а значит не можешь знать наверняка, — уверенно заявил Даня, поднимаясь с кровати. Волосы сейчас смешно топорщатся в разные стороны, поэтому если Юрьев удостоит вниманием свою бешенную ушастую птицу, агрессивно настроенную бить окна, и не только, каждое долбанное утро, та залетит и точно приземлится в своеобразное «гнездо», хорошенько обустроившись там. Сонно зевнув, парень ерошит рукой темные патлы и подходит к шкафу, открывая тяжелую противно скрипящую дверцу и доставая оттуда темно-синюю толстовку и черные джинсы. — Сань, долго валяться собираешься? Тебя тоже, Дим, касается. Твоя Евра головой стекло пробьет и расцарапает тебе лицо, в лучшем случае только его. Пробурчав что-то неразборчивое, остальные двое гриффиндорцев лениво потянулись и вяло поднялись со своих мест, следуя примеру старшего. Пока ребята спокойно переодевались в свободную одежду, так как на время каникул никто не доебется до внешнего вида учеников, они успели обсудить много всего: начиная сегодняшним времяпрепровождением в Хогсмиде, заканчивая экзаменами и их успешной сдачей. — Даня? — М? — Парень разворачивается на звук, вопросительно кивая. Безотрывно смотря на ухмыляющегося друга, что вместо того, чтобы ответить на немой вопрос, бдительно осматривает рельефное тело старшего, который уже со второго курса был взят в команду Гриффиндора по квиддичу, поэтому таким видом удивить кого-либо было сложно. Гляделки продолжались еще пару минут пока до загонщика не дошло, что позвали его только для того, чтобы привлечь внимание и «полюбоваться», из-за чего тот сухо усмехнулся и, отвернувшись обратно, продолжил одеваться. — Не боишься, что «папочка» разозлится, а? — обращается к другу Саша, заметив быструю смену доброго и позитивного выражения лица, на очень редкое холодно-серьезно. — А ты петух, — бросает Саша красующемуся всеми своими достоинствами, сымитировав кашель, получившийся довольно правдоподобно. Данил на услышанное закатывает глаза и раздраженно фыркает, не желая продолжать сию шутку, но обязательство отстоять себя взяло вверх. Подойдя к кровати, парень бросает короткий взгляд на усмехающегося друга и скалится в ответ, второй раз за утро заставив ни в чем неповинную подушку летать. Быстро среагировав, Ренц уворачивается и предмет пролетает мимо; улыбка не дрогнула ничуть, оставаясь на своем месте. — Блять, я ее только поднял! — Дмитрий хмуро свел брови к переносице, посмотрев на лежащую в двух шагах от него подушку. Махнув на ту рукой, младший сажает птицу на комод и отвязывает от лапы письмо, с которым она прилетела. Пока волшебник разбирался с Евро, вручая несносной птице награду в виде одной спизженной на обеде печенюшки, оба друга сидели и показывали друг другу неприличные жесты и действия, но как только младший закончил и выпустил животное через окно, пришлось обойтись только убийственными взглядами и то ненадолго. Письмо было с зеленой ленточкой, поэтому парни смекнули, что это как-то связано с одним хорошо известным молодым человеком змеиного факультета, но вдаваться в подробности никому не хотелось — все и так все знали. Окончательно покончив с утренними процедурами, трое Львов спокойно направились в Большой зал, чтобы позавтракать. В Большом зале собралось достаточное количество человек, даже учитывая то, что половина учеников разъехалась еще в первый день с первым поездом до Лондона. Каждый шаг по вымощенному камнем полу отдавался четким эхом от вымощенных камнем стен замка, также разносились голоса и громкий смех. Младшекурсники, которых по правилам должны отвезти сегодня, столпились около дверей, ожидая старост своих факультетов, проводящих их до самой станции — долго ждать не пришлось и уже через минуту мелкотню вывели через главные двери и шум в коридоре заметно стих. Пространства стало больше, а народу поубавилось — можно было не бояться наступить на кого-нибудь или сбить. Уже спускаясь по лестнице, ступив на последнюю ступеньку меняющихся лестниц, до гриффиндорцев доносится язвительное «смотри кого занесло» и такой же противный смех. Около огромной колонны стоят четверо слизеринцев, облокотившись спинами к холодной стене. На пол отбрасываются корявые, преломляющиеся тени, образуя тянущиеся от одной компании к другой непонятные следы. — Львята решили проснуться пораньше? Наверное на нас сегодня нападет огромный дракон, хах. — О, а Змеи решили выползти из своей норы в свет, да? — сразу же отозвался Гаврилов, пытаясь как можно лучше спародировать чужой насмехающийся тон. Холодно обведя взглядом сокурсников, парень, не ожидая от самого себя, останавливается в двух метрах от чужой компании и складывает руки на груди. Обычно такого рода перепалки имеют свое продолжение, пару раз доходящее до самого кабинета директора, ну или до Больничного крыла, а сегодняшний день, как всем кажется, тоже не будет исключением. — Ого, а мы думали ты как обычно свинтишь куда подальше. Что-то уже успело поменяться? — Да, видимо Марс сегодня в более удачном положении, а Луна дарит мне свое благословение. Да, шутка была однозначно хороша, так как в следующую секунду ученики зеленого и красного факультета громко заржали, разряжая напряженную обстановку; Юрьев тихо усмехается, на что получает смачный подзатыльник, теперь смеется Ренц, но вовремя замолкает, встретившись с холодными голубыми глазами Димы. Дождавшись пока у четверки наконец закончатся еще какие-то идеи, Даня смотрит за угол, куда не получится посмотреть слизеринцам, и четко, как на автомате, отчеканивает: — Доброе утро, профессор. Парни мгновенно меняются в лицах, натягивая фальшивые улыбки, от которых буквально веет всей этой фальшью. Гриффиндорцы же, проследив за резко изменившимися в лицах врагами, повернулись друг к другу, громко засмеявшись; получается, что вся эта показуха была только для «постебаться и посмеяться». Свыкнувшись с мыслью о том, что компанию из «самого противного» факультета смогли провести жалкие Львы, те лишь холодно осмотрелись по сторонам, не желая потом искать лишнюю пару глаз, наблюдавшую за назревающей дракой. Со стороны кажется, что толпа из семи человек никак не может быть из волшебников, которые каждый день изучают магические заклинания и проклятия, летают на обычных метлах и, к тому же, живут в огромном замке, совсем неподалеку от темного Запретного леса, где обитают кентавры, оборотни и даже огромные пауки. Сейчас скорее происходящее походит на обычную перебранку девятиклассников «А» и «Б», враждующих еще с самого первого класса: все одеты в привычные для подростков джинсы и кофты — у кого толстовки, у кого свитер, никак не мантии или плащи. Это и добавляет в образ каждого толику абсурда — волшебные палочки есть, а вот остроконечных шляп, черных котов, огромных фолиантов с черной магией и смертельными мантрами — нет. — Я так посмотрю храбрость в вас проснулась не в самое подходящее время, да? — Голубоглазый с презрением посмотрел на стоящих перед ним парней, невольно фыркнувших с чужого вопроса. — Ушли бы молча и никто бы не пострадал, но нет.. вы решили бросить какую-то хуйню и посмотреть, как на животных в цирке. — Почему же «как», Антон? — спрашивает самый высокий из окружающих. Данина усмешка заставила слизеринцев прошипеть что-то непонятное, не порча — уже хорошо, и обменяться друг с другом взглядами, подозрительно сощурившихся глаз. Смерив окружающих равнодушно-холодным взглядом голубых глаз, вышеупомянутый Антон, скопировав позу стоящего чуть впереди парня в синем, встал перед тем и гордо поднял голову, на что получил удивленную и слегка презрительную улыбку, появившуюся скорее всего случайно. — Да, Дань, думаю, что ты прав — это самый настоящий цирк, вот только в нем выступают не змеи, а львы. Поэтому завались и свалите, как делали всегда. — От каждого слова, произнесенного с нескрываемым удовольствием от происходящего, пальцы, сжимавшие ткань кофты, сдавили ту так сильно, что податливый элемент одежды издал характерный хруст растянувшихся под напором нитей. Смотреть за спокойным, даже безразличным, выражением лица волшебника было жуть как приятно, учитывая то, что со стороны эта шпала могла показаться абсолютно равнодушной, внутри него все кипело и шипело, подобно кислоте, разъедающей изнутри, и, сделав еще пару попыток вывести того из себя, можно было получить змею похлеще маггловских ядовитых гадюк или кобр. Наблюдавшие за происходящим парни, как с одной, так и с другой «враждующих» сторон, просто молча стояли в ожидании первых намеков на начинающуюся драку, чтобы успеть разнять двух придурков до появления профессоров в коридоре. Поэтому, пока этих самых «звоночков» не было, остальные просто переглядывались, пытаясь сказать что-то, не произнося ни одного слова или звука. Проще тем, у кого есть опыт в легилименции — она значительно так упрощает невербальное общение. Ваня, тот, который личный психолог, тот, который «помоги с сочинением по Зельям» или «своди первокурсников вон-туда-то туда-то», тот, который сейчас стоит и играет в гляделки с одним из гриффиндорцев, уверенно принимая приглашение «сыграем?». Александр, смотрящий на эту картину, лишь закатывает глаза, но вслух ничего не говорит, мол, если уж и ебутся, то не его это дело. Ему вот нравится девушка с его факультета, только на курс помладше — она, в силу своего желания учить все новое, уже проходит теории шестого курса и готовится к успешной сдаче СОВ. — Антон, хватит с вас, пошли уже... — Да, сейчас пять сек. — Сказал слизеринец, кивнув друзьям на огромные двери, сквозь которые проникал вкусный аромат свежих тостов и противного тыквенного сока, дразнящий голодных парней. — Вот только приструню одну большую и дикую кошку, хотя лучше сказать приручу. — Черемисин, закройся пока я сам тебя не заткнул, — бросил Даня, вдыхая и выдыхая воздух, чтобы хоть немного успокоиться, вот только это не помогало от слова совсем. Младший лишь улыбается на угрозу и поворачивается к своим, кивнув в сторону старшего, как бы на что-то намекая; гриффиндорец же в свою очередь пользуется секундной паузой и предпринимает попытку свалить, вот только не вставить какую-то колкость, чтобы сильнее позлить, не удается. — Дим, Сань, пошли-ка отсюда, пока змеи в ногах не запутались, а? Со спины, от учеников зеленого факультета слышится удивленный и одновременно восхищенный гул, только вот не из-за впервые брошенной загонщиком ответки, а из-за того, что последует за этим дальше — последний такой раз был на курсе втором, когда обоих разнимал преподаватель Зельеварения, отняв у каждого факультета по пятнадцать баллов. После того случая обе стороны старались избегать драк и пиздиться исключительно на словах, что приводило к громкому перекрикиванию везде и всегда: на уроках, на обеде, да даже в Хогсмиде, когда две компании пересекаются друг с другом. — Блять, ну все — началось, теперь не кончится, — прошептал Александр, тот который с гордого красного, закрыв глаза рукой и обреченно вздохнув. Юрьев на это лишь усмехается, кивая своему оппоненту, играющему в гляделки, на его друга, порядком перегибающего палку; тот также кивает, но уже на загонщика в синем худи, как бы намекая на то, что он уже подгорает и кипит весь, не показывая пока что своего бешенства. Смотреть на всю эту ситуацию, даже сквозь пальцы, было противно — просто надоело, просто достало по горло — особенно когда тебе приходится терпеть это каждый день, каждый, мать его, день. Встречаясь в одной постоянно пустой аудитории, используемой в виде секретного убежища, места, где никто и никогда не появляется, парни обоих факультетов — зеленого змеиного и красного львиного — спокойно общаются и смеются так, будто никаких ссор никогда и не было, будто никогда и не было той вражды. Обычно для большей безопасности кто-то один обязательно проверяет нет ли за компанией хвоста, а другой, чья очередь, накладывает заглушающие чары, ну на всякий случай — мало ли кто и мало ли что. А вот когда до ребят доходит, что время уже поджимает, то группа расходится частями по два человека, расплываясь по замку, мол, все так и должно быть. Обычно своим друзьям Гаврилов не задает вопросы по типу: «Где были?», «С кем шлялись?» или что-нибудь похуже, и это безразличие никогда не смущало никого, ничуть и никогда; с Черемисиным такая же история: абсолютно ноль реакции. — Ах ты.. прости меня конечно, но ты ахуел? — Не думая ни секунды, Антон резко оборачивается и хватает уходящего, больно сдавливая крепкое плечо. Хищная ухмылка как бы невзначай появляется на тонких губах, пугая одним только видом; вкупе с той, холодно-голубые глаза будто могут заморозить человека заживо одним единственным взглядом, хотя это может быть просто понизившаяся температура в не до конца прогреваемом помещении, что ближе к правде. Разница в росте между обоими слегка портит всю картину, но кроме этого она не доставляет особого дискомфорта — лишь маленькая помеха. — Ну так что? Осмелел в край я так посмотрю, да, Данечка? Моргнув своим, шатен разворачивается корпусом к слизеринцу и нахально улыбается, смотря сверху вниз. Почему-то эта улыбка пустила по телу слабый разряд тока, осевший в голове одной такой интересной, но такой неподходящей к ситуации мыслью. Пальцы все еще крепко стискивают чужую кофту, сдавливая плечо так, что скорее всего останутся посиневшие следы. Глаза цвета ртути безотрывно вглядываются в четкие, до боли приятные черты лица с такого непозволительно близкого расстояния: аккуратные скулы, тонкие, но скорее всего очень сладкие и мягкие, губы, сведенные к переносице брови и взгляд выразительных, как водная гладь, глаз. — Сколько еще рассматри.. — А сам-то пялиться долго будешь или как? Втюрился, Антошенька? — передразнивает парень, незаметно для всех, но только не для знающих всю ситуацию, улыбается, скрывая за этим больно ранящий укол. Сам сидит и мечется от одного ответа к другому, с одной стороны желая ответа «да», чтобы поцеловать прямо здесь и напевать на то, что все смотрят. Но есть и другая сторона, которая тараторит что-то о неправильности и абсурдности, якобы, так нельзя, почему так вообще случилось. Осмотревшись по сторонам, Ваня что-то шепчет двум другим Змеям и те, как будто под Империо, уходят в Большой зал, кивая на последок оставшимся своим и прощаясь с не своими. Собакин, закатывая съехавшие до локтей рукава, подходит к парочке и легонько толкает Черемисина в спину, жирно намекая на то, что этот пиздец пора бы заканчивать но в ответ получает только громкое шипение. — А ну, блять, хватит, прекратите уже, два придурка. Тебе, — волшебник грозно посмотрел на гриффиндорца, — пора бы прекратить зажигаться от каждого слова, а тебе, — тот перевел все такой же серьезный взгляд на друга, — наконец запомнить то, что тебе уже не одиннадцать, мать его, Антон, лет. А теперь разбежались, сука, пока я вас всех не сдал деканам. Как жаль, что инстинкт самосохранения не заработал ни у одного из парней, так как те продолжили стоять как два столба, держа друг друга за грудки; один просто бесился со всей ситуации, а другой тихо и мирно поддавался, никак не препятствуя всему, но получая невообразимый кайф. Иван хотел только открыть рот, чтобы вновь что-то громко выпалить, но на языке ничего кроме очередной порции мата и оскорблений не оказалось, поэтому была предпринята попытка просить помощи у Львов. — Са-ань? Ренц лишь повел плечами, тупо стоя на своем месте — ни вреда, ни помощи — и держа нейтралитет, мол, пусть пацаны сами и разбираются, не дерутся и самое главное. Рядом стоящий Юрьев тоже виду не подал и продолжил смотреть на названных Ваней «придурков». Нервно потерев переносицу, слизеринец прикрывает глаза, моля всех богов о скором прекращении всего этого шоу, но после сдается и спокойно, как ни в чем не бывало, отходит на пару шагов назад и облокачивается на колонну, окончательно плюя на дальнейшие события, за которые он больше не будет нести ответственность — старался, но ничем это не закончилось. Данил издает тихий смешок, улавливая в голубых глазах, мерцающих благодаря переливающемуся свету здешних факелов, секундную растерянность. Скорее всего из-за того, что никто из присутствующих больше не мог, хотя лучше сказать не хотел, останавливать их, шатен напрягся, почувствовав близившийся проигрыш. Выждав еще с минуту, загонщик резко наклоняется как можно ближе, буквально ощущая чужое дыхание на своих губах, но сохраняя между обоими некоторое расстояние. Блеснувший на долю секунды страх, а за ним и непонятная пустота, будто только что душа покинула тело, оставляя то отдуваться одному — вытаскивай как можешь, этой катке все равно уже gg. — Тошенька, как думаешь, как долго еще потянешь? — Тихий шепот отдавался приятным жаром на губах, из-за чего мозг туго соображал, поначалу отказываясь обрабатывать любую поступающую информацию. По прошествии минуты в голове, наконец-то, сложилась нужная мозаика, отправляя сигнал опасности. Взгляд сразу заметался по всему вокруг, но никак не хотел останавливаться на довольной ухмылке. — Давай-давай, играй столько, сколько тебе влезет, вот только есть одна проблемка.. — Завались, блять, Гаврилов, мать твою... — ..ты тонешь, тонешь по всем фронтам, поэтому следи, пожалуйста, за своей игрой, чтобы ей не пришел гейм-овер. Перед тем, как отстраниться, парень задерживается глазами на наверняка сладких губах дольше дозволенного и с неохотой выпрямляется, выбирается из ослабевшей хватки на плече, которое порядком онемело от сцепившихся на нем пальцев. Махнув Ване рукой на прощание, Даня разворачивается к Дмитрию и Александру, что незамедлительно торопятся на завтрак, желая успеть до того, как очухается Черемисин и вслед полетят такие слова, значения которых даже выдумавшим их людям не известно. — Блять, Дань, что это за хуйня, а? — сразу спросил Саша, как только троица села за свой стол и спокойно разобрала по паре тостов. Сероглазый мотает головой, отказываясь что-либо говорить, так как просто сам не особо то догоняет, вместо хоть каких-то объяснений тот просто откусывает хрустящий кусочек хлеба и умело переводит тему на не до конца обговоренные экзамены и запланированный поход в местную деревушку Хогсмид. «А кто теперь тонет, а? Данил.. Твоя очередь проигрывать...»

***

— Ты меня конечно извини, Данил, но ты уверен, что собираешься идти туда? Ты же в курсах про его закидоны и постоянные проклятия в твою сторону или, только не говори, что ты мазохист. — Ренц сидит рядом с загонщиком, косо посматривая за серьезным лицом друга. Тот уже второй день ходит как насупившийся филин: брови постоянно сведены к переносице, глаза ледяного серого цвета мигают по сторонам, а в голове, судя по всему, идут математико-стратегические расчеты на будущее мол, сделав «это» произойдет вот «это», а если наоборот, то может быть какая-то составляющая и поменяется. — Земля вызывает Гаврилова, — вновь намекает парень на то, что недавно задал пару вопросов, на которые по прежнему ждет ответов, ну если не на каждый, то хотя бы на первый, про второе ему знать пиздецки не хочется — у этой парочки, цапающейся друг с другом каждый день, свои фетиши и тому подобное — ну нахер эту информацию. Сидящий в этот момент на соседней кровати, Дима спокойно наблюдает за друзьями, выписывая своей палочкой в воздухе непонятные пируэты, которые в конце концов не приносят никаких взрывов или чего подобного как бывает обычно. Рядом с гриффиндорцем лежит вскрытое письмо в зеленом конверте с серебряной печатью; оно пришло пару часов назад, когда троица только вернулась с прогулки до кухни и обратно, попросив домовиков замка приготовить каждому по чашке горячего какао и нескольких всевозможных печенюшек — Дане понравились ванильные со сладким запахом, а двум другим видимо было абсолютно фиолетово на их вкус, самое главное, что съедобно, а остальное не важно, поэтому завидев за стеклом желтоглазую со стоящими перьями-ушками Евру, нервно бьющуюся в помещение, никто не удивился, да и собственно нечему было удивляться, если бы инициалы отправителя не принадлежали бы Черемисину. «Сомневаюсь в том, что у нас в школе есть еще один Черемисин Антон, учащийся на змеином», — озвучил в тот момент свои догадки Юрьев, фыркая агрессивной птице в ответ и передавая конверт Данилу в руки. Казалось бы, что такого в простом, по сути ничтожном, куске обычного пергамента? Вот и Даня не знает, но как только глаза вновь пробежали по слегка корявым буквам «А.Ч», по телу прошлась волна странных мурашек, а единственная главная мысль, прошмыгнувшая с быстрой скоростью, гласила: «Письмо лично для тебя, вот только переданное через третье лицо, а так оно полностью твое, так что сиди и радуйся». Но то, что бы внутри не обрадовало даже двух других Львов, ожидающих вердиктов после прочтения — никто из них никоим образом не мог подумать о том, что чернильными закорючками, вроде как выстраивающимися в слова, будет написано приглашение, вот только не в милую уютную кафешку, а в одно из самых отдаленных мест в близлежащем Запретном лесу, где по легенде есть озеро, у которого вечерами, когда улица погружается в сумерки, а на небе появляются первые звезды, пролетают стаи блуждающих бабочек. Порой в Хогсмиде, когда ты сидишь в отдаленной части «Трех метел» и спокойно ждешь своего заказанного сливочного пива, можно услышать кучу разных баек про этих существ, вот только местные волшебники, забредшие в лес, часто путают маленьких безобидных бабочек с похожими на них блуждающими огоньками, заводящими своих жертв в самые непроходимые болота или места, откуда, к сожалению, уже не выбраться. Также есть и парочка хороших и приятных слов о том озере и его невообразимой красоте: поговаривают, что вода, будто зачарованная, переливается бледным, голубоватым оттенком, а по ночам еще и светится, чем и привлекает тех самых блуждающих бабочек-мотыльков; они тоже сверкают в темноте, оставляя за собой полупрозрачный шлейф, рассеивающийся спустя какие-то жалкие пару секунд. Но из-за часто путающихся в точном маршруте до озера магов, большинство просто не доходит до того, сворачивая назад, так что видящих это зрелище своими глазами очень мало — так и родились мифы про бабочек-убийц и их сговор с населяющими Запретный лес существами. Две пары удивленных глаз продолжают вглядываться в обратную сторону пергамента, полагая, что смогут просмотреть сквозь него. Гаврилов неуверенно сворачивает дочитанное несколько минут назад письмо и комкает то в руке, сминая хрустящую в пальцах бумагу. Гриффиндорцы странно смотрят на разнервничавшегося шатена; Саша пару раз рукой проводит около шеи, мол, больше никаких вопросов и вообще замяли тему, на что получает удовлетворенный кивок от Дмитрия. — Да, Сань, пойду, а там вообще похуй на то, что там дальше будет, — едва слышно бурчит себе под нос загонщик, поднимаясь со своего места, из-за чего матрас слегка приподнимается, принимая прежнее положение. Парень же, которому был адресован ответ, остается смотреть вслед своему другу, что плашмя приземляется на уже свою кровать, застеленную красным покрывалом. Низкий, приглушенный, из-за уткнутого в подушку лица, стон разносится по всей спальне, одновременно напрягая и веселя сожителей. В одну секунду переглянувшись, Львы начинают громко смеяться, отчего засопевшая, благодаря теплу и недолгой тишине, Евра машет крыльями и недовольно зыркает на придурков. Дима, в который раз, кидает в нее невесомый предмет, подвернувшийся под руку, а сова, в свою очередь, грозно щелкает клювом, в предупреждающем жесте. Теперь парни начинают смеяться по новой, но уже с разумной птицы, повторно вызывая у той бурю негативных эмоций. — Вот и что вам всегда смешно-то? — спрашивает Данил, переворачиваясь на бок, в сторону двух согнувшихся по пополам от смеха, со слезящимися от него же глазами волшебников. — Ну, мы не виноваты, — прерываясь на паузу, чтобы восстановить дыхание, начал говорить Александр, — что ты, как только.. увидел от кого это самое письмецо, засиял похлеще огненной саламандры, а дочитав приглашение.. — ..сидишь весь красный, будто первокурсница на свиданке, да скорее всего и думаешь так же, — закончил предложение за друга Юрьев, получив вздернутый большой палец вверх от Саши и средний от Гаврилова. Через пару секунд волшебник все же сдается и снова зарывается в подушку, чувствуя свои горящие красным, как и сказали парни, щеки. В комнате повисает неловкая тишина, вызванная чьим-то смущением. — Ну давай-давай. Признайся уже, хотя бы себе в том, что любишь его, а? — Иди в лес, со своими расспросами, психолог хренов, — сквозь зубы цедит шатен, зарываясь руками в волосы, пропуская те сквозь пальцы, чтобы хоть немного успокоиться, но это никак не влияет на то, что происходит в душе, в голове, в сердце... — Да, я люблю его... Этих произнесенных тихим шепотом слов признания гриффиндорцы добивались очень долго, постоянно подталкивая своего друга, но зачастую это заканчивалось только пылающими щеками и ушами, а теперь Львы бесшумно кричат и машут руками в воздухе туда-сюда, стараясь не привлечь внимания — это маленькая победа, что далась с трудом, но, в конце концов, даже она принесет свои плоды. Рано или поздно...

***

Троица топает по узкой, протоптанной людьми тропинке, спускаясь все ниже по склону холма, на котором и стоит школа Хогвартс. Внизу виднеется силуэт маленькой, но густонаселенной деревушки Хогсмид; по левую руку — незамерзающая гладь Черного озера, издалека кажущаяся небольшой лужей, а по правую руку находился Запретный лес, войдя в который, люди, да и волшебники, теряются, в конечном счете погибая или попадая в плен к кентаврам, может не повезти еще больше — пещера акромантулов, ну это не наша тема, так что давайте вернемся. Теплые шарфы, связанные в специальной, подходящей именно под факультетскую, расцветке, не грели от слова совсем, разве что те слегка защищали открытую шею от пробирающего насквозь ветра, забирающегося под полы мантии и пускающего по спине волну непроизвольно вызванных мурашек. Руки мерзли еще быстрее; подушечки пальцев не чувствовались, а о покрасневших щеках и носах речи идти вообще не может. — Вот ты блять, Данил, ответь мне уже пожалуйста, какого хрена мы премся с тобой? — в очередной раз задает вопрос плетущийся слегка позади Саша. Тот возмущался последние пятнадцать минут своеобразной прогулки, за которую скорее всего он успел десять раз пожалеть, что на просьбу пойти проводить, как маленького ребенка в школу, ответил уверенным «да». — Сейчас бы сидел себе спокойно в гостиной, в тепле.. — Целовался бы с Викторией с пятого курса, — как бы невзначай бросил Гаврилов, оборачивая голову назад, чтобы проследить за чужой реакцией, последующей незамедлительно: и так красные щеки покрылись новым слоем краски, вот только не от мороза, а от смущения, не скрывшегося от чужих серебристых глаз. — Да-да-да, молодец, шутник херов. — Ренц саркастически похлопал в ладоши, поспешно убирая те в карманы. — А ты хули ржешь-то? Сейчас голос сорвешь и не так громко кричать будешь, хах. — Тебе въебать или да? — А не пойти ли тебе на хуй?.. А, точно забыл, ты там уже как год проживаешь или да? — Ты, блять.. Развернувшись к друзьям, загонщик гневно смотрит на тех, пока один не додумывается пройти вперед, не забыв прошипеть в ответ кучу «лестных» словечек и обещание разобраться позже, когда заботливая «мамочка» потеряет подопечных из поля зрения. — Пошли уже, мне все равно еще пару минут стоять ждать мелкого змееныша, а вы успеете дойти до паба, как и хотели. Вот там тогда и согреешься, возьмешь себе чего-нибудь выпить и, как обычно, проспишь до следующего дня, а Диму оставь Ване, не такой уж и страшный молодой кавалер, — Даня сказал последнюю фразу чуть громче, подмигивая улыбнувшемуся гриффиндорцу. — Я вообще-то все слышу! А если Саня опять напьется, то я его больше не потащу в башню, пусть сам отдувается, — в ответ говорит Юрьев, недовольно сверкая голубыми глазами. Едва дослушав возмущенного друга, парни начинают громко смеяться, подхватывая за собой и Дмитрия, что всегда говорит о том, что не будет тащить не легкую тушку своего сокурсника, а потом все равно, оставшись в безвыходной ситуации, тащит того в гостиную, оставляя на одном из огромных диванов отсыпаться. Так как сейчас каникулы и в факультетских спальнях осталось очень мало народу, большинство с пониманием отнесется к подвыпившему гриффиндорцу, просто обойдя стороной. — Какие ж вы.. дибилы, ребят.

***

Два гриффиндорца, кое-как отправив своего друга в нужную тому сторону, спокойно двигались по каменным дорожкам к заветному пабу, чтобы встретиться со слизеринцами и выпить по кружке отогревающего сливочного пива. Из-за планомерно наступающей ночи количество людей в деревушке было мало, в особенности ребятни с третьего или четвертого курса, которым дозволено гулять по окрестностям только до семи вечера; в это время из замка выбирались старшекурсники, желавшие развеяться перед сном, но и тем долго шататься было запрещено, и только в новогодние каникулы молодым людям с пятого курса можно возвращаться не позднее одиннадцати, так как в полночь начинают обход замка. Даже зная сколько еще есть свободного времени, компания никогда не задерживалась в «Трех метлах» надолго, поэтому ближе к девяти все расходились. И скорее всего сегодняшний день не будет исключением, но дождаться двух недо-романтиков все таки стоило, ведь если те попадут в какую-нибудь передрягу, то в первую очередь попадет остальным из компании — судя по всему это никому не надо, особенно в конце, мать его шестого курса, когда обучение почти закончено и ничто больше не сможет препятствовать тому, чтобы свалить куда подальше в соседние страны в поисках очередных приключений на свою пятую точку. Заходя в помещение, теплый воздух окружил новоприбывших парней, что расслабленно улыбнулись, чувствуя как замерзшие щеки и нос постепенно отогреваются. Оглядевшись по сторонам, Дима сразу же замечает глазами знакомую макушку; громкий смех доносится с того столика, из-за чего теперь точно ясно кто именно сидит за ним. Отряхнувшись от налипшего на одежду снега, Ренц замечает Димин пристальный взгляд куда-то в сторону, отчего сам невольно поворачивается туда и, точно удостоверившись в том, что там сидят Змеи, принадлежащие к их компании, хлопнул замершего друга по спине, мол, пошли, что встал по среди дороги. Юрьев согласно кивает и чуть ли не летит к тому самому столу, а, домчав до того, валится в объятия одного из сидящих на деревянных, обитых непонятного цвета тканью лавочках. Парни, смотря на это, лишь фыркают и здороваются друг с другом, пожимая протянутые для приветствия руки, Александр присаживается на оставленное с краю место рядом с пока еще плохо знакомым слизеринцем. — Воркуйте-воркуйте, мы тут просто глаза закроем, — бросает Тема, еще один из знакомых с зеленого факультета. Недавно его подселили к другим ребятам под предлогом того, что в замке стало слишком мало спален, так как поступившие в этом году первокурсники ютятся к комнатах по восемь человек и половину стоит переселить, а в Теминой комнате как раз жили всего трое — это количество легче расселить — поэтому и случился вот такой вот переезд. Странно то, что, блять, решили все это провернуть уже к концу курса и вообще тогда, когда в тех комнатах даже половины учеников нет в данный момент в Хогвартсе. — Не выпендривайся, они же не виделись пол дня, — с издевкой сказал гриффиндорец, снимая теплый шарф и укладывая его рядом с собой. Маленькие капельки растаявшего снега впитывались в и без того темные волосы; парень рукой зачесывает мокрые пряди назад, оставляя те как есть — все равно высохнут. — А вообще, без прикола, согласен с Артемом. Да бляя.. попросили же, сука! Проигнорировав просьбу, Ваня притягивает к себе Диму за плечи и коротко, но не без нежности целует, хитро щурясь в сторону двух скривившихся натуралов, что недовольно матерятся и закатывают глаза, проклиная всех и вся. Спустя тянувшуюся для Саши и Артема бесконечную минуту, Дмитрий отстраняется и как ни в чем не бывало садится ровно, вообще не обращая внимание на удивленно-вопросительный взгляд своего парня. И, как будто прочитав чужие мысли, Собакин повторяет действие, кладя голову на сложенные на столе руки. — Доволен да? В следующий раз я также скажу, когда, например, застану вас сосущимися с той девкой с вашего факультета.. Викой вроде, да? — Угрозы в голосе не было никакой, но Ренц предупреждающе нахмурился, пресекая дальнейшее развитие задетой темы. — Ладно, больше не буду... Так что? У вас получилось его уговорить? Что-то уж больно вы мрачные пришли. — А ты сам попробуй донести до того бревна, что оказывается чувства — это не плохо, а потом сделай вид, что не знал о том, что это письмо, отправленное с Диминой Еврой, не подстроенная часть нашего с вами плана.. — И то он скорее всего все понял, — закончил за того гриффиндорец, играя с чужими волосами: распутывая те или накручивая на пальцы, формируя кудряшки. — Мы когда радовались, типо, все прошло успешно, он усмехнулся и пробормотал что-то про «хороший план». Измученно выдохнув, Саня посмотрел в одно из окон, за которым гонял ветер, перенося с собой сотни снежинок, срывая шапки и шарфы. Сквозь наступающую вечернюю темноту все еще можно было разглядеть темное пятно, представляющее собой высокие ели Запретного леса, в котором сейчас блуждают два молодых человека, выискивая под ногами тропинку, ведущую к зачарованному озеру где-то в глубине. — Это хорошо, что понял, пусть тогда еще поймет то, что запирать свои чувства за маской ненависти к любимому тебе человеку не правильно, да и Антон, блять, как бы не старался отрицать, глушить в себе точно такие же чувства, просто не может не ответить ему взаимностью.. подростки-недоучки... — Ответят, не кипишуй, а если нет, то мы в очередной раз устроим какую-то подлянку, да? — Да! — крикнули все в один голос, даже Тема, которого только недавно посвятили во все моменты данной истории.

***

Сидя на одном из заметенных снегом валунов, Черемисин держал в руке волшебную палочку с горящим на кончике слабым пучком света, освещающим окружающие предметы. Темнота вокруг сгущалась, утягивая все вокруг под свой черный плащ; маленькие блестки, рассыпанные по небу — звезды — светились ярко, так что даже из-под крон высоких елей можно было их разглядеть. Шарахаясь от каждого постороннего звука, парень все чаще всматривался в непроглядную пустоту, откуда с минуты на минуту должен был прийти гриффиндорец. Вот только либо эти «с минуты на минуту» тянулись так долго, либо кто-то вообще и не собирался идти, из-за чего Антон сидит тут и ничего об этом не знает. Чары, наложенные около получаса назад, начинают постепенно спадать, отчего пальцы рук, крепко держащие древко волшебной палочки, замерли, а на ресницах скопился иней. Сейчас бы очень пригодился шарф, но тот остался лежать в шкафу со словами: там не так уж и холодно, о чем и жалеет шатен. Со стороны, откуда ранее вышел и сам слизеринец, послышался звук шагов, точнее хруст снега, по которому кто-то шел, стремительно приближаясь. Если бы Черемисин находился в такой ситуации, но только в хорроре, в котором в данный момент частично находится, то дал бы деру сразу в замок, вот только инстинкт самосохранения своей пятой точки был абсолютно спокоен и даже не подавал сигналы тревоги, как будто уверен в том, что идущий вполне себе не может быть каким угодно мифическим монстром, а обязательно окажется.. — Данил, блять, хули крадешься сука в тишине? Нельзя было сказать хоть слово?! — кричит парень в темноту, где через пару секунд показывается высокая фигура гриффиндорца, улыбающегося во все тридцать два. О боги, опять эта чертова улыбочка, от которой по телу прошла волна непроизвольных мурашек. На мгновение ритм без умолку бьющегося сердца останавливается, а затем нарастает с новой силой, отзываясь в ушах барабанной дробью. — Данил, мать твою! — Да что опять я? Иду спокойно, никого не трогая, а ты тут орешь на весь лес. Хочешь чтобы за твоей жопой пара оборотней поохотилась? — Подойдя к спрыгнувшему с огромного булыжника шатену, Гаврилов аккуратно встает рядом и смотрит сверху вниз, встречаясь с чужим взглядом. Если бы не всплывшие воспоминания недавней стычки в коридоре замка, то щеки сейчас, возможно, не горели бы красным, походя на спелый помидор, а в теле не вскипала бы кровь, разнося по всему организму порцию эндорфина. Почему в ртутно-серых, с бледными прожилками глазах горел точь-в-точь такой же огонь, как тогда?.. Вокруг в данный момент нет ни одного факела, а тот блеск полностью идентичен этому, тогда почему?.. — Я вообще-то считал, что ты тут и не появишься, — с презрением бросил Черемисин; перед лицом вновь та картина, а в голове сказанная с неприкрытым удовольствием фраза: «играй столько, сколько хочешь», с треском разбивающая очередную маску. — Хотя прости, не подумав сразу, сказал. Посмотрев на младшего странным взглядом, Даня усмехается непонятно с чего и складывает руки на груди. — Кажется, ты всегда говоришь не подумав, особенно в беседе со мной. И только не говори, что я не прав, — цедит загонщик, выдерживая некую паузу, за которую Антон умудряется промотать каждый разговор с парнем — каждый раз вместо обычных слов приветствия, прощания, да и даже обычных вопросов, по типу, «как дела» и все такое, были либо язвительные подколы, либо невыносимо-тупые шутки, и конечно же, отборные маты, без которых русский язык уже не кажется таким могучим и богатым, а проклятия, посылаемые в спину, подарочек от волшебного мира. — Единственный раз когда я слышал от тебя что-то обычное, человеческое, — старший сделал акцент именно на этом слове, подозревая о том, каково сейчас слизеринцу стоять и выслушивать все это в свою сторону: больно, обидно, неприятно, очень неприятно, — это тогда, в самый первый день распределения.. ты тогда слезно просил меня, чтобы я с тобой поступил на твой змеиный. Помнишь же? Да конечно помнишь, и еще наверняка помнишь тобой же сказанное: «мы же останемся друзьями?», когда я присоединился к Гриффиндору. Не выдерживая уже, Антон разворачивается спиной к парню и, как можно тише вдыхая желанный, отрезвляющий мозг и тело воздух, тихо отвечает: — Помню.. очень хорошо. А теперь пошли уже, а то холодает и времени осталось не так много. Шатен по-доброму усмехнулся и, догнав уже успевшего скрыться в темноте младшего, развернул к себе лицом. На чужой шее оказывается намотан шарф, связанный в непривычной красно-желтой расцветке. Мгновенно окутавшее тепло приятно греет раскрасневшиеся не только от стыда, но и от мороза щеки; утыкаясь в ткань носом, из-за чего снаружи торчат только прищуренные глаза. — Не смотри так на меня, просто я не виноват, что ты накладываешь чары настолько фигово. — Бе-бе-бе, нахер пошел... Следующие пятнадцать минут пешего тура прошли в тишине, изредка нарушаемой доносящимся издалека воем или уханьем местных сов. По пути даже встретились волчьи следы, новость о которых не особо понравилась Черемисину, поэтому теперь тот старался держаться чуть ближе к старшему. Это особо не приносило никакого дискомфорта, а наоборот — радость и чувство удовлетворения. Зимний лес был полностью погружен во мрак, который озарялся лишь слабым светом волшебных палочек, служившими в данной ситуации не только средством уличного освещения, но и средством самообороны, если не повезет наткнуться на кого-то или что-то по дороге к озеру или при походе обратно. Растущие по обе стороны от тоненькой, заметенной снегом тропинки деревья — высокие и древние (как моя жизнь) ели — тянулись своеобразным коридором, ведущим, по слухам, именно к искомому парнями озеру. Чем дальше тянулась тропа, тем больше нарастала тревога, заставляя прислушиваться ко всему подряд; голубые глаза всматриваются в пустоту и надеются разглядеть там желанное освещенное пространство с летающими по кругу блуждающими бабочками. — Долго нам еще идти? — спрашивает плетущийся слегка позади Данил. Со стороны эту высокую шпалу можно было бы легко спутать с вампиром, который медленно, но верно приближается к своей жертве. — А ты много еще вопросов задавать будешь? — слышится слегка недовольный ответ. Больше задавать ненужных в данный момент вопросов гриффиндорец не решился, поэтому смиренно шел за младшим, смотря тому в спину. Через некоторое время стало казаться, что либо время, либо сам лес играет против недо-путешественников — дорога будто продолжается и продолжается, так и нигде не заканчиваясь, а постепенно пропадающий след грозит возможностью потеряться. Но старший молчит, настраивая себя на то, что уже вот-вот покажется то несчастное, будь оно неладное, озерцо. Антон же будто совсем не теряет уверенности в рассказанной ему каким-то левым челом сказке; он целенаправленно следует всем ее условиям и ждет, когда же сама Судьба наградит того за упорство. Вот только... — Даня! Озеро, вот оно, — радости младшего не было предела — в метрах пятнадцати от парней все светилось бледно-голубоватым светом, словно там была вечеринка патронусов, пришедших туда чисто чтобы переждать ночь и разойтись по своим делам. — Я же тебе говорил, а ты мне не верил. Эта счастливая улыбка, искрящиеся сотней маленьких искр глаза — все они сейчас как никогда заставляют ласково улыбнуться в ответ, мол, хорошо, принимаю поражение. Сердце где-то там внутри вытворяет непонятные кульбиты, прерываясь на секундную передышку, а затем ускоряет свой ритм, так и норовя выпрыгнуть окончательно. Руки невольно сжимаются в кулаки; ногти, впившиеся в покрасневшую из-за низкой температуры кожу, оставляют маленькие лунки-полумесяцы. Черемисин вновь отворачивается к воде и аккуратно преодолевает эти несколько метров, с удивительной ловкостью перешагивая огромные расстояния между вытоптанными в снегу углублениями. Гаврилов удивленно пялится на слизеринца, будто кузнечика перепрыгивающего туда-сюда, а когда тот машет рукой, уже стоя на обрамляющей озерцо снежно-ледяной корке, старший усмехнулся и без всяких трудностей добрался до самой воды, вставая рядом и всматриваясь в глубину. Там, под толщей прозрачно-голубоватой воды, будто из ниоткуда светится что-то яркое, манящее и привлекающее и Данил готов сравнить этот цвет с цветом чьих-то точь-в-точь таких же глубоких, голубых и переливающихся, как два драгоценных камня, глаз, что сейчас без фальшивой холодности смотрели только на одного человека, только на него. — Что-то я твоих бабочек не вижу. Все уши прожужжал, а их нет. — Я.. не знаю, вроде должны быть, но сам видишь — пусто. — Шатен смущенно отвел взгляд, делая вид, что усердно пытается разглядеть насекомых где-то в лесу, никак не беря в расчет сторону, где стоит старший. — Обидно, если честно... — Ой, бабочек не увидел, сразу расстроился? Ну спасибо, что хотя бы озеро тут на месте, — присаживаясь на корточки, сказал парень. Он провел рукой по ровной глади воды, пуская по той маленькие волны, пропадающие где-то на середине. — Вообще-то, тут есть что-то получше твоих ненужных насекомышей.. Почему-то услышать последнюю фразу, произнесенную едва ли не шепотом, удалось с легкостью, хотя первая часть была пропущена мимо ушей — это слишком смущает и, господи, теперь сердце бьется, видимо, как в последний раз, а легким не достает оптимального для жизнедеятельности организма кислорода, из-за чего мир на секунду потемнел. Горло защипало от резко вдохнутого холодного воздуха, и Черемисин слегка закашлялся, пытаясь унять першение. — О, ты тут еще и сдохнуть хочешь, ну не спорю, что красиво, но вот прям тут? Точно уверен в этом? — поднимаясь, поинтересовался гриффиндорец. Теперь младшему бежать абсолютно некуда, ведь теперь его стоят и крепко обнимают со спины, утыкаясь носом в прикрытую шарфом шею. Кажется, что погода специально ухудшилась, понизив температуру, либо она просто заодно со старшим, якобы спасающим свою шипящую змейку-принцесску от бушующих морозов и вьюг. Но, как бы не хотелось признаваться, Антону это нравится; нравятся эти теплые объятия, согревающие получше наложенного заклинания; нравится этот несоответствующий факультету шарф, находящийся сейчас не на своем хозяине, а на его, как построено правилами игры, главном враге; нравится он — Данил — целиком и полностью, со всеми его приебами и выебами, кстати, тоже. Подувший ветер, заставил Гаврилова тихо (но мило) чихнуть, отчего по чужому телу прошлись мурашки; затем ветер прошмыгнул дальше и засвистел меж деревьев, сбивая с ветвей снеговые шапки. — Прям вылитый котенок, — не удержался от комментария слизеринец, хихикая с недовольного: «Спасибо, конечно, но меня так еще никто не называл». — Значит я буду первым? — А лесом пойти не хочешь? — парень задал весьма ироничный в данной ситуации вопрос; губы растянулись в довольной улыбке, будто предчувствуя не менее острый ответ. — Только если с тобой, котенок. — Не ошибся — подходивший ответ и такая же, будто скопированная, ухмылочка. Шатен развернулся в кольце схвативших его рук и оказался аккурат напротив Дани, разделяя как и в прошлый раз несколько, кажущихся миллиметров. Придвинувшись еще ближе, так, чтобы между ними двумя нельзя было даже повести обычным бумажным листом (не надо писать, что сие невозможно, я сам знаю), Черемисин снова повторил придуманное только минуту назад прозвище, специально дразня и испытывая чужое, не выдерживающее такого напора, терпение. Губы мгновенно пересохли от чувства горячего дыхания на них, вот только провести по ним языком, значит.. Именно это и значит. — Гейм-овер, Антош, — прошептал старший, утягивая младшего в желанный, представляемый днями и бессонными ночами, поцелуй, от которого в животе просыпаются свои бабочки и никакие блуждающие уже не нужны. Мгновение легкого замешательства и Антон смело отвечает на приятые прикосновения, ни в чем не уступая, разве что в росте — дабы дотянуться до чужого лица нужно привстать на носочки (а для надежности возьмите стремянку!). Каждый пытается взять всю инициативу на себя, но позже доходит, что сейчас это абсолютно не важно, а важен только человек, что стоит рядом, целует нежно и трепетно, без какой-то пошлости или того подобного, приобнимает за талию, не отпуская от себя. Щеки у обоих покрыты выступившим румянцем, а глаза полуприкрыты, из-за чего ресницы слабо подрагивают. Постепенно уличный мороз, окружающий маленький клочок земли, освещаемый лишь светом воды перестают иметь хоть какой-то смысл; они полностью перестают существовать. Время, неумолимо близившееся к двадцати трем ночи, также будто исчезло — остановилось — давая возможность побыть наедине в жарких объятиях подольше. Прервав долгий, пьянящий, словно крепкий алкоголь, поцелуй, гриффиндорец всматривается в голубые глаза, с любовью смотрящие в такие же влюбленные серые. Данины руки по прежнему лежат на талии одной слизеринской особы, что верит в сказки про странных бабочек, а уже его руки обвивают тонкую шею с пока что чистой кожей и слегка выступающим кадыком. — Теперь ты моя, блуждающая бабочка, хах. И мне все равно как это звучит. Невольно усмехнувшись, парень вновь приподымается на носочки и, теперь уже первым, накрывает его мягкие губы, сминая и несильно покусывая. А старший, не долго думая, присоединяется и смело проникает своим языком в чужой рот, попутно исследуя там все, буквально каждый уголок и закоулок — едва коснувшись чувствительного неба, до ушей доносится не менее сладкий, чем поцелуй, стон. «Пожалуй, мы это учтем, хах.» Ничем не отличающаяся для остального мира ночь стала одновременно решающей и начинающей для одной, довольно продолжительной истории о парнях, что пришли к своему счастью благодаря одной, пересказываемой для маленьких, а может и не очень маленьких, легенде о зачарованном озере, находящимся в глубине Запретного леса, с населяющими его территорию бабочками, блуждающими бабочками. Но именно в ту ночь, единственными в том лесу бабочками были те двое, нашедших блуждающую между ними несколько лет любовь.